Литература и журналистика

[maugli1972]

О российской истории болезни чистых рук

Нет, и не было, на свете силы страшнее грозного могущества острого и неотвратимого, словно кинжал в руке опытного воина, буквально ничем неисцеляемого желания сколь уж безотлагательно взять да осуществить, то великое всеблагими помыслами своими до чего донельзя абстрактное добро.
И это то, чему должно будет воплощаться в жизнь при помощи целого арсенала ярчайших иллюзий, причем без всякого знания о том, чего вообще нужно для счастья данному конкретному взрослому человеку, а уж тем паче - целому обществу. Сие рассуждение принадлежит автору данной статьи.

Какие бы несусветные мерзости не происходили на белом свете, им всегда же отыщется простое логическое оправдание, если уж послужат эти деяния, тем возвышенным идеалам, что еще когда-нибудь обязательно приведут человечество к его великому светлому завтра.

Мысль, приписываемая автором этих строк, тем пусть не совсем отрешенным от всех обыденных реалий идеалистам, что не иначе как одухотворены разреженным воздухом Олимпа, да к тому же еще наделены его вполне умиротворяющим спокойствием.
То есть тем людям, что если и могли взять в руки лопату и начать ею ковыряться в сырой или тем более извечно промерзлой земле, то только же исключительно из-под палки ими же созданного горегосударства.

1
Отдельные человеческие сообщества до чего ведь неоднократно так вот и порывались в самом безумном темпе буквально ни с того ни сего взять да сорваться со сдерживающей их короткой цепи обыденности...
Им со всей на то очевидностью так уж хотелось всей массой своих амбиций добиться б всех тех сколь существенных перемен в сложившейся за долгие века, извечно и неизменно существующей системе человеческих взаимоотношений.
И кстати само постоянство абсолютно неизменного течения жизни полностью же ускользнуло от пристального взгляда всех тех, кому все прежнее тупо казалось только же противовесом всему в мире светлому, а также сколь давно ведь уже вконец опостылевшей вязкой конвой.
Абсолютная утопичность ласковых чьему-то восторженному сердцу перемен просто никак не могла прокрасться в мозг тех, кто мыслил о сущем благе людского общества единым мыслящим и чувственным критерием его, наделяя, и главное ясное дело, что всех его членом сразу без всякого исключения, буквально-таки поголовно.
Ну а возникли этакие идейки-прохиндейки о всеобщем неминуемом счастье и равенстве вполне, так, видите ли, достижимых за тот самый сколь короткий в смысле биологической цепи промежуток времени от одного только книжно-цветастого прекраснодушия.
И свой гаденький исток оно явно брало от того, уж чего тут попишешь, не так чтоб действительно глубоко выстраданного веками душевных мук истинного переосмысления, всех тех сколь разнообразных свойств нашего общественного бытия.

2
И, вот гордо осуществляя долгожданные глобальные перемены, ослепшая от амбиций и гнусных воззваний толпа, будучи руководима одним же общим на всех их инстинктом разрушения, и только ради него собственно сбившаяся в стаю...
Вот сколь уж неоднократно она предпринимала все эти бессмысленно глупые, зато до чего рьяные попытки, взять, да в одночасье переиначить весь уклад своего обыденного существования.
Само собой разумеется, что обыватели стремились к этому вовсе же не всецело, однако желающих все сокрушить было более чем предостаточно.
Вот если б выкрики все долой носили несколько иной характер…
Именно в том ведь и дело, что яростные призывы призывающие раз и навсегда покончить с всеобщим проклятым прошлым ради мишурного света некого нового, более чем счастливого существования встречались как-то совершенно иначе, чем был бы встречен слезный призыв какого-нибудь ярого фанатика самокастрата ко всем лицам мужского пола, последовать его бесславному примеру.

3
Как-никак, а толпа не так уж податлива, чтобы ей можно было с легкостью навязать всякие чрезмерно безумные непотребства.
Однако политические авантюристы ничего подобного ей и не предлагали.
К чему б они пришли, вслед за их отчаянно насильственным воцарением над всей существующей нашей вселенной...
…вот только бы ограничить увеличение человеческой биомассы, которая при них уж точно жила бы (как и понятно) в полнейшей идиллии со скромными ресурсами планеты того и знать-то никому не дано...
А кроме того они ведь разные были...
И хуже подлого фашиста могли быть только свои господа товарищи!
Нацисты аморально и уродливо желали своему народу добра, ну а большевики хотели одного только тотального вырождения...

4
Ими двигало стремление к максимальным (дутым) успехам, и не менее максимальному перерождению рода людского в сплошное тупоголовое быдло.
То, что Варлам Тихонович Шаламов в его «Колымских рассказах» называет «канцелярской выдумкой» на самом деле вполне прагматичная политика государства, систематично нацеленная на грядущее вырождение нации.
Вот яркая цитата из «Колымских рассказов».
«Если уж к ним относятся как к рабочей скотине, то и в вопросах рациона надо быть более последовательным, а не держаться какой-то арифметической средней канцелярской выдумки. Эта страшная средняя в лучшем случае была выгодна только малорослым, и действительно, малорослые доходили позже других».

Как говориться, если уж изыскивать самые скрытые устремления новоявленного тоталитарного общества, то вернее всего они себя проявят как раз таки там, где у него имеется самая максимальная власть…

5
Нет, всякую мысль надо б выкинуть на помойку о какой-то простой аморфной безмозглости дьявольской большевистской заразы к тому же донельзя пропитанной скотской идеологией…
Эта власть была по-своему мудра и начала вырождаться только вместе со всем своим народом.
Виктор Астафьев плоть от плоти своего общества в его книге «Царь рыба»
вполне ж явственно, не жалея на то самых черных красок описывает сущую деградацию широчайших северных просторов его некогда благодатной и необъятной даже на карте родины.
Вот конкретный пример его мировоззрения
Астафьев «Царь рыба».
«…а начальник строительства требует продукции, на каждой оперативке брякает по столу: "Нам завезли достаточно человеческого материала, но добыча руды тормозится. Доставленный на всю зиму человеческий материал несоразмерно убывает, и если так будет продолжаться, я из вас самих, итээровцев, вохры и всяких других придурков, сделаю человеческий материал!"
Много людей пало в ту зиму. Но с весны караван за караваном тащили по Енисею вместо убывших на тот свет свежий человеческий материал. По стране катилась волна арестов и выселений, массовых арестов врагов народа, вредителей, кулацких и других вредных элементов».

Люди этак быстро (после революции) перестали уж быть теми всегдашними людьми…
И ясно как день, что общемировая диктатура, глупая, яростная, подкованная исключительно в одном-то техническом смысле, в конце концов, вообще перестала считать их за живой материал, к чему действительно наблюдались весьма явственные тенденции, причем еще в 20 годах прошлого столетия.

6
Может, конечно, все это одни только домыслы автора, да вот почему-то только совсем уж недавно российская цензура наконец-то разрешила дополнить книгу Ивана Ефремова еще двумя ранее изъятыми из нее абзацами текста.
Наверное, все «мысли праведные» о когда-нибудь еще на деле осуществленной общемировой диктатуре в Кремле уж всамделишно выдохлись.
Духи мировой революции уже значиться окончательно превратились в гниющий тлен на свалке истории…
Иван Ефремов «Час быка»
«Родис узнала о массовых отравлениях, убавлявших население по воле владык, когда истощенным производительным силам планеты не требовалось прежнее множество рабочих. И наоборот, о принудительном искусственном осеменении женщин в эпохи, когда они отказывались рожать детей на скорую смерть, а бесстрашные подвижники – врачи и биологи – распространяли среди них нужные средства. О трагедии самых прекрасных и здоровых девушек, отобранных, как скот, и содержавшихся в специальных лагерях – фабриках для производства детей».

Там же.
«Безмерная людская глупость не дает возможности понять истинную природу несчастий. С помощью наших аппаратов и химикалий мы вбиваем в тупые головы основные решения социальных проблем. По заданию великого и мудрого Чойо Чагаса мы создали гипнотического змея, раскрывающего замыслы врагов государства. Наш институт изготовил машины для насыщения воздуха могущественными успокоителями и галлюциногенами, ничтожное количество которых способно изменить ход мыслей самого отчаявшегося человека и примирить его с невзгодами и даже смертью…»

7
Неужели ж за этим надо было мучительно голодать и всем кагалом роится вокруг сказочно уродливой идеи всеобщего тотального равенства?
Нуждалось ли общество в немедленных всесокрушающих переменах?
Ответ на этот вопрос следует искать в том же «Часе Быка» Ивана Ефремова.
«Ведь ничего не изменится, если принять доктрину, противоположную предыдущей, перестроить психологию, приспособиться. Пройдет время, все рухнет, причиняя неисчислимые беды».

Из этого можно сделать вполне однозначный вывод.
А вот то в чем человеческое общество и вправду нуждалось, а так между тем по сей день, оно испытывает в том сколь уж явственную потребность, так это в одном лишь подъеме всеобщего уровня культуры.

8
Как раз тогда, несмотря на то, что в это может быть кто-то совсем же этак не поверит, народ он сам громогласно востребует, все того чего ему и вправду действительно нужно.
И вот тогда-то он с великой легкостью обойдется без всех этих выразителей его доброй или же крайне злой воли.
И уж во всяком случае, когда ему свои, а не чужие обильно кровь пускают все новое и светлое из него еще вот только явственно уходит в небытие, а обнажаются одни лишь белые кости старого, и вроде б как давно этак уже в нас изжитого.

9
Конечно, и в прошлом тоже чего только в этом мире не бывало, а в том числе и религиозные войны.
Однако ясно одно, когда возникает новая религия или какое-либо новое ее ответвление у нее обязательно еще отыщутся как свои ретивые почитатели, да так и ее отчаянные хулители, но не было то более чем явственным путем в самую что ни на есть непроглядную тьму...

Это ж только наше советское новообразованное язычество, явилось тем сколь тяжким и беспросветным из всех вообще когда-либо и где-либо возможных зол.
А те же религиозные войны, вот, несмотря на всю льющуюся в них родственную кровь, являли собой весьма однозначный поворот к чему-то несколько лучшему вместо дикого, ханжеского средневекового невежества, разврата, и явственного порабощения светлого учения Христа сатаной в сутане высшей касты тогдашнего католичества.

10
А ведь действительно в средневековом европейском христианстве возродились и преумножились все черты прежнего язычества, что, когда-то как, уж доподлинно, то известно, включало в себя, в том числе и человеческие жертвоприношения.
Точно таким же оно оказалось и во вновь возникшем советском средневековье!
Только вот жертвы стали надежней скрывать, поскольку стало их чересчур уж много, а потому значится внешнее равнодушие, стало быть, оказалось бы чрезвычайно утомляющим чей-то внутренний мир фактором, может и способным сгубить новоявленную опричнину, что в полную противоположность той прежней - Ивана Четвертого - объявила себя вселенским добром и светом...

11
А между тем и войско тоже могло вновь взбунтоваться, громогласно о том, заявив, что Сталин вовсе не настоящий вождь мирового пролетариата, а какой-то весь щербатый, да липовый...
Да не тут-то было, слишком уж власть по-взрослому за всех инакомыслящих взялась…
У глупцов так никогда б не вышло…

И самое главное было так сразу же совсем уж никого не трогать, а даже наоборот общество миролюбивыми речами по отношению к сонному стану мирских обывателей во всем успокаивать.
Вот как описаны эти самые, не столь уж и далекие от наших сегодняшних дней события в историческом очерке большого писателя Марка Алданова «Зигетт в дни террора»
«Конечно, более гран-гиньолевскую эпоху, чем 1793-1794 годы, и представить себе трудно. Русская революция уже пролила неизмеримо больше крови, чем французская, но она заменила Плас де ла Конкорд чекистскими подвалами. Во Франции все, или почти все, совершалось публично. Осужденных везли в колесницах на эшафот средь бела дня через весь город, и мы по разным мемуарам знаем, что население скоро к таким процессиям привыкло. Правда, в исключительных случаях, например в дни казни жирондистов, Шарлотты Корде, Дантона, особенно в день казни короля, волнение в Париже было велико. Но обыкновенные расправы ни малейшей сенсации в дни террора не возбуждали. Прохожие с любопытством, конечно, и с жалостью провожали взглядом колесницу - и шли по своим делам. Довольно равнодушно также узнавал обыватель (гадкое слово) из газет о числе осужденных за день людей: пятьдесят человек, семьдесят человек - да, много. Приблизительно так мы теперь по утрам читаем, что при вчерашнем воздушном налете на такой-то неудобопроизносимый город с тире убито двести китайцев и ранено пятьсот. Кофейни на улицах Парижа полны и в часы казней. Даже в дни сентябрьской резни на расстоянии полукилометра от тех мест, где она происходила, люди пили лимонад, ели мороженое. Точно такие же сценки мне пришлось увидеть в Петербурге в октябрьские дни: в части города, несколько отдаленной от места исторических событий, шла самая обыкновенная жизнь, мало отличавшаяся от обычной. Не уверен, что исторические события так уж волновали 25 октября лавочников, приказчиков, извозчиков, кухарок, то есть, в сущности, большинство городского населения».

12
Но чего тут поделаешь раз население (состоящие из праздных обывателей) в неком духовном смысле вообще оно спит вечным сном, а потому и окажется его более чем легко скрутить в бараний рог, или же в качестве явной тому альтернативы создать людям вполне человеческие условия их обыденного существования.

Однако нисколько ведь невозможно побудить простой народ к бурной политической деятельности.
Максимум, что вообще можно проделать с обывателями, так это разве что запрограммировать и зомбировать массы всевозможными восторженными лозунгами, для того только созданными… во имя одного куда более чем ранее казенной религией самого явного оболванивания населения с целью дальнейшего его превращения в армию послушных рабов.
А ведь именно этим современный тоталитаризм практически повседневно и занят, а вовсе не неким праведным вычищением клоаки прежних козней старой, обветшалой, отжившей свое жизни.

13
Ну а сама по себе необычайная красота надуманных и до чего только возвышенных помыслов она лишь тогда имеет свою истинную цену, когда всерьез проявляется на деле, а не на одних-то словах пышущих совершенно ж деланным энтузиазмом.
Да и то громыханием чугунными словесами, разрушающими прежнее зло, сокрушаешь как угнетение, да так вот и милосердие, лишь нагромоздив первого еще куда поболее чем его было ранее, поскольку для него освободится немало места из-за полнейшего бессилия второго.

Ну а кроме того само угнетение идейное оно ж намного страшнее, чем то которое осуществляется во имя чьей-то мелкой корыстной выгоды. Во имя великой цели построения лучшего будущего для всех и каждого из людей крови и пота выжать, можно, куда только больше...

14
Причем либералы, много мечтавшие о всеобщем благе и благоденствии рода людского, просто-напросто поплетутся след в след за этой злой и дикой химерой, напялившей на себя все их мировоззрение, но опять-таки исключительно во имя своей личной выгоды, а совсем не для чего-то, куда более возвышенного и общественно полезного.

И вот полное бессилие чувственных интеллектуалов в этом с виду вроде довольно простом, житейском вопросе проистекает от той дрожащей мелкой дрожью слабости перед их же до чего только остро отточенными принципами общественного бытия.
Причем надо бы тут еще и то горько заметить, что вся эта их вялость, демагогичность и оппортунизм буквально цветут и пахнут все теми же заранее предопределенными штампами их широкого общественного поведения.
Именно теми самыми, под коие злой, хитрый и жестокий человек запросто может с великой легкостью подстроиться с целью полнейшего овладения всей ситуацией, мировоззрением, жизнью и смертью...
И тогда сколь многие, хорошие, да только наивные широко образованные люди до чего ж легко, они окажутся в роли разменных пешек в чьей-то до чего аморально грязной игре.

15
Однако понять это сегодняшним отважным (в уме) экспериментаторам, наверное, просто совсем уже так не дано, поскольку тут, как всегда срабатывает славный принцип новаторства.
Мы, мол, пойдем другим путем и буквально во всем тогда преуспеем...
Однако, даже имея силы к полноправному овладению всей ситуацией в целом, современные либералы не смогут продвинуть человечество хоть сколько-нибудь и вправду вперед, поскольку чересчур уж по нраву им всевозможная возвышенная чистота.
И до чего только они будут рады всем ее внешне ярким, наглядным, ну а кроме того сколь ненаглядным (для них) проявлениям.

В пламени осуществленного светлого добра и справедливости для них нет ничего такого уж темного - отсутствует в них всякое понимание, чего ж это именно всегда оседает в навеки истлевших костях прошлого и изжитого.

16
Красивость чисто внешнего эффекта осуществленных благих перемен затмевает в их глазах черноту помыслов зачинателей переворотов, всех этих «естествоиспытателей» практиков, тех, кто в отличие от теоретиков дышат воздухом кровавой смуты, а не вдыхают аромат светлых надежд о неком избавлении всего человечества от пут рабства и согбенности само собой проистекающих от всех его снедающих язв.
А если говорить о реальном преображении этого мира в неком его обновленном естестве, то лишь одна дикая, ощеренная пасть зла наконец-то выведенного на чистую воду и может о том вот свидетельствовать, что оно и в самом-то деле полностью укрощено и побеждено силами добра и света.

Очерченные же ореолом новой судьбы восторженные лица свидетельствуют о чем-то совершенно обратном, а именно о мелком и гнусном стремлении отдельных демагогических личностей оседлать политические и моральные иллюзии восторженной братии бравых утопистов.
Но самое главное в этом бесславном деле, как раз таки то, что очень уж многое из того, что так вот не по душе многим современным либералам не более чем пережитки седой старины, и они, в конце концов, исчезнут сами, вполне возможно, что и не без косвенного или прямого насилия, а все ж таки насилия естественного, нисколько идеологически необоснованного.

17
Вера в Бога как бы его не называли, куда лучше языческой веры в чудо и языческих поисков выгоды через простое соблюдение, каких-либо восторженных обрядов.
Свет веры освещает человеку путь, а полунаука о которой писал Достоевский в «Бесах» награждает его скипетром власти над всей вселенной, которого он пока еще вовсе же недостоин.
Вот слова Достоевского.
«Никогда еще не было народа без религии, то есть без понятия о зле и добре. У всякого народа свое собственное понятие о зле и добре и свое собственное зло и добро. Когда начинают у многих народов становиться общими понятия о зле и добре, тогда вымирают народы, и тогда самое различие между злом и добром начинает стираться и исчезать. Никогда разум не в силах был определить зло и добро, или даже отделить зло от добра, хотя приблизительно; напротив, всегда позорно и жалко смешивал; наука же давала разрешения кулачные. В особенности этим отличалась полунаука, самый страшный бич человечества, хуже мора, голода и войны, не известный до нынешнего столетия. Полунаука - это деспот, каких еще не приходило до сих пор никогда. Деспот, имеющий своих жрецов и рабов, деспот, пред которым все преклонилось с любовью и суеверием, до сих пор немыслимым, пред которым трепещет даже сама наука и постыдно потакает ему. Все это ваши собственные слова, Ставрогин, кроме только слов о полунауке; эти мои, потому что я сам только полунаука, а стало быть, особенно ненавижу ее. В ваших же мыслях и даже в самых словах я не изменил ничего, ни единого слова».

18
Автор тоже ничего не меняет в приведенных им цитатах, хотя иногда бывает более чем легкодоступно цитируемое настолько совсем вот уже так исказить одним хитроумным, урезанным цитированием, да так что это просто уму же непостижимо.
Все, что для этого собственно надо так это вырвать нужный кусок из его большого контекста.
Ленин так вот и делал вот что пишет об этой его манере Марк Алданов в его книге «Самоубийство».
«Старик отстал заграницей от русской жизни, и ударился чуть ли не в анархизм, в бланкизм, в бакунизм, во "вспышкопускательство". Приводили цитаты из Маркса.
Он отвечал другими цитатами. Сам, как и прежде, по собственному его выражению, "советовался с Марксом", т. е. его перечитывал. Неподходящих цитат старался не замечать, брал подходящие, - можно было найти любые. Маркс явно советовал устроить вооруженное восстание и вообще с ним во всем соглашался. Но и независимо от этого Ленин всем своим существом чувствовал, что другого такого случая не будет».

19
А случай ему такой представился только вот оттого, что слишком уж много восторженных духом людей жило в России и они еще лет этак за 70 до революции вовсю же горланили самую разнузданную крамолу о другой более чем светлой жизни в земном, а не небесном раю.
Вот только пусть он воцариться на всей земле этот самый победивший все старое зло донельзя свободолюбивый либерализм.

При Николае Первом никто не говорил об этом открыто (вслух), и об этом действительно старались никак не писать даже и в личной переписке самым близким друзьям, но суровым шепотком промеж собой все это доводилось до самого пристального внимания.
Времена тогда были вовсе не сталинские и максимум могли на хорошую должность кого-то попросту не назначить, потому что человек, мол, по слухам и доносам не слишком-то благонадежен по своим политическим убеждениям.

20
А первоисточник всего этого дремотного ворчания находился где-то уж очень далеко за пределами российской империи!
Им была культурная и просвещенная ФРАНЦИЯ.
Вот что на этот счет пишет писатель Марк Алданов в его книге «Заговор».
«Я преувеличиваю, конечно, но что-то есть дикое и страшное в некоторых из этих портретов. Может быть, ваши художники обличают высшее общество? У нас перед революцией все обличали двор: писатели обличали, художники обличали, музыканты обличали... Вестрис и тот танцевал не иначе как с обличением и с патриотической скорбью».

21
А российская интеллигенция повела себя в точности также с одной вот весьма занимательной поправкой, а именно куда глубже «вонзив острие своего дикого бешенства» по поводу неизменности тихого течения людской массы от детства к старости без каких-либо изменений, в стиле жизни и праздности житейского рассудка.

ЕЕ главным делом стало разрушение обветшалой старославянской культуры ради чисто внешне большей цивилизованности общества, а этот путь ведет к одному раздроблению «чучела прежнего зла», причем лишь для его самого незамедлительного перерождения в некое новое куда более безобразное страшилище.
Да к тому ж еще лишенное всех тормозов «замшелых стародавних обычаев окаменевших как говориться с тех былинных времен».
Все на свете «проклятое прошлое» было объявлено одним сущим вздором и ненужным далее мусором, и вот стародавнее римское царство, коие, как известно вовсе ведь не ценило отдельных людей, было значиться возрождено, да только цезарем в нем стал такой уж и впрямь бесстыдный и непотребный плебс.

22
Возрождение времен античности сопровождалось всеми ее атрибутами, а в том числе и великими архитектурными ансамблями, которые простоят в больших городах бывшего СССР еще не менее 300 лет.
Но сам поворот к дикости и рабству был ознаменован благороднейшими намерениями по улучшению всеобщего человеческого бытия.
Что все это значит?
А вот что!
Уж сколь ярко отображенное в томном мечтательном взоре, обращенном в некое неведомое нам грядущее до ужаса непритязательное в выборе своих средств добро, призывало к уничтожению прошлого во всех его ипостасях, формах и проявлениях.
А между тем зачатки истинного светлого начала встречаются буквально-таки повсеместно...
Есть они везде и только черты у него невпример различны, поскольку жизненные условия людей вполне могут быть ни в чем же несопоставимы с духом той «истинной правды», что столь уж весьма подходяща всяким чопорным западным европейцам.

23
Ислам, первых дней своего существования тоже своего рода реальный либерализм только вот неевропейский.
Арабы захватывали новые территории не одной только силой своего оружия, но и искренней религиозной терпимостью, а также еще и явственным уважением к людям ими ею покоренной.
Весь сегодняшний вид современного воинствующего ислама - это одно лишь его перерождение в первобытность ему некогда предшествующую под знаменем героического прошлого.
Ну а в начале своего существования Ислам был светочем с небес, переменившим воззрения пустынников и давший им совершенно иные моральные ценности.

24
Всему свое время и новоявленная религия, основанная на обращении к душе и сердцу человека, во все времена являлась всенепременным благом, потому что не может быть ничего хуже язычества с его поклонением камню, дереву или науке, которая подчас в вопросах человеческого бытия зачастую занимается ворожбой и гаданием на кофейной гуще.
Но все это вовсе не от подлого желания кому-либо навредить, а просто своего подлинного опыта у нее пока еще совсем никак не хватает, а с темным российским народом (в глубинке) так и вообще строить светлое завтра было и вовсе-то совсем же немыслимо.

25
Проникнуть в его душу можно было только стилизацией фольклора и путем создания общественных групп, что помогли бы ему в отстаивании интересов простых граждан перед любой нечистой на руку властью.
А вот все на свете сокрушить, дабы построить на его месте нечто новое такое бы не пришло в голову ни одному из прежних властителей дум.
Они-то желали действительно породить иную будущность, а вовсе не воссоздать далекое и забытое всеми нами прошлое как то всенепременно ж этак захотелось осуществить очень уж вкрадчивым и сладкоречивым господам комиссарам.

Причем их крайне недалекий и невежественный ум с логикой дружил еще меньше, чем у их предшественников инквизиторов.

26
Мракобесье прежних религий являлось по большей части следствием попытки остановить движение духовного прогресса, но развернуть его навсегда вспять буквально никто кроме самых тупых экстремистов никогда же тогда не пытался.

Появление новых верований в прошлом всегда всенепременно собой означало ту самую яркую совершенно иную, лучшую будущность для всех последующих поколений и вовсе не в неком декларативном смысле, а во вполне воплощенном в простые и совершенно явственные реалии.

27 Именно так и было - появление чего-либо нового всегда являлось резким поворотом к свету высших истин и касается это в одинаковой степени как христианства, да так и Ислама в положительном, едином для них качестве отрешенности от старого культа деревянных божков.
До появления пророка Магомета арабы никак не были хоть сколько-то более цивилизованными людьми!
Что, однако, является следствием тяжелой жизни в безводной аравийской пустыне, где без сущей жестокости их предки попросту б вымерли.

Их ненависть к женщине с ее детородной маткой и многоженство объясняются внешними условиями, большой детской смертностью и опасностью перенаселения.
Арабы - это очень достойные люди и не надо приобщать весь Ислам к выходкам отдельных негодяев.
Можно сказать, что арабы просто-напросто переживают в нашем сегодняшнем мире - европейские средние века.
В то время как Россия в 20 столетии прошла через ту же смутную эпоху революций, религиозных войн, убийств королей и королев, что имелось в незапамятной Западной Европе 16-18 столетия.

28
Просто наличие новейших технологий серьезно поспособствовавших, куда большему воздействию на психику людей удесятерили тяжесть ее участи, и это весьма и весьма прискорбный факт.
Но речь-то идет об общем развитии цивилизации, а вовсе не о разных судьбах для тех или иных народов.
Потому как даже если разговор у нынешних историков, и ведется о каких-то отдельных государствах, однако с точки зрения историка будущего, вся наша теперешняя локальность, скорее всего, окажется одним лишь внешним, весьма условным явлением.
В полнейшем тому соответствии, как и мы сегодня не делим большие народы на те мелкие племена, из которых они некогда состояли, в поседевшей как лунь глубине веков.

Однако есть же размеренное, степенное и естественное развитие, а есть безликий, смертоносный террор, осуществляемый только затем, дабы создать единое стадо с одним великим кормчим во главе.
И разве не ради цели последующего полнейшего обращения народов шестой части суши в повальную зимнюю спячку, (в плане развития их творческой мысли) большевикам-то понадобилось разделить в целом единое общество на какие-то эфемерные классы, социальные слои.

29
Одним из наиболее отрицательных проявлений такого в корне неправильного подхода к общественной жизни, в конце-то концов, стало, то, что творческие люди в СССР оказались, практически лишены свободного доступа к более менее конкретному, крайне необходимому (и что важно) публично выраженному обдумыванию всех насущных этических аспектов общественного развития и обыденного мирского бытия.

А прямым следствием этого стала заброшенность истинных интересов народа, а также запорошенность мозгов обывателей быстро тающим и стекающим вниз снегом восторженных мечтаний.
Здравия желаю карикатурно-плакатный здравый смысл!

30
А надо б еще отметить что для самого по себе возникновения царства утопических снов различные до того нисколько не питавшие друг к другу никаких серьезных претензий прослойки общества, были зачем-то вдруг наделены якобы ж их извечным как этот мир тяжким и непременно яростным противостоянием.

Пролетарию была нужна нормальная зарплата, а ко всем на свете мировоззрениям он был просто глух и равнодушен.
И уж во всяком случае, его нисколько не интересовала, вся эта непрерывная, нескончаемая и неравная битва сознательного пролетариата за его, куда более достойную светлую жизнь.
Ему нужны были весьма конкретные вещи, как скажем короткий восьмичасовый рабочий день, уважение мастера, и не унижающая его достоинства зарплата, а вот политика его всегда затрагивала не как кота сметана, а уж куда точнее, словно цепного пса заедающие его блохи.

31
А между тем для господ коммунистов именно эта неравная борьба между противостоящими классами за их личные (читай шкурные) интересы и была куда поважнее всех других тяжких и сколь вот воистину непосильных противостояний...
Именно в этой борьбе им и предстояло победить, а тем самым отвоевать себе достойное место под солнцем.

И своя отчизна для кое-кого из них далее была уж вовсе так не единственной пусть и пропахшей клопами крепостничества, а все-таки родиной.
Нет, теперь ей предстояло быть только тем пустым местом, где живут и правят бал одни угнетатели рабочего люда, ну а в иных заморских странах, значится, обитают и заедают своих рабочих другие, да только в точности те же проклятые капиталисты.
Они себе, понимаешь ли, ваньку валяют, а это ж так и отдает сердечной болью в пролетарской груди из-за сколь же зудящих в чьем-то ухе рассказов о неправедно нажитой роскоши.

32
И вот по всему значиться миру эти самые злостные злодеи буржуи так вот и делят промеж собой владения, земли и угодья, а их обиженным всегдашним угнетением народам от этого один только вред, увечья и смерть.
Вот потому-то, сама жизнь, она того требует, чтобы всех этих жутких вурдалаков охочих до рабоче-крестьянской крови свести бы на нет и все тут, а далее значит зажить себе мирно и счастливо.
Потому что вся беда в них подлых эксплуататорах трудового народа, а не в недостатках всех людей в целом.

33
А значится исходя из всего вышеизложенного, самым прагматичным, а значит на все времена окончательным решением данной проблемы, было бы навсегда лишить нахапанных у народа благ, тех самых господ, коие их себе самочинно присвоили безнравственным, паразитическим, бессмысленно примитивным путем.

По словам большевиков, довить их надо аспидов - аристократов и помещиков, из тех кто, говоря "пролетарским слогом", высасывал все соки из трудового народа, производившего материальные ценности, как и всевозможные предметы культуры, своим, а не чужим потом и кровью.
Да вот же, однако, все подобные взгляды на жизнь должны были прийти откуда-то сверху и совсем не из какой-то далекой страны.

34
Лев Толстой написал великую книгу «Анна Каренина» и через пятьсот лет ее тоже будут читать все с тем же превеликим удовольствием, да и через пару тысячелетий однозначно найдутся большие любители древней литературы.
Но вот в чем беда между великих строк затесалась отчаянная дурь, от которой чуть было весь мир трещинами не пошел.

Того было еще явно так недостаточно?!
Что ж вполне может быть, что так оно и есть.
Автору вообще кажется, что победи коммунизм по всему свету на всех пяти континентах и читать Льва Толстого (в подлиннике), дозволялось бы далеко же не всем, а может и поручили б тогда большевики своим верным борзописцам его во всем переиначить, в нужном и праведном для них духе.
Ведь для того другой Толстой – Алексей тоже ж мог бы еще как вот сгодиться, поскольку совершенно же поменял он все свои прежние антибольшевистские убеждения, вернулся из города Парижа в краснознаменную Россию и стал при антинародной власти красным, пролетарским графом.

35
Однако находясь еще в эмиграции, в первом издании «Хождения по мукам» он написал.
«Я сказал: если вы товарищи, таким манером будете все разворачивать, то заводы станут, потому что заводы работать в убыток не могут, кто бы ни считался их хозяином, предприниматель, или вы - рабочие.
Значит, правительству придется кормить безработных, и, так как вы все хотите быть в правительстве, - в советах, - то, значит, вам надо кормить самих себя, и, так как вы ничего не производите, то деньги и хлеб вам надо будет доставать на стороне, то есть у мужиков. И, так вы мужикам ничего дать не можете за деньги и хлеб, то надо будет их отнимать силой, то есть воевать. Но мужиков в пятнадцать раз больше, чем вас, у них есть хлеб, у вас хлеба нет… Кончиться эта история тем, что мужики вас одолеют, и вам Христа ради придется вымаливать за корочку работенки, а давать работу уже будет некому… Понимаешь, Даша, расписал им невероятную картину, самому даже стало смешно… Слышала б ты, какой поднялся свист и вой… Эти черти горластые большевики, - наемник! – кричат, - товарищи, не поддавайтесь на провокацию!.. Миллионы трудящихся всего мира с трепетом ждут вашей победы над ненавистным строем…
Но, подумай, Даша, не могу я и осудить наших рабочих, - если им кричат: - долой личные интересы, долой благоразумие, долой рабский труд, ваше отечество - вселенная, ваше цель - завоевать счастье всем трудящимся, вы не рабочие Обуховских мастерских, вы – передовой авангард мировой революции…»

36
Как говориться «на воре и шапка горит» сами же большевики были сущими наемниками и очень не задешево их покупали, поскольку за жалкую мзду они вываливать в грязи все прежнее совсем уж не стали, раз уж ведя преступную агитацию, они рисковали своей головой и не только жизнью…
Как говориться тюкнули тебя разок по черепу вот ты, и представился почти без мучений…
Ну а мучительно долго умирать да еще отвечать на вопросы – «ты кто таков и где твоя семья живет»…
Люди, польстившиеся на деньги - были ни живы, ни мертвы…
И каждый раз все зависело от одного только окрика с чьей-либо стороны…
А уж в особенности не в тылу, а на фронте, где вовсю не щадя живота своего воевали, а не в окопах как французы отсиживались лучшие сыны России.

37
Однако пора вернуться к тому, что было сказано Алексеем Толстым…
Эти его слова явно так могут послужить апологетом сильнейшего здравомыслящего противостояния догматическому восприятию жизни Львом Толстым…
Да только же не в тылу непонятно с кем и за чьи интересы воюющей армии.
Каждый слушал, да себе на ус мотал, что если он будет поддерживать былой порядок, то его запросто завтра уже могут отправить воевать в действующую армию.
Не то чтоб все они были трусами, просто дух антипатриотизма буквально витал тогда в воздухе.

Еще душка Лев Толстой по армии, в которой он некогда действительно служил поручиком очень уж здорово этак плугом полумистического пацифизма раздольно прошелся, и более всего постарался отобразить именно сущую необходимость близости к ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ народу, а также и неправоту всякой барской собственности…
А ведь сила его слов была совершенно необъятна и даже он сам со всей очевидностью, ни сном ни духом никак не ведал, а к чему ж еще приведут Россию все эти его мудреные разглагольствования об отнюдь как оказывается не так чтоб и вовсе неоспоримых правах барина на его движимое и недвижимое имущество.
Вот его слова.
«- Нисколько, - Левин слышал, что Облонский улыбался, говоря это, - я просто не считаю его более бесчестным, чем кого бы то ни было из богатых купцов и дворян. И те и эти нажили одинаково трудом и умом.
- Да, но каким трудом? Разве это труд, чтобы добыть концессию и перепродать?
- Разумеется, труд. Труд в том смысле, что если бы не было его или других ему подобных, то и дорог бы не было.
- Но труд не такой, как труд мужика или ученого.
- Положим, но труд в том смысле, что деятельность его дает результат - дорогу. Но ведь ты находишь, что дороги бесполезны.
- Нет, это другой вопрос; я готов признать, что они полезны. Но всякое приобретение, не соответственное положенному труду, нечестно.
- Да кто ж определит соответствие?
- Приобретение нечестным путем, хитростью, - сказал Левин, чувствуя, что он не умеет ясно определить черту между честным и бесчестным, - так, как приобретение банкирских контор, - продолжал он. - Это зло, приобретение громадных состояний без труда, как это было при откупах, только переменило форму. Le roi est mort, vive le roi! Только что успели уничтожить откупа, как явились железные дороги, банки: тоже нажива без труда.
- Да, это все, может быть, верно и остроумно... Лежать, Крак! - крикнул Степан Аркадьич на чесавшуюся и ворочавшую все сено собаку, очевидно уверенный в справедливости своей темы и потому спокойно и неторопливо. - Но ты не определил черты между честным и бесчестным трудом. То, что я получаю жалованья больше, чем мой столоначальник, хотя он лучше меня знает дело, - это бесчестно?
- Я не знаю.
- Ну, так я тебе скажу: то, что ты получаешь за свой труд в хозяйстве лишних, положим, пять тысяч, а наш хозяин мужик, как бы он ни трудился, не получит больше пятидесяти рублей, точно так же бесчестно, как то, что я получаю больше столоначальника и что Мальтус получает больше дорожного мастера. Напротив, я вижу какое-то враждебное, ни на чем не основанное отношение общества к этим людям, и мне кажется, что тут зависть...
- Нет, это несправедливо, - сказал Веселовский, - зависти не может быть, а что-то есть нечистое в этом деле.
- Нет, позволь, - продолжал Левин. - Ты говоришь, что несправедливо, что я получу пять тысяч, а мужик пятьдесят рублей: это правда.
Это несправедливо, и я чувствую это, но...
- Оно в самом деле. За что мы едим, пьем, охотимся, ничего не делаем, а он вечно, вечно в труде? - сказал Васенька Весловский, очевидно в первый раз в жизни ясно подумав об этом и потому вполне искренно.
- Да, ты чувствуешь, но ты не отдаешь ему своего именья, - сказал Степан Аркадьич, как будто нарочно задиравший Левина.
В последнее время между двумя свояками установилось как бы тайное враждебное отношение: как будто с тех пор, как они были женаты на сестрах, между ними возникло соперничество в том, кто лучше устроил свою жизнь, и теперь эта враждебность выражалась в начавшем принимать личный оттенок разговоре.
- Я не отдаю потому, что никто этого от меня не требует, и если бы я хотел, то мне нельзя отдать, - отвечал Левин, - и некому.
- Отдай этому мужику; он не откажется.
- Да, но как же я отдам ему? Поеду с ним и совершу купчую?
- Я не знаю; но если ты убежден, что ты не имеешь права...
- Я вовсе не убежден. Я, напротив, чувствую, что не имею права отдать, что у меня есть обязанности и к земле и к семье.
- Нет, позволь; но если ты считаешь, что это неравенство несправедливо, то почему же ты не действуешь так.
- Я и действую, только отрицательно, в том смысле, что я не буду стараться увеличить ту разницу положения, которая существует между мною и им.
- Нет, уж извини меня; это парадокс.
- Да, это что-то софистическое объяснение, - подтвердил Весловский

И далее
…продолжая думать о предмете только что бывшего разговора. Ему казалось, что он, насколько умел, ясно высказал свои мысли и чувства, а между тем оба они, люди неглупые и искренние, в один голос сказали, что он утешается софизмами. Это смущало его.
- Так так-то, мой друг. Надо одно из двух: или признавать, что настоящее устройство общества справедливо, и тогда отстаивать свои права; или признаваться, что пользуешься несправедливыми преимуществами, как я и делаю, и пользоваться ими с удовольствием.
- Нет, если бы это было несправедливо, ты бы не мог пользоваться этими благами с удовольствием, по крайней мере я не мог бы. Мне, главное, надо чувствовать, что я не виноват.
- А что, в самом деле, не пойти ли? - сказал Степан Аркадьич, очевидно устав от напряжения мысли. - Ведь не заснем. Право, пойдем!
Левин не отвечал. Сказанное ими в разговоре слово о том, что он действует справедливо только в отрицательном смысле, занимало его.
"Неужели только отрицательно можно быть справедливым?" - спрашивал он себя».

38
Вот какой же Лев Толстой был недалекий и ограниченный человек! Никак не мог он понять, что делая все, чтобы расстояние между помещиком и отсталым крестьянином вовсе не увеличивалось, он втискивает в средневековую тьму элементы завтрашнего обыденного счастья, коему пока что нет, и не может в ближайшее время быть предано ни малейшего довольно конкретного облика...

Ведь не иначе, как все найденное новоявленной духовностью, это ж только отдельные абстрактные составляющие иного мира человеческих стандартов и принципиально иной не хищнической, а прежде всего общественной психологии.

39
На сей момент все это одни только абсолютно недостижимые на практике мелодраматические мечтания, вполне могущие в себе содержать, куда большую, чем она есть сегодня духовную, но разве какую конкретную, практическую правильность?

А сие значит, что оно обязательно будет иметь всецело утопическую суть.
Уж что тут поделать...
К великому сожалению очень уж многие нынешние идеи развития далекого будущего на сегодняшний день носят весьма конкретно обоснованный теоретический характер, но в практическом смысле имеют пусть и манящую развитые умы, однако более чем туманную сущность...

40
Ну что ж пора вернуться к достопочтимому Льву Толстому.
Он был велик в своем умении «отобразить обыденную жизнь акварелью своей фантастической памяти», но личные его взгляды как человека ею живущего, были воззрениями задавленного муштрой, уставшего от войны, артиллеристского офицера, отошедшего на покой после тяжелой и однообразной службы буквально вконец ему опостылевшей.
И вот этот самый человек становится властителем дум, а его слова либерально настроенная интеллигенция до сих пор еще так вот и воспринимает как глас Бога снизошедшего до нас сирых и обиженных судьбой, жить на самом краю властительницы дум Европы.
Вот, что можно найти на данный счет в книге Марк Алданова «Самоубийство» он пишет об одном конкретном человеке, да только на деле их были миллионы.
«Говорил жене, что начал читать Толстого двенадцати лет отроду: "Покойная мама подарила, когда я болел корью. Двенадцати лет начал и, когда буду умирать, пожалуйста, принеси мне на "одр" то же самое". За этой книгой он часто засыпал; мысли его приятно смешивались. "Как хорошо, что существует в мире хоть что-то абсолютно прекрасное, абсолютно совершенное!"... Но в этот вечер он заснуть не мог».

А если все-таки взять да действительно задуматься, а за что ж это Льва Толстого от церкви-то когда-то вот отлучили?
Человеком он был вроде бы религиозным и праведником, с какой стороны на него не глянь, а вот отлучили ж его и анафему ему в газетах объявили, а может, все-таки было за что?
Та церковь не была под тотальным гнетом государства, а потому кого канонизировать (как то было при вдруг прозревших коммунистах с Николаем кровавым) и кого от церкви отлучать решала она почти что самостоятельно.

41
Лев Толстой, гениальный писатель, однако вот он человек во многом разрушивший российскую государственность в угоду никогда на деле не существовавших нравственных и философских принципов общественного бытия.
А ведь даже если взглянуть критически на его слова о хозяйствовании, то получается полнейшая чушь, а отчасти и призыв к утопической анархии.
Ну не может ни быть хозяина и тот, кто в каком-либо деле главный, то есть самый первый человек должен же он с этого иметь как можно больше всякого разнообразного удовольствия.

А вот если б Льву Толстому и вправду захотелось поднять уровень сознательности у совершенно незнакомого с грамотой народа, на то ведь и века было б мало.
А уж тем паче, куда было до таких "великих свершений" какой-то затертой до дыр засаленной кепке, жалкой от всей ее детской наивности безраздельной вере в неизбежное значит грядущее светлое будущее.
Потому что для того, чтоб оно наступило, нужно было некоторое просветление почти во всех головах, ну а если мозги злобных угнетателей увидят белый свет, то на их веками обсиженное место тут же усядутся их безжалостные убийцы.

42
Причем «победители» общественного зла приобретут от хитрых недобитков старого прошлого все те ужасающие Их черты и свойства взаимоотношений с безропотной и безмолвной (без подпитки извне) людской массе.

Но и это еще не все!
Те, кто пришли к власти кровью себе, замарав, а не по исконному ленному праву своего благородного звания, оказавшись на вершине могущества, совсем же не смогут спать спокойно, пока вокруг них все буквально не задрожит от ежечасного страха...

43
Ну, а кроме того слепая покорность есть истинный залог уверенности в завтрашнем дне того, кто ничего толком не ведает о действительно правильном управлении экономическими рычагами, приводящими в движение большие государственные механизмы.
Да мало того он к тому же еще окажется вооружен нежизнеспособной теорией, которую ему придется стоически воплощать в жизнь, даже если кому-то то не слишком оно улыбалось раз уж пожар революции так и не принял общие буквально вселенские масштабы.

44
То, что все это и есть истинная правда далеко не всем так уж дано понять, даже и в ретроспективе давно так изживших себя времен.
Их вполне естественно было б лучше и удобней попросту объявить тяжкой ошибкой, неудачным экспериментом, ложной не оправдавшей себя концепцией, тем сгладив буквально все острые углы.

Заодно можно объявить во всеуслышание также и то, что размеры зверств были чрезвычайно преувеличены ради красного словца, ну а тем всю грязь смести под царственный коврик славной советской империи и как всегда вновь возмечтать о свержении вновь возродившихся тиранов.
А вот Марк Алданов в его книге «Бегство» предрекает бесславное будущее обезглавленного государства, потому что Россия и вправду была обезглавлена и вот на должном для головы месте во все времена «мудрого» большевистского правления восседала царствующая династия «ухмыляющихся задов».

45
Помнится, еще средневековый английский король Генрих I как-то промолвил, «Необразованный король подобен коронованной заднице»!

И в этом он был абсолютно прав, и надо бы помнить, что большевики были сплошь и рядом народ совсем же необразованный или максимум недообразованный.
Нет, для времен Генриха I очень даже образованный, да только былые те времена с тех пор претерпели фантастически значительные изменения в сколь многих аспектах общественного бытия.

Так что в эти наши новые времена правители должны были не только суметь грамотно писать и читать, но и правильно понимать прочитанное без надменного пустоголового краснобайства и очумелой, заплесневевшей безграмотности во всем, что не касалось науки метания икры ничего незначащих словопрений.
Марк Алданов «Бегство».
«- ...Возьмите учебник истории, - говорил холодно Браун, - лучше всего не многотомный труд, а именно учебник, где рассуждения глупее и короче, а факты собраны теснее и обнаженнее. Вы увидите, что история человечества на три четверти есть история зверства, тупости и хамства. В этом смысле большевики пока показали не слишком много нового... Может быть, впрочем, еще покажут: они люди способные. Но вот что: в прежние времена хамство почти всегда чем либо выкупалось. На крепостном праве создались Пушкины и Толстые. Теперь мы вступили в полосу хамства чистого, откровенного и ничем не прикрашенного. Навоз перестал быть удобрением, он стал самоцелью. Большевики, быть может, потонут в крови, но, по их духовному стилю, им следовало бы захлебнуться грязью. Не дьявол, а мелкий бес, бесенок шулер, царит над их историческим делом, и хуже всего то, что даже враги их этого не видят».

46
И только в последнем неправ писатель Алданов - не видят или нисколько не желают чего-либо совсем не удобного видеть - это же совершенно разные вещи.
Например: не хотеть ничего видеть можно и из явного чувства суровой вины перед своим народом ни столь уж давно все еще заклейменным проклятием вездесущего крепостничества…
Вот как описывает данные события Владимир Федюк в его книге «Керенский».
«Керенский принадлежал к тому поколению, которое историк В. О. Ключевский назвал поколением, вскормленным крепостными мамками. Это породило у значительной части его представителей непреходящее чувство вины перед народом».

А ведь на деле то было скорее уж чувством вины перед Западной Европой за свою отсталую российскую средневековость.
Можно подумать, что большая цивилизованность кому-то и вправду истинной совести навек прибавляет, а между тем как раз с точностью до наоборот, она-та ее сколь уж значительно еще во всем этак убавляет.
Вот что пишет об этом пусть и весьма тенденциозный, а все-таки достаточно интересный автор
Николай Стариков в его книге «Преданная Россия. Наши «союзники» от Бориса Годунова до Николая II»
«Одна лишь Россия искренне уверовала в эту смесь религии и права, и сделала ее целью своей политики. Туманная и неясная редакция акта «Священного союза» допускала всевозможные толкования относительно формы оказания помощи, чем не замедлили воспользоваться европейские правительства. Помощь же могла потребоваться обширная и весьма скоро – в Европе в тот момент «тлели» революционные угли во многих местах. Подписание акта «Священного союза» привела к тому, что Россия превратилась в бесплатную «пожарную команду», абсолютно добровольно заливающую чужие «пожары» своей кровью».

47
Обвинять буквально во всех грехах одних «подлых союзников» как это весьма красноречиво делает Николай Стариков дело, то очень уж весьма несерьезное и скорее всего, то послужит одним только политическим играм в интересах предотвращения более чем тлетворного влияния (ВНУТРЕННЕЙ) западной демократии…

Однако все ж таки, более чем, несомненно, что главной первопричиной того, что Россия, как правило, без всякого своего собственного интереса протягивала руки для тушения европейских пожаров, была-то как раз та закабаленность умов правящих Россией идеалистическими философскими воззрениями, взятыми из другой книжной жизни.
В ней все всегда было как-то несколько иначе, чем в реальности, нарисованные чьим-то ярким воображением книжные злодеи, должны были быть уничтожены и всего делов.
Людей же своих не жалеть ради святых принципов братства народов так уж само собой было заведено…

48
Причем и Советский Союз тоже продолжил ту же традицию разве что в своем собственном ключе.
Всегда так уж было принято - посылать доблестных сынов России за тридевять земель погибать за чужих и за чужое…
Стариков Николай - Преданная Россия. Наши «союзники» от Бориса Годунова до Николая II
«И вот, наконец, «союзники» сломили сопротивление русского царя. Всего будет послано четыре особые бригады: две во Францию и две на Балканы. Общая численность доходила до 40 тыс. бойцов, а с учетом маршевых батальонов, регулярно прибывавших из России, цифра нашей очередной помощи «союзникам» можно оценить в 60 тыс. бойцов. Причем, лучших – в европейские бригады отбирали наиболее опытных, статных и дисциплинированных солдат. Единственное, что может нас порадовать – сражаться наши солдаты должны были под русским командованием».

Надо же было кем-то затыкать самые горячие точки…

49
А вящая податливость на уговоры российских вельмож и суконных лбов российского чиновничества объяснялась в честности тем, что книжные реалии требовали войны добра со злом, а раз требовали, значит, так тому и быть.
Ну а кроме того усвоенные вековым стародавним воспитанием принципы возвышенного рыцарства само собой требовали самого неукоснительного им строгого следования…

Цивилизованные страны внимательно изучали всех своих друзей и врагов и они вовсе не преминули воспользоваться всеми явными отрицательными свойствами российской дипломатии.
Дело в том, что кроме наивного рыцарства она включала в себя еще и явные элементы грязного себялюбивого шкурничества, а также бесшабашной ленной тупости, что в целом делало ее слишком уж слабой рядом с собаку съевшими на всевозможном крючкотворстве и хитрости пронырливыми западными европейцами.
И вот, увы, по сколь скупо и мало вышеперечисленному ряду причин все славные победы русского оружия были, затем беспринципно разворованы и проворонены на дипломатическом фронте.

50
Кроме того, существовало еще одно вольно или невольно подпиливающие стропила российской государственности общемировое явление, а именно всеобщая казуистика и яростное отрицание всех прежних давно устоявшихся идеалов имевшие свое время и место в том более чем агностическом 19 веке.
А Россия буквально все европейские веяния впитывала в себя словно губка, вбирая их всем духом своим безо всякого на то остатка...
И тогда-то вдруг ни к селу ни к городу всем так сразу же стало ясно, что главное для всеобщего счастья это оказывается суровая надобность просвещенного пролетариата повыпускать бы кишки всем тем, кто ест чужой хлеб, а вовсе не укоротить руки, а может и голову (правда исключительно по приговору суда) всяким завзятым взяточникам и казнокрадам.
Подобное невероятно сильное ЖЕЛАНИЕ общественной справедливости возникло, разумеется, из вящих воззрений вожаков, а они есть у любой части общества... ой автор превелико извиняется всеми нами признанные авторитеты.

51
А все ведь ясно как день, если бы Лев Толстой один придерживался приведенных выше весьма утопических взглядов, то и реакция издателя была примерно той же, что была приведена в бессмертном романе «Мастер и Маргарита» Михаила Афанасьевича Булгакова в качестве анализа сатаной шестого доказательства Канта.
«Вы профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно может и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут».

Но никто ведь не потешался над идеями Льва Толстого, скорее наоборот они-то и были приняты буквально-таки на ура!

52
И вот страна, понимаешь ли, задыхается от воровства и взяточничества уж точно ведь это ж те самые нетрудовые доходы и есть, а в это самое время великий писатель Лев Толстой всех до единого помещиков в разряд захребетников записал.
Но их одних оказалось уж очевидно мало, а врагов их требовалось как можно же больше, причем для того чтоб рабы и впрямь немы стали...
Вот ведь зачем столько кулаков, подкулачников и вредителей по нашу душу затем развели. Буквально для всех и каждого у нас то самое нужное словечко обязательно так вот еще найдется. Главное в том чтоб кого-нибудь надо бы выявить и на него всю вину за допущенное отставание враз же свалить.

53
А ведь еще с самого начала вся эта «идеологическая гнилушка» столько дыму в глаза людям понапустила?
Мол, все эти гады и уроды живут себе преспокойно в роскоши, а простой народ от них одни только страдания да бедствия знает!
Вот как будто при СССР бездельников ничего не делающих, а жрущих от пуза хоть сколько-нибудь меньше стало?
Да нет, их стало, куда ж значительно больше!
Около идеологического корыта оказалось куда больше места, чем его было возле дореволюционного аристократического...

54
Да и охранку пролетарскую тоже ведь от пуза кормить было надо!
Новая власть право свое неправым путем заработала, а, следовательно, ей надо было охранять себя от всякой возможности возвращения прежних, БЕЗЫДЕЙНЫХ времен.
И кстати вот еще что, между прочим, ей еще надо было свалить все имеющиеся экономические трудности на неких мнимых врагов, а уж для такого дела заплечных дел мастеров много их было надо.
А уж устроить их вполне по-царски было делом прямой и первой необходимости.
Страх на всех нагоняя и народ свой до чего разобщаешь, да и в узде его держишь, а прежним осанистым господам сие было просто-напросто нисколько же непотребно.

Они бессовестно мучали свой народ до самой последней нитки его обирали?
Бесчеловечно эксплуатировали рабочий класс?
И что при Советах в этом вопросе действительно хоть что-нибудь к лучшему изменилось?
При совершенно нежизнеспособной экономической системе, не стало ли все, куда только значительно хуже?
Да к тому же главное зло заключалось в том, что шило на мыло, променяв, угробили весьма немалую часть народа в некому не нужной братоубийственной войне.

55
Об этом хорошо высказался Иван Ефремов в его великой книге «Час Быка» отобразить - это менее теоретическим образом ему явно помешала вящая боязнь вездесущей цензуры, той самой, что сделала весьма верные и далеко идущие выводы из опыта прошлого, а потому всецело вернулась ко временам Николая Первого. Вот слова Ефремова.
«Так и вы, если не обеспечите людям большего достоинства, знания и здоровья, то переведете их из одного вида инферно в другой, скорее худший, так как любое изменение структуры потребует дополнительных сил».

А это вот и произошло в России охваченной анархией во имя великого светлого царства истины, которое никогда не настанет после таких «великих», весьма деловитых, А ГЛАВНОЕ, буквально титанических усилий.
И совершенно неважно, кто там был за кого, а важно лишь то, что лучшие люди по лавкам они не отсиживались и за печкой ни от кого не прятались, а смело шли в бой за свои истинные убеждения. А для чего ж это все было надо, для того ли чтоб эксплуататоров более совсем уже не было на белом свете?

56
ОДНАКО во всяком деле без помощников попросту не обойтись, и даже если это всего-то один подмастерье, то и его получается тоже, угнетает и эксплуатирует хозяин маленькой мастерской.
ТАК ЧТО не иначе как не быть ничему иному кроме как Абсолютно Обезличенному государственному аппарату...
Однако как же быстро он завшивливается всевозможными тупыми ничего ни в чем не смыслящими бюрократами, которые только и знают, что шебаршиться в бесчисленных бумажках и все и вся запрещать.
Но и то ведь не главное...!

Раз уж у нас на дворе революция, то естественно, что всех угнетателей надо бы полностью извести этак под самый корень, дабы далее никто не посмел всем парадом (без направляющей руки самого передового в мире государства) командовать и львиную долю общего добра только ж себе значиться оставлять.
И вот для того чтоб совсем без разбора подобных людей словно бесславный пережиток изжить и нужен был этот самый вождь, что укажет, кого именно надо рвать на куски, а кому значится, затем отдавать все холеными господами награбленное, в течение всех навсегда бесславно канувших в лету прежних столетий.

[maugli1972]

57
Можно подумать, что, будучи целиком перераспределено и по разным закуткам растащено богатство сможет сделать народ хоть чуточку на деле счастливее?
Конечно же, нет! Вот как описывает передел имущества генерал Краснов в его книге «Единая-неделимая»
«А ты подели... Жеребец один, а нас пятьсот?
- Ежели, положим... Жеребей бросить. Потягаться, поканаться?
- По жеребью! Видали мы твой жеребей. Дмитрий безучастно ходил в толпе.
"Вот они, - думал он, - Хеттеи, Аморреи, Ферезеи, Гергесеи, Евеи и Иевусеи... Не достает им одного Моисея. Вождя им надобно. А так - стадо без пастыря". Споры становились жарче. На заднем базу свежевали скотину, чтобы поделить на куски. Люди с окровавленными руками, тащившие воловьи шкуры, возбудили толпу.
Большой, широкоплечий черный, как цыган, кузнец Подблюдин вошел в зал, размахнулся топором и грозно сказал:
- Что вы, православные, затеяли? Коли делить, ссора будет. Нам панское добро без надобности. Не мы наживали. Земля - другое дело. Земля Божья.
А это - ничье!
И с треском обрушился топор на черную полированную крышку рояля. С этого началось. Кто-то рубил старинною саблею портреты. На дворе не прекращалась стрельба, пристреливали собак, "чтобы никому не достались"».

58
Вот уж действительно только, вождя недоставало этой толпе мародеров всегда ведь теряющих посредством налета и грабежа все их исконные моральные качества.
Встряска отсутствием всякой твердой руки над ними стоящей была для них чем-то чересчур уж воистину совершенно ж выворачивающим всю душу наизнанку, не чем-то духовно раскрепощающим, а как раз вот будившем самые скотские, зверские инстинкты.
Причем происходило все это с самыми ужасающими всякую праведную душу последствиями...
Ну и, кто ж это этим «к новой жизни смело идущим» человечьим стадом управляться, то станет? Да вот еще отобранным «неправедно нажитым добром» заведовать-то у нас начнет?

59
А не превратиться ли он от этакого шального счастья в некое явное бесцеремонное преподобие толкущего воду в ступе отвратительного демагога и палача всего прежнего, что не дай-то Бог может еще когда-то вернуться...

Да таким еще, каких ранее оно попросту не было еще на всем белом свете. И уж быть таковым ему было попросту необходимо, поскольку оно, то прекрасно же, понимает, что если уж истинные хозяева всего этого барахла его еще когда-нибудь к стенке припрут, они-то его не просто возле нее и поставят, но и принять ему от них на душу мучения лютые...
Как говориться нет права и закона - царствует вездесущая анархия, а значит, никто с них за то совсем уж не спросит.

60
Так что основным заправилам дел в новоявленном царстве пролетариата терять было в сущности нечего, а потому они себя ни в чем же нисколько не ограничивали и не перед чем они не останавливались.
Спуская низам чудовищные директивы, они главным образом спасали не идею, а прежде всего свои собственные бесценные шкуры, причем любыми самыми недостойными звания человека методами.

Может и вправду - поначалу среди них не было никакого недостатка, в тех искренних и честных дураках, что вполне всерьез размечтались о всеобщем благе, но не все ли равно, то было чистейшей воды фикцией, поскольку сама по себе коммунистическая идея есть дичайшая, дрянная чушь.

61
Человек существует во вполне реальном мире и перед ним стоят конкретные и важные к их разрешению задачи... вольготная для разгоряченных умов философия переносит его в некую жутко нехорошую сказку, в которой народ жил веками, будучи околдованным злыми чарами...
...и вот значится, наконец-то явился он, тот до чего добрый философ (чародей) и вот значиться захотелось ему переделать всю мировую скорбь житейского эгоизма в некую прекрасную общемировую социалистическую быль. Да вот ведь, однако, вещь эта абсолютно же нереальна, учитывая сам по себе низменный полет мысли у среднестатистического обывателя.

На деле-то мы живем во все еще сколь уж примитивном мире всеобщего стяжательства и славы денежных поощрений. Приучить людей жить иначе, во всем по другому, возможно лишь избавив их от всех существующих сегодня нужд и забот нашего современного быта.
Да ведь к тому ж еще ведь пришлось бы как следует залечить и все раны, нанесенные их болезненному самолюбию, в течение всей нашей сколь уж еще нелегкой жизни...
Слишком уж много было тех всевозможных обид и огорчений в нашем вовсе так не проклятом, а в самом, что ни на есть обыденном прошлом.
Была ли у марксистов этакая волшебная палочка, при помощи которой можно было враз, а главное, что сразу и на все времена этого действительно этак так сразу добиться?

62
Нет, не было ее, да и не могло же быть!
А раз уж оно выглядит именно так, то нечего было тогда соваться к народу с мерзкими советами как бы это все взять да поделить и перераспределить!
Ведь все легкомысленные, необдуманные решения извечно чреваты самыми тяжелыми последствиями, когда на их прочерченном пунктиром пути встают непроходимые пороги обыденных, житейских неурядиц.
И главное сама мысль все взять да переделить - она-то и есть та самая «алогичная заноза для сколь во многом еще недозрелых умов».
И это именно, то, что столь прочно застряло в мозгах людей любящих, чтобы буквально все в этом мире было легко и просто, потому, что так оно, окажется, куда ж разумнее, а также вот и вполне справедливее.

63
А на деле простаки люмпены сами-то по себе, ни на что иное кроме как на дикое звериное рычание в сторону привилегированных классов просто же не способны, исходя из самого их малого разума и социально-общественной породы. Они едва ли могут как-то позаимствовать чужие обтекаемые мысли, потому что своих у них почти нет, а те, что есть, касаются одного только межличностного уровня отношений, а никак не глобального общественного переустройства всего остального сколь уж разнообразного общества.

И кстати отобрать всю землю у помещиков, а затем и перераспределить ее, так чтоб уж промеж крестьян ее стало б совсем уже поровну, собирались люди далеко не всегда воистину сведущие, а где ж это там вершок, ну а где ейный корешок.
Гениальный Тургенев, написавший в «Записках Охотника» истинную правду об отрыве российских вельмож от всех аграрных реалий еще ведь, ни сном ни духом не ведал, про то, что российская интеллигенция, в конце концов, поступит фактически также.
А все ж оттого только, что кое-кто дорогу в жизни себе прокладывал, сея вокруг себя семена ласково сияющего, для неких будущих веков вполне так назревшего, да вот ведь вовсе не сегодняшнего житейского разума.

64
Вот слова Тургенева, хотя автору в доподлинной точности известно, что всю их абсурдность до кого-то так ведь и не донести.
«Впрочем, в деле хозяйничества никто у нас еще не перещеголял одного петербургского важного чиновника, который, усмотрев из донесений своего приказчика, что овины у него в имении часто подвергаются пожарам, отчего много хлеба пропадает, - отдал строжайший приказ: вперед до тех пор не сажать снопов в овин, пока огонь совершенно не погаснет».

Хотя овины это ямы в земле, но никто в них ничего не сажал, а только складывали в них сжатые зерно и рожь. Вот уж как мыслят люди вообще ничего не смыслящие про то, что, и как там вообще произрастает, а между тем всенепременно желающие в этом самом отдаленном от них за самые дальние дали сельском хозяйстве чего-нибудь, так обязательно же перекроить и донельзя переиначить.
И они действительно «валом берутся за плуг» и главное без всякого ведома, о том чего ж это действительно такое то ж самое владение землей, как и выращивание на ней всего того что они могли увидеть только готовым у себя на столе.
65
Оно может и вправду с какого-то бока, может кому-то так показаться, что, то окажется делом более чем праведным этак все земельные угодья перераспределить между тружениками их обрабатывающими, что, как и понятно далее будет во всем же честнее, и куда только справедливее...
Однако ж чего тут попишешь, раз вся так называемая всеобщая справедливость вообще не имеет к элементарной логике жизни практически никакого хоть сколько-нибудь позитивного касательства!

А главное, что все попытки ее как-либо кому-либо навязать вполне так однозначно всегда заканчивались одним-то вполне однозначным провалом. Поскольку явная первопричина всех общественных связей пролегает насколько глубже, чем можно срыть, подкопавшись под чей-то поросший мхом коррупции трон.
66
А ТЕ САМЫЕ добрые и до чего уж сердечные взаимоотношения между теми, кто приводит в действие общественный механизм, никак вот не сохранить им его довольно-таки хрупкое внутреннее устройство, во время ужасного все низвергающего оземь урагана революции...

Тем более что происходил он не в столь уж родных им пенатах.
Да и с «пассажирами общественного судна» тоже ведь надо было иметь хоть какой-то, вполне полноценный контакт.
Они пусть и необразованные, однако, в своем абсолютном большинстве более чем достойные люди и над их проблемами тоже б стоило хоть иногда призадумываться, пусть и изредка, но зато уж весьма конкретно.

67
Но только зачем ради этого было ходить в народ!
Интеллигенции, надо было в первую очередь научиться, стоически отстаивать все его насущные интересы перед всегда нечистой на руку властью, а это хотя и пачкает, но в целом общество вполне этак оздоровляет.

Ну а дружить с народом однозначно, то означает с ним хоть иногда, но за руку поздороваться и не нисколько задирать перед ним носа, а все остальное прочее в одном исключительно личностном плане, а не в большом и общественном.

68
Причем не в неком глобальном смысле по отношению ко всему сразу, а в самом-то, что ни на есть обыденном и конкретном. Вот как об этом написал отличный прозаик Сергей Алексеев в его романе «Возвращение Каина (сердцевина)».
«- Нельзя трудового человека вводить в заблуждение, что ты такой же, как он. Нельзя одеваться из одного магазина, ездить с ним в одном автобусе, на одной марке машины. Надо, чтобы он стремился достичь всего, что есть у тебя. А чтобы управлять им, следует изредка, по великим праздникам, спускаться к нему, разрешать поздороваться за руку, мгновенно разрешить любую его жалобу или просьбу. Это большая наука, отец»!

Да только как же - это смогут осознать те, кто, по всей на то видимости, и вправду того хотят, чтоб уж народ был сознательным, а не темным и сколь уж донельзя забитым?
А есть же и те, кто в противоположность первым считает его просто тупым скотом, и вовсе-то неспособным ни на какие логические рассуждения, а потому нуждающемся в кнуте, как в прянике, дабы на деле обрести куда более достойный человеческий облик.

69
А ведь для того чтобы вывести людей к свету из сущей тьмы глубочайшего невежества идеи ну ничем они не помогут.
Этому вполне так может поспособствовать одно лишь их воплощение в политическом переустройстве страны, а это вовсе не та кухня, на которой должны толпиться, и галдеть тупые горлопаны.
Это место должно быть на деле предназначено только для действительно талантливых кулинаров, хорошо умеющих готовить изысканные блюда и не из человечины, напополам со сдобными булками начиненными безликими словесными измами.

Никак нельзя ожидать, что котлетки, сделанные из старых господ, породят других, новых граждан вроде как вполне-то осознающих, что они люди, а не ишаки тянущие воз с сидящими на нем разжиревшими баями.
Потому что народ - это нисколько не масса примитивных индивидуальностей, а скорее конгломерат неразвитых личностей, что делает их серой толпой, но вовсе не стадом тупых баранов.

70
Никуда им, этак всем вместе собравшись никогда ж не пойти, потому что у каждого из них свой собственный индивидуальный путь сквозь дебри лихих жизненных неурядиц.
Да вот ведь для тех, кто загодя смотрит на них исключительно сверху вниз, они и вправду могут так показаться именно этаким стадом, которое надо б силой, А НЕ УБЕЖДЕНИЕМ - гуртом вывести на ту лишь немногим известную единственно верную дорогу.

71
Но в истинном свете речь тут может идти только о продолжении весьма явственной тенденции нисколько не изменившегося отношения к народу, словно к скоту лишь на новом более просвещенном уровне.
Ранее им пользовались для достижения сугубо земных благ, а теперича значит, враз порешили на нем в рай галопом взлететь.

Пролетарии все как один должны были стать бойко политически подкованными Парнасами.
А между тем использовать, кого бы то ни было в качестве тягловой силы в своих личных целях и интересах, надеясь чего-либо добиться с чьим-то тупо животным посредством, а вовсе не в виде привлечения каждого мыслящего индивидуума в качестве сознательного участника событий практически всегда ж это - подлое свинство.

72
Да именно так и не иначе, уже потому, что народ просвещать плоскими, как блин идеями было занятием грязным, бессмысленным и совершенно никчемным.
Это ж являлось не иначе как продолжением старого варварства только определение ему поменялось и стало быть ради объяснения все того же рабства новые хозяева жизни оформили его в виде обновленном...
И оно предстало тщательно обработанным кристаллом... сказочно чистого высокоидейного обмана.
А в смысле тягот и забот простого люда все осталось, в точности, как и было... да нет, пожалуй, стало еще значительно хуже...

Ну а все прошлые недостатки только еще существенно укрупнились, причем новоявленные барчуки получили столь уж более совершенные инструменты власти над всеми безликими товарищами по общему для всего советского народа несчастью.

73
Люди в СССР были приниженны идеей всеобщего братства до состояния еще не выкошенной сорной травы, а также вот совершенно здоровой пшеничной или кукурузной поросли.
Ну так может Хрущев и Брежнев - люди совершенно иного толка и для людей никак не высовывавшихся из обшей шеренги все страхи и беды тут же остались совсем позади наряду с ознаменованием на веки вечные полного окончания свирепой сталинской эпохи?

И вот теперича, знаешь ли, оглядываясь на далекое прошлое, то понимаешь, что при всей своей небывалой жестокости путь он в целом был все-таки верен!
Да только это не так!
Действительно когда-то давно одни биолог сказал автору этих строк, что для своего процветания стая должна все время находиться в состоянии стресса.
Для животных оно может быть и нормально, или же для того кто хочет людей обратить в животных…

74
Состояние нирваны тоже крайне опасно…
Подтянутость и вечная обеспокоенность настоящим людям на деле очень даже к лицу.
Однако только тогда когда к тому имеется некая внешняя причина и то совсем не одно и то же, как если все боятся всех и никому не могут доверять.
Такую стаю обязательно ждет скорое и неминуемое вырождение...
Никакого истинного урбанистического и индустриального рывка при большевиках Россия нисколько ж не совершила.
Все это лапша и утешение для обобранных до нитки голодранцев.
А прежняя элита просто бережно из рук в руки передала новым хозяевам жизни все полноту возможностей бесконтрольной эксплуатации национальных ресурсов.
А ведь еще изначально буквально ничего к лучшему с революцией в России не изменилось, а все наоборот совершенно пошло-таки прахом.

75
Сталин строил одни бастионы чудовищных размеров крепости, дабы одному наслаждаться всеми атрибутами власти.
Незачем оправдывать все высшими интересами гигантской державы...
Она никогда не требовала таких невероятных вложений в ее оборону, да и ядерное сдерживание явно собой напоминает раздувание через соломинку лягушки...
Когда-то она обязательно лопнет, да только тупое руководство этого никогда ж не поймет.
А лучше жизнь попросту и не могла она стать, просто потому что для ее улучшения нужно заниматься созидательным трудом, а не предварительным разрушением всего и вся...

76
И надо б вкрадчиво то заметить, что все та же канва прежнего существования после времен кровавого безвременья может обозначиться, куда ж резче... а каковой она вообще была, про то еще великий поэт Есенин помниться вопрошал… поэма «Пугачев» «...для помещика мужик все равно, что овца, что курица».

Ну а доподлинно изменить представление народа о самом себе и его месте в жизни общества возможно одним лишь рассеванием густой тьмы заклятого невежества...

77 Он же привык, что власть с ним может сделать все что ей самой заблагорассудится и ему придется согнувшись в три погибели делать именно то, что ему велят, голосовать за того на кого его власти укажут и так далее...
А все только вот оттого, что таково привитое ему с самого раннего детства воспитание.
Однако существует оно вовсе не само по себе...
Одинокое бесправие народа легко объяснимо восторженной оторванностью российской интеллигенции от всех существующих и поныне на Руси старорежимных порядков взяточничества кумовства и всеобщей безответственности.
Народ в России он сам по себе, а его властители и их слуги чиновники к нему акромя презрения, ну совсем ничего не питают…
А главное, что и властелины высоких дум тоже обо всем (не абстрактном и написанном на белой бумаге) рассуждают-то в принципе точно-то также... нет им никакого дела до серых в массе своей совершенно никчемных обывателей.

78
Ну а если поглядеть на связующее звено объединяющее общество в единое целое, а именно сферу бытового обслуживания и торговый люд...
Можно ж сколько угодно его ругать за мещанство, праздность духа, злющее стяжательство...

Однако именно эти люди были когда-то способны избавить всех других людей от совершенно бессмысленного выстраивания затылок в затылок, в бесконечных очередях за всем самым на свете необходимым.
И если кого-то мутит от крайней озабоченности, а также проникнутости мелкой буржуазии естественной обыденностью извечно суетливого бытия...
Ну так значит ему должно быть по душе выстаивание в длиннющей бесконечной очереди вместо того чтоб ему заняться например чтением занимательной художественной литературы...
Люди определенного склада не слишком-то большого, зато практичного ума готовы взять на себя заботу об обустройстве всеобщего быта ну так зачем им мешать?
К чему долдонить о сколь всенепременно сопутствующем им желании добыть себе все самое лучшее, урвать кусок, да покрупнее...

79
Да вот ведь, однако, все это для людей обыденно мыслящих о чем-то куда более возвышенном и тонком оно ж было навроде фетиша, всецело доказывающего весьма скотскую и стяжательскую сущность всякого разумного хозяйственника.
Вот чего можно отыскать на этот счет у великих писателей фантастов братьев Стругацких в их, скажем так несколько проблематичном романе «Трудно быть богом».
«Хозяин, а хозяин! Сукно есть хорошее, отдадут, не подорожатся, если нажать... Только быстрее надо, а то опять Пакиновы приказчики перехватят... - Ты, сынок, главное, не сомневайся. Поверь, главное. Раз власти поступают - значит, знают, что делают...»

А между тем эти люди, хотя по временам (и то, смотря кто) подсовывали пришлым лохам лежалый товар, а все ж, то было совсем ведь не то, что нам вслед за тем стали впихивать и всучивать работники государственного, централизованного общественного питания и ширпотреба.
И именно на этих суконных лбах и зиждился весь нормальный здоровый быт, а их неразвитость от отсутствия большого количества чисто интеллектуальных упражнений не такая уж и беда, ибо сказано у Экклезиаста «Прибавляющий знания - прибавляет скорбь».

80
Причем, прежде всего это касается всяких амбициозных политиков, а уж в особенности тех, кто мечтает о большой империи, а такие могут быть и в княжестве Монако.
Именно поэтому там так легко очищают карманы приезжих в знаменитом Монте-Карло.

В начале 20 века члены Антанты взяли себе за труд сколь уж беспардонно ограбить Германию.
В результате тысячи добропорядочных немецких семейств покончили жизнь самоубийством, а тем самым подсказали нацистам методы уничтожения неполноценных людей.
И те же самые империалисты, что создали в Германии, эти самые попросту нечеловеческие условия, они же решили экономически поддержать власть большевиков, несмотря на их вызывающие лозунги все ж имея с ними дело… попросту говоря, им это было выгодно.
Как может оно выгодно и теперь…
Современная российская власть тот же желтого цвета большевизм просто взявшийся за построение капитализма в одной отдельно взятой стране.
В то время как нормальный развивающийся капитализм создает новые производственные мощности, а не строит на месте исторических памятников магазины для привилегированной части населения.

81
Всегда так кому-то охота на место старого и вконец обветшалого, чего-нибудь этакое новое отгрохать…
И конечно, смерть как охота всяким «несушкам идей» доблестным доброхотам так вот и воплотить в жизнь планы по самому неотложному облагораживанию рода людского и предания оному совершенно иных черт характера…
Но реальность этому всегда как сможет она воспротивится, поскольку у нее совершенно иные законы, чем те некие абстрактные блики, ныне-то существующие только вот в воспаленном воображении людей начисто отрицающих всю существующую реальность, поскольку им немыслимо горька и неприемлема мысль об абсолютной несовместимости пламенных идей и сегодняшнего поколения праздных обывателей.

И кстати из-за совершенно же глупой, никчемной попытки всем кагалом пролезть в политику не только скорбь, но и жизнь могла резко укоротить свой путь, а к тому же - дело, это всегда бессмысленное, во всяком случае, если зло своя власть чинит, а не чужая пришлая.

82
А то, что Стругацкие описывают как недостойный и безыдейный быт, только-то самая что ни на есть естественная часть существования мелкой буржуазии, той самой, что иногда всего-то лишь не затронута какой-либо высокой культурой.
И виновата в этом пусть и отчасти сама же интеллигенция, поскольку вовсе ж она не старается насаждать культуру, а куда скорее стремится только вот окунуться в свое всегдашнее и всеблагое естество высоких дум и точно таких же материй, дабы уснуть там блаженным сном святого праведника.

Ну а ругать почем зря средний класс - то естественное самое благое дело, это же не тупые и разжиревшие на даровых, казенных харчах чиновники-бюрократы.
Вот тому отличный пример из книги «Трудно быть богом» пера братьев Стругацких.
«Он вспомнил вечерний Арканар. Добротные каменные дома на главных улицах, приветливый фонарик над входом в таверну, благодушные, сытые лавочники пьют пиво за чистыми столами и рассуждают о том, что мир совсем не плох, цены на хлеб падают, цены на латы растут, заговоры раскрываются вовремя, колдунов и подозрительных книгочеев сажают на кол, король по обыкновению велик и светел, а дон Рэба безгранично умен и всегда начеку. "Выдумают, надо же!.. Мир круглый! По мне хоть квадратный, а умов не мути!..", "От грамоты, от грамоты все идет, братья! Не в деньгах, мол, счастье мужик, мол, тоже человек, дальше - больше, оскорбительные стишки, а там и бунт...", "Всех их на кол, братья!.. Я бы делал что? Я бы прямо спрашивал: грамотный? На кол тебя! Стишки пишешь? На кол! Таблицы знаешь? На кол, слишком много знаешь!", "Бина, пышка, еще три кружечки и порцию тушеного кролика!" А по булыжной мостовой - грррум, грррум, грррум - стучат коваными сапогами коренастые, красномордые парни в серых рубахах, с тяжелыми топорами на правом плече. "Братья! Вот они, защитники! Разве эти допустят? Да ни в жисть! А мой-то, мой-то... На правом фланге! Вчера еще его порол! Да, братья, это вам не смутное время! Прочность престола, благосостояние, незыблемое спокойствие и справедливость. Ура, серые роты! Ура, дон Рэба! Слава королю нашему! Эх, братья, жизнь-то какая пошла чудесная!..»

83
Может тут конечно и некоторое иносказание, поскольку слишком уж все это на деле смахивает на серые роты советской номенклатуры...
Однако, несомненно, чувствуется явное презрение к среднему и мелкому предпринимателю, ему-то действительно было чего терять, и вот запуганная красной угрозой мелкая буржуазия так и подалась в широко распростертые объятия национал-социализма...
Да вот ведь не прояви большевизм столь неожиданной для него устойчивости, и не было б в этом мире никакого озверелого лика нацизма, попросту никому б он тогда ни в жизнь не понадобился.
Ну а если вернуться к Стругацким, то они явно идут на сознательную диспропорцию бытия, объединяя 451 по фаренгейту бесславного технического заката человечества и злую давность средневекового мракобесья.
В его естественном виде ничего такого и близко такого же не наблюдалось…

84
Никогда не было такого, чтобы так уж и на кол всех кто действительно грамотный.
Это ж явный перебор и неумение раскрыть реальные беды той ужасной эпохи, когда вовсе не грамотность, а только смелый, свой неординарный взгляд на вещи могли привести человека на костер.
А кроме того еще и женская красота могла побудить горящего сатанинским огнем фанатика монаха обвинить в «красоте» попавшуюся ему на дороге женщину. Он, видите ли, был святым человеком и ко всяким его словам прислушивались, безгранично им, веря, а потому, когда такой «СВЯТОЙ» заявлял во всеуслышание, что он видел, как данная девица обратилась в кошку, то ей был уже заранее вынесенный приговор.

85
При большевиках эпоха было как-то совсем уж и не та, так что как то раньше сказкам об оборотнях никто бы уже не поверил, ну так в корне меняются лишь обвинения, а вот содержание остается все тем же прежним.
И кстати принадлежность к прошлым высшим классам была ярлыком, куда похуже средневекового обвинения в колдовстве.
Тогда с расправой долго так не тянули, длинные списки сообщников указать, как правило, вовсе не требовали, просто не поставлено было тогда еще дело святой и всезнающей инквизиции тайных мыслей и мыслишек на очень уж широкую ногу...

86
А вот Иосиф Сталин был новоявленным языческим идолом, коему все остальные простые смертные просто обязаны были приносить в жертву свои души и тела...
Торговец верой и правдой наплодил ремесленников досужего вранья и серую рать дуболомных бюрократов...
А хозяйство при хозяине пришло в полнейший упадок, поскольку все нормальное связующее звено было практически уничтожено...

Еще и потому, что при Советской власти за семейную принадлежность к мелкому бизнесу порой карали куда пожестче, чем к тому воистину большому...
И даже тот, что они сами же объявили для того чтоб хоть как-то приподнять задыхавшуюся в путах марксизма экономику большевики затем разгоняли словно истую заразу похуже коей и не бывает на всем белом свете.
Так, что еще неизвестно кто кого это на кол мог посадить или скажем так в расход пустить пусть даже и менее жестоким образом, но конец-то он был один и тот же.

87
А главное вот мы, а вот они, как будто мы люди, а они это свиньи.
А может все-таки каждый человек есть продукт воспитавшей его среды и, хотя исконные задатки могут в чем-то существенном переменить чью-то конкретную судьбу, а в особенности того, кто оказался вышвырнутым из его естественного окружения, но еще вовсе не факт, что это приведет его к чему-то действительно хорошему.
А уж тем паче, если именно эти люди попробуют затем заняться агрессивным прогрессорством...

Скажем так, взять ту вполне реальную ситуацию - сравнение между русской литературой 19 века давшей миру Льва Толстого, Достоевского, Чехова и последующим 20ым столетием, не давшим ровным счетом никого им равного...
А может равные-то были да их затравили или ж их в бараний рог согнули как то, к примеру, случилось с Василием Аксеновым?

88
Маленькому четырехлетнему Васе беспардонно объявили, что его родители ВРАГИ НИКОМУ НЕВЕДОМОГО СОВЕТСКОГО НАРОДА...
Можно категорически, то утверждать, что это навсегда травмировало его психику.
Ну а вторым возможным кандидатом в новые Толстые был, конечно же, Виктор Астафьев, но и его коснулось вражья сущность советской власти, третьим мог бы стать, Варлам Шаламов к ним можно приплюсовать еще шесть или семь имен, так и оставшихся в полной неизвестности.
А может их следует искать среди людей попросту не родившихся или вот с горя спившихся от сплошной безнадеги...?

89
Твардовский очень хороший поэт, однако, вполне может быть, что ему так и не было суждено стать новым Пушкиным только вот из-за извечного страха…
А вот не отправил бы он своего осужденного Советской властью за трудолюбие отца назад по месту ссылки…
Можно представить себе, что творилось в его душе в связи с этой насильственной национализацией личного имущества…
Это ж было истинным опустошением…

И всему этому мы вполне так обязаны вовсе не серым личностям закабалившим страну марксовым вероучением, а, по меньшей мере, отчасти тем людям, что мечтали о скором светлом дне, и не думая приближать его ни словом, ни делом, а только вот громогласно вслух о нем мечтая.

90
И именно они эти чистые и благородные люди (только чересчур уж мечтательные) будучи исподволь подхваченными ураганным ветром своей эпохи... могли на деле оказаться, куда худшими представителями той самой темной среды, в которую их ненароком так занесло.
Из того же романа «Трудно быть богом»
«Куда исчезло воспитание и взлелеянное с детства уважение и доверие к себе подобным, к человеку, к замечательному существу, называемому "человек"?
А ведь мне уже ничто не поможет, подумал он с ужасом. Ведь я же их по-настоящему ненавижу и презираю... Не жалею, нет - ненавижу и презираю. Я могу сколько угодно оправдывать тупость и зверство этого парня, мимо которого я сейчас проскочил, социальные условия, жуткое воспитание, все, что угодно, но я теперь отчетливо вижу, что это мой враг, враг всего, что я люблю, враг моих друзей, враг того, что я считаю самым святым. И ненавижу я его не теоретически, не как "типичного представителя", а его самого, его как личность. Ненавижу его слюнявую морду, вонь его немытого тела, его слепую веру, его злобу ко всему, что выходит за пределы половых отправлений и выпивки».

91
Однако этот такой уж ведь низменный человек, будучи перенесен из своего естественного окружения в интеллигентное общество (в достаточно субтильном возрасте), несомненно, мыслил бы о чем-то высоком...
а вот что было б в обратном случае почти со всеми господами моралистами из своего чистого и укромного угла поносящих гиблую тьму... про то высказываться совсем так не хочется...
одно лишь хотелось бы все же заметить не почувствовав над собой в достаточно субтильном возрасте дыхание суровой мглы о других не суди...

И неужели же не понятно, что все дело в одном только воспитании, а ни в чем-то куда большем?
Хотя, вправду-то говоря за человеком, вынутым из естественного для него житейского болота надо б еще наблюдать и весьма тщательно за ним присматривать, потому что его исконная натура вполне может побудить его инстинктивно искать все то, что является для него чем-то более чем понятным, и вроде вполне так естественным.
А все-таки только лишь у немногих проявился бы именно «волчий зов» в лес сплошной безыдейности и вящего порока.

92
Ломоносов, к наилучшему на то примеру, очень многое сделал, чтобы дать людям из народа должное образование, но он был такой в поле один, а его последыши вышедшие из простонародья «князья-сподвижники» сами затем заделались изысканных манер, чванливыми сановниками наивысших знаний о том, что всяким бескультурным невеждам было ну совсем же неведомо.

Ну а кроме того некому тогда было заступиться в разумной манере за рабочий люд!
Заводское оборудование крушить, как то задумалось отобразить, в своем романе «Молох» писатель Куприн - то ведь вполне естественное занятие для одного только очень уж смелого идиота! Позже по настоянию издателя он отказался от этой опасной темы, однако, это именно, то чем в то время жило и дышало в своем абсолютном большинстве все образованное и интеллигентное общество.

93
Марк Алданов в его историческом романе «Истоки» не раз на это указывает и ему вполне можно верить, он был честным человеком и лгал лишь невольно, иногда все ж таки слегка приукрашивая еще куда более вопиющую, пропитанную кровавым потом разрушительных идей... тогдашнюю обыденную действительность.

Вот явственный тому пример из этой его книги, где он совершенно четко указывает на всю сущую отстраненность интеллигенции от всяких дел хоть сколько-нибудь связанных с улучшением быта простого народа.
«Что я, профессор Муравьев, могу сделать для ускорения дела конституции? Я не пойду со студентами устраивать демонстрацию на площади! И не только потому не пойду, что они почти дети, и что они хотят не совсем того же, что я, и даже совсем не того. У меня, как я и сказал Лизе, есть свое дело в жизни. Я полезнее обществу, России, народу, занимаясь только этим, - сказал Павел Васильевич тоже в десятый, если не в сотый, раз».

94
Получается, что коли к тому не было какой-либо стоящей, личной причины, скажем так, к примеру, старой безнадежной любви - люди действительно способные изменить жизнь народа к чему-то воистину лучшему всеми путями от подобных дел очень уж этак активно вполне так самоустранялись.
Вполне то естественно, что они наскоро объясняли свое полнейшее равнодушие к данным свершениям в области общественных благ своей сугубо научной, и весьма плодотворной деятельностью, которая между тем без ее, безусловно, строгой привязки ко всей окружающей реальности, вполне так может еще причинить неминуемый и колоссальнейший вред.

Практически каждое гуманное средство или любое техническое новшество можно быть, затем использовано совершенно же против человека, если оно окажется не в тех руках, а потому люди образованные и интеллигентные обязаны ярко участвовать во внутренней политике своего государства - это всего лишь не должно быть у них хоть сколько-нибудь повседневным занятием.
И если б, то действительно было так, чтоб уж именно инженеры мирные забастовки организовывали, вот тогда-то уж точно рабочие их на руках бы носили, да и речи о своих исконных человеческих правах весьма охотно б выслушивали.

95
А без этого все эти отдельные реплики, что эхом доносились до слуха рабочего люда, только ж еще весьма значительнее подтачивали в них самодисциплину и нечего ж более.
В то время как достопочтимые высоколобые инженеры, когда их интересы в реальном смысле могли хоть сколько-нибудь быть задеты из-за любой пусть самой пустячной поддержки интересов народа...

Эти-то господа делали ноги от всего, что когда-либо грозило им будущими всенепременными неприятностями в их личной карьере.
Это ж не об общем благе чего-то там за сытым обедом бурчать, когда, понимаешь ли, головной мозг переполняется думами о сколь насущной необходимости незамедлительных светлых перемен. НО как только дело переходило в некий личностный характер, то тут же срабатывала реакция спинного мозга.

96
Зато уж промеж самих себя до чего ж весело они куражились, по поводу, убийств царских чиновников у нихъ аж сердце из груди выскакивало, когда звучали все эти взрывы!
А на работе, как и понятно молчок, а то чего доброго Николай Петрович выгонит и плохую рекомендацию напишет, а как с ней тогда к другому такому же фабриканту на службу-то устраиваться?
А вот и конкретный тому пример: Александр Куприн «Молох».
- «Кормилец... родной... рассмотри ты нас... Никак не можно терпеть... Отошшали!.. Помираем... с ребятами помираем... От холода, можно сказать, прямо дохнем!
- Что же вам нужно? От чего вы помираете? - крикнул опять Квашнин. - Да не орите все разом! Вот ты, молодка, рассказывай, - ткнул он пальцем в рослую и, несмотря на бледность усталого лица, красивую калужскую бабу.
- Остальные молчи! Большинство замолкло, только продолжало всхлипывать и слегка подвывать, утирая глаза и носы грязными подолами...
Все-таки зараз говорило не менее двадцати баб.
- Помираем от холоду, кормилец... Уж ты сделай милость, обдумай нас как-нибудь... Никакой нам возможности нету больше... Загнали нас на зиму в бараки, а в них нешто можно жить-то? Одна только слава, что бараки, а то как есть из лучины выстроены... И теперь-то по ночам невтерпеж от холоду... зуб на зуб не попадает... А зимой что будем делать? Ты хоть наших робяток-то пожалей, пособи, голубчик, хоть печи-то прикажи поставить... Пишшу варить негде... На дворе пишшу варим... Мужики наши цельный день на работе... Иззябши... намокши... Придут домой - обсушиться негде. Квашнин попал в засаду.
В какую сторону он ни оборачивался, везде ему путь преграждали валявшиеся на земле и стоявшие на коленях бабы. Когда он пробовал протиснуться между ними, они ловили его за ноги и за полы длинного серого пальто. Видя свое бессилие, Квашнин движением руки подозвал к себе Шелковникова, и, когда тот пробрался сквозь тесную толпу баб, Василий Терентьевич спросил его по-французски, с гневным выражением в голосе:
- Вы слышали? Что все это значит?
Шелковников беспомощно развел руками и забормотал:
- Я писал в правление, докладывал... Очень ограниченное число рабочих рук... летнее время... косовица, высокие цены... правление не разрешило... ничего не поделаешь...
- Когда же вы начнете перестраивать рабочие бараки? - строго спросил Квашнин.
- Положительно неизвестно... Пусть потерпят как-нибудь... Нам раньше надо торопиться с помещениями для служащих.
- Черт знает что за безобразия творятся под вашим руководством, проворчал Квашнин. И, обернувшись опять к бабам, он сказал громко:
Слушай, бабы! С завтрашнего дня вам будут строить печи и покроют ваши бараки тесом. Слышали?
- Слышали, родной... Спасибо тебе... Как не слышать, - раздались обрадованные голоса. - Так-то лучше небось, когда сам начальник приказал... спасибо тебе... ты уж нам, соколик, позволь и щепки собирать с постройки.
- Хорошо, хорошо, и щепки позволяю собирать.
- А то поставили везде черкесов, чуть придешь за щепками, а он так сейчас нагайкой и норовит полоснуть...

- В южном крае на заводах из экономии сторожами охотнее всего нанимают черкесов, отличающихся верностью и внушающих страх населению. (Прим. автора.)

- Ладно, ладно... Приходите смело за щепками, никто вас не тронет, успокаивал их Квашнин. - А теперь, бабье, марш по домам, щи варить! Да смотрите у меня, живо! - крикнул он подбодряющим, молодцеватым голосом.
- Вы распорядитесь, - сказал он вполголоса Шелковникову, - чтобы завтра сложили около бараков воза два кирпича... Это их надолго утешит. Пусть любуются.
Бабы расходились совсем осчастливленные.
- Ты смотри, коли нам печей не поставят, так мы анжинеров позовем, чтобы нас греть приходили, - крикнула та самая калужская баба, которой Квашнин приказал говорить за всех.
- А то как же, - отозвалась бойко другая, - пусть нас тогда сам генерал греет. Ишь какой толстой да гладкой... С ним теплей будет, чем на печке.
Этот неожиданный эпизод, окончившийся так благополучно, сразу развеселил всех. Даже Квашнин, хмурившийся сначала на директора, рассмеялся после приглашения баб отогревать их и примирительно взял Шелковникова под локоть.
- Видите ли, дорогой мой, - говорил он директору, тяжело подымаясь вместе с ним на ступеньки станции, - нужно уметь объясняться с этим народом. Вы можете обещать им все что угодно - алюминиевые жилища, восьмичасовой рабочий день и бифштексы на завтрак, - но делайте это очень уверенно. Клянусь вам: я в четверть часа потушу одними обещаниями самую бурную народную сцену...»

97
Вот вера во все те же сладкие обещания она то, как раз и осталась, ну а доверия к тем прежним «бывшим» хозяевам не осталось ровным счетом уже ни на грош!
И вот как раз из-за таких вот как этот отъявленный негодяй Квашнин, (а он был из тех, кто носом ветер чувствовал, а потому значится, мог вовремя успеть слинять заграницу) многие честные хозяева свою головушку и поклали.
Но ведь не только в таких как он все было дело!
Интеллигенция должна была не землю между крестьянами делить, а рабочим помогать их права отстаивать, самым мирным европейским способом.

Но обо всем этом позаботиться и душу свою сохранить в возвышенном парении чистой духовности ну никак уж того не выйдет, поскольку грязное это дело и во всем неблагодарное, много маяты, а любовь рабочего класса оттого, так враз все равно ж она не возникнет.
Потому что она лишь тогда себя во всем полноценно проявит, когда рамки между учеными и рабочими просто-напросто совершенно сотрутся, а произойдет это лет через пятьсот или даже тысячу в полной зависимости от успеха технического прогресса.

98
Да и то вот тогда, наверное, сохранится почти та же разница между теми, кто обслуживает механизмы, и теми, кто их создает, ВОТ только разве несколько меньшая, чем она есть сегодня.
Однако для того чтобы максимально разрешить проблему сближения между интеллигенцией и народом, надо б не в него гуськом или этак гурьбой ходить, одну только землю матушку топтать, нет для этого надо б подтягивать наиболее достойных его представителей до своего собственного интеллектуального уровня...
И только в этом и может быть заключен максимальный успех наибольшего сближения между различными частями в целом совершенно однородного общества.

99
Технический прогресс, он и вправду воистину неисчерпаем, однако закостеневшая в своих твердых убеждениях группа может повести нас совсем не в ту сторону, а потому «свежей приток крови» человечеству нужен, словно чистый воздух для нормального дыхания.
При этом то, что надо б еще усвоить, и кстати буквально раз и навсегда, так это то, что личный пример одного члена семьи вполне так может послужить первой ласточкой, а за ним следом подтянутся и другие, а от этого поток новых людей и мыслей только еще возрастет.

И это в неизбежном, обязательном виде еще приведет к усилению демократии из-за куда большей близости народа к интеллектуалам, и соприкосновение - это далее уже будет вполне естественным и незаметным.

100
Да, и вообще наилучшая прививка от любых социальных потрясений - это единство народа, когда никто никого не презирает только ж за то, что сам он, видите ли, куда более развит и гораздо лучше воспитан.
Кроме того - это ведь так тоже важно для всякого интеллигента время от времени приглядываться, а все ли вокруг в порядке, в видимом ему невооруженным глазу быту.
И вот тогда вполне может народу действительно пригодиться выпестованное в себе умение интеллигентного человека грубо зайти в кабинет какого-нибудь зажравшегося от взяток чиновника, громко стукнув там кулаком по столу, властно, сказав, «хватит тебе уже из людей кровь пить».
Нисколько, это не сделает его грязнее, а скорее наоборот куда чище и нравственнее.

Поскольку именно горечь полного бессилия она-то и делает людей подлыми союзниками сатаны.
Ну а обитать в микрокосме пряных как пыльца райского сада идеалов, вещь недостойная настоящей высокой духовности.
Все мы плывем в житейском море, и никому не дано жить в своем закрытом, чистом мире радужных, литературных грез. И к слову говоря - эта глубочайшая бездна может стать солоноватой не от одной только соли людского пота и слез, но и от бесчисленных и бессмысленных смертей!

101
А смерти те, производное хищнического спекулянтства красивыми идеалистическими воззрениями о чистом дыхании и парении в облаках иллюзорно благостного для всех нас будущего...
Конечно, невозможно совсем не учитывать хитрость и нахрапистость подлых большевиков, да и наивность всегда забитого народа, но это ж не более чем фактор, создавший высокую волну, что, нисколько ж, однако не оправдает тех, кто вовремя не воздвиг должной высоты волнореза.

А тут еще не один Лев Толстой, но и многие другие великие гении 19 столетия, тоже ж они «беспардонно нагнетали страсти», исподволь подкапываясь под всю окружающую их сонную и пасторальную действительность.

102
Если ж говорить конкретно о России то это, прежде всего Достоевский с его верно теоретически обоснованными уложениями в последующий век так и грянувшего на нас бесовского воплощения марксизма.
Его роман «Бесы» самая наилучшая иллюстрация к тому, как именно предупреждение становиться не только пророчеством, но и логически обоснованным тезисом широких общественных преобразований.
Вот также это было и с Чеховым все его поздние повести и пьесы буквально кишмя кишат просоциалистическим ядом.
Вот не нашлось-то ему должного противоядия.
А уж мысли Антона Палыча высказанные им в таких его произведения как «Моя жизнь», «Три сестры», и в особенности «Вишневый сад» свое черное дело (для своего поколения) вполне ж совершили?

103
Все эти великие (без кавычек) творения высокого искусства содержали в себе крайне подрывные идеи, буквально сокрушающие все устоявшиеся моральные принципы, непонятного и в корне нелицеприятного западникам интеллектуалам сущего азиатского быта.
А также вот они подрывали все основы исконно патриархального русского общества, прививая ему чистоплюйство, ханжество и цинизм, свойственные всем морализирующим фарисеям, неспособным к простым логическим обоснованиям, своих досужих разглагольствований более чем вскользь и вкривь надуманных рассуждений. Их мировоззрение было упадническим и полулогичным в нем преобладали голые эмоции, а они зачастую истинный враг всякого одетого в житейское платье здравого смысла.

104
Все, по их суждению, заключалось в одной извечной русской лени, а это сущая ерунда, поскольку все дело в ленивом и бестолковом руководстве, а также вот в явном отсутствии здравой головы на ее самой же природой, положенном месте.
Именно лень интеллектуальная в ее доподлинном сочетании с умением много и красочно говорить, и есть истинная беда, в том числе и современной интеллигентной России.
При этом наблюдается явный экстремизм с элементами разрушительными по отношению ко всему реально существующему в этом сложном и все более и более усложняющемся мире.

105
Умопомрачительное желание разрушения всего и вся, а также наделение всей окружающей действительности самыми немыслимыми пороками есть порождение внешней тьмы стремившейся сокрушить российскую империю изнутри, ловко используя накопившееся в ней веками нравственные и сословные противоречия. Чаадаев и иже с ними слушали враждебную болтовню витийствующих чужеземцев и принимали их речи за чистую монету, думая при этом, что они вполне так искренне фыркают, объявляя российский быт примитивным и умственно-отсталым.
На самом-то деле они просто отрабатывали свой хлеб, им за то наверняка хорошо приплачивали, чтоб они все российское - остервеняясь, ругали, исходили безутешным плачем по Западу.

106
Ну а грянувшая затем эпоха раскабаления от всех без исключения нравственных основ она-то совсем уж не вскользь основывалась на изнурительный патетике чьих-то напыщенных до истинного пустозвонства яростных речей-бичей.
И все же только ради достижения царства истины, а во имя его грядущих свершений и благ, чем только не погнушаешься.
Пускай погибнут 250 миллионов человек, зато уж остальные 750 будут жить долго и счастливо, как то когда-то вымолвил великий кормчий Мао Цзэдун.

107
Да вот и у Братьев Стругацких можно найти нечто тому подобное.
Их роман «Обитаемый остров» есть не очень-то четко обозначенное нравственное отрицание всякого агрессивного внешнего изменения условий жизни при помощи искусственных надстроек над широким общественным организмом, а также вот попыток так сразу буквально все поменять.
Вот чего удалось автору там найти.
«Разум прикинул, что к чему, и подал совет: поскольку изнутри тиранию взорвать невозможно, ударим по ней снаружи, бросим на нее варваров...
пусть лесовики будут растоптаны, пусть русло Голубой Змеи запрудится трупами, пусть начнется большая война, которая, может быть приведет к свержению тиранов, - все для благородного идеала. Ну что же, сказала совесть, поморщившись, придется мне слегка огрубеть ради великого дела...»

108
И ведь именно отсюда берет начало бессмысленное безвременье безоглядного террора, вот нет, чтоб организовать продуманные и постепенные преобразования...
Это ж вовсе-то не про нас, нам подавай все сразу на блюдечке пусть и сквозь тьму и кровь нескольких последующих поколений.
И все ж это ради одного только счастья каких-то отдаленных потомков, хоть сколько-нибудь может быть так уж неопределенно возможного.
Правда, по одним-то едва появившимся на далеком горизонте радужным планам, но мы-то ведь их обязательно ж этак еще за здорово живешь уж притянем вниз к самой земле или ж наоборот простой народ к ним силком подтянем за детородные органы, как следует взявшись.
Зачем же нужно столь яростное рвение?
Ну, так, по мнению широкооких либералов, везде и всему попросту должно в единый миг, обресть черты гладкие и чистые и никаких гвоздей.

109
А вот замаячит на историческом горизонте очень уж мрачная перспектива вполне так явной возможности для ветхого, реакционного царского правительства в результате хоть сколько-то удачного ведения войны значительно усилить свои не так уж давно пошатнувшиеся жизненные позиции...
Ну а то не иначе как станет самым дичайшим злом всей нашей до чего только безмерно свободолюбивой эпохи.
Дабы изловчиться торпедировать столь пагубный ход исторических событий буквально все средства были хороши.
И вот стойко следующая исстари усвоенным принципам безнравственного оглашения всего и вся в своем родном углу, изощренно и развращено либеральничающая интеллигенция до чего ж истово боролась со всеми проявлениями народного патриотизма, тем вполне всерьез подтачивая силы великим муками… за чьи-то чужие (заграничные) интересы воюющей державы.
Вот как лишь издали на то намекает большой писатель Марк Алданов в его книге
«Самоубийство».
«Ленин с его Нахамкесами умные люди. И что в том, что они пораженцы?
Разве ты, Митя, не был пораженцем в пору войны с Японией?
- Не был.
- Будто? Я не знал. Значит, ты был исключеньем. 99 процентов нашей интеллигенции состояло из пораженцев».

110
Может это и преувеличение, а все ж таки остается незыблемым тот факт, что подобное и вправду могло иметь место в те столь уж далекие от наших сегодняшних дней лихие года.
Это и был тот самый разлагающий элемент тогдашней общественной жизни!

Интеллигенция проявляла весь этот свой демократизм пораженческих взглядов в основном только лишь оттого, что у нее, видите ли, имелся зуб на всю «беспросветную российскую умственную и религиозную отсталость», в свете величественной духом своим просвещенной Европы.

111
Ну а источник всех этих «благих настроений» был естественно, что французским. Вот что пишет об этом тот же писатель Алданов в его книге «Заговор».
«Многое другое в учении парижских философов было еще более чуждо Талызину. Они называли себя гражданами мира; Вольтер поздравлял Фридриха II с военными неудачами французов».

А уж им эту сущую заразу вполне так естественно подкинули благородные джентльмены англичане, желавшие всенепременно, так или иначе, ослабить политические позиции своего материкового соседа.

112
Именно этого рода «прогрессивные взгляды» донельзя подвинутые в самую непосредственную близость к светочу радикального либерализма британской империи и возвеличивала тогдашняя российская интеллигенция, и она же всячески подрывала главные основы российского постфеодального общественного устройства.
В конце-то концов, отчасти именно это и привело к рабовладельческому строю (в его современной интерпретации), однако ж, этого многие так до сих пор и не поняли.

Им-то так ведь и кажется, что весь советский период российской истории есть вполне так естественная часть исторического развития постфеодального общества приведшего Россию к выходу из средневековой мглы и полнейшему ее индустриальному процветанию...
А на самом-то деле раковая опухоль большевизма просто-напросто использовала без остатка все имеющееся ресурсы в только ей одной нужной военной, а отчасти и исключительно имперской области.
Заботы о людях при Советах не было и в помине, а существовали одни лишь чрезвычайно большие государственные интересы, включающие в себе и мнимую щедрость ко всем нуждающемся и голодным на всем Земном шаре. А своим все естественно, что бесплатно только вот уже заранее сделав все нужные вычеты из их и без того уж копеечной зарплаты.
СССР очень плотно сидел на нефтяной игле, пока страны ОПЕК по просьбе запада не понизили цену на черное золото, что и привело большевистскую империю к последующему неминуемому краху.

113
Все вздохи и ахи по бывшему СССР - это не более чем плач бабы по избе, которая раньше хоть как-то стояла, а теперь и вовсе же рухнула.
Вот был бы настоящий рачительный хозяин, и тогда Россия могла б запросто поглотить Персию, и она б сейчас являлась неотъемлемой частью великой российской империи.
Территориальные завоевания являются великими только же, если они на века, а не на короче, чем даже один только век период времени.
Россия в результате большевистского правления потеряла очень многое из того, что до того завоевывалась долгими веками...

114
Так мало того... неужели без существования Советской власти столько талантливых людей навсегда б покинуло свою сколь многими из них любимую родину...?
А не стали ли они там как под старость Антон Деникин мечтать, чтобы на Россию дабы навсегда покончить с большевизмом была сброшена атомная бомба?
Только ж образование в соответствующей области помогает воплотить подобные желания в жизнь.
Конечно мы тоже сами с усами…

Однако вот если честно, то, как вполне думается автору, Россия могла стать наилучшей производительницей столь многих товаров житейского ширпотреба, а не только ужасающей военной техники, которую не дай-то Бог, еще когда-нибудь в дело пустить...

115
Вполне так возможно, что без Советской власти в мире существовали б одни только нейтронные бомбы...
Они малого заряда и ограниченного района действия, а главное предназначены для уничтожения военных баз потенциального противника. Никакого серьезного необратимого вреда природе они причинить попросту не в состоянии...
Без существования двух противоположных политических систем кому ж это в голову могло бы прийти уничтожать центральные многомиллионные города со всем их народонаселением...?

116
А столь любимый некоторыми «достопочтимый Советский Союз» вовсе не обязан был просто так сгнить изнутри, а вследствие чего тихо-мирно исчезнуть с политической карты мира все ж могло быть совершенно иначе.
Слава тебе Господи, что к власти в 1985 пришел Горбачев, а не кто-нибудь другой, например яркий представитель реакционного крыла Лигачев.
Видя перед собой неминуемый экономический крах, коммунисты могли бы промеж собой решить сделать жизнь на Земле попросту принципиально невозможной.
Нисколько ж нельзя недооценивать сам факт отрыва от реалий людей, живших от них в самом полнейшем отдалении. Мозг этих могущественных бонз, отравленный волеизлияниями святой для них идеологии, мог сотворить вселенскую катастрофу только вот для сохранения в неприкосновенной целостности самих-то великих идеалов марксизма.

117
А идеалы те были абсолютно неосуществимы на практике, и не было никого, кто б лучше осознал сей непреложный факт, чем, то выпестовал, обосновал и пронес в своей душе великий русский писатель Иван Ефремов.
В своей книге «Час Быка» он неопровержимо доказывает, что максимально справедливая форма правления, возможная при любом тоталитаризме - это греческая плутократия, неизбежно включающая в себя элементы рабовладельческого строя. Вот его слова.
«- Диалектический парадокс заключается в том, что для построения коммунистического общества необходимо развитие индивидуальности, но не индивидуализма каждого человека. Пусть будет место для духовных конфликтов, неудовлетворенности, желания улучшить мир. Между "я" и обществом должна оставаться грань. Если она сотрется, то получится толпа, адаптированная масса, отстающая от прогресса тем сильнее, чем больше ее адаптация».

118
Но зачем же это нам адаптироваться к окружающей нас действительности, пускай лучше она как-нибудь адаптируется под нас, а вот во что это ей еще обойдется, то совсем не наша забота. Как про то пел Александр Макаревич
«Не стоит прогибаться под изменчивый мир, Пусть лучше он прогнется под нас...»

А чего ж из этого только затем еще выйдет?
Не слишком ли много чести, для таких вот деятелей, что совсем неизвестно, чего о себе возомнили?

119
Может кому-то, и впрямь было охота всякими немыслимыми прениями нерукотворный памятник самим себе воздвигнуть, крапивной приправой горьких истин, отравив всех и вся. А сама по себе жизнь с явными внешними элементами социальной грязи и всегдашнего безыдейного прозябания была для них всецело плоха своей нисколько недвижимой неизменностью, и навеки вечные определившимся укладом бытия. Все должно было сверкать и радоваться, и только тогда б оно их во всем же устроило.

120
Причем уж в особенности то касается доктора Чехова, а также и некоторых других деятелей, сеявших семена раздора в думах их многомиллионной читающей публики.
Она была весьма развита интеллектуально, однако, не обладала будничной практической сметкой…
Те вещи, которые зарубежные почитатели великих русских классиков общемировой литературы просто-напросто легко этак проигнорировали, считая их неким «русским чудачеством» читатели отечественные принимали за самую чистую монету, а потому-то их превозносили в виде наилучших этических принципов всякого развитого человека.

Нет, конечно, как то более чем естественно большинство с большим затяжным вздохом или зевком не переносило их в свою простую и во всем естественную обыденность. Однако ж сами по себе семена вольнодумства прорастали на благодатной почве униженности, чванства, рабства, засилья круговой поруки посреди самого мало-мальски выбившегося в люди начальства.

121
И поскольку все это социальное зло накапливалось веками, оно так вот кишмя кишело на низменных низинах, так и выплескиваясь щупальцами террора, пытаясь отравить жизнь угнетателей акциями индивидуальных расправ, а также между тем и личной мести за свое полнейшее бесправие.
Это поощрялось реакционными кругами правительства, поскольку отводило ненависть в удобное для них русло войны с разумными либералами и способствовало установлению благоприятной почвы для любой будущей диктатуры.

Вот только же оседлать народное движение им так и не удалось, еще вот и потому что никакого народа, они ну совсем же не знали, а главное, что узнавать его нисколько не собирались.

122
Когда приходили погромщики грабить и жечь усадьбы, помещик, видя в них тех же, что и всегда осоловевших от скуки и выпитого холопов, вполне ж он мог выкрикнуть обращаясь к разгоряченной и доведенной зачинщиками до экстаза толпе.
«Ступайте на двор, и жгите там, что хотите!»
Ясное дело, что не надо иметь большое воображение, чтобы понять, что после таких слов толпа теряла последнюю искру разума и начисто забывала о том, что барин был добр, помогал бедным, щедро раздавая милостыню, их детей пойманных в его саду только бранил, палкой и кнутом не бил...
Ну а его сосед, который и был злым и жестокосердным, естественно, что признавая за собой грехи нечистой совести, тот уж заранее прослышав о том, что надвигается волна поджогов, был от всего этого где-то совсем этак неимоверно же далеко.

123
А такие, небось часто умудрялись вовремя скрыться, удрать, куда подальше, и вот за их плотские грехи и утехи подчас страдали люди ни в чем таком на деле невиноватые, буквально во всем праведные.
Однако и эти праведники тоже были где-то виновны в своем явном пренебрежении к нуждам образования... Вот если б не их извечная отстраненность от истинных (не бредовых) нужд народа, то в сегодняшней России, хотя и хватало бы по всяким медвежьим углам людей совершенно неграмотных, а все ж таки при всем том этнических японцев обязательно этак ругали б за пристрастие к русской технике.
На, что рядовой японец невозмутимо отвечал...
- Чего моя сделать-то может, если русскай теливизур нашего лучше?
Такого нельзя себе даже представить?
При советской власти уж действительно никак вот нельзя!

[Икнов]

Острая форма графомании с политическим уклоном. Фу!

[mars]

Не хватило сил дочитать ваш опус до конца,
потому что завсегда лучше, когда словам тесно,
а мыслям просторно, а не наоборот...

Почему бы вам ни опубликовать ваше творение
на любом другом русскоязычном, но политическом форуме?
Этот же форум посвящен литературе.

Зачем вы пытаетесь писать статьи на темы,
в которых ничего не смыслите?

Займитесь проблемами своей новой Родины,
ибо проблем у вас сейчас столько,
что сам Израиль может в скором времени
прекратить свое существование.

А мы свои проблемы будем решать сами.
У нас их тоже выше крыши.

[Люсьена]

maugli1972
Простите меня, но весь Ваш опус - собачья чушь. Это я Вам как профессиональный историк говорю. Нет адекватного осмысливания исторической действительности. Нет фактов. Одни эмоции.
Если уж на то пошло, то необдуманные поступки и противоречия, слабость как раз были у белых. Политика красных (=коммунистов) была четкая и ясная.
Рабочие стали бороться за свои права и интересоваться политикой задолго до красных. Вспомните широкое статечное движение 1905-1907 гг. Им глубоко не чужды были вопросы политики, а значит и их жизни и существования. Крестьяне, те да, были аполитичны.
И если белые были столь хороши, то чтож они власть просрали (простите!!!, просто не могу подобрать более емкого слова)?

УЧИТЕ ИСТОРИЮ! А НЕ ВЫДУМЫВАЙТЕ ЕЁ!

[maugli1972]

124
Однако, что же, в конце концов, привело к ее порождению на свет божий?
Народная глупость или излишний аристократизм высших слоев общества...?
Ответ он вполне ясен! Но не полон. Комиссары, в отличие от всех других не были разобщены, а к тому же отлично вооружены знанием общечеловеческой психологии, а потому и несли в себе отравляющий всякое наивное сознание энтузиазм и оптимизм, зажигающий в сердцах зарю мнимых, несбыточных надежд.
И очень во всем этом преуспели... Вот отличный тому пример, как может отравить общая восторженность, причем даже людей думающих, более чем здравых и прагматичных. Взято из одного из лучших романов великого классика мировой литературы Томаса Майна Рида, его называние «Квартиронка»
«Настроение окружающих - быть может, в силу какого-то физического закона, которому вы не можете противиться, - сразу передается и вам. Даже когда вы знаете, что ликование нелепо и бессмысленно, вас пронизывает какой-то ток, и вы невольно примыкаете к восторженной толпе».

125
Это нисколько не выдумка, а самый настоящий общечеловеческий фактор!
Причем еще более на интеллектуалов действует общий дух восторженности, отображенный на бумаге и не жалкими чернилами, а кровью воспаренной над миром большой души, что сеет блага любви к ближнему посредством обструкции общественной жизни и нигилизма в корне отрицающего все ныне существующее, но не предлагающего буквально ничего ему конкретного взамен.
Вот что пишет об этом один из умнейших людей своего времени граф Витте. «Витте С. Ю. Воспоминания».
«Вообще социализм для настоящего времени очень метко и сильно указал на все слабые стороны и даже язвы общественного устройства, основанного на индивидуализме, но сколько бы то ни было разумно жизненного иного устройства не предложил. Он силен отрицанием, но ужасно слаб созиданием».

126
То ведь было одно гнусное береденье старых язв общественного организма, столь беспардонно отображенное в художественной литературе конца 19 столетия, основанием чему послужила широкая бесовская философская мысль более раннего периода эпохи просвещения.
Это-то в своем роде и послужило тем явным катализатором будущей вакханалии злых демонов революции. Их лозунг «все долой» есть одно только упрощение ими до этого услышанного из чьих-то чужих уст.

Вот тому яркий пример как террорист практик мог набраться ума разума от нигилистов теоретиков. Вадим Александрович Прокофьев «Желябов»
«А потом пришли новые учителя. Они не дрались, учащихся называли на «вы». Тайком, с оглядкой давали почитать Белинского, Добролюбова, Писарева, книги «Современника».
Не все понятно в статьях «Современника», зато Писарев — это здорово! Всех метлой, даже Пушкина, а вместе с ним всяких там Рудиных, Обломовых».

127
ВСЕ КОНЕЧНО ДОЛОЙ, а мы в рай гурьбой... Только чего-то этот рай очень уж здорово собой напоминает всем надеемся известный революционный лозунг «Мир хижинам война дворцам» к этому можно прибавить, а кто не с нами тех отправим к праотцам.

Но началось то все куда раньше! И надо б то заметить, что насильственное уравнивание господ и рабов, со стороны многих великих классиков являлось преступным двурушничеством, поскольку свое собственное имущество, они бедным раздавать нисколько ж не собирались.
И плача о несчастной доле голозадой бедноты просто-напросто противопоставляли свою желчную сентиментальность издревле существующему обыденному укладу жизни.
Вот тому вполне красноречивый пример из того же романа «Квартиронка» пера Майна Рида.
«Правда, здесь чёрный человек - раб, и три миллиона людей его племени находятся в таком положении. Мучительная мысль! Но горечь её смягчает сознание, что в этой обширной стране всё же живет двадцать миллионов свободных и независимых людей. Три миллиона рабов на двадцать миллионов господ! В моей родной стране как раз обратная пропорция. Быть может, мой вывод неясен, но я надеюсь, что кое-кто поймет его смысл».

128
А смысл он предельно прост все уж так плохо, что хуже просто и быть никак уж не может! Бедных ирландцев поработили злые англичане, их притесняют и травят словно собак. Вот только не было там, такого как в рабовладельческих штатах США абсолютного неравенства расы белых и черных. Нацисты ничего сами не придумали, у них было с кого брать пример, ну а большевики всего навсего низшую расу по некому иному принципу заново изобрели... И кстати истинных границ общественного зла никто так до конца не исследовал и дай Бог до этого уже не дойдет.

129
Однако дошли, в том уже оставшемся несколько позади 20ом столетии, до тех вполне цивилизованных, а вовсе не диких зверств нигде и никогда ранее не существовавших...
А почему ж это так?
Да потому, что жизнь стала шире и многограннее...!
Людоедским уродством (а в том числе и возвышенно духовным) занялись люди с большим мужественным потенциалом, а также весьма благими намерениями.
А вот тому, кстати, преотличный пример. Марк Алданов в его романе «Истоки» пишет о мучительных терзаниях человека разрываемого страстью к революции и желанием нормальной, степенной жизни.
«Я вижу, я чувствую, что еще никогда в истории не было такого счастливого и прекрасного времени, как нынешнее. Никогда не было такой свободы, какая есть в мире теперь. И никогда в истории люди так заслуженно не любили жизнь, не получали от нее так много, никогда так бодро не работали над ее улучшением, никогда так не верили в успех своего труда.
Как же я уйду из этого мира в темный мир бомб и виселиц? И если кому то нужно туда идти, то почему же именно мне? Почему именно я должен за что то отдать жизнь? И если уж говорить себе всю правду, то ведь в самом деле мне моя нынешняя бытовая свобода дороже всякой другой, какой угодно другой. Пусть я "мещанин", но Герцен, так страстно обличавший то, что он назвал этим удобным словом, ни для чего не пожертвовал своей бытовой свободой, покоившейся на его богатстве».

130
А почему собственно Герцену было не покривить носом, яростно ругая ту неприметную с самого его детства и отрочества всегдашне бескрыло окружающую его действительность? Вот чего на деле при этом ему угрожало?
Это вот только люди как всем небезызвестный Бакунин, все подрастеряли в результате своей подрывной деятельности, а потому были вынуждены жить где-то за границей на чужих харчах, ну а Герцен сытый и всем довольный, поносил свое государство из далекого далека, откуда - это можно было делать ничего же, в сущности, не опасаясь.
И на родине ему сильно пострадать, несколько не довелось. Подумаешь ссылка в Вятке и несколько лет лакейской работы в качестве конторщика...

131
Герцен, был «рупором через который раздавалось громкое рычание вечно недовольного Россией английского льва»...
Фактически он являлся агентом влияния, а не будь этого не смог бы он оказаться болезненной совестью российского государства... Да он помогал бороться с коррупцией, но при этом заражал умы вечным противопоставлением интеллигенции и правительства, что естественно затем переросло в сплошной антагонизм, то что на деле и нужно было его заказчику.

И англичане действительно никогда не скупились на финансирование всякой материковой смуты, поскольку рассчитывали когда-нибудь внести самый весомый вклад в укрощение всех распрей под прямой или косвенной (вассальной) властью английской короны.

132
И кстати вполне следует то понимать, что весь этот разнузданный и взъерошенный романтизм столь с виду свойственный революционным движениям это ж не более чем яркий миф, поскольку стоит только революции оказаться хоть в сколько-то устойчивом общественном положении, как ее тут же ухватывают за все нити наглые проходимцы, действующие ее именем, однако, в одно свое корыстное благо.
Вот типичный пример в образе французского революционера Фуше. Марк Алданов «Заговор»
«Фуше в 1793 году, в разгар революционного террора, проповедовал крайние коммунистические взгляды. Он утверждал, что республиканцу для добродетельной жизни достаточно куска хлеба, и усердно отбирал у владельцев "золотые и серебряные сосуды, в которых короли и богачи пили кровь, пот и слезы народа". Умер же он одним из богатейших людей Франции, самым крупным ее помещиком. Фуше осыпал проклятьями аристократов и всячески их преследовал. Однако принял от Наполеона сначала графский, а потом герцогский титул. В Конвенте он подал голос за казнь короля Людовика XVI и даже удивлялся, как можно голосовать против казни тирана Капета. Но после падения империи тотчас пристроился на службу к Бурбонам.
В бытность свою полномочным комиссаром в Лионе он сотнями расстреливал ни в чем не повинных людей за то, что они, по его мнению, были недостаточно революционны. Несколькими же годами позднее, в качестве министра полиции, он строжайше преследовал всех тех, кто проявлял какую бы то ни было революционность».

Как говорится полное отсутствие каких-либо принципов, тот же самый принцип всякого политического авантюриста, но может быть и того хуже, это вот если он ко всему прочему еще и фанатик, но при любом раскладе нагреть ручки никто ж из них того нисколько не забывал.

133
А в то же время мало кто из добрейшей души либералов себе в каких–либо земных удовольствиях и вправду-то отказывал, и уж тем паче само предложение поделиться тем, что у него есть с народом, воспринял бы только как бред буйно помешенного.
Вот как о них отзывается писатель Алданов в его книге «Истоки».
«Только о либерал... - Он запнулся: видимо, хотел сказать "о либералишках". - Только о либералах и об аристократишках не думаю с их пищеварительной философией. Вы все же меня не считайте ретроградом. Я был на процессе Веры Засулич и всей душой желал ее оправдания и рад был оправданию. Был бы судьей, оправдал бы, не задумываясь ни на минуту».

134
А в это время нельзя было яро высказываться против бомбистов, не потеряв при том многих преданных друзей, и даже жена могла оставить мужа из-за одной только его «нелиберальности».
Тютчев великий русский поэт написал стихотворение, как сказали бы в советское время «в стол» потому что в его эпоху оно обязательно встретило бы такой негодующий отклик, что поэту Тютчеву пришлось бы тогда убираться подобру-поздорову за всякие пределы российских реалий...
Вот оно это его стихотворение.
«Вас развратило Самовластье,
И меч его вас поразил, -
И в неподкупном беспристрастье
Сей приговор Закон скрепил.
Народ, чуждаясь вероломства,
Поносит ваши имена -
И ваша память для потомства,
Как труп в земле, схоронена.

О жертвы мысли безрассудной,
Вы уповали, может быть,
Что станет вашей крови скудной,
Чтоб вечный полюс растопить!
Едва, дымясь, она сверкнула
На вековой громаде льдов,
Зима железная дохнула -
И не осталось и следов».

Такое б не простилось совсем никому!

135
Но зато ярко выраженные либеральные взгляды на чужую (не свою) собственность превозносились тогда до самых великих небес.
А между тем великий гений Лев Толстой «народу» свое имение так ведь и не завещал, а разве что чего-то такое вещал о том, что имения надо б мужикам пораздарить, а свое кровное ни в жизнь никому бы не отдал.
Зато скольких других на «святое дело» хождения в народ он таки да подбил?!

Имеется, вот ведь какая странность, начиная с 1875 года Лев Толстой начал выпускать в свет (по частям) свой гениальный роман Анна Каренина, ну а с начала последующего десятилетия люди образованные и культурные непонятно с чего «вдруг стали впрямь этак съезжать с катушек», зачем-то нелепо отправившись в простой народ.
Вот свидетельство Чехова на этот счет. Рассказ «Хорошие люди».
«Это было как раз время - восьмидесятые годы, когда у нас в обществе и печати заговорили о непротивлении злу, о праве судить, наказывать, воевать, когда кое-кто из нашей среды стал обходиться без прислуги, уходил в деревню пахать, отказывался от мясной пищи и плотской любви».

136
Чехов написал этот рассказ задолго до того как сам перестал сопротивляться страшной в те времена болезни «туберкулезу».
Силы жить и думать логически без штампов и сновидений наяву у него тогда еще явно этак имелись, и как о том мыслится автору, в то время он воистину веровал в то, что он уж как-нибудь, а этак от этой смертельно опасной хвори еще обязательно же оклемается.
И тогда уж точно жить ему еще и жить до самой глубокой старости.
И как уж оно, само собой разумеется, ему тогда вовсе не было скучно жить на белом свете.
Он тогда здорово любил подшутить над «старухой с косой», пока он не понял, что ему до нее не так уж и долго в действительности-то осталось...

137
Получается, что после того как великий классик стал шибче харкать кровью, ему навсегда изменила вера в Бога, которую он на взгляд автора этих строк наилучшим образом отобразил в его рассказе «Святой ночью» хотя и в других его рассказах она точно также проблескивает сквозь светлое всем духом своим – ЕГО повествование.
Ну а по его новой социалистической вере все должно было решить отсутствие безделья и бездельников.

Всем труженикам интеллектуального труда вполне так всерьез под шумные фанфары предлагалось по временам сродниться с тем самым простым физическим трудом, поскольку именно он, мол, и приведет к однозначному единению общества, под флагом всеобщего душевного энтузиазма и сущего равенства.
Оно, конечно, хорошо и бесклассовое общество - это действительно мечта, которая еще этак обязательно себя осуществит в условиях сплошного техногенного государства пока еще крайне отдаленного от нас будущего.
Но сначала-то надо б действительно переложить весь физический труд на роботов, а лишь затем позаботиться, о том, чтобы человечество не выродилось от отсутствия каких-либо физических нагрузок.

138
Ну а как сегодня ликвидировать столь ненавистное кому-то угнетение?
Для начала надо б хоть сколько-нибудь преобразить этот мир, наполнить его знаниями, причем, не ликвидировав физически все имеющееся в нем дикое невежество, а только-то дав людям, то к чему они должны и вправду стремиться не иначе, как только сами, поняв, о чем это, в сущности, вообще идет речь.
Но Чехов этого вовсе не понимает или хуже того буквально ж полностью не приемлет и в его повести «Моя жизнь» он превращает обыденное бытие в абстракцию лишенную всякого ее истинного логического содержания.
Он же только по собственному наитию выкрашивает жизнь в иные тона, чем она действительно есть на самом деле, для своего так сказать нравственного удобства, используя с этой целью «белила однобокого, идеалистического восприятия.

То же самое только может быть разве что в несколько в меньшей степени, он делает и в его повестях «Рассказ неизвестного человека» и «Бабье царство».
Вот пример его ущербной (от вящего горя близкой кончины) логики.
Чехов «Рассказ неизвестного человека»
«Какие роковые, дьявольские причины помешали вашей жизни развернуться полным весенним цветом, отчего вы, не успев начать жить, поторопились сбросить с себя образ и подобие божие и превратились в трусливое животное, которое лает и этим лаем пугает других оттого, что само боится? Вы боитесь жизни, боитесь, как азиат, тот самый, который по целым дням сидит на перине и курит кальян. Да, вы много читаете, и на вас ловко сидит европейский фрак, но все же, с какою нежною, чисто азиатскою, ханскою заботливостью вы оберегаете себя от голода, холода, физического напряжения, - от боли и беспокойства, как рано ваша душа спряталась в халат, какого труса разыграли вы перед действительною жизнью и природой, с которою борется всякий здоровый и нормальный человек. Как вам мягко, уютно, тепло, удобно - и как скучно! Да, бывает убийственно, беспросветно скучно как в одиночной тюрьме, но вы стараетесь спрятаться и от этого врага: вы по восьми часов в сутки играете в карты.
А ваша ирония? О, как хорошо я ее понимаю! Живая, свободная, бодрая мысль пытлива и властна; для ленивого, праздного ума она невыносима. Чтобы она не тревожила вашего покоя, вы, подобно тысячам ваших сверстников, поспешили смолоду поставить ее в рамки; вы вооружились ироническим отношением к жизни, или как хотите называйте, и сдержанная, припугнутая мысль не смеет прыгнуть через тот палисадник, который вы поставили ей, и когда вы глумитесь над идеями, которые якобы все вам известны, то вы похожи на дезертира, который позорно бежит с поля битвы, но, чтобы заглушить стыд, смеется над войной и над храбростью».

139
Наставления в том духе, что надо, мол, жить красиво, идейно и рационально никого ж они собственно не трогают из тех самых людей, кому эти слова в действительности этак они предназначены.
Хотя надо б признать, что мысль может быть вполне справедливой, даже если она высказана несколько желчно, однако если уж в ней исподволь чувствуется тоска по какому-то совершенно иному мироощущению…
То тогда ведь она во многом вредна, а вовсе не полезна, поскольку отравить нравоучениями и указать иной жизненный путь это ж совсем не одно и то же…

Но все-таки подобные нотации действительно задевают людей за живое, причем вовсе не тех, к кому они исподволь этак на самом-то деле яростно предназначались.
Этих же буквально ничем не проймешь!
Нет скорее уж, они оставляли глубокие раны в душах у тех, кто видел вокруг себя одну лишь тупую обыденность, а им значиться хотелось извечной плодотворной борьбы и великого праздника...
И кстати азиат между тем отличный работник просто надобно научиться равняться не на Среднюю Азию, а на Дальний Восток.

140
Ну а западные европейцы они-то только вот «заморозили» всю свою лютую дикость под флагом ласкающей невежественный взгляд чисто формальной чистоплотности, ну а внутри они все те же самые варвары и это одно лишь устройство современного общества почти что всегда держит их в узде, а потому они и ведут себя (то, что с виду весьма и весьма наглядно) более чем пристойно и праведно.
Зато уж им свойственно исподволь пускать в ход всевозможные (отнюдь не бесхитростные) интриги, которые со временем перекочевали в Россию, вдохновив тем самым всевозможных ее угнетателей на новые подвиги в славной борьбе за свои личные интересы.
Вот как описывает, то к чему это, в конце-то концов, приводит великий русский писатель Иван Ефремов, в его наилучшей книге «Таис Афинская».
«- Очень просто, - повторил Птолемей, - прекрасное служит опорой души народа. Сломив его, разбив, разметав, мы ломаем устои, заставляющие людей биться и отдавать за родину жизни. На изгаженном, вытоптанном месте не вырастет любви к своему народу, своему прошлому, воинского мужества и гражданской доблести. Забыв о своем славном прошлом, народ обращается в толпу оборванцев, жаждущих лишь набить брюхо и выпить вина»!

Последующее затем в этой книге опровержение касаемо только чужого завоевателя, попросту позарившегося на весьма соблазнительный кусок соседнего земельного пирога, а вовсе не спровоцированного некими внешними силами проявлений врага внутреннего, как то имело место в истории с тысячекратно проклятым осатанелым большевизмом.

141
Ну да конечно приведенный выше пример, он касается древнего мира, а сегодня, мол, все совсем уж иначе, однако в самом конкретном принципе сегодняшнего бытия, это вовсе не так, и попросту требуется более современный, живой пример.
Святослав Рыбас «Генерал Самсонов Жертва»
«- Нет, - сказал Самсонов решительно. - Наибольшая для России опасность - растерять наши исторические идеалы, потерять живой религиозный дух. Без веры нет человека, без веры он - только умный зверь».

И кто ж это только в результате тяжелой и продолжительной болезни опустился у нас на четвереньки…?
В замечательной повести Чехова «Скучная история» именно профессор, а не Шариков читал вывески наоборот.

142
И вот Чехов он-то и есть один из тех великих людей своей эпохи сформировавших форму нелогичных общественных взаимоотношений между интеллигенцией и народом.
По всей на то видимости, непрекращающееся кровохаркание оказало на него самое подавляющее и до чего только депрессионное воздействие.

Великого праздника, ничем неуемной энергии его душа так вот и взалкала, а плюс к тому торжества великих идей, но ведь они смогут присутствовать в общественной жизни только лишь в виде чего-то действительно реализованного и доказанного обыденной практикой, а не в качестве ласковых чьему-либо сердцу «помоев» - извращений, передовой европейской мысли.

143
А ведь и других авторов Антон Палыч Чехов вполне этак отравил своей тоской, как и немалую часть своего поколения, которое в отличие от всех последующих дышало с ним одним и тем же воздухом всеобщего вольнодумства…
Начало первого тома «Хождения по мукам» Алексея Толстого все исподволь проникнуто яростными ожиданиями чего-то необычайного и этим-то тогда был явно же наэлектризован сам воздух, которым дышало тогдашнее светское общество.
Откуда ж только все это было взято?
Гениальный Чехов тут был явно так совсем же не причем.
Вот слова Алексея Толстого, прекрасно вторящие Чехову с его повторением слов Александра Сергеевича Пушкина «Ты прекрасна спору нет…»
«- Вы изящны, благоустроены и очень хороши собой. Не спорьте, вы это сами знаете. В вас, конечно, влюбляются десятки мужчин. Обидно думать, что все это кончится очень просто, - придет самец, народите ему детей, потом умрете. Скука.»

Но только пушкинская сказка о «Мертвой царевне и семи богатырях» к жизни не имеет никакого прямого отношения.
И вот ясно как день, что прогрессивное биологическое обоснование всех без исключения красочных общественных замыслов в Россию принесло с попутным западным ветром одностороннего атавистического просвещения.

144
Борьба классов и борьба за выживание в живой природе тесно переплелись в мозгу у социальных философов 19 столетия.
Светлая европейская мысль она чего только не нагородила, наводя тень на плетень, однако все абсолютно нежизнеспособное и гнилое она все-таки как-то умудрялась весьма тщательно удалять из «общественного супа» опорожняя его в заранее ей «заготовленное мусорное ведро», но в нем-то было кому вот без устали поковыряться себе достойного идейного «пропитания подыскивая».

Все эти доходяги Белинские, Чернышевские, Герцены и иже с ними, как будто нарочно всю самую бездушность и гниль себе отбирали!
К примеру: про бездельников и отсутствие пламенных идей - это явное наследие яростных якобинцев.
Можно подумать, что всякий аристократ или помещик только ж то и делает буквально всю свою сознательную жизнь, так это нахрапом ест, да ест чужой хлеб, пьет кровь из крестьян, да и в картишки режется с приятелями.
Кстати, и сегодня тоже ж есть такие люди, что с утра до ночи играют в карты, причем делают они это вовсе не от скуки, а от простого свойства их характера прожигателей жизни. Такие есть везде, в любой стране и на общество в целом этот их быт нисколько же он не влияет.

145
Иронический подход к жизни есть следствие стоического принятия неудобных ее сторон и тут значится, Чехов соблаговолил перейти от частностей к общему положению вещей.
Однако какова альтернатива, которую он предлагает обществу?
По его мнению, жизнь - это борьба за идею и вот в этом-то и должен быть заложен весь основной прагматический подход к вполне естественной для человека форме общественного бытия.

Однако беря пример с природы, к которой очень любят обращаться, некоторые пальцем деланные идеологи натуралисты нужно ж совсем невзначай, то вот подметить, что конкуренция видов живых существ занятие почти всегда индивидуальное, а не массовое и ни классовое.
Так что вовсе не стоит так уж и голосить о подражании естественному положению дел в живой природе во всех ее свойствах борьбы за существование.
И то, что из этого вполне так и вправду следует, так это то что - Чехов он вовсе не прав, когда утверждает, что это ж именно борьба есть основной аспект всякого разумного существования.
Чехов «Рассказ неизвестного человека»
«Смысл жизни только в одном - в борьбе. Наступить каблуком на подлую змеиную голову и чтобы она - крак! Вот в чем смысл. В этом одном, или же вовсе нет смысла».

146
Какое ж, однако, у него яркое разнообразие спектра восприятия окружающего мира и главное до чего вот это схоже с весьма расхожим восприятием всего этого сколь многогранного бытия чеховскими интеллигентами ревностными последователями великого гения мировой литературы.
Да и конформизм его ясен как полуденное солнце.
Чехов «Рассказ неизвестного человека»
«Служить идее можно не в одном каком-нибудь поприще. Если ошиблись, изверились в одном, то можно отыскать другое. Мир идей широк и неисчерпаем».

Может мир идей и неисчерпаем, но есть еще и твердые убеждения и за них человек должен быть готов отдать свою жизнь, если того от него потребуют злые жизненные обстоятельства.

147
Равенство же, к которому призывает Чехов вообще принципиально невозможно, однако возможно другое вполне естественное прикрепление возвышенных идеалов к обыденной действительности путем вполне так логичного охвата как можно большего количества населения идеями истинного добра.

Да вот процесс этот займет целые столетия, и поторопить его с пользой для дела никак уж нельзя кроме как в области развития насколько, то вообще окажется возможным большего свободного доступа к благам духовности, максимальному количеству простых и необразованных личностей.
А то некоторые поразвели себе слюней напополам с инфантильными соплями про равенство и братство всех людей на основе быстрого духовного обогащения масс путем прививания оным в корне иных, чем были те прежние широких общественных взглядов на всю ту сколь уж с виду довольно невзрачную общественную жизнь.

148
Однако ж не смогут прожить вместе и одинаково тому возрадоваться лев и ягненок, а богатый и сильный всегда будет прижимать к ногтю слабого и бедного.
Если слабому - это вконец осточертело, он естественно может отыграться на еще более слабом, как это было в рассказе Чехова «Спать хочется».
Но вот будет ли ему после этого жить хоть как-то действительно полегче?
В этом можно сильно усомниться в женской тюрьме к убийцам детей относятся как поганой нечисти...

Да и вообще убийство невинного младенца, что может быть кощунственнее в убогих поисках справедливости?
А разве не лучше просто взять сковороду и стукнуть хозяина по лбу?
Но это так в крайнем, безвыходном, тупиковом случае, а, вот уйти, неужели нельзя просто взять да уйти?
Младенцев душить единственный выход из всего создавшегося положения?!
Это же против всякого материнского инстинкта еще изначально заложенного в каждой женщине.

149
Автор, вообще так о том думает, что будь Чехов подлинным, а не несколько мнимым гуманистом, он никогда бы не стал эту бесславную историю описывать именно в этаком разудалом виде.
Как уже было сказано выше, то единственное, что можно б хоть как-то, да переменить в вопросе эксплуататорства - так это разве что осуществить всеобщую роботизацию.
Именно - это и является тем средством, при помощи которого можно будет полностью высвободить человека от физического труда, а в том числе и по уходу за самим собой.

Вот слова Чехова, из его пронизанной светлою мыслью повести о грядущем полнейшем отсутствии тараканов за общественной печью, а называется она «Моя жизнь»
«У нас идеи - идеями, но если бы теперь, в конце XIX века, можно было взвалить на рабочих еще также наши самые неприятные физиологические отправления, то мы взвалили бы и потом, конечно, говорили бы в свое оправдание, что если, мол, лучшие люди, мыслители и великие ученые станут тратить свое золотое время на эти отправления, то прогрессу может угрожать серьезная опасность».

150
С одной стороны истинная правда, ну а с другой…
Каждый должен заниматься своим делом! И вовсе не обязан инженер человеческих душ чинить потекший водопроводный кран или прорвавшуюся канализацию…
Все на свете трудности и общественный труд так вот враз взять да поровну промеж всех поразделить совсем уж нельзя без того чтоб прогрессу действительно не угрожала бы самая конкретная серьезная опасность.

Слуги и лакеи в доме это всего лишь признак истинного достатка не более того.
Раз уж к ним относятся никак к скотине, и они могут в любой момент получить расчет – это просто работа не более постыдная, чем у дворника.
Если же считается, что эксплуатация человека человеком недопустима, то соответственно надо уничтожить все человечество, а его жалкие остатки надо б расселить по необитаемым островам, дабы раз и навсегда пресечь всякую возможность дальнейшего эксплуатирования.
Ну а сама по себе светлая чеховская мысль о том, что труд должен быть разделен поровну промеж всеми людьми, а потому два, три часа в день интеллигенция должна красить заборы нашла свое отражение во всех грядущих субботниках.
Однако ж впрочем, Чехов не был единственным в своем роде, он только-то и всего лишь более чем полновесно отобразил то самое, чем дышало его время, то есть поколение людей единовременно с ним думающих и рассуждающих о настоящем и о будущем.

151
Российская интеллигенция тяжко трудилась, возводя себе новый дом, но начала то она его строить вполне так стоически непосредственно с крыши.
Она создавала себе в нем, те самые что ни на есть праведно райские условия, при которых ей самой жить станет, куда полегче и сколь уж достойнее.
При этом она вполне искренне считала, что простой люд будет совсем же этак незатруднительно заставить снять с себя лапти, а затем нацепить очень уж белые воротнички.
Поскольку, видите ли, их нынешний азиатский вид для чьей-то пропитанной европейским лоском души был, ну совсем уж так ни в чем неприемлем.

А вот потому значится все эти горепросветители, всерьез захотели взять, да силой лишить Россию всего ее прежнего азиатского облика, обрекая ее тем самым на дикое противоречие между ее новым камзолом светского общества, и старыми мужицкими лаптями ее крестьянских ног.
И так ведь аристократия была чужой своему народу, что твой калмыцкий чабан чукче.
Нравы разные, язык иной во всех отношениях, а то, что оба узкоглазые так - это ж вовсе не говорит о том, что хоть в чем-то друг дружку понять сумеют.
Правда пример - этот сугубо аллегоричен и не несет в себе ровно ничего акромя элементарной необходимости как можно лучше, чем каким-либо иным образом так вот и разъяснить всю сложившуюся в России социальную ситуацию.

152
И вот поскольку новое это всегда естественное продолжение старого интеллигенция поперлась в ту же степь, и лишь из-за того только, что там ей, жить показалось сколь уж краше, да веселей.
В повести Чехова «Степь» Егорка ехал в другую жизнь, оставив ту прежнюю уж навсегда позади.
Вот так многие из своего старого уездного гнезда, вырвавшись, тут же напрочь про него забывали, словно то был страшный, дурной сон.
Об этом и писатель Алексеев пишет в его отличном романе «Рой».
«Вот и плохо, что не был! - отрезал Вежин. - Совсем от дома отбились. На Стремянку вам чихать. Ты хоть и профессор, а не забывай, где родился и вырос! Больно уж скоро родину поменяли...»

153
И уж так он выглядит этот мир, что, когда забывают о своих истинных истоках, невольно возникает необходимость найти себе какую-то иную пусть и воображаемую изначальную суть.
Белые ли звезды из романа Ефремова «Час Быка» или «Западную Европу»...
А ведь действительно чего там и вправду вспоминать про свое убогое детство, в провинции вырвавшись из нее в великосветское общество?
Ну а с чего это вообще собственно так повелось?

А ведь именно Чехов, это ж он попытался вырвать с корнями всю российскую глубинку поближе к Москве, его пьесы буквально сквозят этим его желанием только чего в том толку, если отрываются от почвы одни только люди образованные?
Может оттого народу и впрямь жить хоть как-нибудь да воистину легче-то станет?
Но уж в оправдание Чехову естественно можно без конца и края все о том же самом тараторить, вальяжно вещая о том, как же он любил свой народ, и с какой великой любовью он описывал его быт.
Да так оно действительно было, но все-таки то был несколько иной Чехов, еще сопротивлявшийся расхолаживающему действию туберкулеза.

154
Хотя надо бы то заметить, что история России вполне так могла узнать Чехова, борющегося с черным мором большевизма, если б не эта его страшная по тем временам болезнь.
Легкие они у всех в точности одни и те же, а палочке Коха совершенно же наплевать, чьи они гения или, к примеру, полнейшего придурка!

В тот момент, когда объем действующих легких резко сокращается, мозг перестает получать достаточно кислорода, а значит и функционировать по-прежнему он уже попросту не в состоянии.
Вот так уж оно неистово совпало по времени - личный недуг гения Чехова, приключился в ту же эпохальную эру российского удушливого безверия, а главное яростного и неистового желания уж обязательно так во что-нибудь светлое поверить.

155
Одной из немаловажных побудительных к тому причин, стала также и неразборчивость в средствах по достижению своих целей столь свойственная многим российским мыслителям чересчур уж быстро отчаивавшихся, поскольку они торопились в один год (или десятилетие) переделать Россию на общий европейский лад.

А реальные, быстрые как вихрь действительные изменения в обществе попросту никак они невозможны, зато на фоне восторженных иллюзий, и возникает вполне так подходящая почва для беспочвенной веры в идеалистические сказки о том, что вот навалимся мы все как один, да и переменим все к чертовой матери…
В один миг уничтожим весь этот давно обрыдший, старый уклад нашей жизни.
А ведь всему новому нужно давать дорогу впрямь-таки с великой осторожностью, присматриваясь к его направленности, фактической сути и бытовой профпригодности.
Ведь не бывает же таких волшебных палочек, при помощи которых окажется на деле более чем предостаточно просто-таки ей взмахнуть и вот же все само собой этак обустроится, причем в самом наилучшем виде.

156
И кстати более всего зарождается всевозможнейшего бреда именно в кулуарах светских бесед людей далеких от всякой реальности, но мыслящих однозначно об одном только добре, и ни о чем собственно куда более разнообразном.
Мысль о зле и препятствиях им чинимом, вызывает в них одну лишь великую скуку, а также вот желание перепрыгнуть в светлое завтра на гнедом коне высшей социальной справедливости.

Они витают себе в облаках абстрактного и вовсе-то не желают видеть весь этот мир в его истинном, скотском естестве.
А вот потому рассвет свободной творческой мысли в России он и зацвел красной плесенью, изошел слезами безумия по поводу неосуществимых на скорую руку надежд.
Вся их полнейшая неосуществимость проистекала от ничем непреодолимой веры в великое чудо, в дальнейшем переходящее в саму по себе естественность самого обыденного существования.

157
Подобные веяния создавали самое явственное раздвоение между допустимым и ирреальным, но до чего прекрасном в своей самой ближайшей перспективе грядущего блага и счастья.
Источник, бьющий ключом из потаенных недр духовности, позволяющий мыслить подобным более чем прекраснодушным образом, находился он где-то там, в светлых сумерках зарождающихся идей, которым для их полнейшего правильного и глубокомысленного усвоения потребовалось бы для начала придать более-менее соответствующую форму.

В любом ином случае, они были способны только же на что-то одно вполне так определенное, а именно повсюду вокруг себя расплескивать сияющие брызги, от которых затем фонтанчиками взметнутся в неверную сторону повернутые мозги.

158
Это, как оно вполне же естественно, не более чем грязный, низменный цинизм, но кто учитель, не Антон ли Палыч Чехов?
Можно подумать, что то, что он пишет в его повести «Моя жизнь» на наш сегодняшний день выглядит хоть сколько-то всерьез иначе.
«Да, пусть я виноват, - сказал я. - Сознаю, я виноват во многом, но зачем же эта ваша жизнь, которую вы считаете обязательною и для нас, - зачем она так скучна, так бездарна, зачем ни в одном из этих домов, которые вы строите вот уже тридцать лет, нет людей, у которых я мог бы поучиться, как жить, чтобы не быть виноватым? Во всем городе ни одного честного человека! Эти ваши дома - проклятые гнезда, в которых сживают со света матерей, дочерей, мучают детей... Бедная моя мать! - продолжал я в отчаянии. - Бедная сестра! Нужно одурять себя водкой, картами, сплетнями, надо подличать, ханжить или десятки лет чертить и чертить, чтобы не замечать всего ужаса, который прячется в этих домах. Город наш существует уже сотни лет, и за все время он не дал родине ни одного полезного человека - ни одного! Вы душили в зародыше все мало-мальски живое и яркое! Город лавочников, трактирщиков, канцеляристов, ханжей, ненужный, бесполезный город, о котором не пожалела бы ни одна душа, если бы он вдруг провалился сквозь землю».

159
И провалилось же в тартары все старое житье, ну а социальное зло оно только вот собой возгордилось и предстало в неком новом облике, да еще в таком разудалом виде, что ранее никому и в самом страшном сне оно б не приснилось.
И кстати в российской глубинке и сегодня все в точности так оно и творится, как, уж всегда, то было не столь уж далече.
Хотя надо сказать, что на почве личного невезения, Чехов попросту донельзя сгущает черные краски.
Вот не было б выходцев из этих самых маленьких городков и весь мир или по крайней вся просвещенная Европа находилась бы под тевтонским сапогом, а он бы был до чего тяжелым и уж до чего жутко давящим на сердце…

Что ж до темных уголков России, то надо б заметить, что светлые идеи только еще большей темени туда понагнали, так что лет этак сто ее надо будет оттуда голыми (и не чистыми) руками мужественно выгребать.

160
Дай только Бог, и будут это делать все ж таки несколько иначе, не тем яростным и безжалостным обличением и обильным речитативным самобичеванием, а просвещением и очищением социальной среды от всех имеющихся в ней вековых язв.
А иначе ничего существенного ну никак уж тогда не добиться!
Поскольку никому про ту другую светлую жизнь и знать-то совсем неохота, а если кто чего и захочет как-либо всерьез переменить, то только так в единый миг сразу и главное чтоб непременно все наизнанку.
Именно этим Чехов наяву и бредил, чем и заразил сколь уж многие умы той самой великой общественной чахоткой...

161
Автор вовсе не умаляет и не принижает его воистину великого таланта, но между тем он один из явных буревестников кровавого безвременья большевистской революции.
А вот Сергей Алексеев к ней вовсе не призывает, а орет в уши людям, опомнитесь, взгляните-ка на себя! Но тоже ведь речь-то идет только об Алексееве до 1993 года, а потом он стал вовсе ж иным человеком. На почве страха обещанных властью репрессий в нем произошло полное духовное перерождение.

Еще одной из причин к тому стало то, что его буквально заел поднакопившейся в нем окаянный антисемитизм.
Ну а первопричиной его противостояния власти стало совершенно неизбежное производное слишком уж неправильно понятой кое-кем свободы, из-за чего и погиб поэт, певец и композитор Игорь Тальков.

162
Вот так кого убили, а кого приручили западную пустопорожность российской читающей публике без всякой меры бездумно прививать.
Но изначально-то все эти люди взывали к совести и к обращению внутрь себя, но есть, однако и такие которым только на иные заморские страны, всегда так глядеть было охота!
И всего-то только вот, потому, что жить среди засилья российской азиатчины им было внутренне так уж больно и дискомфортно, да и, в конечном итоге, совершенно же нестерпимо жутко, а потому значительная часть российской интеллигенции, целиком мыслями своими, погрязла в восхищении пред великой западной культурой.

163
А ведь в отличие от восточной и древней как египетские пирамиды, то так не более чем яркий внешний фантик, ну а возник-то он, не так уж и давно.
И кстати за всем этим весьма эффектным лоском западного образа жизни, скрываются все те же звериные клыки, что некогда так уж явственно торчали наружу у тех и вовсе-то не столь уж далеких предков, этих сегодняшних расфуфыренных западных европейцев.
Вот и Алексей Толстой то подмечает - это вальяжное свойство западной культуры разлетаться вдребезги от малейшего толчка - чертиком из табакерки выскакивающего наружу человеческого скотства…
«Хождение по мукам» том первый
«Каким образом прочный европейский мир в двадцать четыре часа взлетел на воздух и почему гуманная европейская цивилизация, посредством которой "Слово народа" ежедневно кололо глаза правительству и совестило обывателей, оказалась карточным домиком (уж, кажется, выдумали книгопечатание, и электричество, и даже радий, а настал час, - и под накрахмаленной рубашкой объявился все тот же звероподобный, волосатый человечище с дубиной),

164
А ведь он там попросту был всегда, его только вот приодели в шелковое платье, напудрили, побрили и напустили на него густую тьму ощущения своего собственного внутреннего превосходства над всеми остальными обитателями Земли…
Фашизм он-то сам ничего нового не придумывал…
Истинной (внутренней) чистоты в Западной Европе было ну совсем же в обрез…
А вот же в России культура общественной гигиены куда как древнее, чем в той же Европе.
В те самые времена, когда от средневекового европейца несло потом похуже чем от лошади после забега на скачках от русского человека так вовсе не пахло, потому что на Руси было принято купаться и все скопом ходили в баню.

Другое дело, что в России было куда больше простецкой, не алчной жестокости, чем то было Европе, но все это объяснялось одной явной спецификой ее истории с вечными набегами, которые не могли сдержать никакие природные препятствия.

165
Западные европейцы к тому же были значительно ближе к древнейшим истокам цивилизации и переняли от нее законы, которые у них действительно определяют форму их существования, а не являются неким мертвым балластом, на который никто в самом конкретном смысле даже внимания не обращает.

Однако заорганизованность инструкциями, а также вполне добровольное стукачество населения на тех, кто их вольно или невольно не исполняет, то ведь есть вполне закономерная часть всей западноевропейской жизни.
А уж в особенности это касается Германии. Если в одном из городов этой страны на общественной уборной повесить табличку «Внутрь не заходить все свои дела делать под соседним забором» половина добропорядочных немцев примет это за чистую монету, если конечно надпись будет большая, серьезная, сделанная из добротного материала…
То же самое пусть и в меньшей степени касается и всех других западных европейцев, всех их вкупе…

166
И так уж оно повелось законы в Западной Европе действительно строго и чинно всеми соблюдаются, но, однако с какой-то явной дисфункцией головного мозга!
Раз сказали, значит, сделаем - это для барана норма, а не для человека разумного.
Однако ж эта заорганизованность в чем-то все-таки, куда получше российской вольницы, где, если нет барина, значит, и закона тоже нет.
Вот пример из книги Марка Алданова «Бегство»
«- Профессор с нами и спорить никогда не изволил, потому знал, что придет Учредительное Собрание и уж оно все как следует рассудит. И большевиков прогонит, и немцев прогонит. Такая уж, почитай, силища»!

167
Придет барин, он нас рассудит и все вполне как надо устроит, а мы пока, что тихонько на лавках посидим и подождем такая уж у нас одна на всех социальная психология.
Это, тем более лишь значительно усилилось от окончательного усвоения западных культурных ценностей после тщательнейшего их пережевывания и переваривания в привычном к изысканным яствам желудке у вечно живущей бликами большой литературы столь уж прекраснодушной интеллигенции.
Их потребляли всеми возвышенными фибрами своей души люди, явно так слишком изголодавшиеся до всего высокого и светлого, только бы вот не низменного и плотского.

А между тем у всех есть свои самые доподлинные недостатки, но зачем только прививать себе еще и чужие, вот будто б своих нам и вправду-то мало?
России европейский путь в конце 19 - начале прошлого века был впрямь же заказан, поскольку она вовсе не европейская, а во многом скорее - азиатская страна, что совсем не делает ее хуже, а просто устои у нее иные не западноевропейские.

168
А потому и идти вперед прозападным маршрутом ей было совсем уж оно не с руки, а надо б было ей развивать свою собственную культуру, вот тут-то и было над чем российской интеллигенции и впрямь призадуматься, а то она себе лоб расшибла, серьезно пытаясь им как-нибудь прислониться к западноевропейскому культурному житью.
А все, потому что главные носители высокой духовности, не имевшие как аристократия презрения к черни из-за своего высокого родового превосходства, выработали себе, свое иное чутье ко всем окружающим людям на основе общих вкусов, взглядов, интересов совместно нажитых устоев общественной культуры.

Чем, вооружившись, они отдалились от простого народа не только на расстояние, всегда отделяющее образованного человека от всех необразованных, но и вознесясь над ним словно египетский фараон над своими рабами.
А истинную любовь к своему отечеству можно только ж тогда считать вполне так во всем полноценной, когда она сочетается с глубочайшим уважением ко всей своей нации, а именно в том вот и заключается подлинное духовное родство со своей родиной.

169
Да, даже и до последнего пьяного мужика, что, разумеется, нисколько никого не обязывает целовать оного в щечку, когда тот пристает к приличной даме.
Сильно же российские ученые мужи любили свою страну, если среди толпы штурмующей отходившие в Стамбул корабли, они были отнюдь не на последнем месте?
Ну а потом значится они в точности как тот же Владимир Набоков только того вот и ждали, пока такая сякая власть проклятых большевиков сама собой без их участия рухнет.
Он высказался в подобном ключе в его рассказе «Адмиралтейская игла».
«Со дня последнего свидания прошло шестнадцать с лишком лет,- возраст невесты, старого пса или советской республики».

Это ж только гениальный Сикорский был вынужден покинуть свою любимую родину, а не сам вот того захотел.
А если б он не уехал, то тогда лежать бы ему под землей ну а вертолетов их вполне может, так вот и не было…
…как нет того, что не изобрели другие русские люди не успевшие прознать про то, что попали они (как оказывается) в расстрельные списки или же попросту не поверивших тому, что их совершенно не лезущих ни в какую политику могут ни с того ни сего расстрелять.
Ну а кроме того в те времена очень многие, из тех, кто хотел жить легко и свободно, сделали ноги из освобожденной от всякого разума страны.

170
Однако были и те, для кого все это истинное (на целые века) безобразие было самым великим праздником их души и сердца.
Поскольку оно было тем, о чем им так всегда исподволь ведь мечталось всю их сознательную жизнь.
Их разум приученный потреблять живительный кислород большой литературы самым отчаянным образом согревала лишь та «светлая мысль», что как бы не был пропитан кровью далекий путь, а все равно в итоге он выведет на верную дорогу, поскольку большевистские лозунги кричали как раз о том, чего б им самим только хотелось увидеть воплощенным во всегдашнюю суровую действительность.

То есть все реальные проблемы, они попросту почти бессознательно совсем же не замечали, а отчасти мнимые или скажем, невозможные к их скорому благостному разрешению казались им чем-то невообразимо нужным, важным и крайне насущным...
И именно всякое духовное отторжение от российской реалий, грязи, свинства, казнокрадства и взяточничества и послужило надежной точкой опоры для тех, кто хотел разжечь костер из древних бревен императорского престола.
Лучшим для этого материалом стала та самая горстка угольков из доменной печи европейского идеализма.

171
Их подобрали (чисто абстрактно) многие просвещенные либералы дореволюционной России, но сколь уж у многих из них были слишком нежные ручки, чтобы собственноручно кинуть их в царский престол.
Они, похоже, что вообще не умели действовать, а только без конца и края о чем-то глаголить, так вот и тараторить свои возвышенные воззрения часто противоречащие всякому элементарному здравому смыслу!

Так и вещали они с вальяжным видом о великих благах добра и счастья для всех вот и каждого.
Взято это было естественно из западной идеалистической литературы с ее подчеркиванием душевной простоты и обыденности естественного добра, не сталкивающегося ни с чем иным кроме примитивного, грязного зла, которое недостойно продолжения своей жизни, а потому и должно быть безотлагательно наказано лишением ее...

172
Зло однако не является перманентным фактором, побуждающим того или иного индивидуума к тем или иным незамедлительным и необдуманным действиям.
Все зачастую зависит от одной лишь слепой конкретики при той или иной жизненной ситуации...
Так сказать правильного ее понимания...
Сколь уж возвышенно духовное восприятие книг кроме обогащения нравственными ценностями, в том числе и вполне реально может оказаться чреватым более чем явственным заполонением житейского ума штампами и идеалистическим мусором...

Ну а бездумное следование вот так навеки усвоенным привычкам и обычаям есть смертный грех в государстве, снедаемом вечными бесчинствами и анархией.

173
Надо же было жестко браться за усмирение народа, а не яростно верещать чего-то о всякой невозможности пролития его невинной крови!
Так как ЕЕ неумолимый поток еще неумолимо захлестнет всех тех, кто постеснялся вовремя ее пустить тяжелобольному горячечным бредом бесовской революции.
Вот как пишет об этом Деникин в его «Очерках русской смуты».
«Временное правительство должно смотреть на меня, как на выразителя требований демократии, и должно особенно считаться с теми мнениями, которые я буду отстаивать"... Наконец, что едва ли не самое главное, в состав правительства входили элементы русской передовой интеллигенции, разделявшие всецело ее хорошие и дурные свойства и, в том числе, полное отсутствие волевых импульсов - той безграничной в своем дерзании, жестокой в устранении противодействий и настойчивой в достижении силы, которая дает победу в борьбе за самосохранение - классу, сословию, нации. Все четыре года смуты для русской интеллигенции и буржуазии прошли под знаком бессилия, непротивления и потери всех позиций, мало того - физического истребления и вымирания».

А вот еще одно высказывание Деникина по тому же поводу.
«Я знаю, что в некоторых русских кругах, такое прямолинейное исповедование моральных принципов в политике, впоследствии встречало осуждение: там говорили, что подобный идеализм неуместен и вреден, что интересы России должны быть поставлены превыше всякой "условной политической морали"... Но ведь народ живет не годами, а столетиями; я уверен, что перемена тогдашнего курса внешней политики - существенно не изменила бы крестный путь русского народа, что кровавая игра перемешанными картами продолжалась бы, но уже за его счет... Да и психология русских военных вождей не допускала таких сделок с совестью: Алексеев и Корнилов, всеми брошенные, никем не поддержанные, долго шли по старому пути, все еще веря и надеясь на благородство или, по крайней мере, здравый смысл союзников, предпочитая быть преданными, чем самим предать.
Дон-Кихотство? Может быть. Но другую политику надо было делать другими руками... менее чистыми».

174
Однако чистыми - руки властвующего, да даже просто живущего на белом свете они ж не могут быть ну совсем никогда!
Всегда существует широкая сеть невообразимых интриг, осуществляемых не только во имя своих шкурных интересов, но и ради продвижения своего видения решения каких-либо проблем и как-либо по-иному ему просто пока еще не бывать буквально в любом человеческом коллективе.
А значится, и надобно было цепляться за свое всеми способами, вовсе не разбирая, какие из них чистые, а какие сплошь грязные, и останавливаться действительно серьезно так призадумываясь только перед возможностью пролития крови, или чернил, что явственно поспособствуют ее дальнейшему пролитию.

175
Вот, например, в строках явного англофоба Старикова можно найти тот самый конкретный здравый смысл, которого так не хватало умывающемуся сентиментальными слезами, болеющему ярой скорбью за злобно отторгнутую массами идею генералу Деникину.
Стариков Николай «Преданная Россия. Наши «союзники» от Бориса Годунова до Николая II»
«Войну проиграла страна, сыгравшая решающую роль в победе над Наполеоном. Свой флот потеряла держава, ранее спасшая своих недругов от неминуемого распада и хаоса. Благодарность наших «союзников» была налицо. Вся внешняя политика России, все ее действия оказались вредными, одной сплошной ошибкой и только потому, что русские императоры считали своих партнеров честными и благородными людьми. Со своим жертвенным, рыцарским пониманием монаршего и союзнического долга, они были подобны мальчугану, проявляющему благородство в драке с уличной шпаной, и получающему в ответ удар кастетом по голове. Благородство и бескорыстие в действиях государств являются даже не шагом, а просто таки прыжком к полному разгрому и уничтожению! Иной исход, кроме краха, такую политику ожидать не мог, что и случилось с николаевской Россией».

Конечно, Николай Стариков враг внутренней английской демократии и в своей книге он не гнушается ничем, чтобы сделать ее виновницей всех бед России.
А все-таки он, куда больший патриот России, чем те люди, которые сажают свой народ в грязное корыто и тычут в него пальцем как на…
А впрочем, автор не будет повторять даже и в двух словах, то чего они о нем говорят, противопоставляя ему законопослушного, скромного, учтивого и аккуратного европейца.

176
Есть же люди нечистые, амбициозные, грязные по уши погрязшие в жуткой политической конъектуре, а все равно они все же получше тех, кто обладает крайне изнеженными мягкими и чистыми руками и только того вот хотят, чтоб они у них так всегда же и оставались точно такими же…

А то между тем великое горе для того государства, в котором такие высоколобые умы столь беспечно всю свою сознательную жизнь витают на серебристых облаках состоящих из пара благословенной словесности.
Вот кстати и знаменитый писатель Алданов в его книге «Заговор» тоже, между прочим, пишет ту же истинную правду о том, как именно надо жить на необъятных российских просторах.
«- Помните твердо, Талызин, - уже спокойно сказал, останавливаясь, Пален.
- С волками жить, по-волчьи выть. Однако цель наша была чистая. В том вижу я многое, хоть неуспех и сразит в истории наше дело. Пусть как угодно нас судят потомки, и о них не так я забочусь. Но сказал бы им я лишь одно с достоверностью: дай Бог, чтоб всегда в России было поболее людей, которые, ни крови, ни грязи не опасаясь, всеми способами, зубами, когтями, чистый замысел отстаивать бы умели...»

177
Просто есть люди, которые ну совсем не любят чего-то явного, поскольку, таким образом, оно становиться чересчур уж чертовски грязным, а потому-то оно им всецело противно.
Да вот ведь когда все делается исподволь и потихоньку, то тогда из всех углов и лезет отвратительная человеческая плесень, что захватывает все позиции, находясь на которых можно запросто хорошо разжиться.

Но если говорить о конкретном переложении данного факта на крайне суровую действительность гражданской войны, то получается вот что.
Свидетельство генерала Краснова красноречивее любых прений по этому поводу.
Взято из его повести «Всевеликое войско Донское»
«Да, да, господа! Добровольческая армия чиста и непогрешима. Но ведь это я, донской атаман, своими грязными руками беру немецкие снаряды и патроны, омываю их в волнах Тихого Дона и чистенькими передаю Добровольческой армии! Весь позор этого дела лежит на мне!
Буря аплодисментов покрыла слова атамана. Нападки за "германскую ориентацию" прекратились».

178
НО яснее ясного, что прекратились они только-то внешне, ну а внутри все так и сидел тот же самый инстинкт грязебоязни, в конце-то концов, превративший борьбу с большевиками в возню в песочнице, где важнее не было, кто кого поболее измажет и замарает чужую репутацию, дабы самому выдвинуться и сделать славную карьеру, а то и просто разжиться за счет той войны.

А тот, кто скрепя сердце добывал снаряды у немецких господ, получается, что продажная девка?
Вот что пишет об этом генерал Краснов в его книге «Всевеликое Войско Донское».
«Но что же Войску делать, - сказал Денисов, - Немцы пришли на территорию его и заняли. Войску Донскому приходится считаться с совершившимся фактом. Не может же оно, имея территорию и народ, ее населяющий, уходить от них, как то делает Добровольческая армия. Войско Донское - не странствующие музыканты, как Добровольческая армия.
Эти "странствующие музыканты" были переданы генералу Деникину, и он в свое время припомнил это словцо Денисова. Когда Войско Донское начало свои сношения с союзниками, в штабе Деникина сказали: "Войско Донское - это проститутка, продающая себя тому, кто ей заплатит".
Денисов не остался в долгу и ответил: "Скажите Добровольческой армии, что если Войско Донское проститутка, то Добровольческая армия есть кот, пользующийся ее заработком и живущий у нее на содержании».

179
Да видно не прошли даром генералу Краснову его грязные руки, впоследствии запачкал он свою благородную натуру, пусть и наполовину вынужденным, а все ж таки явно так имевшим место сотрудничанием с подлым нацистским врагом.
Так что слова Бернарда Шоу в его ранней пьесе «Дома вдовца» ему очень даже к лицу.
«Мистер Сарториус - это не справедливо! Это не справедливо!!! Вы понимаете, что никто на свете не может больше выжать из этих несчастных бедняков и меньше при этом истратить. Я так замарал руки на этой работе, что для чистого дела они вообще не годятся».

180
А между тем очень нечистоплотным было все руководство белого движения, оно замарало себя предательством законной власти, мелким подличаньем и заискиванием перед новыми князьками из самой что ни на есть клоаки общества.
Их явная тупость, дешовость, фиглярство, а также дутое бескорыстие в деле уничтожения всего прошлого, впредь упраздненного житья-бытья, должна была безоговорочно отстранить этих людей от всякого сотрудничества с такой властью.
Однако люди все это преотлично понимавшие были внутренне слабы, измотаны кровопролитной войной, а также раздавлены морально вдруг ни с того ни сего нахлынувшими переменами.

Потом, правда, они оправились, но было уже слишком-то поздно для реального возвращения страны в нормальное русло естественной для нее истории.
Да и в случае победы белых над красными при помощи немецких штыков мог бы запросто возникнуть прочный союз тоталитаризма против всего демократического мира, которому нашей вселенной попросту нечего было бы противопоставить.

[maugli1972]

181
О том, что такое и вправду вполне так могло бы случиться, а также и других аспектах выше изложенных автором, лучше всего свидетельствует Марк Алданов в его пятом томе «Портретов» «Эрих Людендорф».
«Эти, то люди, по его мнению, и погубили Германию, продлив комедию дружбы с большевиками больше чем было необходимо. Русские большевики спасли немцев в 1917 году, но в 1918, они уже были совершенно не нужны. Тогда-то и следовало, забыв о благодарности подальше выбросить вон выжатый и гниющий лимон. Если верить Людендорфу, он с самого начала понял опасность, которую представляет собой зараза разложения для Германии, и в частности для немецких войск. В этом отношении потрясающее впечатление произвел на него по его словам рассказ генерала Скоропадского о развале русской армии в 1917 году.
Гетман рассказал мне, что никогда не мог понять, каким образом вышел из повиновения тот корпус, которым он командовал во время войны. Это было делом одной минуты. Простой рассказ его произвел на меня глубокое впечатление. Ганнибал увидел отрубленную голову Гасдрубала. То моменто мори, которое для Людендорфа, как вероятно и для всякого военного человека была гибель некогда грозной русской армии, дало направление всей его политике по отношению к большевикам.
Уже к концу 1917 года он признавал (повторяю, если ему верить), что полезное с точки зрения интересов Германии роль большевиков кончена. Русская армия перестала существовать как военный фактор. Нам даже не нужно было вступать в переговоры. Мы могли просто диктовать свои условия. Теперь, по мнению Людендорфа, следовало, живо убрать большевиков. Вся брестская комедия, которую затеяли гражданские власти, была совершенно не нужна и даже вредна. У нас в Бресте не было достойного партнера, что должны были подумать о потребностях Германии в мире, Клемансо и Ллойд Джордж, когда они увидели, что немецкие министры вступили в переговоры с безоружными русскими анархистами?
Поэтому Людендорф все время требовал у канцлера скорейшего конца брестских переговоров. Когда Троцким была придумана гениальная формула "Мира не заключать, войну прекратить". Мнение Людендорфа одержало вверх. 18 февраля германская армия перешла в наступление. Троцкий немедленно заявил о своей готовности послать новых уполномоченных в Брест.
Сам он больше не приезжал - добавляет с некоторой иронией Людендорф. Победа немецких военных властей над гражданскими в русском вопросе была, однако недолговременной. Большевики вновь подружились с Берлином и германское руководством иностранных дел под руководством некого директора Криге, приняло явную ориентацию на Советскую власть.
Что, по мнению Людендорфа, и было одной из причин гибели немецкого дела. Сам он требовал немедленной высылки Иоффе из Германии и полного разрыва с большевиками. Надо было идти на Москву. В этом случае - говорит Людендорф к нам, наверное, присоединился бы Краснов, а может быть и Алексеев. Мы могли бы очень быстро взять Петербург, с помощью донских казаков овладеть Москвой, свергнуть Советскую власть и уничтожить очаг заразы.
С новым русским правительством был бы заключен прочный мир на иных основах, и это было бы важным успехом для всего дела ведения войны.
Между тем политика министерства иностранных дел создавала Германии на востоке только врагов и все новые опасности.
Странное чувство испытываешь читая теперь эти страницы. Для всякого, кто в то время жил в Петербурге или Москве и видел своими глазами тогдашнее военное и политическое бессилие большевиков достаточно очевидно, что не было ничего легче, чем осуществить план Людендорфа.
Армия была обезвожена бешеным энтузиазмом вдруг нахлынувшей свободы, а также глупым изыманием из солдатской массы всего того лучшего и не подверженного из-за его духовной прочности - гниению.
Российскому офицерству и дворянству надо было не бояться самим в грязи испачкаться, а не ждать пока их испачкают и оплюют с головы до ног.
Но эти господа так не умели, потому что были слишком горды, спесивы, уверены в своем исконном праве...»

182
А ведь и вправду именно тогда когда все и впрямь стало вконец уж разваливаться на куски, господин Корнилов и порешил со скелета весьма достойной, наилучшей в мире армии содрать последние куски еще кое-как удерживающегося на нем мяса.
Вот как описывает это генерал Краснов в его книге «От двуглавого орла к красному знамени».
«Здесь Саблин в первый раз увидал Корниловские ударные батальоны. Это была ужасная идея: выбрать все лучшее и свести в отдельные части. Масса лишилась опоры, лишилась своего скелета и развалилась, а скелет был без мускулов и потому без силы».

Но и он тоже не до конца понимает того, что скелет армии - это не лучшие сыны России, а единство всех, и даже самые трусливые солдаты включают в общий хор свое ура, когда у армии есть единый душевный порыв, ведущий ее в бой.
В дни революции он все там же остался, но без всякой прежней истинной души, как там когда-то пелось у весьма любимой автором группы Любе...
«Мертвые с косами сбросили царя...»

183
А все от заклятого конформизма присутствовавшего еще в царские времена и только-то значительно усугубившегося в эпоху засилья революционного энтузиазма.
Не было в июльском выступлении Корнилова никакой силы, а одна лишь ее ярчайшая демонстрация, дабы расшевелить все силы реакции и заставить их примкнуть к тем, кто возвратит России ее где-то второпях посеянный разум.
Но зверь, вкусивший крови не может сам остановиться, да точно так и дурак, неврастеник и клоун не может вдруг обратиться в умного и прагматичного политического деятеля.
Как сказал в свое время философ Сократ: «если осла избрать лошадью он от этого лошадью не станет».
Эти его слова, обращенные против афинской охлократии, великолепно подходят и Временно Просиживающему Штаны правительству.

184
Керенский, был весьма самоуверенным актером погорелого театра прежней великой государственности, и мало того ему ведь еще в мозги крепко-накрепко засела мысль о том, что он и есть, то чему самим временем так уж вот велено в ближайшем же будущем затмить, да и заменить собой полностью «прогнившее» давно так устаревшее самодержавие.
А Корнилову захотелось дать ему пинка под зад, вот он, и подсуетился, дабы нивелировать его до врага всего отечества, а не только своего собственного, единоличного.

Ругань такого рода промеж хоть сколько-нибудь умеренных сил и есть то, что приводит в итоге к тому, что народ как тот небезызвестный Шариков, становится не согласен сразу с обоими, вовсе не вдаваясь в подробности их отнюдь не противоположных позиций.
Вот как описывает сам процесс этой борьбы генерал Краснов в его книге «От двуглавого орла к красному знамени».
«Сейчас только, - сказал Самойлов, - Корнилов в широко опубликованном приказе объявил Керенского изменником, готовящим гибель России.
- Слава Богу! - воскликнул Саблин.
- Погодите славословить. Керенский объявил в свою очередь Корнилова изменником, контрреволюционером, стремящимся к реакции и идущим против всех завоеваний революции. Оба кричат, что они демократы.
- Ну и что же? - сказал Саблин.
Самойлов внимательно, умными глазами посмотрел на Саблина.
- Вижу, что затуманились богатырские очи. Правильно, Александр Николаевич, понимать дело изволите. На чьей стороне правда?
- Ну, конечно, на стороне Корнилова.
- Правильно, ваше превосходительство. А сила? Толпа, масса вся за Керенского. К нему примкнули все те прохвосты и негодяи, которых иначе ожидает расстрел. А солдаты, продающие обмундирование на Александровском рынке, а почетный орден дезертиров - все это за Керенского. Он адвокат всякой подлости, он укрыватель палачей, казнивших генералов и офицеров, он защитник немецких шпионов, и вся эта пакость за него.
- Но ведь все это разлетится от одного хорошего выстрела.
- Но кто будет стрелять? Корнилов, понимаете ли, младший, а по нашему генерально-штабному обычаю не принято раньше батьки в петлю лезть. В Пскове сидит Главкосев Клембовский - с кем он пойдет, а?
На кого карту поставит? Пойдет с Корниловым и прогорит - петля, пойдет с Керенским и прогорит - расстрел? А? Какова комбинация. А не умоет ли он руки, не созовет ли совет, не забронируется ли комиссарами и сделает, как они прикажут? Там Войтинский и Станкевич, - друзья Керенского, ярые сторонники углубления революции, там Бонч-Бруевич, - он товарищ мой, ловкий парень, из совета не выходит, там ваш друг Пестрецов, с которым и вы и я на "ты". Этот определенно сказал: "Теперь сила за солдатами, и я с ними. Они - мой царь».

185
Но то были уже не солдаты, а восставшие против своих прежних господ рабы, не понимающие ровным счетом ничего кроме того что им теперича, вовсе ж некого стало бояться, да и некого теперича более слушаться.
Ну а сверху все это покрывали те, кому было заранее, про то известно, что вся эта масса быстро перебродит и надо будет только вот удачно набросить на этих зарвавшихся выскочек «из народа» свое лассо, и они сделают толпу послушной, словно овечка в загоне.
Так что именно поэтому и мог иметь место такой страшный разгул анархии, и был он, кстати, вполне так естественным продолжением решения всех вопросов, при помощи направленной против всего разумного дичайшей вакханалии мнимой свободы от всякой ответственности за свои самые невозможные с точки зрения всякого здравого смысла - противоправные действия.
То есть ранее ПОГРОМ был чем-то узконаправленным и выпускаемым наружу лишь иногда, а теперь, чтобы усмирить народ другие масштабы кому-то ж они понадобились.

186
Эту тенденцию, очень верно, подметил Иван Ефремов в его сколь провидческой книге «Час Быка».
Ясное дело, что по мере увеличения трудностей жизни и углубления, возникающих в связи с этим противоречий количество произвольно выпускаемой наружу ненависти должно было только еще и еще безмерно же увеличиться.
«- Подумайте над вашим понятием свободы, и вы поймете, что она состоит в правах на низкие поступки. Ваш протест против угнетения бьет по невинным людям, далеким от какого-либо участия в этом деле. Владыки постоянно твердят вам о необходимости защищать народ. "От кого?" - задавались ли вы таким вопросом? Где они, эти мнимые враги? Призраки, с помощью которых заставляют вас жертвовать всем и, самое худое, подчиняют себе вашу психику, направляя мысли и чувства по ложному пути».

А все это более чем естественно при развитии любого современного тоталитаризма, ему-то попросту окажется до зарезу необходимо, куда большее, чем, их было ранее, можно сказать неимоверное количество врагов, и даже полностью истребив старых, он уж поверьте, обязательно еще отыщет себе каких-нибудь новых, поскольку внешний враг обязательно сплачивает внутреннее единство.

187
В российском варианте диктатуры, всегдашним козлом отпущения, были во всем и всегда виновные евреи.
Да только теперича ими вдруг оказались офицеры, священники, интеллигенты, но непомерным общественным злом, всецело мешающим НАМ ПРОЛЕТАРИЯМ жить, могли быть назначены какие угодно лица, главным тут было то, чтобы беснующаяся толпа твердо знала, что ей за все ею совершаемые злодеяния, не будет ровным счетом ничего.
Хорошим тому примером могут послужить слова Алексея Толстого из его первого тома «Хождения по мукам»
Вот они эти его слова.
Конечно, это варварство, - говорил Николай Иванович, от возбуждения мигая глазами, - но мне нравится этот темперамент, силища в народе.
Сегодня разнесли немецкие лавки, а завтра баррикады, черт возьми, начнут строить. Правительство нарочно допустило этот погром. Да, да, я тебя уверяю, - чтобы выпустить излишек озлобления. Но народ через такие штуки получит вкус к чему-нибудь посерьезнее...

188
А за этими словами действительно стояла истинная правда…
И вот значится вслед за этим почти официально сверху спровоцированным насилием, на этот-то раз направленным против иной нации, вовсе не той, что для таких дел была всегда ж сама собой предназначена: через несколько недолгих, но очень тяжких лет и возник террор всех против всех, и полнейшее при том беззаконие...
А все ж от тех самых ярых поисков громоотвода для кем-то этак нарочно же взбудораженного гнева народа.

И вот как и всегда, те кто зады наверху общественной пирамиды себе протирали извечно только того и желали чтоб уж буквально все выглядело в виде самоуправства испитого и обозленного народа.
Его задача побуйствовать, вывести наружу пар, а наша задача сотворить всеми желаемые. давно назревшие перемены, а там уж кто этак хитрее окажется, тот и окажется на новом троне.
Причем как бы его не переименовали в России это всегда трон царя надежи батюшки.
И естественно все, а в том числе и революцию предполагалось делать почти совершенно бескровно как нечто подобное дворцовому заговору.
Практически без всякого участия народа и обильного пролития его напрасной крови, да только вот времена совсем уж переменились, однако, инерция мышления высших кругов была таковой, что это как-то осталось совсем уж и незамеченным.

189
Вот как описывает всю тогда непросто сложившуюся ситуацию генерал Краснов в его книге «От двуглавого орла к красному знамени».
«Испуганная Императрица, - все дети ее больны корью, - вызвала Государя. Приезжай он в эту минуту в столицу, даруй одной рукою конституцию, другою разгони всю ту сволочь уголовного типа, которая как-то сразу, как воронье, налипла на революцию, может быть, еще что-нибудь и вышло. Но изменили, Саша, не низы. Им еще Господь простит, их угнетали и держали в темноте, их жизнь не ахти как была сладка, они не ведали, что творили.
Изменили верхи. Государь отправляет отряд в Царское, назначает туда своего любимого генерал-адъютанта и, казалось бы, такого ему преданного, Иванова, отдает распоряжение о направлении в Петербург кавалерийских частей. Но "Главкосев" - Рузский, который находится в оживленнейших переговорах с Родзянкой, отменяет распоряжения Государя и не пускает войска к Петрограду. Видишь ли, все крови боятся, все хотят сделать бескровно».

Ему вторит Святослав Рыбас в его книге «Похищение генерала Кутепова»
Рыбас Генерал Кутепов
«Это была толпа, азартная и трусливая. Ее еще можно было остановить решительным поступком. Например, на Трубочном заводе поручик Госсе застрелил агитатора, который грозил ему кулаком, и тотчас толпу как ветром сдуло, только остались на земле флаги, плакаты и бездыханный труп».

190
А вот это и есть та почти полная бескровность, да только ж оробели высшие слои общества перед восставшими массами народа, а потому те значит и полезли в управление страной разорвав при этом все сдерживающие путы низости, подлости и беспредельной средневековой дикости.
Этого ли ждали те, кто чрезвычайно торопил вовсе неспешащие нагрянуть... те самые последующие судьбоносные события, что должны были кровавым потом смыть многовековую грязь с чела многострадальной российской державы?
И вот наконец-то они нас и не минули, те дни столь долгожданной свободы…
Да только ж привело все это к еще большему загаживанию всего-то до сих пор чистого и как будто б незыблемого…

Полностью развеяв по ветру мысли о наступлении светлых времен после исчезновения проклятых пережитков прошлого, поскольку эти самые пережитки как раз власть в руки и взяли, как следует, вытерли об нее ноги, ну а потом отступили, вернувшись к своим обыденным делам.
Вот как описаны данные события в книге Федюка «Керенский»
«Солдаты, рабочие, студенты, интеллигенты, просто люди… Живым вязким человеческим повидлом они залили растерянный Таврический дворец. Залепили зал за залом. Комнату за комнатой, помещение за помещением… Бесконечная, неисчерпаемая струя человеческого водопровода бросала в Думу все новые и новые лица… Но сколько их ни было — у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное…»[99] Эти слова В. В. Шульгина могут показаться, мягко говоря, излишне эмоциональными. Но именно таким было ощущение большинства депутатов. Многие из них все предыдущие годы ждали революцию, жадно торопили ее. Революция представлялась им прекрасной дамой с обнаженной грудью, как на известной картине Эжена Делакруа. Но на деле революция обернулась пришествием «грядущего хама», и думские либералы растерялись. Они осознали, что власть, которую они так азартно критиковали, защищала их от улицы, обеспечивала им комфортную и беззаботную жизнь. Теперь все изменилось, и будущее казалось безрадостным и непредсказуемым».

191
А на счет этого вряд ли, что долго можно так воистину сомневаться…
В какую сторону еще изначально оно закрутило в ту вот оно и пошло без всяких волевых усилий со стороны мозгового центра, которым и должны была быть центральная власть и то совсем уж неважно вокруг кого бы она, в конечном счете, сконцентрировалась…
Вот что пишет об этом Марк Алданов в его книге «Самоубийство».
«Октябрьский переворот повлек за собой самые кровавые годы в мировой истории. Но сам по себе день 25 октября действительно был "великим, бескровным": другой такой революции, пожалуй, история и не знает».

А ведь действительно сначала перебили юных ни в чем неповинных юнкеров, а затем уже начали убивать людей без счета и зазрения совести просто как овец или быков на бойне.

192
Вся страна превратилась в одно кровавое месиво, где все убивали всех, причем частенько не так чтобы из-за угла...
Вовремя не приструненная человеческая масса теряет над собой всякий контроль.
А надо было подавлять толпу во светлое имя народа...

Да вот ведь, что правда, то правда не любит кабинетный российский интеллигент вида пролитой крови, и от одной только возможности где-либо ее пролития его в диких судорогах заколотит.
Другое дело, если идет борьба за осуществление светлых идей так в этом-то он и окажется совсем же не прочь и вовсе не всегда, чтобы уж издали обязательно вот поучаствовать.

193
Именно так волевые решения, чреватые безмерными страданиями простого народа, его и вовсе-то не встревожат, противным слухам о голоде он попросту же не поверит, поскольку не может он, тот самый передовой в мире строй и вправду-таки лютым голодом морить свой собственный народ.
Да и сама по себе слишком быстрая реформация села, вызывает в нем один лишь бешено стучащий набатом в груди величественный энтузиазм.

Поскольку он всесторонне сторонник цивилизации, и всяческого прогресса, а потому для него именно в этих красочных, вычурных лозунгах и были заложены, как здравый смысл, да так и подлинная сердечная благость.

194
Однако сущее зло, во имя светлого завтрашнего добра, во все времена являлось, куда большим недобром чем то, что осуществлялось во имя чистой житейской корысти.
Потому что не шевельнется у того кто его творит ни жалость, ни сострадание...

И вот российская интеллигенция проявила себя столпом великих свобод... и сколь яростно она ненавидела окаянную царскую власть ну впрямь-таки всеми фибрами своей очаровательнейшей души.
Этому подлому очагу мракобесья реакционному царскому правительству, люди до чего вот проникнутые духом высшей правды, причем-то как сердцем, да так и умом...

195
То было их рук делом вполне так злокозненно помешать царю и его свите, как можно лучше упрочнить свои весьма шаткие позиции, а это включало в себя и явные сношения с врагом, а уж тем паче более чем искреннего желания, всеми силами добиться поражения своей державы в Первой Мировой войне.
«Победа укрепит проклятое узурпаторство» было лозунгом либеральных сил делавших все, чтобы их страна ни в коем случае не выиграла в той еще и близко нисколько же не бесчеловечной войне.

196
Россией пренебрегали и помыкали также и ее союзники стремящиеся выжать из нее самый максимум, а в конце войны, не дать и самого минимума, поскольку в дипломатическом смысле русский царь с его безропотными прислужниками завсегда оставался с носом после дележа территорий и зон влияния.

Это происходило не из-за недалекости чьего-то ума, а из-за того что Россия идеализировала Европу видела в ней символ порядочности, и сама вела политику до полной детской наивности честную и открытую.
И оправдывала она свои действия некими в природе несуществующими общеевропейскими интересами, которых никогда не существовало в природе.
Вот как, например это:
Святослав Рыбас «Генерал Самсонов Жертва».
«- Спасая Францию, мы избавляем себя от нашествия миллиона германских штыков, которые сейчас во Франции, - сказал Данилов. - Что по сравнению с этим трудности одной армии?»

197
Однако засовывать чужую (не свою) голову в пасть голодному льву это всегда собой означает, что тот, кто ожидает в очереди, чтобы быть следующим, может же он о том призадуматься, а зачем мне это вообще надо. Для чего это я должен идти помирать, чтобы германцу Францию не завоевать?

И чем же все это когда-нибудь кончится вся эта война за всеобщие (чужие) интересы?
Только вот еще чем …
Святослав Рыбас «Генерал Самсонов Жертва»
«- И кончится страшным разгромом нашего хозяйства! - Тоже громко произнес Шиманский. - Мы надорвемся! Никакая религия не спасет. И что печально, пострадают самые активные, образованные силы. Народ-богоносец вспорет им животы. А после - наступит средневековье».

198
А все это значится и стало явным конечным результатом того, что основными параметрами военных действий России всегда оставались честность, порядочность, верность данному слову и долгу.
И ладно б, то встречало хоть какой-то достойный отклик с другой стороны.
Да только в Европе все было совсем же не так - вот как пишет об этом писатель Алданов в его книге «Самоубийство».
«Несчастьем для Европы было и то, что почти все секретные и не секретные соглашения строились главным образом на взаимном обмане, причем каждое правительство обманывало и своих союзников».

199
Но на самом-то деле - то было несчастьем только для одной России, поскольку она жила и думала совсем по-другому, а ее преданность общим европейским интересам, сослужила ей очень уж дурную службу...

Ведь такое наиболее на всем свете неразумное (с их точки зрения «детское поведение») тогдашние цивилизованные, но вовсе некультурные, а к тому же еще сплошь ведь лживые, как и донельзя циничные западноевропейские дипломатические деятели не только от всей души презирали, но и считали его крайне вредным явлением человеческой природы.
Как пишет об этом Виктор Гюго в его романе «Отверженные».
«Праведник, чья жизнь полна самоотречения, - опасное соседство: он может заразить вас неизлечимой бедностью, параличом сочленений, необходимых, чтобы продвигаться вперед, к успеху, и вообще слишком большой любовью к самопожертвованию; от этой чумной добродетели все бегут».

200
Да только это раньше от нее бежали, а теперь благодаря благодатному духу западноевропейской цивилизации ее постараются изгадить, оплодотворить никчемными фантазиями, ну а затем затравить, спустив на нее всех собак…
И уж тем паче страну подверженную жертвенному идеализму, действительно спасать от всех ее собственных горьких бед, с вящим толком и вовсе б не стали...
Более того могли они еще и наподдать ее развалу, а то и собственноручно его организовать...
А то чего доброго этот чертов праведный идеализм благородства и самопожертвования ради всеобщих, а не своекорыстных личных интересов и к ним тоже еще как-нибудь этак переметнется, а вот тогда-то заставит их враз переменить все свои издревле сложившиеся старые принципы, всецело выработанные еще при незапамятном императоре Августе.
Вывеску, когда надо меняем, а то, что за ней никогда.

201
В России все это было как-то совсем уж не так!
В ней схлестнулись в бешеной ярости два потока сознания - западный усвоенный кое-как наспех (и донельзя, кстати, идеализированный) и азиатский с его презрением ко всем европейским ценностям, превозносящим семью, власть и старый порядок.
Страшная это сила взаимная нелюбовь (не личная ненависть) людей достойных, а меж ними разливается себе небезызвестное житейское море, никогда не вкушавшее ранее плодов подлинной свободы.
Вот только свободы беспардонной болтовни не хватало воюющей российской державе.

Потому как вовсе же не осталось, тех, кому надобно было жить по уму и по сердцу, а не в дыму бесконечных словесных баталий, в которых бессмысленно терялся всякий здравый смысл, а главным сокровенным термином стало «все долой» во имя экстракта вылущенной лозунгами словесной шелухи.
А тут еще и высокий, светлый ум, с невыразимой грустью покидающий берега родной отчизны при первой же для нее серьезной опасности... страшащийся более всего пролития человеческой крови, к коему и он будет иметь хоть какое-то пусть и самое пассивное касательство…

202
И это ж он был виновен как в подстрекательстве к бунту, да так ведь и в отсутствии здравых идей по его последующему посильному укрощению.
Без крови тут и вправду было ну никак не обойтись, но то была б иная кровь не чертовых же царских сановников.
И раз ее завсегдашнее всенепременное пролитие должно было совершиться не против давнишних эксплуататоров, а против забитого и бедного люда рабочих и крестьян...
Это, видишь ли, для российской интеллигенции было совершенно недопустимо, поскольку совесть их такого кровопролития стерпеть, ну никак не могла!
Конечно, расстрел мирной демонстрации пришедшей просить у царя хлеба – это нечто совсем, совсем иное…
Однако убийство царских министров - это что хоть в чем-то, да лучше?

А то, как же? Все ведь только ради народа и его благими чаяниями творится!

203
Вот как отзывается об этом генерал Краснов в его книге «От двуглавого орла к красному знамени».
«У Рузского миллион солдат под ружьем, и все еще и не нюхали революции. Даже если тысяч сорок походом двинуть на Петроград, так при одном известии весь революционный пыл погас бы и все эти герои революции побежали бы выдавать друг друга и каяться. Но, повторяю, игра заварена серьезная, и в ней принимают участие верхи, не без одобрения союзных посольств».

А эти самые союзники как уже было сказано выше, всего-то играли с Россией в двойную игру, однако куда ж им было до самого царского правительства, которое играло в игру тройную и не только с народом, но и с самою собой.
Слишком уж сложным царством интриг во все времена являлось любое правительство России….
Не верящим в это стоило ы прочитать весьма занимательные «Воспоминания Витте».

204
А между тем будь страна действительно руководима людьми прагматичными, всегда думающими своей головой и не склоняющих ее в жесте чрезвычайного почтения пред ничтожнейшим монархом, которому явно импонировала слава, ну а простым житейского умом он попросту не догадался обзавестись еще от рождения.

Без его самодурства Россия могла б мирно решить все вопросы с Японией, не доводя дело до Цусимского поражения.
Там сыграло свою роль отдаленность сражений, а также отстраненность петербургских кабинетных вояк от всякого реального представления об истинном состоянии дел.
На германском фронте все было совсем иначе…
Немцев била дрожь при одном только упоминании о возможном русском наступлении.

205
РОССИИ ЕЙ же ничего б не стоило еще в 1915 году подписать с Германией очень даже выгодный для нее сепаратный мир, а тем более – не было б ничего легче, чем осуществить это в последующем 1916.
Но то было б не по-благородному, и не по-товарищески, по отношению к Европе, чьим сердцем и умом всегда жила элитная прослойка тогдашнего российского общества.

А весь остальной честной народ и все его непомерные муки, она буквально ни во что ведь не ставила.
Именно вот от этого и взорвался общественный котел, в который весьма существенно добавил «пара» немецкий рейх, проигрывавший войну на два фронта, а потому значиться и позаимствовавший у японцев их план разрушения России изнутри.
Как известно, революция 1905 года была осуществлена на японские кровные - отмытые на Нью-Йоркской бирже.

206
Однако все эти простые житейские истины вовсе не существуют, для любителей своей правоты осуществляемой за счет попрания всякой исторической правды... им все нипочем для них существует только своя собственная история, и дабы оправдать действия своих кумиров, они всегда наведут тень на плетень в любом виде и форме.

И главное в их незыблемом сознании всегда ведь имеется тот самый великий ореол всенепременной святости над теми, у них кто свои... и это ж они всегда вот оправдают любые зверства, если они были осуществлены правильной стороной в той страшнее лютой смерти - гражданской войне.
Вот пример того как правда глаз колет, когда ей в нос тычут.
Достоевский «Бесы»
«- Но он черт знает что говорит, - возражал фон-Лембке. - Я не могу относиться толерантно, когда он при людях и в моем присутствии утверждает, что правительство нарочно опаивает народ водкой, чтоб его абрютировать и тем удержать от восстания. Представь мою роль, когда я принужден при всех это слушать.
- Знаете еще, что говорит Кармазинов: что, в сущности, наше учение есть отрицание чести, и что откровенным правом на бесчестье всего легче русского человека за собой увлечь можно. - Превосходные слова! Золотые слова! - вскричал Ставрогин; - прямо в точку попал! Право на бесчестье, - да это все к нам прибегут, ни одного там не останется»!

207
И похоже на то, что эти «золотые слова» были кем-то, затем уж услышаны и взяты так сказать на вооружение, поскольку во время смуты, каждая из сторон, словно нарочно старалась переманить в свой лагерь колеблющихся людей, самым что ни на есть отъявленным образом и, кстати, по тому же самому принципу.
А затем по прошествии довольно большого промежутка времени мнения полностью у нас разошлись ну впрямь «как по шву», словно как у болельщиков футбольных команд, кто у нас за кого болеет тот соответственно у него во всем и всегда был прямо святошей.

Если, мы за царя тогда он святой, если против, он узурпатор, погрязший в коррупции и крови. Чего-то среднего просто-таки не бывает.
А между тем буквально все участвовавшие в той гражданской бойне силы, в те жуткие года бесславного безвременья во всем ославились самыми дикими зверствами.
А основано это было на принятии на вооружение принципов бесчестия, которые Достоевский когда-то всего-то вознес к верху, а не в ком-то и впрямь лютого зверя всерьез разбудил.

208
Белые тоже внимательно читали Достоевского и, между прочим, весьма и весьма сосредоточенно, так что такие генералы как Шкуро вполне ж могли действовать более чем осознанно донельзя продуманно, развращая своих подчиненных, дабы, затем им служить всей верой и правдой, и только бесчестьем своим дорожить.
То есть, в то время как честные и благородные люди, защищали Россию грудью, от проклятого большевизма и его последствий, у них в тылу бесчинствовала банда озверелых мародеров.
И это они создавали у населения весьма определенное крайне удручающее впечатление, мол, вот она та самая Белая армия, состоящая из бандитствующего элемента, грабящего всех подряд.

209
А обиженный народ он не очень-то разбирает, кто есть кто, когда его грабят люди одетые в определенную форму, он делает из этого вполне соответствующие выводы.
Вот свидетельство генерала Краснова, на этот счет взятое из его книги «Всевеликое Войско Донское».
«В тылу лазареты с врачами, санитарным персоналом и сестрами. В тылу любовь и ревность. Раненые и больные часто бывают капризны и требовательны и на правах раненых и больных позволяют себе весьма многое, оскорбляющее тех здоровых, которые отдали себя на служение им.
Но настоящие раненые и больные не в счет, им это охотно прощают, но в лазаретах всегда бывает известный процент таких раненых, которые никогда ранены не были, таких больных, болезнь которых не найдет и не определит самый искусный врач. Эти "раненые" и "больные" приносят вино в лазареты, эти "раненые" и "больные" до глубокой ночи шатаются по городу, горланя песни, и управы на них нет нигде. Что может им сделать дежурная сестра, которая сама их безумно боится? Так было во всех армиях, так было и в Добровольческой армии. В Добровольческую армию вместе с идейными юношами шли шкурники, и эти шкурники прочно оседали в тылу и теперь наводнили Ростов и Новочеркасск».

210
Так мало того еще и вечные склоки заполонили высший генералитет белого движения, а все это только вот оттого, что мараться в липкой грязи честным людям было ну совсем не с руки.
Ну а поскольку этого никто из них не хотел в грязные лапы подлой белой контрразведки попали точно те же безграничные полномочия, что в те неимоверно тяжкие времена оказались в руках у товарищей из Чека.
Что те, что другие основной целью видели вовсе не спасение прошлого или насаждение неких новых порядков, а только вот искали свое личное теплое место в пороховом дыму всеобщей неразберихи...

И то, разумеется, что не было б лучше, чем от всех бед и напастей, вполне так надежно спрятаться за линией фронта, однако при этом быть на страже общественных интересов, выявляя до чего только скрытных врагов.

211
Однако эти люди-слепни не есть производное одночасья...
Исторические процессы фактически всегда имеют довольно глубокие корни...
И хотя в новейшее время все невероятно ускорилось, а все ж таки несмотря ни на что основным аспектом любых жизненных обстоятельств так и осталась их довольно длительная протяженность во времени, не всегда наблюдаемая простым невооруженным глазом.

Фактически вся передовая интеллигенция России была обласкана лучами европейского чудо-идеализма, ну а впитанное еще с материнским молоком уйдет из души вместе с гробовым венком.
А потому все мысли таких людей о своем народе были в точности теми же, что и у самодержца, они были его органическим продолжением, ну а большевики стали раковым образованием на теле империи.
Да все равно пусть даже будучи совершенно перерождена, уж свои-то основные свойства она сохранила в полной и подлинной целости.

212
Но можно ли было спасти культуру, разум, традиции выставив сущее невежество назад на затхлые помойки бытия, где оно имеет честь каждодневно обитать?
Ответ он, конечно же, положительный, да только не осуществимо, то было в стране, где долго нагнетался смрадный дух перемен и отвращения ко всему не абстрактному, а вполне конкретному деловому...

Словами от адских дел не защитишься, от них помогут только смелые и дерзкие ответные дела!
Но их нельзя было осуществить без крови, грязи и трижды проклятого личного во всем том участия...
..а вот потому по России матушке кубарем и прокатились, те, у кого была каменная душа, однажды согретая пламенем революционных идей, да так вот и сохраняющая его в себе словно бы в неком термосе.

213
Такие люди были живыми мертвецами, натянувшими на себя «черную кожаную рясу» светлого будущего только вот ради того чтоб одеть в белый саван всех без исключения живых людей, олицетворявших собой проклятое прошлое.
Они хотели вымостить их костьми дорогу к светлому завтра, но ямы, в которые сбрасывались трупы классовых врагов, вбирали в себя не только тела умерших, но и все надежды России, как великой страны на вполне достойное, ее лучшее будущее.
В них гибли не только те, кого тогда без суда и следствия расстреливали, но и люди расстреливающие знакомых, а иногда и родственников.

214
Комиссары, они ведь нарочно, старались укрепить в своих подчиненных душевную гниль, во всем следуя приказам из центра.
Однако вполне так возможно, что кому-то так уж покажется, что если бы революционное движение не оседлали подлые большевики, то из революции все-таки вышло бы чего-нибудь путное.
Но почему же, тогда так уж везде оно происходит, что где бы ни произошла революция, обязательно у кормила власти, оказываются сущие негодяи.
Оно может кому-то покажется странным, однако, является всенепременным незыблемым фактом!

215
Наверное, все-таки общество - это единый монолит и то единственное, что оно вообще способно сменить так вот на скорую руку... то будут одни внешние ярко выраженные убеждения, но не сможет оно из под палки поменять всю свою внутреннюю структуру.
Для того понадобятся сотни лет и очень даже много всевозможнейших добрейших увещеваний, чтоб и вправду все должные изменения вошли в плоть и кровь народа.
Насилием его можно только же от анархии в меру сил уберечь, но не заставишь его жить хоть как-то иначе, чем жили и небо коптили все его предки и прародители.

216
При большевиках Россия просто попала в другую кабалу и все!
Барин был новый, но порядки при нем остались теми же что и прежде, да только сразу так враз было отменено все то, что сумело отвоевать себе крестьянство лет этак за двести до этого.

Всю вольницу вмиг отменили, а кроме того над российской почвой поднялся в небо никогда ею ранее неизведанный средневековый «иберийский абсолютизм» только иной по идеологии - святой веры в марксизм.
Он быстро заразил многие недалекие умы, словно тиф своим призрачным светом грядущего немыслимого благоденствия.

217
«Температура общества» погрязшего в самых диких противоречиях, а также уставшего от войн и смуты, голода и нищеты всегда близка к той, при которой начинается горячечный бред.

И именно те, у кого он был в наивысшей степени проявлен, были людьми, давно этак позабывшими труд, войну, как и все связанные с этим физические лишения.
«Каждый по-своему зарабатывает свой хлеб» как-то сказал Милвертон в фильме «Король шантажа».
А так ведь оно и было с профессиональными революционерами, их хлебом стала революция, и то не иначе как оказалось для них самым достойнейшим занятием всадить по самую рукоятку нож в спину воюющей России.
А затем дабы так сразу не рухнуть в грязь лицом этим новым баринам-паразитам, вполне так вот вдруг понадобилось измазать скверной своего собственного зверского лицемерия физиономию всего прежнего, все еще не расстрелянного ими, и не подчищенного в диких чистках православного общества.
Оно было, с какой стороны на него ни глянь, куда их выше и порядочнее.
Фанатично глаголить о добре и делать самые малые дела его – это совсем не одно и то же.

218
Этой крайне низменной цели и послужили-то все те лозунги и воззвания о всемерной пользе и о благе всего остального человечества.
Во вполне закономерном и естественном сочетании с совершенно противоположной красной пропаганде реально существующей действительностью, они-то и воплотили в облике народа столь уж свойственное им самим грязное чувство собственничества, да вот и вполне так подлинного отсутствия всякого интереса к общественным делам, на какой-либо добровольной основе.

Моя хата с краю, в конце концов, стало самим принципом жизни простого советского человека.
А сама по себе демагогия как орудие языкастых бездельников до того хорошо пришлась ко двору, именно оттого, что российская интеллигенция столь массово обожала почесать языком о забор общественных трудностей и невзгод.
При этом она с точно той же степенью изощренности всегда избегала заглядывать за него, поскольку прекрасно, то осознает, до чего же там злобствует свирепая словно злой, дикий зверь нищета, во всех ее формах и проявлениях.
У них, видишь ли, от всего этого от души их европейский лоск явно так отслаивался.
А зачем же им такое вообще было хоть как-то потребно?

219
Да, между тем и российские писатели прошлых времен, пусть иногда по случаю, но обращали гневный взор на ужасы и тяготы общественной жизни, однако вовсе не призывали добиться несколько большей чистоты и порядочности посреди братии-бюрократии... из поколения в поколение при любой власти всегда коррумпированных российских чиновников.
Нет, им больше нравилось ругать российскую жизнь вообще, да еще, с каким только неподдельным пафосом, а вот на главные ее формирующие частности, во многом же именно создающие многоликую серость и тьму - обращать свое внимание вовсе ж они не хотели.
Им попросту очевидно нравилось выполнять широкий общественный заказ...
Нет, конечно, все это конечно можно обозвать пустой, нескончаемой болтовней...
Но вот пожалуйте, вполне очевидные факты.
Витте «Воспоминания»
«Не освобождение крестьян, создавшее великую Россию, привело к кризису 80-х годов. Кризис этот произошел от растления умов печатным словом, от дезорганизации школы, от либеральных общественных управлений и, наконец, от подрыва авторитета органов действия САМОДЕРЖАВНОЙ власти: ВА-ШИХ министров и чиновников, которое и до сего времени производится умышленно и неумышленно, неблагонамеренными и наиблагонамеренными людьми».

220
Нет, конечно, можно сказать, что все это форменное вранье...
Однако ж не просто так тому обществу более всего на свете импонировали идеи мессианства в народной среде и мессий, которые выведут его на свет Божий из тьмы рабства, в царство всеобщей для всех народов благодати.

Ну а без всякой меры взяться ясное дело откуда-то было...
Вот от тех самых великих мировых знаменитостей, а также и более мелких литературных дарований... у них-то все было до чего ж удивительно просто, а может быть даже и чересчур…
Им бы только нос повыше вздернуть и принюхаться к ветру, вот в ту самую сторону, в которую он подует туда ж им грешным и дорога.

221
Вот потому российские писатели и взывали либо к возврату к стародавним подлинным ценностям или же к полному и незамедлительному уничтожению совершенно неприемлемых для них, однако, веками сложившихся, в самой земле на Руси укоренившихся, столь уж прочно в ней пустивших корни… вполне вот традиционных социальных отношений.
Как будто вообще можно так сразу отделить зло от людей, что его совершают!
Вещь это столь же невозможна, как, к примеру, для трехгодичной яблони принести садовнику целое ведро урожая.

222
Все эти иллюзии, производное барского благодушия от сытой, умиротворенной и всегда всем удовлетворенной тошнотворно приторной обыденности...

Да только в жизни (того, что в литературе) никак уж нисколько не происходит…
И вот еще, к прекрасным мечтаниям о светлом и высоком всегда затем найдется, кому вовремя присосаться, дабы обратить чью-то наивную веру в неминуемое, ничем и никем отныне неопровержимое счастье, к коему всех и вся всенепременно затем уж отправят под самым усиленным конвоем.
И такое вот видение грядущего вечного блаженства не нашем веку оно началось!
Все разница в том, а где будет рай на земле или на небесах.

223
Инквизиторы они тоже верили, что являются наилучшими на всем белом свете поборниками христианской морали и неутомимыми борцами с вездесущим дьяволом.
Но убить всех внутренних врагов и научиться уму разуму - это вещи зачастую совершенно несопоставимые со всякой житейской мудростью бытия - правду ее отнюдь не суя наганом в лицо на самом-то деле доказывают.

Так что если б люди, пришедшие в октябре 1917 года к власти над Россией, и были чистейшей души и доброты фанатиками, а затем так и остались бы у самого кормила власти, то и это ничего б так и не переменило в ее сколь же горестной судьбе.

224
Уж слишком много зла поднакопилось в душах угнетаемого общества, и оно выплескивалось самыми ужасными проявлениями звериного насилия, и если кто эту волну и мог укротить так это единственно, что только он - новый кровавый тиран.
Он просто направил все зло по весьма определенному руслу, а вовсе не изменил всегда существовавший до него порядок вещей.

Фактически речь шла о том же прежнем «громоотводе», а не о чем-то действительно новом в суровой российской действительности.
Жить стало куда хуже, вот и понадобилось, намного же более чем было когда-либо прежде козлов отпущения за все те грехи всегда и во все времена одного и того же подлого чиновничьего люда, насаждающего кумовство в виде своей райской всегдашней благодати.

225
Ну а кроме того идеалистическое устройство общества поедом поедает своих граждан за малейшее отступничество от великих идолов навеки праведной жизни.
У них только облик и подобие во всем нынче стали теперь человеческие...
Их, обожествляя надо было б найти и того другого, кто будет у нас за врага рода людского...

Да, этак действительно надо ж было, в конце-то концов, свалить на кого-то всю беспомощность нежизнеспособной (в том числе и из-за ее автономности) экономической системы, как следует обуть и накормить своих граждан.
А между тем ее появлению на свет во всем поспособствовали те самые доброхоты, социал-тупицы, что совершенно не разбирали разницу между бумагой, что все стерпит и жизнью, которая по невежеству своему требует еще кое-чего акромя весьма красивых внешне словопрений.

226
И действительно находились же в свое время филантропически настроенные люди, что реально пытались как-то помочь городской бедноте.
Однако весьма немалая их часть при том до чего ж захламляла невежественное людское сознание, устраивая в голове голозадой босоты истинный кавардак...

Попросту пропитывая их мозг, идеями философского европейского абсолютизма, всего-то поменяв холопов и бояр в грядущей исторической перспективе.
Или же вообще нивелировав грозное всей своей статью государство до самого полного нуля, что для России было вовсе в диковинку, воспринималось единственное как то, что барина, мол, совсем уж не будет, а все мы тогда станем господами и равными.
Вещь более чем бредовую в том наимудрейшем отдельными представителями своими государстве, где не было горше хлеба, чем гнуть спину на кого-то другого, что, однако являлось вековой и нерушимой традицией еще со времен царя гороха.

227
А вот то, что действительно творилось в русской деревне интеллигенции взахлеб говорившей о российской природе, было ей вовсе же неизвестно, а по большому счету индифферентно.

Акромя разве что в неком глобальном смысле передела всей земли поровну промеж теми, кто ее своими собственными силами от века до века в поте лица обрабатывает.
Да, господа товарищи в своих ехидных какой могла быть улыбка кошки перед норкой мышки восторженных словопрениях всерьез наобещали, что так тому на самом-то деле и быть.

228
Однако им если чего и нужно было - так это только вот оторвать крестьянина от родной ему земли и старых корней, дабы привести не такую уж и отсталую, а просто–таки аграрную страну в некое, куда большее сходство с теорией Маркса.
Хотя потом уже массовый исход крестьян из гиблых деревень в город привел на деле к тому, что без всяких прикрас вполне так могла возникнуть та бедовая ситуация, когда работать на земле стало бы попросту некому.

Вот поэтому крестьян и превратили в крепостных до той самой степени, что они без особого разрешения (со стороны товарищей) не только в город, а иногда и в соседнюю деревню и носа высунуть бы не посмели.
Хорошо еще, что не вспомнили и о барском праве на первую брачную ночь с холопской невестой.
Все-таки у власти был не Берия, а Сталин!

229
Автор, он попросту не может-таки не признать за кавказским бандитом Сталиным некоторой довольно серьезной порядочности.
А вот окажись у власти другой человек и малолетних детей врагов народа тоже б тогда расстреливали или по-тихому топили бы в речках на закрытых объектах НКВД.
Хотя по слухам с 12 летнего возраста уже расстреливали, но может, то одни только слухи, коими всегда земля полнится.

Ведь вот же в чем проблема общества, в котором темные страсти сочетаются с красивыми мечтами о чем-то пока еще крайне несбыточном.
Степень его падения зависит только же от одних задушевных качеств верховного правителя (читай деспота), а не от ума, чести и совести нации, что просто не хочет видеть этот мир поверх радостных о нем мечтаний.

230
Да, именно страх выйти за рамки своих обычных прекраснодушных взглядов на жизнь, и помешал российским интеллигентам увидеть все несоответствие их аграрной страны бумажной теории изначально созданной для совершенно иной модели государственного устройства.

Хорошо развитое индустриальное общество – это ж именно то, ради чего великий Карл Маркс, столь старательно высасывал из своего указательного пальца свою идею о всеобщем будущем коммунистическом рае.

231
Однако какое-либо соответствие всех этих планов марксисткой диалектике было не более чем одним только попутным ветром, надувающим паруса галеры гремящего цепями принуждения сталинского коммунизма.
Причем он словно стрелка компаса всегда был нацелен только на север...
Вот и озаботились большевистской хищной стаи товарищи беспримерным освоением человеческими костями бескрайних приполярных и заполярных просторов.

А в те времена и родной край стал вдруг совершенно чужим и бесхозным, потому что все вокруг стало свое по одним только величавым лозунгам, и это одна коммунистическая партия вполне же могла этак искренне, а также с глубоким чувством самоудовлетворения промолвить – «все вокруг теперь наше».

232
А кроме того люди, оторванные от всех своих исконных занятий и родной земли уж очень быстро они потеряют весь свой сельский человеческий облик, а приобретают черты явных городских люмпенов.
Кому же от этого жить-то стало хоть сколько-нибудь и вправду лучше?
А между тем решать все проблемы разом, не думая о последствиях своих действий, свойство не разума, а сердца, а оно частенько бывает глупее некуда.
Вот мелкие большевики и купились на лживый зов посулов грядущего райского блаженства, как будто и вправду можно построить новое более просвещенное общество на хорошо обглоданных костях старого.

233
Беспочвенные идеи, основанные на одной ограниченной до тупости вере в некое светлое завтра, опаснее любого оружия, поскольку вносят в рамки триумфа победы над поверженным врагом никогда ранее не встречавшиеся элементы логических построений...
Причем война из-за них приобретает культовый, преимущественно религиозный характер...

Это не фантазия - агностическое восприятие действительности делает человека заместителем Бога в ратном деле сотворения вселенной.
А кроме того он загорается неистовым желанием найти причины для всего на свете несправедливого и неправедного...
Поиски эти могли увенчаться большим успехом, и тогда не было б ни света и ни тьмы, а повсюду воцарилась бы серость всеобщего бесправного равноправия.

234
Этому не дано было случиться, однако при своей агонии СССР был уже не менее стар, чем его кремлевские заправилы.
Главной причиной его преклонного возраста стало то, что наличие больших духовных сил, мужества и долготерпения оказалось чем-то весьма отрицательным, как в смысле продолжительности существования общественного зла, да так и в его вящей заразительности для многих других народов.
Вот тому конкретный пример из «Молоха» Куприна.
«Сегодня очень интересный хирургический случай был. Ей-богу, и смешно и трогательно. Представьте себе, приходит на утренний осмотр парень, из масальских каменщиков. Эти масальские ребята, какого ни возьми, все, как на подбор, богатыри, "Что тебе?" - спрашиваю. "Да вот, господин дохтур, резал я хлеб для артели, так палец маненечко попортил, руду никак не уймешь". Осмотрел я его руку: так себе царапинка, пустяки, но нагноилась немного; я приказал фельдшеру положить пластырь. Только вижу, парень мой не уходит. "Ну, чего тебе еще надо? Заклеили тебе руку, и ступай". - "Это верно, говорит, заклеили, дай бог тебе здоровья, а только вот што, этто башка у меня трешшыть, так думаю, заодно и напротив башки чего-нибудь дашь". "Что же у тебя с башкой? Треснул кто-нибудь, верно?" Парень так и обрадовался, загоготал. "Есть, говорит, тот грех. Ономнясь, на Спаса (это, значит, дня три тому назад), загуляли мы артелью да вина выпили ведра полтора, ну, ребята и зачали баловать промеж себя... Ну, и я тоже. А опосля... в драке-то нешто разберешься?.. как он меня зубилом саданул по балде... починил, стало быть... Сначала-то оно ничего было, не больно, а вот теперь трешшыть башка-то". Стал я осматривать "балду", и что же вы думаете? - прямо в ужас пришел! Череп проломлен насквозь, дыра с пятак медный будет величиною, и обломки кости в мозг врезались... Теперь лежит в больнице без сознания. Изумительный, я вам скажу, народец: младенцы и герои в одно и то же время. Ей-богу, я не шутя думаю, что только русский терпеливый мужик и вынесет такую починку балды. Другой, не сходя с места, испустил бы дух. И потом, какое наивное незлобие: "В драке нешто разберешь?" Черт знает что такое»!

235
Именно бесхитростная изобретательность, лютое незлобие, простодушная, доверчивость при полном отсутствии всякой предприимчивости, сколь хорошо подмеченные Куприным, а также и Чеховым в его рассказе «На чужбине» и могли обратить его в орудие насаждения вселенского рабства всех на свете других народов.
Чехов «НА ЧУЖБИНЕ»
«- Нет, не может быть, а верно! Нечего морщиться, правду говорю! Русский ум - изобретательный ум! Только, конечно, ходу ему не дают, да и хвастать он не умеет... Изобретёт что-нибудь и поломает или же детишкам отдаст поиграть, а ваш француз изобретёт какую-нибудь чепуху и на весь свет кричит».

А между тем бесхитростность и легковерность всегда и во все времена становились добычей ловкости и нахальства, только вот иногда - это может стать не столько личной, сколько всеобщей, а то и вселенской бедой…
Вопрос он, однако, еще и в том, а на сколь еще значительной территории воцарится весь этот истинный мрак.
Раньше - это никак не могло быть таким уж скверным явлением, каковым оно стало сейчас, поскольку тогдашнее развитие идеологии, а точнее сказать крушение старых идеалов не сочеталось со столь стремительным развитием технического прогресса.

236
У человека в руках на наш сегодняшний день такое гигантское количество сил вдруг оказалось, а вот ума от этого ничуточки не прибавилось.
Один индивидуум может запросто оступиться и погибнуть, как и нарваться в пьяной драке на чей-то длинный нож.

В принципе, из-за таких вот кем-то вроде бы и вовсе-то необдуманных устремлений его души к добру или же к мелкому злу, кто-то действительно может очень уж сильно поплатиться, но, однако то не беда для всего остального развитого человечества.

237
А все-таки широкими общественными настроениями должен управлять разум или же такое общество, а то и все люди в целом попросту раз и навсегда перестанут где-либо существовать.
Одним из таких роковых факторов может послужить, к примеру; придумывание красивых на бумаге идей равенства, свободы и братства основанного на одних только «суровых книжных реалиях».
Вполне так возможно допустить, что речь тут идет о чем-то вполне прогнозируемом и более чем возможном, однако, только вот в самом отдаленном от нас будущем.

Дай только Бог, чтоб все это еще себя как-нибудь действительно проявило и до самого конца себя оправдало в истинном свете вполне так насущной реальности, а не в чьих-то идейно-радужных снах.
Однако ж не само по себе - это когда-нибудь еще и впрямь-то действительно произойдет, а исключительно после тяжких и совсем не сизифовых трудов высокого множества интеллектуалов, принадлежащих к самым разным поколениям.

238
А к тому же еще и само по себе развитие цивилизации безо всяких на то понуканий и кнута уж когда-нибудь так обязательно обяжет людей прийти именно к таким общественным и социальным стандартам.
Ведь как же собственно иначе, они смогут выжить в мире, в котором у каждого человека занимающего самую ничтожную должность в управлении государством окажутся возможности и мощности совершенно несопоставимые ни с чем из того, что мы имеем сегодня.

Однако это наше «светлое будущее» - это всегда одни аккуратно слепленные куски нашего прежнего бытия либо уже окаменевшего от долгих веков или всего навсего успевшего хоть как-то полноценно затвердеть спустя прожитые нами десятилетия.

239
Так что если в прошлом убийства, смерть и кровь, то ничего другого и в грядущем ожидать ну никак уж его на деле не следует.
А вот коли в ушедшем от нас времени, было созидание, труд, разумные требования по улучшению и облегчению его условий, то вот тогда последующим поколениям и станет жить куда светлее, чем жилось их предкам в те снизошедшие в извечную черную бездну века рабства и крепостничества.

Но кому-то явно, куда на деле легче вглядываться в бесконечную пропасть, давно уже прошедших, канувших в лету эпох, рассуждая примерно следующим образом, «раз жизнь - это непримиримая борьба за существование, то искусственно возникшая надстройка эксплуататоров, паразитирующих на нашем всеобщем труде должна быть единственное что, попросту уничтожена и никаких гвоздей».

240
Однако подобное даже будучи кое-как осуществлено в Советской России ни в чем так и не переменило принципов чьего-либо обыденного существования.
Аристократа можно заменить только бюрократом, а он будет, куда похуже осанистого аристократа.
«- Ничего в следующий раз добьемся, чтоб никого совсем не было» - скажет автору этих строк безнадежный оптимист утопист.
Однако так уж распределяются роли в цивилизованном обществе, и в этом вопросе по-настоящему ничего нам не переменить.
Кто-то же должен быть занят повседневным физическим трудом, ну а кто-то попросту обязан им руководить или же всем «вкалывать» без всяких директив и планов?

Должен же кто-нибудь давать прямые указания к определенным действиям, а иначе не будет слаженно-работающего общественного механизма.
Причем для того чтоб каждый делал свою работу на отлично все должны получать за это должное материальное поощрение.

241
И уж тому, кто находится на самом верху и за все на свете отвечает в обязательном на то порядке, надлежит иметь с этого максимальную прибыль и вполне соответствующие удобства.
Причем законные, освещенные веками древних традиций, поскольку временщики стараются только захапать пока хватит сил и сменщики власть из рук не вырвут.

И надо бы то заметить, что чье-то большое жалование при наличии общей прибыли, а не всеобщих всевозможных убытков есть неотъемлемая часть всякого здорового общественного механизма, в котором лучшим смазочным материалом послужит одна только личная выгода, а не великий энтузиазм во имя великого НИЧЕГО.
ОЙ, ПРЕВЕЛИКО ИЗВИНЯЕМСЯ ГРЯДУЩИХ БЛАГ ВОЖДЕЛЕННОГО КОММУНИЗМА.

242
А тот, кто в нем родимом буквально души не чает, вовсе того не ведает, что если б не родимые СЛАВЕ КПСС нефтедоллары, вся жизнь в СССР во всем бы напоминала ту что до чего широкой рекой так ведь текла и текла на нарах.
В сталинские времена не был еще толком налажен экспорт черного золота, а потому некоторую часть населения надо было заставить за баланду лес валить, дабы обеспечить всем необходимым остающихся на свободе...
Иначе и быть не могло, поскольку всеми делами в министерствах заправляли пролетарии с партбилетами ни в чем акромя политической грамотности ни черта же не смыслящие.
Кроме того их кормушка никак не была связана с успехами страны...

А любой начальник (в правильном, управляемом разумом государстве) должен быть заинтересован в общей прибыли, а иначе он попросту будет бездельничать и, «ловя мух на своем рабочем столе, наплодит точно таких же пауков» на всех уровнях власти.

243
У богатого должны быть в наличии его (честно или нечестно) нажитые миллионы, для того чтоб бедному было, что есть и чем укрыться.
А Лев Толстой - это начисто (лицемерно) отрицает он, наверное, никогда не видел, как ведет себя человек, на которого ни с того ни сего вдруг свалились шальные деньжищи!
Причем Чехов тоже вторит ему и это с его стороны попросту элементарное невежество!
Вот пример из его изобилующей лживой патетикой логики.
Чехов «Жена»
«Мой Васька всю свою жизнь был у меня работником; у него не уродило, он голоден и болен. Если я даю ему теперь по 15 коп. в день, то этим я хочу вернуть его в прежнее положение работника, то есть охраняю прежде всего свои интересы, а между тем эти 15 коп. я почему-то называю помощью, пособием, добрым делом. Теперь будем говорить так. По самому скромному расчету, считая по 7 коп. на душу и по 5 душ в семье, чтобы прокормить 1 000 семейств, нужно 350 руб. в день. Этой цифрой определяются наши деловые обязательные отношения к 1000 семейств. А между тем мы даем не 350 в день, а только 10 и говорим, что это пособие, помощь, что за это ваша супруга и все мы исключительно прекрасные люди, и да здравствует гуманность».

244
А ведь сущая мелочность сына лавочника буквально сквозит из этих противных всякому житейскому разуму слов!
И это так вовсе не оттого, что в них нет никакого истинного здравого смысла, но также ведь потому, что воистину разумная благотворительность измеряется не деньгами, а повышением уровня образования, обучением новым ремеслам.

В то время как деньгами одарив ближнего его ж еще и унижаешь, если конечно он человек достойный, а кроме того он и распорядиться-то ими с толком вовсе же не сумеет. И кстати по достоинству он их совсем не оценит, так как своим потом и кровью он их никак не полил.

[maugli1972]

245
Но все эти лаконичные выводы, конечно же, меркнут перед главным, а главное заключается в том, что нельзя жить по-старому, и нужна ведь некая новая форма жизни, где далее уже не будет идиллии мирно жующих свой скудный хлеб пролетариев и тех, кто их беспричинно заставляет обеспечивать себе сладкую жизнь.

Нет это мы раз и навсегда сокрушим, не оставим камня на камня от системного угнетения трудового народа!
Да только не выйдет очистить поле от сорняков при помощи пожара, они то, как раз его более всего и переживут, потому что по природе своей они неприхотливы, а вот все истинно культурное, когда от искры возгорится пламя ему-то, как раз вот и несдобровать.

246
Может, кто-то супротив того вскользь так (оступившись на народной кровушке) вполне же возразит, что, мол, это одни пустые слова, однако раз уж положено ему в дикой природе... есть в ней извечная борьба за существование, значит, так тому быть и в нормальном человеческом обществе.

А ведь процессы, происходящие в мире просто живых существ совершенно несопоставимы к нам разумным существам, желающим быть выше грызни в обезьяньей стае (тех же павианов) за лучшее место с самыми вкусными плодами.
Да вот, однако, посреди восседающих на лаврах в современной научной среде, как раз не так чтобы мало тех расторопных и деятельных администраторов, что весьма здорово напоминают собой этих самых ужасно драчливых приматов...

247
Вполне так возможно, что именно это их «высоконравственное поведение», которое, кстати, вовсе не является пороком, свойственным всему обществу в целом и выражает всю духовную возвышенность российских интеллигентов над всеми прочими жителями России?
Хотя впрочем, все то же касается и всех прочих, интеллигенций всех иных стран этого эгоистичного и сколь уж еще разобщенного мира.

В случае чего все претензии к режиссеру Рязанову, он до того как перестроился на узкий кремлевский стандарт, писал свои прекрасные картины маслом реальной действительности о своем, так сказать, темном царстве государстве.
Причем с различными нюансами и национальным колоритом интеллигенция фактически везде одна и та же.
И может правда и выглядела местами чересчур уж гротескно и до крайности комично, а все-таки, бурные сцены «Гаража» истина до последнего слова и жеста, а фильм основан на реальной истории, произошедшей на Мосфильме, разве что там никто людей на замок не запирал.

248
Может, кто, конечно, подумает, что России, чтоб действительно остепениться нужно, натянуть на себя европейский фрак и галстучек потуже вот затянуть?
Да только Западную Европу в Россию буквально никак ее на деле не перекатишь и она там впрямь ведь нужна, словно дойной корове - ковбойское седло.

То, что оттуда (житейское) появляется и всерьез приживается по большому счету подходит именно тем, у кого в карманах водятся большие деньжищи или же толстая задница, сидит в удобном высокопоставленном кресле.

249
Однако ж именно эти люди в какой-то довольно значительной степени являются вполне так полноправными законодателями мод, а также всех прочих общественных стандартов.
И часто именно им решать чему быть, а чему ввек не бывать, и как это людям жить, а уж в особенности в той стране, где все еще имеется лишь один твердый закон - волосатая лапа вездесущей коррупции.
Добиться хоть чего-то каким-либо иным способом можно только вот исключительно долгим выклянчиванием или ловким выкручиванием канцелярских конечностей бюрократической системы.

250
Да, правда, российское государство всегда было апатично настроено к нуждам своих простых граждан.
А потому и надо было значит, революцию устроить, чтобы уж навечно, сменить одних хозяев жизни на других, куда там получше, чем были те прежние, поскольку нынешние только о всеобщем благе так и пекутся.
На словах да, а вот дела их… такое и самый лютый барин никогда б не устроил...

Все ужасы крепостничества бледнеют мертвенной бледностью пред злокозненностью советского периода российской истории...
Никаких воистину положительных перемен в связи с возведением на костер проклятого самодержавия вовсе же их не случилось.
Уже оттого, только что одни ненасильственные, а всецело конструктивные перемены в самой сути власти, как и приучение бывших рабов к осознанию собственной значимости и могут же они на самом-то деле переменить к чему-то лучшему грядущее Российской империи.

251
Однако ж коммунистам, как и всем прочим фанатикам всеобщего благоденствия за счет устранения кого-то (с их личной точки зрения) лишнего, не иначе как всеми силами мешающего всеобщему счастью, все время мерещится тень дикой природы под их знамо кроватью...
На оной они, значит, изволят себе почивать и видеть сны о своем новом куда более совершенном мире блистательного бесклассового общества.
А ведь все это только-то от неверного восприятия невинной крови, без всякого греха, в еще неприрученной и мало еще укрощенной человеком природе.

252
И это весьма простая истина, уж коли, конечно, постараться избежать демагогии и учитывать лишь тот вполне единственный факт отсутствия у любых биологических видов явно проявленной внутривидовой борьбы.
Трутни они не в счет! Это скорее пчелиная эмансипация.

То есть сама оглядка на природу была чисто эфемерным, символическим явлением, возникшим так сказать, для отвода глаз.
Оно послужило одним оправданием всего того, что существует исключительно в одном человеческом обществе, а называется оно манипулирование людьми, во имя чьих-то личных, корыстных интересов, выдаваемых вождями толпы за интересы нации или тем более всего человечества в целом.

253
В принципе, люди очень много промеж собой повоевали и прежде всего за место под солнцем еще в ту давнюю эпоху, когда у них и в помине не было никакой развитой системы государственности.
Причем сама по себе марксистско-ленинская идеология как раз во всем и подразумевала стремление возродить, старую племенную разобщенность на новой идеологической основе.
А истинная честность в осознании всех новомодных путей развития общества всегда вела к одному столь неутешительному выводу, что всякое новое требуется вводить как лекарство больному не враз весь многомесячный курс, а постепенно, а главное еще внимательно при этом, следя, а как же именно, тело пациент будет затем на него реагировать.

254
Загаженное коррупцией, завшивленное казнокрадством и взяточничеством общество никогда и некому не удастся в одно блистательное и счастливое мгновение так вот и враз излечить от всех его застарелых болячек – одним лихим и размашистым росчерком пера!
Процесс его оздоровления будет очень долог и тяжел, а уж в особенности в случае крайней запущенности всех его многовековых социальных недугов.
Причем думать, что вся беда (как оно оказывается) в одних-то бациллах, отравляющих общественный организм, а значит и лечить его надо вполне тому соответственно кровопусканием и лозунгами – это ж не более чем при тяжелой форме цинги, прописывать почти неподвижному пациенту яркий солнечный свет.

Бациллой действительно отравившей германское общество, и по полному на то праву может считаться один лишь фашизм с его нововведениями при том же самом прежнем каркасе извечно бушующего захватническими эмоциями империализма.

255
А старый мир как он есть никак не мог считаться инфицированным неким вирусом дикого зла.
Он ведь был естественным следствием пошагового развития современной цивилизации.
Идя медленно в гору, Россия безо всяких настойчивых понуканий, постепенно б пришла к нормальному цивилизованному существованию.
Вот только как тяжело было жить на Руси людям буквально одухотворенным пламенем радужных, сладко пахнущих озоном идей.

Их хищнически влекло… они так, и горели жаждой борьбы с самим хребтом закостенелости векового царского произвола.
Они рвались вперед за свободу против засилья средневековой мглы, неся глубоко в сердце своем весь свет яркого пламени некогда сжигавшего еретиков на кострах испанской инквизиции.

256
Может сравнения, напрямую затрагивающие столь разные исторические эпохи и не вполне правомочны, однако никакие созидательные процессы, и вправду разрушающие истинные оковы рабства никак и никогда не смогут быть обращены сразу против целых сословий.

Тем более что те оказались абсолютно излишними единственное, что в государстве по-новому сформулированного рабовладельческого строя и именно в связи с этим большевики и настаивали на полнейшем уничтожении старого быта вместе со всеми его исконными обывателями, а также и знатью не упавшей пред ними на колени.
Что ж затем из всего это вышло отлично передает фраза девчонки из фильма «Чучело» она самым наилучшим образом отображает всю вдоволь имевшуюся советскую действительность.
«Мы детки из клетки нас за деньги можно в зоопарке выставлять».

257
А возглавляли создание этих клеток, те самые нелюди, всенепременно желавшее буквально все переделить, и то были совсем уж не те, что из Шариковых.
Поскольку у тех, для таких дел извилина просто не доросла.

Ну а если заговорить о демонах вампирах, высасывающих кровь из трудового народа, то, по весьма глубокому убеждению автора, как раз вот большевики ими-то и оказались так сразу вслед за своим абсолютно неправым их воцарением над матушкой Россией.

258
А поспособствовали тому, как раз таки те самые нерешительность и гуманизм, проявленные царским режимом по отношению к революционерам, уж он-то завсегда их выказывал…
Толстовское непротивление злу, обратилось в вечное успокоительное, так уж и слабой думающим местом, суеверной и барствующей цитадели...
Ничто не могло покоробить и погасить вечный и неиссякаемый оптимизм царя Николая Второго.

Многие из царской семьи были душевно слабы, претенциозны, плаксивы, отходчивы, а главное, что и сентиментальны не в меру…
Ведь даже и тот формальный освободитель Руси и тот туда же…
Вот что пишет об Александре Втором писатель Алданов в его романе «Истоки».
«Иногда на его утверждение представлялись приговоры судов, - он то утверждал их, то не утверждал и чувствовал, что запутывается все больше. Когда он смягчал приговоры, казавшиеся ему слишком жестокими, против этого почтительно возражало Третье отделение. Он знал цену людям Третьего отделения, но они охраняли его и княжну. Царь склонялся то к либеральным, то к реакционным мерам, то шел на уступки, то брал их назад и совершенно не знал, что ему делать».

259
И кстати именно нерешительность и апатия, по всей видимости, и привели царя Александра Второго к его трагической гибели, ведь он нисколько не поторопился уехать с места самого последнего на него покушения.
Вот что на этот счет есть в тех же «Истоках»
«Им вдруг овладела апатия, которую в пору его детства Жуковский считал главным его недостатком».

Скорее всего, речь шла не об одной лишь апатии, но и о полнейшем безразличии ко всему дальнейшему, поскольку русские цари видели в своем народе единое целое, а потому даже наиболее праведный из их числа вполне мог посчитать происки отдельных экстремистов за его волю, целенаправленно отводящую в сторону все воистину добрые царские устремления и нововведения.
На самом же деле речь шла только о кучке смутьянов, которых надо б всех до единого перевешать ради торжества общественного спокойствия.
Причем не фанатиков слепых исполнителей чужой воли... ведь даже бомбистов можно было бы иногда щадить, а вот их политических вдохновителей надо было отстреливать как бешеных собак, а в том числе и заграницей, и не было б тогда никакой белой эмиграции.

260
А то в результате всех трудов праведных произошло ужасное озлобление мирной и весьма доброй друг к другу нации.
То есть издревле кровавые свары внутри нее действительно имели свое время и место, да, кстати, не так чтоб уж были редки, но между тем никогда не было ранее столь бесчеловечного упивающегося своей жестокостью братоубийства подобного, тому, что приключилось в гражданскую войну.

Поскольку в прежнее века любая лютость имела свое естественное направление, а тут все ополчились против всех...
А ведь и те, кто боролись с «красной нечестью» во времена гражданской войны сами-то были вовсе не менее жестоки…
Историк Радзинский в своей книге «Господи... спаси и усмири Россию. Николай II жизнь и смерть» пишет так.
«Обе стороны в гражданской войне с успехом учились жестокости друг у друга, и подвалы белой контрразведки состязались с подвалами ЧК».

261
Тут уж автор не совсем согласен с вышеизложенным тезисом, все-таки речь шла ни о нацистах, с которыми большевики (в короткий период дружбы) самым прямым образом делились опытом по добыванию показаний и по физическому истреблению своих врагов.
Скорее, уж тут имело место вырывающая из груди живое сердце, медленно нарастающая и кипящая лавой неистовой ненависти брутальность, поскольку гражданская война очень уж затянулась и полностью истощила силы народа к его многовековому долготерпению.
Он просто чересчур устал от своей прежней лютости, а потому, наверное, решил вытеснить ее лютостью новой, светлой, идейной...
А все, потому что собака ненавидит палку, а вовсе не своего хозяина в тот момент, когда уж ею ее бьют.

262
А человек ненавидит не только палку и хозяина, но и всякого, кто попадется ему на пути после того как его сильно обидели и является в этом вопросе неприрученным, диким зверем.
А люди образованные, гуманные и, кстати, очень хорошо воспитанные смотрят на это и попросту разводят руками...
Писатель Алексеев в своем романе «Крамола» выражает это так:
«В любой войне есть пределы, через которые не может переступить человек. Андрей слышал о том, что японские самураи едят горячую печень убитого врага, индейцы снимают скальпы, азиаты бросают трупы шакалам... Но русский человек, Андрей был уверен, никогда не имел таких страшных обычаев и не зверствовал над своим неприятелем. Откуда же сейчас такое злодейство в людях? Какую черную силу пробудила в них гражданская война?!»

А все от идей, это они творят с людьми всякие жуткие вещи, а взяты они были естественно, что из «мудрых книг», поскольку всякое добро и свет можно интерпретировать совершенно по-разному.
Можно его и в дикое зло на радость Люциферу вполне так обратить, раз безо всякого конкретного переложения на вездесущую практическую действительность очень уж немногого она на деле-то стоит.

263
Тогда, когда красивая идея придаст бывшему холопу старого аристократизма, она же ни в чем так собственно не лишит его прежних, навсегда устоявшихся черт.
Именно поэтому человек вооруженный светлой мыслью и становится он, куда большим зверем, чем был тот, у кого ее нет, а главное, что никогда и не было.
Вот пример из великой книги Джека Лондона «Звездный Скиталец».
«Я смотрел на всех этих тварей как на противную сорную траву, которую мне нужно убрать со своей дороги, стереть с лица земли. Как лев ярится на сеть, в которую он попался, так я разъярился на этих субъектов».

264
Вот именно такой ненавистью к ближнему и заражает (награждает) человека идеология быстрого общественного переустройства.
А те, кто этому противостоят, переполнены ненавистью, чуть ли не большей чем все эти разрушители всего столь им привычного, как и давно уже опостылевшего...

Люди при таких делах, совершенно начисто забывают о столь вроде привычной, им с виду морали, поскольку у них возникает ее субтильное и жалкое подобие, что окрашивает всю человеческую данность и обыденность в черно-белые тона, столь уж естественно свойственные всякому на свете животному.
Вот тому конкретный пример из книги Савинкова «То, чего не было»
«Болотов тоже стрелял. Он выбрал себе усатого рыжего вахмистра, первого в первом ряду, и стал целиться долго и тщательно, стараясь точно рассчитать расстояние и попасть непременно в цель. Он не думал о том, что целится в человека. В эту минуту вахмистр был для него не человек и даже не враг, а тот неодушевленный предмет, та мишень, в которую он обязан стрелять и в которую промахнуться нельзя».

265
А ведь те, кто были с противоположной стороны, тоже людей пред собой уж не видели, а одну серую массу, которую им надо было раздавить, что твою мерзкую гадину.
И вот в связи со всем вышеизложенным, ничего тут уже не попишешь, вот удался бы антикоммунистический мятеж в начале 20 годов…
Однако нормального государственного устройства все равно бы не вышло.
И не столько даже потому, что всех коммунистов почти до единого б вырезали, а среди них немало было вполне достойных людей, только-то запутавшихся в сетях сплошь лживых большевистских посулов.

Но ведь и неспособно тоталитарное общество хоть сколько-нибудь серьезно изменить всю свою структуру поскольку у него для того должны были выработаться свои корни, а не какие-то чужие, не свои, иностранные.
А они имелись, но были уничтожены и затоптаны на корню, так что белогвардейская власть по всей Руси была б тоже совсем не сахар, хотя право не хрен вместо горькой редьки.

266
Однако б тогда Россия вполне так могла стать вотчиной всевозможных иностранных наймитов, вроде мистера Колчака, и за ту несвободу ей пришлось бы еще очень даже дорого, затем расплачиваться.

Все дело в том, что европейские союзники белых всегда являлись страстными сторонниками своих собственных шкурных интересов и других побудительных факторов не признавали вообще.
Вся их помощь и заискивание, как и заигрывание с обеими сторонами не имело ни малейшего отношения к какой-либо истинной морали…

267
Политика лжи и фальши по отношению к российскому государству уже имела на тот момент стародавнюю, многовековую историю.
Люди, властвовавшие тогда над миром, всегда стремились к одному разобщению внутри российской державы, ее раздроблению и постепенному ее поглощению не иначе как «братскому разделу» подобно Польше.
Да только нашла же коса на камень…
Но то конечно вряд ли, что к великой радости, поскольку вместо внешней кабалы возникла внутренняя, пожалуй, что ещё куда худшая…

268
Но ровным счетом не было альтернативы какой-либо зависимости, поскольку дело белым пришлось иметь с бесстрастными словно статуи, алчными, сразу же искренне забывающими всякие уже на деле оказанные им благодеяния...

Конечно, совершенно незачем их всех огульно обливать помоями, но таковой была вся вполне так устоявшаяся система тогдашней западной дипломатии...
Россия была бельмом на глазу, а также странным средневековым придатком к остальной продвинутой в смысле ее внешней цивилизованности центральной Европе.
Все это не просто праздные слова вот им вполне наглядное подтверждение.
Рыбас «Сталин серия ЖЗЛ»
«Но дело не во Врангеле, а в том, что генерал не был самостоятелен в своих решениях. Он был вынужден прежде всего отстаивать интересы Франции, которая выстраивала свою стратегию на Востоке. Чтобы получить поддержку Франции, Врангель подписал договор, по которому обязался признать дореволюционные российские долги, предоставлял французам в управление железные дороги в Европейской России, взимание таможенных и портовых сборов во всех портах Черного и Азовского морей, получение всех излишков хлеба на Украине и Кубани, три четверти нефти и бензина и четверть добычи донецкого угля.
Подписав колониальный по сути договор, Врангель фактически подвел итог нерасчетливой политике Российской империи, начавшейся с Русско-японской войны, вступления в Антанту, огромных долгов французским банкам. Это и была тогдашняя трагическая панорама — с одной стороны, мировые революционеры, с другой — западные наемники, а патриотам не оставалось места».

269
А все-таки не при советах как-нибудь да умерили бы французам их крайне нездоровый аппетит, а кроме того сама по себе экономика пошла бы в гору…
А так из-за абсолютно нежизнеспособного экономического устройства страна должна была нищать еще больше, дабы только вот обеспечить свое же будущее закабаление мертворожденными идеями нивелирующего единоличный житейский разум - опсовевшего до умалишенности…

Марксизм это не учение, а прежде всего великое мучение…
Причем в своем российском воплощении в жизнь он послужил, в общем-то, торжеству капитализма в его самом наихудшем империалистическом облике…
Вот тому явное доказательство
Рыбас «Сталин серия ЖЗЛ»
«Но в наступающем 1930 году западные рынки вообще стали превращаться в узкие щели. А требовалось срочно выплатить американской фирме «Катерпиллер» 3,5 миллиона долларов за оборудование для Челябинского и Харьковского тракторных, для Ростовского и Саратовского комбайновых заводов. Всего же в течение пяти лет СССР должен был выплатить американским фирмам 1,75 миллиарда золотых рублей (350 миллионов долларов) плюс семь процентов годовых за кредит».

270
И вот именно Советская власть ж она расшвыривала направо и налево все богатства своей родины да ведь еще похуже, чем это сделали бы любые иностранные завоеватели.
А те, кому такой строй был весьма выгоден, совершенно беспородно на нем наживались…
Нет вполне так возможно, что при прямой вассальной зависимости они нажились бы еще больше, только не выгребали бы они из личных крестьянских закромов все до самой последнего зернышка.
Это ж только вожди, прикрывшись маской светлой идеологии, могли последнюю краюху хлеба у своего народа как есть отнять, только бы им еще разжечь общемировой пожар.

Белые они были гораздо честней и благороднее, но у них не было никакой твердой идеи государственности, а одно лишь поблекшее знамя и навеки попранная честь былой империи хорошо знакомой всем своим прежним гнетом большей части населения страны, а потому и поддержки им настоящей совсем не было.

271
Кто ж тогда мог про то знать, что новая власть, куда лютее прежней затем окажется.
А кроме того отчасти именно бесчеловечная жестокость белых и стала причиной их поражения в гражданской войне.
Они ее разве культивировали? Нет, просто их войско тоже было без царя в голове, как и во главе, а между тем по-иному, жить - было совсем не приучено.
А главное власть кнутом назад возвращать - то ведь тоже дело абсурдное!

Только полный идиот в гражданских делах будет сбежавшую жену назад кулаками зазывать с ней бы хоть как-то поласковей, да скрепя сердце пообещать впредь вести себя несколько деликатнее.
Но те господа для этого были слишком спесивы, а потому вернувшись всех бунтующих (на словах) мужиков они попросту пороть стали.
А ведь даже с комиссарами надо было то же пытаться беседы проводить, действовать словом, они тоже изначально людьми были... и из их числа тоже можно было кое-кого вполне же разагитировать.
И вот тогда некоторые из их числа перестали бы чушь своими длинными языками молоть!

272
А жестокость она лишь еще большую жестокость порождает, как и вящую апатию к своим и чужим страданиям.
Вот так и было!
Гражданская война сделала людей равнодушными, апатичными ко всему, утратившими всякую веру и любовь к своему ближнему.
И люди были зачастую загнаны как лошадь в хомут одной из воюющих сторон под прямой угрозой жизни.
Такой солдат вовсе он не солдат, а лишь более чем жалкое его подобие!

273
Хотя, конечно, царские офицеры несколько охотнее (если действовали добровольно) выбирали белое движение, а рабочие чаще становились на сторону красных.
Но не было никакой борьбы идей, а была одна борьба двух отчаяний поскорей бы со всем уже навсегда бы покончить и вернуться к прежней нормальной или вот перейти к построению новой «светлой» жизни.
Причем отчаяние - это включало в себя какие-то человеческие чувства только вот для своих, а чужие были похуже, чем интервенты, та мерзость, которую надо б полностью стереть с лица земли даже, коли среди них и твой брат родной ненароком же затесался.

Завтра грядет светлое будущее, а ради него можно переступить через любой, чей угодно труп!
Причем совершенно равнодушно, словно через полено или как, то было у белых «все вокруг рушится, так что теперь не до сантиментов» и все в том же духе.

274
Писатель Андрей Платонов в его повести «Сокровенный человек» приводит до чего наглядный пример таких вот эмоций.
«На это место с бронепоезда сошел белый офицер, Леонид Маевский. Он был молод и умен, до войны писал стихи и изучал историю религии.
Он остановился у тела Афончина. Тот лежал огромным, грязным и сильным человеком.
Маевскому надоела война, он не верил в человеческое общество и его тянуло к библиотекам.
"Неужели они правы? - спросил он себя и мертвых.- Нет, никто не прав: человечеству осталось одно одиночество. Века мы мучаем друг друга,- значит, надо разойтись и кончить историю".
До конца своего последнего дня Маевский не понял, что гораздо легче кончить себя, чем историю.
Поздно вечером бронепоезд матросов вскочил на полустанок и начал громить белых в упор. Беспамятная, неистовая сила матросов почти вся полегла трупами - поперек мертвого отряда железнодорожников, но из белых совсем никто не ушел. Маевский застрелился в поезде, и отчаяние его было так велико, что он умер раньше своего выстрела. Его последняя неверующая скорбь равнялась равнодушию пришедшего потом матроса, обменявшего свою обмундировку на его».

Но то были матросы, у них не было более никаких вопросов, они теперича только то наперед знали, что им нынче можно сколько угодно значит буянить и все на свете крушить, а главное тут то, что за эти дела их городовой в участок уже не сведет.
А к тому же очень многие деятели революции, да и контрреволюции, в том числе просто-напросто куражились от избытка диких свобод, поскольку слушаться и бояться им стало некого.

275
Неприкрытый садизм - это вообще естественная часть нецивилизованного бытия, поскольку культурное существование его еще заслужить-то надо, а то от вящей нелюбви к варварству и жестокости в дикой как сибирская тайга стране, черти в красном омуте от всей души вдоволь и порезвились.

А уж потом они многих лучших людей в тундру без счета погнали!
Но предпосылки к тому закладывались уже на алтаре принесенных в жертву «светлому будущему» царских сановников, ради того только, чтоб им на смену пришли люди куда более «достойные» к себе всемогущего, восторженного обожания.
Потому что вместо царя-батюшки, они, видите ли, будут служить одному его сиятельству народу!

276
Царский произвол интеллигенцией отожествлялся со всем царизмом, а не с недостатками всего дореволюционного общества.
А между тем для того чтобы ими как следует вполне так всерьез на деле заняться надо было по самый локоть, а то и по шею окунуться в липкую общественную грязь, а это столь уж срамно и мерзко!
Ну а когда уж она, в самом-то деле, сама собой на глаза так и прет, то ее значит надобно в самом обязательном порядке попросту физически свести на нет?!
Вместе с ее носителями!!!
И ведь никакая это не ложь!

277
Это ж великая нелюбовь к грязи в условиях ее полнейшего засилья и смогла-то она довести интеллигентного человека, (как то имело место с профессором Преображенским) до вполне искреннего желания своими собственными руками повесить Швондера на первом же суку.
А профессор был не только врачом, но и настоящим, а вовсе не липовым гуманистом.
Впрочем, такие люди как Швондер, вполне ведь способны довести до белого каления любого самого доброго человека.

278
Да вот ведь все-таки существует достаточно серьезная разница между поведением профессора Преображенского и действиями тех, кто понимает саму суть власти и, что именно делает ее слабой и беспомощной.
Убийство в любом случае есть самая жуткая уголовщина - почти для всех и каждого чреватая в дальнейшем чувством нечистой совести, по крайней мере, у людей думающих и достойных.

Иные пути решения любых проблем мешающих чьему-либо нормальному существованию, обязательно приведут к потере чувства внутренней чистоты, поскольку обязывают человека ввязываться в некие грязные склоки.

279
Ну а насколько, же это будет на деле ПОЛЕГЧЕ ну совсем ни во что же не вмешиваться, а вести свою интересную и полную радостных открытий светлую жизнь.
Однако само по себе своекорыстное желание заниматься одной наукой со стороны ученых живущих в могучей империи подверженной великим политическим потрясениям было делом явно преступным по отношению ко всей своей нации.

Но, а если во что-то лезть, то не в одиночку - это делается, а сообща.
А для этого и надо было хоть немного, но реально-то запачкаться от занятий все ж не только чисто научной, но и светлоинтеллектуальной деятельностью, а также приобрести привычку к широким общественным начинаниям.

280
Польза от научных достижений для общества и есть, то главное на что ученый должен тратить все свои духовные силы, не забывая при этом и самого себя как части всеобщего целого, в большом общественном механизме.

Познание само по себе не есть истинное благо или же вящая самоцель науки.
Согласованность действий ученых и политиков именно тот сплав, что столь необходим буквально всякому на свете государству.
И уж коли б он действительно вполне достойно себя проявлял, будучи хоть как-то на деле выражен в более-менее разумном виде в российском образованном обществе…
…тогда того же Швондера можно было б легко отстранить от должности, договорившись не с уличной толпой, а обзвонив по телефону 20 других профессоров.

281
И именно так вот скооперировавшись все вместе российские интеллектуалы, действительно смогли б отстоять все свои человеческие права пред новой, в сущности, скотской властью.
Но каждый из них был чаще всего сам по себе и нес на щите одно лишь свое достойное существование, ничье более, а к тому же сколь немногие воистину кочевряжились, как то вполне мог себе безнаказанно позволить мировая знаменитость - профессор Преображенский.

Такие как он действительно могли беспрепятственно вещать вполне контрреволюционные речи, и товарищи комиссары их только весьма мягко за это журили, а также слегка поправляли, это ведь не им они вышибали мозги пулей, а молодым студентам, которыми они тоже вот когда-то ж были.
Отчасти, разумеется, определенная часть тогдашних корифеев русской науки получили образование заграницей, и были всем ей обязаны...
Однако ж чем ближе к разрыву, вырвавшему Россию из «плена» нормального исторического развития, том больше среди студентов было грядущих (но большей частью несостоявшихся) гениев 20 века...

282
Но началось-то отсеивание идеологически вредного, политически небезопасного человеческого материала вовсе не при балбесах большевиках.
Еще праведная (в чьих-то глазах) царская власть чересчур уж старательно отделяла зерна от плевел, а в результате взбаламошенный студент в дальнейшем становился принципиальным врагом всего существующего в стране порядка.
Так что, дорвавшись до столь долгожданной для них возможности всеобщего разрушения, они с неимоверным упорством стали крушить все столпы существующих этических ограничений…
А происходило это под бурные и бесконечные межличностные дебаты, светлые надежды или бессильные стенанья…

283
Годы революции вполне однозначно ознаменовали собой всю последующую судьбу страны.
И когда ж это при большевиках (не при выродившихся их последышах коммунистах) не было той совершенно неотвратимой опасности для жизни из-за сказанных наперекор нескольких негодующих слов...
Однако можно ли было тогда на деле посметь отстаивать истинные интересы общества, поскольку будь тех ропщущих на власть несколько поболее числом и ей бы пришлось пусть и нехотя пойти на некоторые явные уступки.

А ведь вся безнаказанность действий власти в современном государстве как раз в том-то и заключается в этаком (в общественном смысле) тотально громовом молчании, как и униженном холуйстве многочисленных представителей падкой на лесть и лживые посулы, слабой духом интеллигенции.

284
Кроме того, то о чем она толкует на словах, народ затем осуществляет на деле.
А, чего же ему еще собственно делать, коли кто-то и впрямь у кого-то застрял, словно кость в дыхательном горле?
Может быть, слова профессора Преображенского хоть в чем-то существенном отличались от действий уличной толпы, которая вешала, расстреливала всех подряд?
Автор, к примеру, никакой существенной разницы тут нисколько не наблюдает.
Это в точности касаемо и новоявленных властителей новой светлой, да ведь и господ той старой, вовсе пока еще не облезшей жизни.

285
Они всего-то лишь подвели под всю свою первозданную дикость новое, теоретически подкованное обоснование.

Подобная вещь еще со времен древнего Нерона могла привести к одним-то катастрофическим последствиям.
Ну а одинокие пророки в пустыне служили тому же самому истому злу, поскольку разум требовал дать российскому народу пряник, но при этом бить его палкой, когда он приходил в дикое неистовство.
Вот палку-то всем умникам и удлиняли, а пряник отбирали, говоря при этом, не пришло, мол, еще время, не приспело оно для пряников.

Вот, когда уж загоним как надо в хомут, вот тогда-то и будет тебе, а также и всему народу на пряники.

286
И это ж надо такое удумать мудрейшему человеку своего времени веревку с петлей преподнести.
Столыпин, был одиноким представителем разума в выжившей из ума империи, а один, как и понятно в поле не воин.
Кроме того его просто использовали как козырь в игре с созидательными силами в российском государстве.
Мол, такой человечище у власти стоит, а он не стоял у власти, а беспрестанно, словно нищий просил у ее паперти себе на подаяние.

А к тому же еще и вакханалия противоречивых мнений довела страну до полного маразма и выворачивания морали практически наизнанку.
Петра Столыпина, вообще считали вешателем только за то, что он защищал старую каргу, царскую власть, олицетворявшую собой века темного прошлого.
Его вина перед либералами в этом вопросе была воистину смертным грехом, и это ж именно Петра Аркадьевича Столыпина, а вовсе не проклятую провидением царскую семью вполне следовало бы уже давно причислить к лику святых.

287
А что касается добрейшей души либералов, то, это как раз их заклятых врагов общественного зла сколь уж легко можно причислить к его наилучшим просветителям в плане указания перстом путей к захвату власти и ведь не над одними только телами, но и над душами серых масс простого народа.
Ну как им было солидарным всякому противостоянию царскому произволу хоть как-то уразуметь, что корни веками сложившихся взаимоотношений нельзя ж их произвольно выдернуть из земли, на них всем миром сразу так навалившись, как это проделала небезызвестная в русском фольклоре семейка, что вот нахрапом напустилась на бедную, нелепо где-то застрявшую всеми своими корнями репку.

288
Как уж затем оно оказалось таким макаром стало куда проще людей, в кузницы муравьиного коммунизма ссылать, а сколь многих так сразу в сырую землю закапывать.
Но об этом тогда еще никто же не думал.
Хотя пример французской революции цвел и пах, словно майская роза.
А ведь Франция намного культурнее довольно во многом обойденной цивилизацией и культурой России.
Правда - это вовсе не значит, что ее народ хоть в чем-то получше, по скаредности, они в этом мире первые.

289
Однако вопиющие невежество и бескультурье - это иногда сколь уж хуже, чем злющая жадность, хотя это вполне объясняется отсутствием всякого должного воспитания, привитого еще с раннего детства.
Ну, так тогда тем более либеральничение и заглядывание в рот западной культуре, до добра Россию довести уж совсем не могло.
Потому как сеяло это на русской почве одни семена совершенно чуждых ей представлений обо всем, что именно есть вся эта наша бесформенно грязная общественная жизнь.

290
Свои доктрины общественных свобод надо было почти всецело обосновывать на своих - русских философах, а не на чужих, иностранных.
А то любая самая величественная идея может оказаться полным бредом, будучи применена на практике в чуждой ей среде.
Но зато радость долгожданных перемен лучше любой микстуры, смогла облегчить страдания и боль всех тех, кто бредил грядущей революцией.

Причем и посреди великих гениев тоже бывают случаи кретинической глупости, основанной на необъективном восприятии, всей имеющейся окружающей реальности.
Мне кажется, что Булгаков в «Собачьем Сердце» просто-таки не осмелился указать на истинный источник советов «космического масштаба и космической же глупости о том, как все поделить...»

291
А между тем Чехов в своем рассказе «Дом с Мезонином» развивает - самые что ни на есть бредовые идеи.
«- Да. Возьмите на себя долю их труда. Если бы все мы, городские и деревенские жители, все без исключения, согласились поделить между собою труд, который затрачивается вообще человечеством на удовлетворение физических потребностей, то на каждого из нас, быть может, пришлось бы не более двух-трех часов в день. Представьте, что все мы, богатые и бедные, работаем только три часа в день, а остальное время у нас свободно».

В рассказе ему никто всерьез не противоречит, а значит таково и мнение автора.
Тем более что и в другом его произведении он довольно пространно повторяет то же самое.
Чехов «Моя жизнь»
«- Образованные и богатые должны работать, как все, - продолжала она, - а если комфорт, то одинаково для всех. Никаких привилегий не должно быть».

292
Правда надо бы заметить, что в рассказе «Дом с Мезонином» присутствует логический ход событий, в конечном итоге, приведший к устранению засилья кумовства в губернской администрации.
А все ж таки - это было совершенно вынесено за рамки всякого чувственного восприятия, а потому невнимательный читатель может этого и вовсе-то не заметить.
И вообще поздний Чехов в своих политических взглядах явный либерал утопист, что было более чем воистину зловредно для тех нелегких времен, в которые он жил и творил.
Гениальный ум этого человека придавал его мыслям огромную силу - подтачивающею дамбу сдерживающую русскую вольницу, не знавшую ни меры, ни придела в своей до чего только лютой своевольности.

А вот и пример его донельзя несправедливых и как в будущем оказалось нисколько ведь неразумных взглядов на весь окружающий мир.
Рассказ «Случай из Практики»
«Тут недоразумение, конечно... - думал он, глядя на багровые окна. - Тысячи полторы-две фабричных работают без отдыха, в нездоровой обстановке, делая плохой ситец, живут впроголодь и только изредка в кабаке отрезвляются от этого кошмара; сотня людей надзирает за работой, и вся жизнь этой сотни уходит на записывание штрафов, на брань, несправедливости, и только двое-трое, так называемые хозяева, пользуются выгодами, хотя совсем не работают и презирают плохой ситец. Но какие выгоды, как пользуются ими? Ляликова и ее дочь несчастны, на них жалко смотреть, живет в свое удовольствие только одна Христина Дмитриевна, пожилая, глуповатая девица в pince-nez. И выходит так, значит, что работают все эти пять корпусов и на восточных рынках продается плохой ситец для того только, чтобы Христина Дмитриевна могла кушать стерлядь и пить мадеру».

293
Здесь каждая строчка буквально сквозит напыщенной глупостью!
Автор попросту в том уверен, что Чехову очень многое нашептали самой разной чуши все эти реформаторы, либералы, демократы, думающие о чужой беде уплетая при этом за обе щеки все в этом мире существующие дары цивилизации.
А ведь еще древнеримский философ Сенека говорил о том, что «Избыток пищи мешает тонкости ума».

Впрочем, надо б заметить, что речь может идти только об общем избытке и праздности восприятия…

294
Если же не весело вернуться к самим строчкам великого (без кавычек) гения русской словесности, то вот что тогда из этого выходит…
Теми тряпками, что после революции кроили на фабрике «Большевичка» лучше б не было, чем так сразу вытирать пол.
А между тем фасон советских ателье мод был до ужаса жалок!
Недаром великий Булгаков в его романе Мастер и Маргарита так эффектно поиздевался над дамами готовыми сбросить с себя все свои вещи только бы одеться во все заграничное…

То, что шили в СССР, подходило исключительно для обиходных нужд и с трудом годилось только на будни, а на праздники женщинам свое советское одеть было попросту нечего.
Разве что чего-нибудь от спецпортного, который шил не для всех, а только для своих.
То же что шили для всех, было ниже всякой критики.
Ни одна модница на себя такое и в жизни бы не нацепила, а в советские ателье мод как нарочно манекенщицами устраивались редкостные уродины, потому что такие ужасные платья только совсем уж неброские женщины и могли собой хоть как-то разрекламировать.

295
Да и сама советская власть была барышней в легком ситцевом платье, но с многоопытными жадными губами.

Чахлое дитя фабричной дамы отдало Богу душу, как того в укромном уголке своей светлой души взалкал великий доктор Чехов, а вместо нее на закатном небе былой монархии взошла яркая звезда царицы пошлости и мрака.

296
Но это, конечно же, вовсе неправда - большевики сокрушили и низвергли все старое, навеки опостылевшее за долгие века общественное зло.
Хотя на деле, они только-то его лично под себя приспособили и полностью переменили к одному-то весьма еще значительно худшему.
Как уж когда-то это правильно подметил гениальный русский писатель Иван Ефремов в его книге «Час быка»
«Не имея ясной, обоснованной и проверенной цели, вы создадите лишь временную анархию, после которой всегда водворяется еще худшая тирания».

Причем худшая она вовсе не только в плане попрания человеческих свобод, отсутствии демократии, обязательных посиделок, где требуется всегдашнее всеобщее единодушие.
Нет, он плох и чисто экономически, а потому он бьет, в том числе и по тем, кто наплевал на все духовные свободы, а мечтает только об одном вполне устроенном быте.

297
Нет, конечно, никто ничего заранее не знал, и знать собственно совсем не мог, однако к чему было с такой убежденностью поносить невзрачное настоящее и предрекать совершенно иное будущее?

Оно ведь не могло настать без тщательного анализа не только недостатков, но точно такого же анализа всех положительных сторон современного (для Чехова) состояния дел.
Ну а то, что Чехов проникновенно предрекал в своем рассказе «Случай из Практики» никак не могло осуществиться от одного только простого на то хотения.
«- Вы в положении владелицы фабрики и богатой наследницы недовольны, не верите в свое право и теперь вот не спите, это, конечно, лучше, чем если бы вы были довольны, крепко спали и думали, что всё обстоит благополучно. У вас почтенная бессонница; как бы ни было, она хороший признак. В самом деле, у родителей наших был бы немыслим такой разговор, как вот у нас теперь; по ночам они не разговаривали, а крепко спали, мы же, наше поколение, дурно спим, томимся, много говорим и всё решаем, правы мы или нет. А для наших детей или внуков вопрос этот, - правы они или нет, - будет уже решен. Им будет виднее, чем нам. Хорошая будет жизнь лет через пятьдесят, жаль только, что мы не дотянем. Интересно было бы взглянуть».

298
И на что только вправду было ему глядеть!?
Уж, не на ту ли разруху после самой страшной войны за всю историю человечества?
Автор думает, что в том ему б не было много радости.

Если уж на деле серьезно о том призадуматься, то Чехов с Львом Толстым так и трубят «Славу труду», а главное, что с позиции, скроенной сытой и недалекой надменностью, беспредельно цинично относятся к вящим нуждам народного образования.
Это их отношение к просвещению народа являлось слепым следствием полудремного пренебрежения почти всего тогдашнего ума нации своим далеким от всяких знаний, а потому и оставшимся в тисках неизгладимого прошлого...

299
Человек российский - это до сих пор загадка природы и ее не разрешить никакими прямохождением в недра его самой затаенной сути.

Да вот уж таково было общее устремление тогдашнего либерализма, он попросту сочетал в себе желание во всем походить на народ при этом палец о палец, не ударяя затем, чтобы жизнь его стала хоть чуточку посветлее и радостнее.
Основным устремлением всех этих великих духовных поводырей своей заблудившейся в сумерках средневековья державы было желание сокрушить заклятые абстрактные оковы и стряхнуть с себя пепел никогда не существовавшей на русской земле инквизиции.
Они называли ее инквизицией мыслей, а им-то хотелось нести, чего не попадя, бичуя и обличая все пороки и недостатки века, страны и преисподней всей так уж не нравившейся им российской общественной жизни.

300
А между тем для истинной пользы дела во имя действительно стоящих грядущих перемен надо было вовсе не ругать или тем более не выказывать явное пренебрежение к строительству школ и больниц.
Нет, надо было наоборот всячески вдохновлять - это полезное для всего российского общества столь уж важное великое начинание.
Отец Володи Ульянова как раз таким просветительством и занимался.
А после того как его сын с друганами покушался на царя - мать несостоявшегося цареубийцы не выслали со всей семьей на Чукотку, а продолжили платить ей за мужа вполне достойную ПЕНСИЮ.

Вот он гнилой царский ЛИБЕРАЛИЗМ, во что же он только России затем обошелся!?
Вот и Марк Алданов описывает совершенно невозможную при последующем сталинизме ситуацию, когда скрытая помощь революционерам не могла даже привести к серьезному общественному порицанию.
Алданов «Истоки»
«- Нет, я никуда пока не собираюсь уезжать... Муж не отвечает за действия жены, я знаю такие случаи. Риск для вас был бы невелик».

301
Надо было только немного выждать и все пошло бы своим нормальным, естественным ходом обыденной и житейской исторической последовательности.

А если б и была гражданская война, то совсем не такая жестокая, уничтожающая всякую совесть и истинную правду на самой родной всему российскому народу земле.
Но зачем же надо было хоть чего-нибудь дожидаться или вот ждать каких-либо милостей у человеческой природы мы их сами-то себе даруем и ни у кого на то разрешения не спросим. Вот как об этом писал великий историк Эдвард Радзинский «Господи... спаси и усмири Россию. Николай II: жизнь и смерть».
«Делом было убийство царя Александра II, одного из величайших реформаторов в истории России. В те весенние дни он готовился дать России желанную конституцию, которая должна была ввести феодальную деспотию в круг цивилизованных европейских государств. Но молодые люди боялись, что конституция создаст ложное удовлетворение в обществе, уведет Россию от грядущей революции. Царские реформы казались им слишком постепенными. Молодые люди спешили».

302
Но не то чтоб они и вправду желали осуществить то самое светлое и на веки вечные доброе, дабы народу ни с того ни с сего без всяких с его стороны созидательных усилий стало б и впрямь жить хорошо!
Они только вот попросту были против всякой власти как таковой, и их темную психику в тайне согревала мысль их ей полнейшего душевного противостояния, а там будь что будет, главное, чтоб царя окаянного более не было.

Эти скособоченные острым и крайне прогрессирующим желанием большой общественной справедливости личности были буквально пропитаны враждебной всякому житейскому разуму идеологией и их совершенно не занимали, какие-либо царские блага после крушения осточертевшей, прогнившей и деспотичной власти.
Но чтоб уж всерьез управлять народом, нужно как раз иметь в себе эти задушевные качества; властителю должно быть истинным сибаритом, а не идеалистом, ну а плюс к тому еще ему надобно иметь огромное желание власти как таковой, а не сиплое и хрипатое стремление к добру буквально во всех его проявлениях.

303
А все, потому что народ, он всегда собственник и ничего другого ему попросту и в голову-то не втиснешь, и нисколько же не внушишь.
Ну а для того чтоб в этом вопросе хоть что-нибудь действительно вот вполне всерьез изменилось, нужны были перемены в самом характере общества, а достигается это вовсе не пропагандой, а одним лишь разумным воспитанием малых детей.

Процесс этот крайне долог и тяжел, поскольку житейский ум у человека зачастую ужасно неповоротлив, а между тем это ему решать, как кому жить сегодня, а не в неком лучезарном завтра.
Однако фанатики всеобщего счастья действительно верят, что внезапным ярым освобождением от оков, людей можно сделать хоть чуточку лучше и вправду так намного сознательнее.

304
Но это ведь потому страну и прибрали к рукам, те злые силы, которым вовсе так не понадобились долгие века для ее перевоплощения в вотчину осоловевшего от своего скотства, коварства и апатии во всем полноценно бездушного зла.

А все ведь только-то оттого, что горшок был всегда под руками, его лишь в печь сунуть и все. Но руки свои большевики могли и обжечь, если б конечно не радостные вопли либералов наконец-то дождавшихся столь многообещающих и столь радостных для них «счастливых перемен» так уж ласкающих им душу сладостным восторгом великих событий.

305
Ну а потом шило все ж таки вылезло из дырявого мешка и стало до того ведь уже настолько наглядным, что даже подслеповатому взору российской интеллигенции его было ну никак вот уже не приметить.
Правда, после окончания эпохи великих репрессий обо всем этом с легкостью позабылось, а черные воспоминания остались об одной дико злосчастной године, будто она хоть в чем-то существенно выделяется на общем фоне тотального всеобщего террора направленного буквально против всех и каждого в отдельности, если и не физически, то, уж, по крайней мере, психологически.

306
Вот тогда-то в эти черные сущей теменью времена, все, что вообще оставалось тем сколь уж завзятым либералам, так это разве что едва слышно перешептываться, часто так бегло по сторонам оглядываясь.
А ведь все всегда начинается с неприятия кого-то на личностном уровне!
Царь явно не удружил либеральной интеллигенции замшелостью своего кровавого трона, а потому значит, она вот и поддержала его спешное (при первой к тому возможности) исчезновение с политической сцены своей страны.

Как будто на его месте почти тут же не объявится новый царь, (свято место пусто не бывает) самозванец и тут уж совсем ведь неважно, как именно впредь будет называться эта верховная должность в на скорую руку обновленном и переиначенном российском государстве.

307
Привык же мужик, что он за барином, а на троне в столице сидит царь батюшка.
Ну а кто он собственно такой им знать было совсем же без надобности.
Из его сознания этого и сегодня нисколько не вытравишь.
Причем воры и люмпены лучше всех чувствуют, кто и где, сейчас главный.
Как впрочем, и мелкое начальство знает из директив спускаемых сверху, где и кого надо б приваживать и всячески ублажать, ну а кого следует, прищучивать и, делово прихватывать за горло буквально железной хваткой, тем самым уж почти полностью лишая доступа кислорода к чьим-то «духовным легким».

И эти очень незамысловатые (часто устные) инструкции включают в себя, в том числе и весьма недвусмысленные намеки, когда именно надобно идти в обход, пуская в действие всевозможные интриги, делая те до чего грязные мелкие пакости, что в наибольшей степени, столь уж воистину утомляют людей большого и светлого ума.
А ведь уж более чем всем другим булгаковский Швондер допек профессора Преображенского именно этими своими закулисными интригами, а оные никого так и не украшают!

308
Однако если взглянуть на ситуацию с некой другой стороны.
Вот не пошел бы Преображенский на принцип, а наоборот отказался б рубя с плеча сразу не от двух, а от целых трех комнат, да и журнальчиков прикупил штук этак с десяток, то тот же Швондер был бы ему другом, товарищем и братом.
В конце-то концов, не в спальной тогда ему пришлось бы оперировать.
А, кроме того, ему нужно было говорить со Швондером в ласковой и подобострастной манере.
Поскольку все навороши, обожают максимально большое нисколько ими незаслуженное к себе уважение.

Но вести себя, таким своенравным образом, как то доподлинно без всяких опасений мог себе, то дозволить один и только профессор Преображенский, у сколь ведь многих российских интеллигентов просто не хватило ни духу, ни известности.

309
Тех же немногих у коих (без большой общемировой известности) на это все-таки нашлось духовное мужество, большевики шлепали без долгих и продолжительных дискуссий. Но это не могло коснуться слишком уж многих, а между тем наивное прямодушие иных зачастую служило для их же товарищей наилучшей прививкой от любых выступлений против новых хозяев жизни.

Сколько не говори про то, что как бы ни была смерть красна, а все равно лик зеленого от страха интеллигента ее намного хуже и страшнее...
А между тем эти слова так и останутся совершенно непонятыми, а потому и напрасными для всех тех, кто ради продолжения своего земного существования готов был стелиться стебельком по ветру пред... (гнусные, непечатные выражения) в кожаных рясах.

310
А ведь именно этим российская интеллигенция и послужила великому и всемерному укреплению, а также вот засилью сколь воистину низменного лизоблюдства во всех темных углах скользких (хоть и покрытых украденными персидскими коврами) коридорах власти.

При этом на свету у красного монстра всенепременно пребудет благодушная физиономия того, кто всегда же сумеет, коли в том будет такая надобность облить себе морду сиропом для правильного пиара у народонаселения.
Делается еще один шаг и вот уже кривда объявлена высшей правдой под обильное хлопанье и бешеные возгласы восторга. А ведь всегда можно найти способ поставить человека на место, поскольку у каждого оно есть свое и коль скоро вор рецидивист, становится главой крупной промышленной компании, то это не только его личная заслуга, но и явная вина тех, кто этому вовсе не воспротивился.

311
Но это еще не означает, наличие чего-либо существенно плохого в личных свойствах каких-либо отдельных личностей. Российская интеллигенция в целом состоит в своем абсолютном большинстве из благородных, возвышенных и справедливых людей. Им всего-то вовсе неведомы многие из тех дыхательных путей, через которые «Змей Горыныч» старое подлое зло изрыгает пламя, исходящее от вполне обозримых (было бы только желание их разглядеть) весьма явственных первоисточников зла.

Да только уж слишком чистому и одностороннему уму никогда их у себя под носом не обнаружить.
Ну и как же тогда они смогут перекрыть ему кислород, если им вовсе заведомо не ведомы его пути и способы мышления?
Однако на всеобщую народную беду они все же явно пытались - это проделать в чем и породнились с рабством, невежеством, хамством бывших холопов ставших вдруг князьками новой, «светлой пожарами и темной пепелищами жизни».

312
А подлинным источником всех социальных недугов являются вовсе не какие-то олигархические верхи, а пресловутые угнетенные низы. Именно их долготерпение и есть тот страшный из всех возможных в самой природе человека факторов, именно благодаря которому революция - это одно лишь расчесывание всех извечно существующих, общественных язв. Кто в дальнейшем будет править вовсе неважно, а важно лишь то, что низов вообще нельзя как-либо касаться со всякой этической точки зрения.

Те, кто пытался привить обыденной практике общественной жизни российской империи совсем иные жизненные принципы, просто-напросто опередил свое время, свил себе гнездышко в неком крайне отдаленном будущем, нынче существующем в одном-то виде чертежей, отображенных на просвинцованной целлюлозе.

313
Им до сего самого дня так вот и не хватает жизненной умудренности и опыта свойственных западноевропейской цивилизации. А между тем в странах запада, те же ученые и деятели культуры всегда были куда искушеннее в делах постепенного (без всяких рывков) развития общественного организма, чем оно когда-либо было, да так и поныне есть в сегодняшней России.
Внешняя политика их государств не в их руках, а в руках хищников-интриганов тянущих свои лапы ко всему тому ими еще на этой Земле пока вот не захваченному...

И это именно им было выгодно обратить Российскую империю в свою новую колонию, а для этого надо было ее для начала разложить в духовном смысле ядом неосуществимых на практике светлых мечтаний так не о чем уж кстати конкретном.

314
И вот под предводительством ярых гурманов чисто теоретически воображенного светлого бытия Россия вместо того чтоб идти вперед повернула куда-то совсем уж вспять...
Причем советские времена были не одним только весьма существенным откатом в прошлое, но и открытием новых величественных алтарей на необъятной плахе кровавого безвременья.

История знавала массовые побоища, когда кровь лилась, как вода и никому не было дела, сколько ее уже пролито в сырую и безрадостную землю совсем не нуждающеюся в этаком удобрении.

315
Однако у всего есть свой верхний предел - есть он и у любой лютости, а вот прагматичный, продуманный террор, исходящий из высокого кабинета, куда не доносятся стоны пытаемых жертв, может существовать практически вечно.

Сергей Довлатов в его биографической книге «Ремесло» описывает это в таком вот ключе.
«Ловко придумано. Убийца видит свою жертву. Поэтому ему доступно чувство сострадания. В критическую секунду он может прозреть. Со мной поступили иначе. Убийца и в глаза меня не видел. И я его не видел. Даже не знал его имени. То есть палач был избавлен от укоров совести. И от страха мщения. От всего того, что называется мерзким словом "эксцессы". Одно дело треснуть врага по голове алебардой. Или пронзить штыком. Совсем другое - нажать, предположим, кнопку в Азии и уничтожить Британские острова...»

316
То же самое подметил и Лев Толстой в те времена, когда все это еще не имело того и впрямь-то вполне так критического значения. Лев Толстой «Война и мир»
«Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его - Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто. Это был порядок, склад обстоятельств. Порядок какой-то убивал его - Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его».

А все это производное чудовищного прагматизма сделавшего целесообразность своим самым основным параметром, буквально каноном всего существующего бытия.
В своей изначальной сути он вовсе не отрицал человечность, но элитарность современной философии вполне так естественно привела к тому, что на ее пустующее место вполз червь сомнения в самой-таки правильности обустройства сегодняшнего существования. Все стало нуждаться в многочисленных поправках, дополнениях, исправлениях и совершенно невозможно было оставить его идти вполне так естественным для него маршрутом обыденного и пасторального развития событий.

317
А начиналось-то все это, как оно и понятно, в виде всеобщего блага, а также вот в форме явственного отрицания того старого замшелого, что надо было отсечь во имя всего нового и светлого.

Но намерения по истреблению всего прежнего зла есть только лишь его ж только собственное извечное желание самообновления и самый наилучший для этого продукт - это развалины вместо веками вполне обжитого жилища.
Верно, конечно, что те, кто являлись зачинателями новых веяний, сами-то по себе вовсе они такого нисколько не осознавали...
Однако чего же они сотворили, пытаясь создать этот их новый мир из разрозненной мозаики всех новоявленных о нем представлений?

[maugli1972]

318
Зачинатели нигилизма попросту мыслили отрешенным от всего лишнего скупым на всякие задушевные излияния сухим разумом простой рациональности...
Однако не были они суррогатом низкой подлости и грязной лжи…
Ведь, действительно, базаровский рационализм есть плетка для собственного ума, а не для других людей, а цинизм определенного рода - это просто же свойство молодости неопытной еще в семейных отношениях.
И такие как Базаров научные деятели и врачи иногда действительно остаются они бобылями, из-за того только что они буквально смолоду срастаются, как растение паразит со всеми своими пробирками в едином порыве, обточить свои знания, не отрываясь ни на какие сущие пустяки.

Такой человек может умереть от тифа, занозившись при вскрытии трупа, но никогда не будет повешен за опыты над живыми людьми.

319
Да только производное подобного восприятия мира гораздо хуже, чем его изначальные свойства. По сути, они в чем-то довольно-таки схожи с осложнениями гриппа только в социальном, а не биологическом плане.

Речь идет о явном слиянии всевозможных гнусных словопрений, сладких для чьего-то обостренного нюха всем их «благовонным запахом» да только ж на деле воистину сущих демагогических помоев…
ТО есть тех самых сладостных рассуждений о самом-то как оно оказывается весьма явном торжестве его величества логики, а также и «светлого разума» со всеми грезами наяву о неком вновь обретенном духовном богатстве, тех вполне так достойных лучшего бытия людей, которым всего-то надо перекусить зубами свои извечные цепи рабства и покорности.

320
Однако же эти кандалы непоколебимы и имеют полностью завершенный вид, так что всякая их трансформация только бередит старые раны, а не придает обществу новые свойства в его загаженном мелкими страстями быту.
Никто не поднимется изменять этот мир к чему-то действительно лучшему только вот оттого, что старых угнетателей на всем свете более нет, и их более уже и не будет!
Потому что свобода не создается насилием, а одним только воспитанием нового поколения и это весьма и весьма непреложный факт.

А уж тем более не создается она байками про зажравшихся господ, которыми так уж и обкормили солдат во время той самой Первой Мировой тоже ведь ужасно кровопролитной войны...
На полях ее сражений умирали во множестве лучшее сыны России, а в запасных, тыловых войсках собралась серой толпой всякая вошь рода людского, а уж ей-то еще и лапшу на уши понавесили, те, кто во всяком дыму искал одни ж свои сугубо личные выгоды...

321
Большевики за агитацию щедро платили, работа эта была опасна и трудна...
Вот конкретный всему вышеизложенному пример из книги генерала Краснова «От двуглавого орла к красному знамени».
«- Война, товарищи, приобрела неожиданный оборот. Рабочие и немецкие крестьяне не хотят воевать, и они ждут, что русские рабочие и крестьяне протянут им руки. Война нужна генералам и офицерам, которые наживаются от нее и на вашей крови делают карьеру и поправляют свое благосостояние...
В другом углу казармы сестра милосердия раздавала солдатам сладкие пирожки и говорила медовым голосом:
- Кушайте, товарищи, на помин души солдатика, что помер вчера у меня на руках. Такой сердечный был солдатик, жалостливый. А что он рассказывал, просто ужас один. В сражении они были. Пули свищут, а офицер ему и приказывает - ложись впереди меня, укрывай меня от пуль. Так и укрылся солдатиком. Ужас просто. И офицер-то был пьяный-распьяный.
- Где только они водку достают! - злобно сказал черноусый бравый парень.
- Где? Господам все можно. Им запрета нет, на то господа! - сказал другой коренастый солдат с веснушчатым лицом без усов и без бороды».

322
А вот несколько поточнее кто ж это были те самые тыловые солдаты про то вот можно прочитать в книге Святослава Рыбаса «Похищение генерала Кутепова».
«К началу 1917 года в казармах столицы скопилась огромная солдатская масса. В основном это были новобранцы, люди восемнадцати-девятнадцатилетнего возраста. Они числились в запасных батальонах гвардейских полков, но не имели с гвардией ничего общего, кроме названия и двух-трех офицеров. В казармах была невообразимая теснота, нары стояли в три яруса, ученья приходилось вести на улицах.
Чем ближе была весна, тем тяжелее и страшнее делалось в казармах. Они пронизывались слухами об ужасах фронта, о продажности правительства, о благородстве оппозиции, которой мешают темные силы. ВОЮЮЩИЕ РОССИЙСКОЕ ГОСУДРСТВО ВДРУГ СТАЛО ЧУЖИМ ДЛЯ МНОГИХ В РУССКОЙ ЭЛИТЕ.
(Выделено автором статьи).
На фоне этой огромной, пока дремлющей враждебной массы, силы в 10 тысяч человек казались ничтожно малыми. Этих полицейских, казаков и солдат учебных команд было мало даже для поддержания обычного равновесия в городе с населением в два с половиной миллиона человек».

323
А ведь действительно все началось вовсе не с мелкого люда, а с великих мира сего - это ж они, те кто сами того не зная воду до зеленых чертиков в тихом пруду замутили, а в нем и так и без того уже было до чего муторно и мутно.
Вот как это наружно выражается, к самому наилучшему на то примеру у Федора Михайловича Достоевского в одном из самых великих его романов
«Преступление и наказание».
«Я сейчас, конечно, пошутил, но смотри: с одной стороны, глупая, бессмысленная, ничтожная, злая, больная старушонка, никому не нужная и, напротив, всем вредная, которая сама не знает, для чего живет, и которая завтра же сама собой умрет. Понимаешь? Понимаешь?
-Ну, понимаю, - отвечал офицер, внимательно уставясь в горячившегося товарища. - Слушай дальше. С другой стороны, молодые, свежие силы, пропадающие даром без поддержки, и это тысячами, и это всюду! Сто, тысячу добрых дел и начинаний, которые можно устроить и поправить на старухины деньги, обреченные в монастырь! Сотни, тысячи, может быть, существований, направленных на дорогу; десятки семейств, спасенных от нищеты, от разложения, от гибели, от разврата, от венерических больниц, - и все это на ее деньги. Убей ее и возьми ее деньги, с тем чтобы с их помощью посвятить потом себя на служение всему человечеству и общему делу: как ты думаешь, не загладится ли одно, крошечное преступленьице тысячами добрых дел? За одну жизнь - тысячи жизней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен - да ведь тут арифметика! Да и что значит на общих весах жизнь этой чахоточной, глупой и злой старушонки? Не более как жизнь вши, таракана, да и того не стоит, потому что старушонка вредна. Она чужую жизнь заедает: она намедни Лизавете палец со зла укусила; чуть-чуть не отрезали»!

324
Однако ж зачавшись в грязи именно таких вот юродствующих словопрений, и зарождается затем наиболее кощунственное отношение к людям вообще!
Как же иначе им было стать сплошными винтиками ради грядущего блага, так ведь и не народившихся на белый свет, хотя может еще когда-нибудь и наследующих этот мир последующих очень далеких от наших дней более благостно, чем мы живущих поколений.
Однако если они и будут жить лучше, то будет совсем не заслуга коршунов зарящихся (желающих прибрать к рукам) на те несметные кем-то вот когда-то уворованные у народа неисчислимые богатства.

325
Да и вообще подобное низменное подстрекательство со всеми конкретными разъяснениями обо всех так сказать только грядущих великих благах, которые оно затем еще породит это ж одна из великих тайн духовных зачатков нового русского бунта, который не мог вспыхнуть в одночасье от мелкой едва заметной глазу искры.
И кстати всякое мышление исподволь строящейся на сплошном альтруизме совершенно исчезнет в огне яростно бушующих стихий, при котором все, что не будет растащено, просто-напросто сгинет в сырых подвалах или сгорит в буржуйках, поскольку дрова-то сами собой куда-то исчезнут вместе с проклятым царизмом...

326
Дикое зло долго бродило где-то внутри, однако вот вовсе же не нашло бы оно себе этакого вулканического выхода без иллюзий искусственно созданных людьми нисколько того непонимающих, а в какой именно стране, им было дано судьбой мыслить, и сколь уж праздно-таки обитать.
Они до того тяжко тяготились тем, что Россия - это не Франция причем до той самой весьма невероятной степени, будто б на берегах Невы должен был стоять Париж, а не Санкт-Петербург.

327
Общество было настолько нерусским, что приезжий чувствовал себя в нем словно б у себя дома. Вот он стих Чадского из бессмертной поэмы Грибоедова «Горе от ума».
«В той комнате незначащая встреча:
Французик из Бордо, надсаживая грудь,
Собрал вокруг себя род веча,
И сказывал, как снаряжался в путь
В Россию, к варварам, со страхом и слезами;
Приехал - и нашел, что ласкам нет конца;
Ни звука русского, ни русского лица
Не встретил: будто бы в отечестве, с друзьями;
Своя провинция. Посмотришь, вечерком
Он чувствует себя здесь маленьким царьком;
Такой же толк у дам, такие же наряды...»

А между тем примерив на себя все чужое и заграничное, было бы очень даже странно в свою страну и революцию, затем вот не перекатить... При этом сколь уж нещадно все эти люди хаяли все воистину свое родное только вот из-за того, что оно не то, что в просвещенной Европе...
То была да и есть естественная часть мышления людей, которые попросту не понимают, что в таком духе опсовев на все свое родное, они его попросту всенепременно, в конце-то концов, сокрушат.

328
А вот чего-то и вправду нового им было ну никак не построить, поскольку российский народ он вообще в принципе иной, чем он издали мог показаться.
Ну а к весьма насущному на то примеру, тратя буквально все свои силы без остатка на то чтобы ликвидировать леность русского народа, интеллигенты совершенно забывают о самом, что ни на есть для него главном, а именно о достойном вознаграждении за свой труд.
Как это сказал Крымов в фильме «Асса» режиссера Соловьева. «Чем больше горбатишься, тем меньше тебе платят».

Это же очень старая истина и вовсе не большевиками придуманная.
Только к чему тогда все эти отчаянно горестные вздохи и трепетные ахи про некую русскую лень?
Ведь все кому не лень не жалея сил так про то и толдычат, а писатели сыпят словесами без умолку... как Чехов, да так и Лев Толстой, а ведь и Достоевский... словно б со всеми ими сговорившись и он туда же клонит.

329
А все, ведь только-то оттого, что кто-то жил себе на небесах своего прекраснодушия, и даже побывав в аду царских острогов и в неописуемой преисподней сталинских тюрем, они и там не сменили своих светлых, громыхающих пышными словесами убеждений.
Вот тому пример из «Бесов» Достоевского.
«Говорят, французский ум... - залепетал он вдруг точно в жару, - это ложь, это всегда так и было. Зачем клеветать на французский ум? Тут просто русская лень, наше унизительное бессилие произвести идею, наше отвратительное паразитство в ряду народов. Ils sont tout simplement des paresseux*, а не французский ум. О, русские должны бы быть истреблены для блага человечества как вредные паразиты! Мы вовсе, вовсе не к тому стремились; я ничего не понимаю. Я перестал понимать! Да понимаешь ли, кричу ему, понимаешь ли, что если у вас гильотина на первом плане и с таким восторгом, то это единственно потому, что рубить головы всего легче, а иметь идею всего труднее! Vous tes des paresseux! Votre drapeau est une guenille, une impuissance**. Эти телеги, или как там: "стук телег, подвозящих хлеб человечеству", полезнее Сикстинской Мадонны, или как у них там... une btise dans се genre. Но понимаешь ли, кричу ему, понимаешь ли ты, что человеку кроме счастья так же точно и совершенно во столько же необходимо и несчастие! Il rit***. Ты, говорит, здесь бонмо отпускаешь, "нежа свои члены (он пакостнее выразился) на бархатном диване"...»
*Они попросту все ленивы фр.
** Вы все лентяи! Примерно (не силен автор во французском) Ваше знамя востока одно тряпье, да бессилие. Фр. *** Это весело. Фр.
Все время кивать на великую Францию, а также без всякого толку пенять на свою полнейшую немощность привести Россию к тому же уровню мысли и культуры нельзя это было совершать просто так (без тяжких последствий) в течение целого столетия буквально ж из года в год.
В конце концов, чего-нибудь этакое с дальних берегов Сены к нам и вправду оно переселиться, да только напрасно было бы ждать чего-то действительно в связи с тем хорошего...

330
А вот итог всех благих рассуждений, приведенный в ярком и пламенном отрывке из книги генерала Краснова «От двуглавого орла к красному знамени»
«Вот оно, началось, - думал он. - Началось то, о чем так давно, так долго и упорно мечтала наша интеллигенция. Туман французской революции всегда висел над нами, и наши передовые люди мечтали о своих Мирабо, Дантонах, Маратах, Робеспьерах, ну и конечно - Наполеонах! Нет такого артиллерийского поручика, который хотя раз не помечтал бы стать Наполеоном и, выкатив пушку на площадь, кого-нибудь разогнать. Что-то там в Петрограде?! Русская революция! Но разве не поднимали красное знамя мятежа Разин при Алексее Михайловиче, Булавин при Петре, Пугачев при Екатерине, разве не трепетало оно, поднятое Талоном и Шмидтом, еще так недавно над нестройными толпами народа по всей России. Во что же выливалось это? - в разгромы, иллюминации помещичьих усадеб, еврейские погромы, выпускание кишок племенному скоту, подрезывание жил жеребцам, битье зеркал, разрывание дорогих картин и уничтожение накопленного богатства. Разбой, а не революция... Но тогда руководили революцией простые, дикие, неграмотные казаки или поп Гапон и рабочие, а теперь во главе революционного движения стала, вернее всего, Государственная Дума... Посмотрим, справится ли она? Саблин вспомнил анекдот о словах императора Вильгельма, сказанных будто бы по поводу того, что кто-то назвал Императора Николая II неумным. "Я не считаю его неумным, потому что для того, чтобы двадцать лет править таким диким народом, как русский, надо иметь много ума"».

331
Но дело ж не в одних только нищих душах, серости и дикости, но также в отчаянной бесшабашности... Такой народ как русский увести куда-либо в сторону от нормального развития в особенности опасно, причем сразу для всех...
А между тем и Достоевский, тоже ведь в тайне-то он мечтал о той же самой революции, он только того хотел, дабы людей недостойных отодвинули от нее куда подалее и всего делов.
Вот именно из-за этого он вопрошал в его «Бесах» о тех диких зверствах, что эти бесы еще смогут, придя к власти понатворить! Он делал это только-то вот затем, дабы предупредить социалистов о той великой потенциальной опасности, что к их движению могут примкнуть, ну а затем и силой его взнуздать, оседлать и возглавить как раз вот таки подобные бесы, что завсегда так уж рядятся в белые одежды радетелей всеобщего счастья. Он их подробно описал во всех цветах и оттенках, ну а чего в конечном-то результате?

332
Однако может те бесы и сами еще толком не ведали, а какими именно им следует стать для насаждения вездесущего страха во всех слоях общества, а также их беспрецедентно (в истории) максимально полного охвата всеми своими щупальцами... могучего жезла власти.
И тут-то великий умом и талантом писатель им в том, уж как того следует, вполне подсобил, гениально указав на все их будущие вполне так разумные принципы узурпаторского руководства страной.

Причем надо б заметить, что именно он весьма зрелищно описал все те воистину насущные правила формирования узколобого и фанатичного мировоззрения членов их радикальных подпольных кружков. То есть еще в самом своем зачатке большевизм внял всем мудрым советам Федора Михайловича.
Вот тому конкретный, деловой пример. Роман «Бесы» Достоевского.
«Вы вот высчитываете по пальцам, из каких сил кружки составляются? Все это чиновничество и сентиментальность - все это клейстер хороший, но есть одна штука еще получше: подговорите четырех членов кружка укокошить пятого, под видом того, что тот донесет, и тотчас же вы их всех пролитою кровью как одним узлом свяжете. Рабами вашими станут, не посмеют бунтовать и отчетов спрашивать. Ха, ха, ха»!

333
Вот он прообраз знаменитого сталинского принципа единения соратников совместно пролитой кровью. К слову сказать, Лев Толстой приложил к разрушению нормального российского государства, куда поболее весьма же явственных усилий, чем Достоевский и не зря его не раз за то попрекает генерал Краснов в его книге «От двуглавого орла к красному знамени».
«- А помните толстовское: образуется.
- Вот оно-то и сгубило нас. Приучило к пассивности, к тупому фатализму...»

Однако и у Достоевского вовсе же не отнимешь неотъемлемого права на сухое (без всяких лишних, на деле нисколько не нужных сантиментов) явственного оправдания братоубийственной войны, а также уничтожения никому ненужных людей.
Вот пример его логики из его великого романа «Преступление и наказание»
«Преступление? Какое преступление? - вскричал он вдруг, в каком-то внезапном бешенстве, - то, что я убил гадкую, зловредную вошь, старушонку процентщицу, никому не нужную, которую убить сорок грехов простят, которая из бедных сок высасывала, и это-то преступление? Не думаю я о нем, и смывать его не думаю. И что мне все тычут со всех сторон: "преступление, преступление!" Только теперь вижу ясно всю нелепость моего малодушия, теперь, как уж решился идти на этот ненужный стыд! Просто от низости и бездарности моей решаюсь, да разве еще из выгоды, как предлагал этот... Порфирий!..
- Брат, брат, что ты это говоришь! Но ведь ты кровь пролил! - в отчаянии вскричала Дуня.
- Которую все проливают, - подхватил он чуть не в исступлении, - которая льется и всегда лилась на свете, как водопад, которую льют, как шампанское, и за которую венчают в Капитолии и называют потом благодетелем человечества. Да ты взгляни только пристальнее и разгляди! Я сам хотел добра людям и сделал бы сотни, тысячи добрых дел вместо одной этой глупости, даже не глупости, а просто неловкости, так как вся эта мысль была вовсе не так глупа, как теперь она кажется, при неудаче...»

334
И то вполне же естественно, что стоит только пустить кровь во имя возвышенных идеалов, как ее всегда будет казаться, только мало, да мало.
Слишком уж много лишних по самой своей природе людей окажется вдруг вокруг, и их должно будет раздавить словно вшей, ну а кровь их ясное дело послужит одному делу весьма насущного очищения нации или даже всего человечества во имя его же величайшего блага... И вот во имя всеобщего «света и добра» из дремучего ада личных амбиций, жаждя одного лишь самоутверждения и вырвались на свободу все эти мыслители, разудалые ваятели по людской живой плоти внутри гигантского общественного организма.
Это ж они провели межу тупого уравнивания соединив воедино войну между противоборствующими государствами и войну внутреннюю, нацеленную на уничтожение проклятых угнетателей.... можно подумать это и впрямь так вот одно значит и то же.

335
Хотя именно такие междоусобные войны и распри в конечном-то итоге и привели к появлению на политической карте империи большевизма, что в свою очередь повлекло за собой империалистическую, буржуазную антитезу в виде итальянского фашизма и германского нацизма.
А к тому же полная отгороженность от своего собственного народа, слепая ненависть к нему за его аморфность, сущую безыдейность она-то и порождает полную атрофию чувственного восприятия мира, оставляя одну только сухую, вычурную целесообразность куда более приемлемую тупому механизму, нежели живому человеку. Отсюда ж они - все эти откровения беса Белинского, а также именно отсюда берут свое явственное начало мысли, как то было в «Бесах» Достоевского.
«Шигалев слишком серьезно предан своей задаче и притом слишком скромен. Мне книга его известна. Он предлагает, в виде конечного разрешения вопроса - разделение человечества на две неравные части. Одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми. Те же должны потерять личность и обратиться в роде как в стадо и при безграничном повиновении достигнуть рядом перерождений первобытной невинности, в роде как бы первобытного рая, хотя впрочем, и будут работать. Меры, предлагаемые автором для отнятия у девяти десятых человечества воли и переделки его в стадо, посредством перевоспитания целых поколений, - весьма замечательны, основаны на естественных данных и очень логичны. Можно не согласиться с иными выводами, но в уме и в знаниях автора усомниться трудно. Жаль, что условие десяти вечеров совершенно несовместимо с обстоятельствами, а то бы мы могли услышать много любопытного. - Неужели вы серьезно? - обратилась к хромому m-me Виргинская, в некоторой даже тревоге. - Если этот человек, не зная куда деваться с людьми, обращает их девять десятых в рабство? Я давно подозревала его. - То-есть вы про вашего братца? - спросил хромой. - Родство? Вы смеетесь надо мною или нет? - И кроме того работать на аристократов и повиноваться им как богам, это подлость! - яростно заметила студентка. - Я предлагаю не подлость, а рай, земной рай, и другого на земле быть не может, - властно заключил Шигалев. - А я бы вместо рая, - вскричал Лямшин, - взял бы этих девять десятых человечества, если уж некуда с ними деваться, и взорвал их на воздух, а оставил бы только кучку людей образованных, которые и начали бы жить-поживать по-ученому».

336
И действительно уничтожение есть наиболее легкий выход во имя решения любой насущной проблемы, да только выход этот совершенно бесчеловечен и оставшиеся окажутся ничуть не лучше клопов.

Ну а, вернув неимоверное количество людей к тому, чем некогда жили их не столь уж и далекие предки, так сказать во тьму первобытной эпохи, ничего ж из того, что будет хоть сколько-нибудь его выше, так вот уже не оставишь. Уж скорее наоборот, то будет царство наихудших зверей, наделенных антимаралью и античеловечностью.
Подобный рай мог возникнуть только в мозгу тех, кто хотел уподобиться Богу... или вернее дьяволу... Большое развитие ума без сердца ведет прямой дорогой именно к нему...
Ну а, к примеру, дохристианскому миру совсем же не была свойственна смертная казнь по отношению к несметным миллионам. И даже децимация - это превентивная мера против куда большей крови при подавлении воинских бунтов. Но то был великий Рим, а из России третьего Рима совсем же не вышло, но учитывая судьбу двух его предшественников, вряд ли что стоит о том так уж и горевать, в действительности о том несусветно жалея.

337
Но ведь жалели же и плакались друг другу некоторые вполне достойные люди, так и, пуская обильную слезу по поводу того, что России быть великой не дают ее среднестатистические безыдейные обыватели, думающие только о хлебе насущном, ну а также о том, как бы им получше угодить своему осанистому барину.
А поскольку город Петроград в 1917 году завзятым либералам стал уж совсем-то чужим и пока еще безыдейно бесхозным, они его, и кормить во имя благих перемен были попросту не намерены, а уж тем паче не собирались они обеспечивать продовольствием какую-то русскую армию с неким германцем храбро сряжающеюся на общеевропейском фронте...

338
Поскольку если та чужая им российская армия НЕ ДАЙ БОГ еще победит, то тогда благодаря этому трон злосчастного монарха может же он вновь вполне так окрепнуть.
Вот что пишет об этом генерал Краснов в его книге «От двуглавого орла к красному знамени»
«Полки своего корпуса Саблин нашел распустившимися, но, главное, что его беспокоило, это совершенно расстроившееся довольствие корпуса. Он призвал интенданта и после долгой беседы с ним выяснил, что с продовольствием выходит заминка в центре.
- Если позволите, - сказал интендант, - мы достанем все, что нужно, через земский и городской союзы. У них на складах все в изобилии. Вам только написать письмо, и они охотно дадут. У них даже белая мука есть.
- Как же это так, почтеннейший, - спросил Саблин, - а у вас нет?
- Потому-то у нас и нет, что у них есть. Они все из-под носа скупают, не стесняясь справочной ценой. Теперь все в их руках. Захотят - завалят армию хлебом, не захотят - у нас и по фунту не хватит.
"Странно это, - подумал Саблин. - В продовольствии, этом важном факторе войны и победы, хозяева не главнокомандующие армиями, не начальники, не те, кто вел войну, а разные "милостивые государи", как их называл Мацнев, общественные деятели, представители партий, борющихся против Правительства».

И там же:
«Саблин отдал приказ расширить корпусные склады и всякими правдами и неправдами пополнить их так, чтобы в деле продовольствия совершенно не зависеть ни от кого. Он разослал по окрестностям дивизионных интендантов и заведующих хозяйством и скупал все, что можно было скупить. Его агенты повсюду сталкивались с агентами земгора, который вырос в громадную организацию. Рядом с ним стоял Военный торгово-промышленный комитет - мощная организация, захватившая все снабжение армии в руки. Склады комитета ломились от запасов, на фронт же снаряжение отпускалось очень скупо».

339
Ясное дело, что все это так велось именно вот к тому, чтоб уж поневоле заставить солдатский организм взбунтоваться и начать чего-то себе и впрямь же потребовать…
Причем, то ведь вполне понятно, что все это крайне подогревалось сверху, а вовсе не снизу вот еще один отрывок это доказывающий из той же книги генерала Краснова «От двуглавого орла к красному знамени»
«- Вот видите, - вкрадчиво, точно протискиваясь в душу Саблина, заговорил Самойлов. - Мы готовим сознательного солдата, то есть такого, который мог бы разбираться во всей сложной политической обстановке. Солдата, способного на критику и анализ.
- Иными словами, вы хотите внести в армию политику? - с негодованием воскликнул Саблин.
- Ну... Немножко политики. Нам нужно, чтобы армия поняла, что распутины не олицетворяют русскую монархию, что варнавы, штюрмеры, сухомлиновы недопустимы. Нам нужна сила, чтобы сломить упрямство. Может быть, маленький дворцовый переворот.
- Сумеете ли вы остановиться на этом?.. Оставьте меня. Мне страшно слышать все, что вы говорите. И с такими мыслями вы едете в Ставку! Боже, Боже, что же это такое»?!

340
Из всего вышеизложенного вполне так само собой следует, что враждебные друг другу силы буквально вырывали у царя из рук власть при этом каждый, старался тянуть одеяло в свою только единичную сторону.
Конечно, можно со всей суровостью «включить большеглазого дурака» и громогласно заявить или «замычать или даже возлаять», о том что, во всем как всегда были виноваты вездесущие евреи, генерал Краснов, в конце концов, так и сделал.
Однако вот точно такое же положение вещей было и при Иване Грозном, да кстати и при Иване Калите, да и еще ранее не зря же древние славяне варягов править собой пригласили.
Русская междоусобица позволила 250летние правление татаро-монгольского ига, хотя собравшись все вместе русские князья, побили б Мамая и иже с ним задолго до прославленной в веках Куликовской битвы.

341
Да и господа сами себе товарищи, они тоже лишь оттого власть в свои лапищи сумели урвать, что по роковой злосчастной случайности только у них одних истинная сплоченность в рядах имелась.
Да к тому же еще именно у них имелся вместо твердых непоколебимых убеждений тот самый крайне необходимый для униженного подличанья перед зарвавшейся толпой - хитрозадый конформизм.
Вот покуда эти подонки только еще присматривались к обстановке, при этом прикладывая самый максимум усилий, дабы совратить народ с пути истинного, работая на местах, разные деятели буквоеды занимались столь уж полюбившимся для них праздником души, воспаренными словопрениями о славном будущем России.

342
Они говорили и говорили, а тем временем на местах все больше и больше крепло разложение и все более и более ситуация, выходила из-под всякого контроля.
Происходило все это именно от того, что НАРОДНАЯ ДУМА стала образцом антинародности и чревовещателем великой толстовской глупости о той самой сколь уж воистину насущной потребности хождения в простой народ.

Это же Лев Толстой, он-то и есть тот самый человечище, что все условия к тому предпринял, дабы интеллигенция хоть чуточку и вправду слилась со своим, совершенно во всем чужим ей народом.
Вот только за это благое дело он взялся совсем уж не с того конца.
Очень во многом мысли Льва Толстого, а также и их более чем гипертрофированное осуществление на практике буквально во всем противоречило, тому, чего и вправду надлежало осуществить, следуя тем принципам, которые беспородно требовали применения к действительности того самого вполне элементарного здравого смысла.
Вот он пример их благоглупости.
Генерал Краснов «От двуглавого орла к красному знамени».
«Теперь внизу - то новое поливановско-гучково-думское изобретение, - что всякий интеллигентный юноша может быть офицером. Эти студенты и гимназисты, прошедшие четырехмесячные курсы, милый друг, - они ужасны! Это офицерьё, а не офицеры! Прежде всего полное отрицание войны, полное неприятие и непонимание дисциплины. Лучшие с места влюбляются в солдата и потворствуют ему во всем и плачут над ним; худшие - стремятся сохранить свою шкуру от поранения. Они совершенно не понимают, что им делать и как подойти к солдату. Ну да увидишь, увидишь...»

343
А чего тут собственно было видеть, одним лишь полным разладом в армии и могли тогда закончиться подобные дикой глупости начинания...
Но, однако, по всей на то видимости, именно к этому все и велось, дабы обезопасить великие завоевания интеллигентской, а вовсе не буржуазной, Февральской революции.

ЕЕ деятели, понимаешь ли, сражались за право возглавить Россию после падения проклятого царизма при этом вовсе не зная того самого народа с которым вроде бы тоже надо было вполне так всерьез договориться, дабы он дозволил кому бы то ни было собой управлять.
Может что-нибудь лучшее, да иное, действительно должно было прийти вместо вполне справедливо свергнутого Николая Второго?

344
Но кто же мог стать ему вполне приемлемой альтернативой?
Отменить самодержавие просто бы не удалось только вот можно было отыскать для России иного царя получше.
Из господ либералов кандидатуру для должности царя подобрать было б делом совершенно же невозможным.

Поскольку господа либералы свой народ (как отдельных личностей) совершенно же знать не знали и на дух его не переносили! А кроме того слишком уж часто всячески его лик вслед за Львом Толстым бессмысленно идеализировали!
Вот что пишет о них Федор Достоевский в его романе «Бесы».
«В сорок седьмом году, Белинский, будучи за границей, послал к Гоголю известное свое письмо, и в нем горячо укорял того, что тот верует "в какого-то бога". Entre nous soit dit, ничего не могу вообразить себе комичнее того мгновения, когда Гоголь (тогдашний Гоголь!) прочел это выражение и... все письмо! Но откинув смешное и так как я все-таки с сущностью дела согласен, то скажу и укажу: вот были люди! Сумели же они любить свой народ, сумели же пострадать за него, сумели же пожертвовать для него всем и сумели же в то же время не сходиться с ним, когда надо, не потворствовать ему в известных понятиях. Не мог же, в самом деле, Белинский искать спасения в постном масле, или в редьке с горохом!..
Но тут вступался Шатов.
- Никогда эти ваши люди не любили народа, не страдали за него и ничем для него не пожертвовали, как бы ни воображали это сами, себе в утеху! - угрюмо проворчал он, потупившись и нетерпеливо повернувшись на стуле.
- Это они-то не любили народа! - завопил Степан Трофимович, - о, как они любили Россию!
- Ни России, ни народа! - завопил и Шатов, сверкая глазами; - нельзя любить то, чего не знаешь, а они ничего в русском народе не смыслили! Все они, и вы вместе с ними, просмотрели русский народ сквозь пальцы, а Белинский особенно; уж из того самого письма его к Гоголю это видно. Белинский точь-в-точь как Крылова Любопытный не приметил слона в Кунсткамере, а все внимание свое устремил на французских социальных букашек; так и покончил на них. А ведь он еще, пожалуй, всех вас умнее был! Вы мало того что просмотрели народ, - вы с омерзительным презрением к нему относились, уж по тому одному, что под народом вы воображали себе один только французский народ, да и то одних парижан, и стыдились, что русский народ не таков. И это голая правда! А у кого нет народа, у того нет и бога! Знайте наверно, что все те, которые перестают понимать свой народ и теряют с ним свои связи, тотчас же, по мере того, теряют и веру отеческую, становятся или атеистами или равнодушными. Верно говорю! Это факт, который оправдается.
Вот почему и вы все, и мы все теперь - или гнусные атеисты, или равнодушная, развратная дрянь и ничего больше! И вы тоже, Степан Трофимович, я вас нисколько не исключаю, даже на ваш счет и говорил, знайте это».

345
Федор Михайлович Достоевский, он как в воду глядел, во всем досконально понимая все задушевные качества, тех добрых и задушевных людей, что затем еще попытаются противопоставить себя большевизму в обескровленной и нищей после трех тяжких лет Первой Мировой войны - России.

Стране ей, понимаешь ли, полагалось зализывать раны и подсчитывать потери, а вместо этого ей пришлось воевать с самою собой, уничтожая лучших из лучших, а они были надо бы то вполне так по делу заметить, и сразу с обеих сторон.
И новые силы все время подключались к мести за убитых сыновей, отцов, старших братьев. Вот уж ужас, так ужас!

346
А причиной всему этому безумству были вопли либеральной интеллигенции о мнимом благе народа. Она, видишь ли, узрела те наиболее значит яркие, наружные факторы и именно с ними столь уж воистину остервенело боролась, а о внутренних, грязных первопричинах говорить совсем не любила, поскольку были они совсем вот не там, где указывал бес, сидевший в Белинском, Чернышевском, и иже с ними.

Вот как описывает их усилия генерал Краснов, коему, к самому великому на то сожалению, уже в эмиграции под руку попалась, слишком дурная компания, состоящая из многочисленных осколков старой антисемитской империи.
Вот маленький кусочек из ярко обрисованной им картины всеобщего хаоса предшествовавшего «кроваво красному октябрю».
Книга «От двуглавого орла к красному знамени».
«Раньше на всех этих местах были сине-красные вывески и горящие золотом надписи: "Трактир, распивочно и на вынос". Тут отравляли тело человека, но тогда лучшие умы народа, писатели и художники, восстали против них.
Толстой и Кившенко, один пером, другой кистью, описывали весь ужас, который несет в народ эта сине-красная вывеска с яркими буквами. Теперь здесь вытравляли душу человеческую, здесь соблазняли малых сих, заплевывали их юные сердца, но никто не навешивал на соблазнителей жернова и не бросал их в морскую пучину. Молчали писатели и художники, потому что это было либерально! Это шло под лозунгами социализма, и говорить против этого было невыгодно!!!»

347
А что ж затем стало кому-то выгодно, неужели ж практически полное разорение и разруха при абсолютном разрушении всех моральных устоев прежнего патриархального общества?!!!
Ведь само наличие у сильных их денежных средств обеспечивает порядок и устойчивое равновесие, и сильным вовсе не надо как слабым и немощным в смысле их недалекого ума, поддерживать этот порядок бесконечными и совершенно бессмысленными репрессиями.
И все ж самое начало всех мыслей о немыслимом доселе добре было заложено еще Базаровыми нигилистами, с их слепым подражанием западу, никак не принимая в расчет главную азиатскую сущность российской державы.
А ведь ее душой была Византия, а это восточный Рим - не западный. И само по себе слепое преклонение пред фетишными западными ценностями было одним же, по сути, ослеплением мишурным блеском и совсем не более того...

348
Фактическим пониманием того, чем они могли оказаться на самом-то деле владели очень даже немногие, зато сколь многие, выпячивая грудь, гордились своими крайне смутными о том представлениями...

Однако мечты их никак не давали им никакого покоя... Может все это попросту и неправда и на светлый лик благороднейшей идеи был наложен блеклый оттиск каиновой печати злодейки неудачи?
Что же тогда Леонид Ляшенко в его книге «Александр II, или История трех Одиночеств» пишет...
«Получилось так, что справа умеренных политиков поджимало правительство, проводившее в жизнь реформы и лишавшее их инициативы, слева теснили революционеры, требовавшие гораздо более радикальных изменений, чем те, на которые могла пойти власть. Либеральные же ценности, как это ни печально, оставались чужеземной диковиной, ценностями для узкого круга общественных деятелей».

349
И то было только преддверье уж явно так намечающихся диких бед, ну а конец-то он был вполне предрекаем, потому что нет ничего более предсказуемого в смысле грядущих роковых жизненных обстоятельств, чем раболепство перед своими же злосчастными эмоциями. Раз мир плох, так давай значит круши его и пусть восторжествует бес зла главное, чтобы он съел и не поморщился старого беса, а там уж и с новым как-нибудь обязательно как-нибудь разберемся.

Вот ведь среди равнин и лощин, так и не нашедших свой удел народников так вот и, потянуло их в битву за правое дело очищения Земли Русской от присутствия на ней всякой власти, а вот потому самая деспотичная и ревнующая человека даже и к самому себе власть затем-то она и возникла.
А тот самый моральный абсолютизм, которым были наделены большевики, пришел от Раскольниковых с их мироощущением справедливости, основанном на низменных эмоциональных мотивах, разбуженных от глубокого сна зловредной неправедностью тех, у кого есть что-то, чего нет у других.

350
Совесть, со всеми ее придатками начиная с жалости и кончая сожалениями о том, что кто-то не с нами сменил во многих людях дикий страх, и они обратились в живые могильники никак невысказанного протеста. А может, прежде всего, надо бы быть хоть намного попроще с людьми из народа, и тогда вклиниться большевикам было б попросту некуда?

Ведь в других странах Восточной Европы коммунистическая зараза без русских штыков тут же она рухнула, как только медвежьи объятия Москвы стали сами собой уже разжиматься.
А между тем тамошние интеллигенты вовсе не выделяются из общей серой толпы всей своей духовностью и надменностью, как это имеет место в России.

351
При этом нужно еще подчеркнуть и тот ведь до чего немаловажный факт, что обладая таким светлым и высоким умом, каковым по исконному праву преемственности обладает российская интеллигенция, пускаться во всякие политические авантюры было отъявленным преступлением по отношению к еще не народившимся гражданам будущего общемирового содружества, управляемого одним-то мудрым правительством.

Эксперименты по улучшению человеческой породы эта ведь та же грязная игра, в которой попросту нет, и не может быть, никакого здравого смысла и хоть сколько-нибудь существенного успеха.
Природу надо б не перехитрить, а только постараться понять все ее законы и правила ну а, затем в полном соответствии с ее собственной логикой и создать, то до чего у нее попросту не дошли еще руки или никак то не иначе, а у нее не было, да и не могло быть к тому никакого резона.

352
А ведь играть в богов более всего охота именно тем, у кого имелся зуб на Творца за то, что он не создал этот мир совершеннее и краше. И все-таки профессор Преображенский всего только гений мечтатель, желавший всех так сразу вот осчастливить при помощи своего гениального научного изобретательства.
Злодеи умеют внушить таким людям, что все их открытия, послужат одним-то добрым и исключительно праведным делам. А гении чересчур уж часто они горят ярким пламенем самовыражения, и все они зачастую немного не от мира сего. Средняя масса интеллектуалов, куда поболее их, всецело в ответе за все, то довольно-таки затянувшееся по времени существование в 20 столетии наихудших режимов за всю историю человечества.

353
И есть же люди, из нашего нынешнего поколения, что вот теперь, когда все пламенные усилия оказались потраченными совершенно впустую, полностью пошли уже прахом, нашли явное тому оправдание в виде Шарикова Полиграфа Полиграфовича, как будто он один и есть та единственная причина всех бед и несчастий их многострадальной державы.
Судя по книге, а также по фильму профессор Преображенский, Шарикова, совсем не так чтобы ненавидел. Автору даже думается, что ему его было в чем-то вполне так искреннее жаль - поскольку это ведь он с ним все сам сотворил.
Никто его не уплотнял, требуя поместить в ЕГО квартире начальника очистки города от вредных животных.

354
Причем сам факт явственного подтрунивания Булгакова над тем весьма весомым обстоятельством, что вот, мол, на тебе гениальный хирург профессор из одних наилучших побуждений по отношению ко всему необъятному человечеству, это же он вывел этакого отнюдь не во всем бесконечно подлого и мерзкого типа...
Главный аспект шариковского вреда заключался, однако в том, что ему дали власть, а так он был бы довольно-таки безобиден и слаб... А между тем данный факт совершенно ускользнул от пристального взгляда большинства очень внимательных ко всему остальному булгаковских читателей. Автору вообще даже кажется, что кое-кому. то так вот до сих самых пор оно ведь и непонятно...

355
Шариков, он же истинный английский лорд по сравнению с тем быдлом, что воспитала и выпестовала советская власть. Но нужно ведь было неким прекраснодушным личностям найти себе наглядный образ для коллективной неприязни к простому и грязному гражданину безо всяких идей и понятий о чем-то действительно светлом и высоком.
Общие представления человека о первобытном зле всегда были неразрывно связаны воедино с некими стереотипами, выработанными в виде «антител» против неких чужих людей.
В таком виде оно существует, дабы в действительности иметь более чем полноценную возможность отличать их от родных и близких по всему сердцу и разуму. К сожалению, все слои российского общества так до сих пор и проникнуты ядом всецело прежнего противопоставления друг другу самых различных социальных слоев.

356
В свое время - это было сывороткой введенной в кровь общества властью ради предотвращения возможности социальных потрясений, да только так оно там и бродит, потому, как кому-то так уж вот кажется, что его мозг до отказа набит вечно бодрствующими нейронами, причем значительно поболее, чем это есть у других весьма глупых обывателей.

Ну а решать все проблемы существующего общества это же было кое-кому уж совсем не с руки...
Простые люди они ведь в своей луже с радостью валяются и не нам их из нее вынимать и чистить...
Что правда то правда, однако, есть еще и подрастающие поколение, не имеющее взрослых затверделых штампов социального поведения.
Борьба за их души есть долг национальной совести коей и должна быть интеллигенция.

357
Но это означало бы идти наперекор желанию самодостаточной, тоталитарной власти, которой нужны тихие и покорные массы народа, а потому пришлось бы здорово попачкаться, буквально погрязнув в самых низких интригах...
Но зато тогда жизнь российская была б совсем уж иная!

Сегодняшние игры в демократию, прозябание и экономическая неустойчивость они ведь неразрывно связаны с большевистским переворотом, при котором, кстати, и в результате которого сгинуло слишком уж много созидательных сил.
А причиной тому послужило бездействие общественного разума не желавшего решать проблемы путем чрезвычайно низменным и недостойным высокой души прихлебателей очень уж старательно возносящих высокое искусство над всем остальным житием-бытием.
А чего в результате?

358
Если веками не чинить канализацию, то нет ничего удивительного, что в один прекрасный день ее просто-напросто прорвет, а уж уберут все эти фекалии, именно те, у кого душа самая грязная, а сердце наиболее наихудшее из тех, что только бывает в природе.
Булгаков был неправ, обратив данные слова против Шарикова, или же этот бесстрашный человек все-таки как-то поостерегся высказать всю правду до конца, так и рвущуюся наружу из его светлой души, а если б он ее высказал, то ясное дело стал бы еще одним Львом Гумилевым в изящной русской словесности.

Очеловеченный пес вовсе не был обладателем наихудшего из всех человеческих сердец, чтобы уж стать таковым, (а вовсе не родиться таким человеком) надобно было познать все многообразие книг и сделать из них свои выводы более чем удобные чьему-то однозначно низменному сознанию.

359
Речь тут идет о выборочном подходе ко всему тому, что вообще собственно есть в мире изящной фантазии.
Волк Ларсен пера Джека Лондона может являться наилучшим примером такого весьма тщательно отсеянного восприятия художественной и философской литературы.
Однако бывают и в корне иные случаи. Это когда человек получив самые отрывочные знания, и не закрепив их как следует, всего-то начитавшись всяческих дивных книжек....

И вот тогда подложив их вычурное светлое начало в качестве идеальной доброй подпорки под свои устоявшиеся отнюдь (не скороспелые) убеждения, он может вдруг ощутить именно то сколь великое могущество, а затем и проявить себя фанатиком обезумевшего от запаха сладостных грез абсолютно бесполого террора.
И то ведь будет уже вовсе так совершенно неважно против кого именно тот собственно окажется, направлен, а занять в этом деле главенствующие позиции можно даже и, не принимая в нем никакого, хоть сколько-нибудь деятельного участия.
Чего только не нагородит такой деятель одной своей кривой на обе ноги агитацией!
Куда там до него капитану маленького судна в арктических водах. Такие люди они ведь попросту великолепно просвещены обо всех наработках высокого разума и используют их в своих собственных гнусных целях.

360
Да вот ведь нельзя их всех измазать одной и той же привязчивой грязью как почти каждого, кто пришел им на смену, когда вместо ссылок и тюрем за принадлежность к высшим эшелонам коммунистической партии стали одаривать лучшими из останков старого жилья и самыми вкусными кусками, вырванными из-за рта у всеобщей нищеты.
И все же буквально все они были дикими фанатиками действовавшими именем добра и высшей справедливости!
Они являлись властителями полностью обглоданного красными муравьями скелета царского империализма. Их главной целью было создание счастливой муравьиной республики без клопов капиталистов! Человек в их глазах был общественным насекомым, а не царем своего отдельного разума. Именно на этом и зиждилась вся их суровая общность.

361
И это ж именно те, кто впрямь возжелал породить в людях чувство муравьиной кучи, что в будущем этак затмит всякий житейский ум... Они-то и совершили тот самый наглый переворот при явной поддержке откуда-то извне... Цель обрушить существующий в России строй, у большевиков и их западных кураторов была совершенно одна, да вот с продолжением у них как-то все-таки не срослось...

А вот как-то по-другому выйти, к сожалению ну никак не могло...
И без того уже в момент всеобщего хаоса и противостояния всех против всех именно у ультралевых политических авантюристов была самая светлая «тараканья голова» в общей полутьме и неразберихе.
А тут еще внешним силам понадобилось «убрать мавра уже сделавшего свое главное дело» для чего его собственно и подманивали и до отвала закармливали весьма аппетитными обещаниями.
И как раз в связи с этим к самому горнилу власти и прибилась наиболее сплоченная группировка, оказавшаяся там, прежде всего из-за своей полнейшей беспринципности, как и внутреннего, снедаемого куриной слепотой весьма жадного до всякого жаркого пафоса полнейшего конформизма.

362
Именно поэтому большевикам так ловко удалось подлаживать всю свою идеологию под вновь открывшиеся, очень удобные к захвату и удержанию власти обстоятельства.
Однако сие касается одних только верхов, а на низах вполне так хватало весьма наивных простофиль, так и завлеченных приманкой в сети липкого самообмана...

Ленинская верхушка так ведь и сыпала совершенно бессмысленными, но до чего между тем светлыми обещаниями! Причем вожди революции были одними только весьма яростными и последовательными горлопанами, а за их спинами как суфлеры в театре сидели совсем другие личности.
Как оно видеться автору этих строк уж как следует, закрепившись, большевики затем пустили бы их в полнейший расход.

363
Ну а поначалу почти над всеми этими людишками сияло полуденным солнцем изнуряющей страсти одно на всех уж до чего жаркое желание, вот залезть бы ногами на бархатную парчу бывшего царского трона да как следует обтереть об нее свои грязные колоши.

Однако как только власть была благополучно отхвачена у глупых и недальновидных лохов интеллигентов, как тут же ее стали всерьез лихорадить бесконечные внутренние раздоры, окончившиеся тем, что новый царь стал единственным вершителем судеб, в том самом новом кристально идейно праведном государстве.
Да все равно в больших державных интересах, он был вовсе-то несвободен, так как должен был следовать постулатам марксисткой идеологии. А придумана она была в кабинетной тиши, вдали от всякой реальной жизни. И была она рождена в тяжких трудах мучительных раздумий сыном крещеного еврея, у которого в роду была целая плеяда выдающихся раввинов. Карл Маркс, как Колумб открыл свою новую Америку, где каждому и всякому еще обязательно же будет хорошо надо б только новый мировой потоп устроить, погрузив весь мир в пучину кровавого безвременья.

364
При этом автор вполне допускает, что в самом начале революции, даже и среди руководства коммунистической партии, хватало таких вот людишек, что пусть и своим мерзким, грязным, свиным нутром хотели России одного хорошего.
Но сама ситуация была таковой, что у них нашлось великое множество лютых врагов, из тех, что хотели лишить их жизни и столь вожделенной ими власти, вот они и начали душить Россию железной пятой своей бездушной идеологии. Так как для того чтобы так сразу не упасть с трона фанатикам идеалистам, незаконно пришедшим к власти, пришлось опираться исключительно на одни только многотонные костыли совершенно беспощадного массового террора.

365
А там и до нового царя, куда более кровавого, чем были те прежние все вместе взятые, оказалось совсем уж на деле-то недалеко.
Это же он всех фраеров идеалистов пустил в почти полный расход, и выпестовал свору преданных псов, тех, кто, весело шурша бумажками, старательно отрабатывали полученные от него блага и человеческие косточки.

А то, что некоторые из его предшественников и вправду собирались сотворить свой сатанинский рай, так-то были одни мечты людей, не ведающих никаких реальных жизненных преград, навроде «где было болото, там станет град». Ну а кости тех, кто полег его, воздвигая мы подсчитывать не будем...

366
Еще великий царь Петр Первый жил одними достижениями и успехами, а за истинных людей почитал одних ближников своих, ну а остальных он держал за жилы, да чресла.
Книжная, ученая целесообразность, вбивая «сваи» подобного восприятия жизни расставляет на всех путях сети, в которые попадаются, те, кто не видит этот мир во всем разнообразии его самых различных красок.

И ведь люди, что видят его в одних исключительно черно-белых тонах, всегда того желали (а тем несомненно живут и теперь) совершить бы некий акт справедливости, возмездия за перенесенные ими или тем паче кем-нибудь еще сущие несчастья и неописуемые дикие страдания вызвавшие отчаянные стенания в душах авторов выступающих за их самое незамедлительное искоренение в общественной природе человеческих отношений…

367
И вот уже яростные фанатики, вооружившись своим книжным вероучением, весьма отчаянно, неся в народ свет высших истин напополам с сущей околесицей... и будут они добиваться всего одним-то путем мести и разрушения...
Причем вполне так при этом окажутся способны на самое беспредельное провоцирование отупевших и опсовевших от ничем неукротимой вседозволенности пролетариев...

И те всенепременно примутся повсеместно совершать, куда худшее зло, чем то, на которое мог бы пойти любой из алчных до личной выгоды злодеев, как правило, идущих к своей заветной, довольно мелкотравчатой цели.
Им ведь так вот и не понять, что человек вовсе не должен уподобляться той собаке, что кусает палку лишь потому, что посредством нее, ей много раз перепадало от злого и жестокого хозяина.

368
Надо б все-таки глядеть в сам корень проблемы, а не искать виноватых среди тех, кто олицетворял собой лицо во всем так и впрямь неправедного государства.
А дабы перемены в стране носили реальный, а не поверхностный характер надо было бы медленно, продуманно и неспешно изменить всю структуру власти как таковую.
А вот для осуществления данной задачи потребовалось бы найти множество честных, умных людей, тех, кто и вправду будут способны изменить сложившиеся долгими веками... все так сказать существующие нынче каноны властвования.

Да к тому ж еще и таким вот образом, дабы что-либо однозначно переменилось в действительности к лучшему, а не к одному только худшему, чем то, что уже имелось когда-либо прежде.

369
Никогда не следует замахиваться, на что-либо большое и славное, если успех, тем или иным образом, окажется зависим и от кого-то еще, совершенно незнакомого, по каким-либо прошлым совместным, высоким достижениям.

Это касаемо, как отдельных личностей, а уж тем более целого народа.
Чтобы исправить те проблемы, которые нагромождались целыми столетиями, потребуются усилия всех слоев общества, в неком едином порыве в течение многих и многих десятилетий, а главное оно еще в том, чтобы все это происходило на вполне разумной основе.
Любые серьезные социальные потрясения связаны с развенчиванием каких-либо (коли не всех) основ общественного здания, причем рушится при этом все самое хрупкое. Потому что идет процесс выворачивания наизнанку всех до единого моральных и нравственных принципов, на которых и зиждется нормальное цивилизованное общество. Во имя предотвращения подобного сценария власть должна идти на самые жесткие, суровые меры!

370
Государство, в этом случае было бы просто обязано, не стесняя себя ни в каких средствах, засучив по самый локоть рукава, пустить народу кровь, раз уж в этом есть такая уж впрямь-таки необходимость!

Ведь накопившиеся страсти все равно обязательно еще выйдут наружу, и людей тогда погибнет, куда побольше. Другие государства не то, что российское нисколько не цацкалось с бунтовщиками и очень кстати правильно делали. Вот тому конкретный пример.
Святослав Рыбас «Сталин» серия ЖЗЛ
«Как пишет один из участников Прогрессивного блока В. И. Гурко, «солдатские бунты возникали почти во всех государствах, принимающих участие в войне. Правительства западных государств это предвидели и приняли соответствующие меры». Так, было разгромлено восстание германских матросов в Киле в 1915 году. В Милане в начале 1917 года вспыхнула настоящая революция, образовавшая действовавшее шесть дней революционное правительство, и она тоже была жестоко подавлена армией, было убито несколько тысяч человек. Почему же российское правительство не смогло действовать так решительно? Ответ, по-видимому, только один: во власти не нашлось надежных исполнителей».

371
А может быть власти попросту хотелось верить в силу народной мудрости, а также, и в то, что Бог на небесах никакого большого кровопролития нисколько же не допустит?
Да только надежды эти никак вот не оправдались... Слепая Смута быстро смыла с лица общества все воистину человеческое...
Начался бессмысленный бунт, направленный против всего и вся и в нем гибли не только люди, но и убеждения, мораль - жизнь упорно стала напомнить собой дарвинскую борьбу за существование в дикой природе.

А уж сколько - эта ситуация создала мерзких гадов из морально неустойчивых, слабых духом людей. Вот, что пишет об этом писатель Алексеев в своем романе «Крамола».
«Это страшно! Народ привык к оружию, целый народ! Уже и слова не понимают, от стрельбы оглохли... Это я тебе говорю, брат, я - кадровый офицер! Пока не поздно, пока еще люди не изверились, надо бросить оружие.
- Но ведь война идет, Саша!
- Это не война. Я такой войны не признаю, - он перешел на шепот.
- Братоубийство - вот что это... И убивают самых лучших. Это же так... как если бы Пушкин стрелялся с Лермонтовым! Неужели ты не понял? Даже после эшелона смерти»?

372
А при большевиках вся страна отправилась в путь в одном на всех «эшелоне смерти» и лучших людей первыми выбрасывали из вагонов на насыпь, потому как в кромешном пороховом дыму и кровавом месиве только вошь человеческая чувствовала себя как дома.
Но все начинается именно же с попытки применения на практике добрых идей!
А уж в особенности и неверия в их конкретное переложение в суровые реалии общественного быта... Конечно, лучше все делать чисто умозрительно, а главное, чтоб в целом и сразу же навсегда все поменялось к чему-то действительно достойному, лучшему.

373
А между тем людям следовало бы долгим обдумыванием отыскать себе модус вивенди, а то вместо грядущего добра нагрянет одно только сущее зло неминуемой нравственной и физической деградации…
Александр Куприн в его повести «Колесо времени» описывает чуть ли не состоявшуюся дуэль между Львом Толстым и Иваном Тургеневым.
Причем надо б заметить, что вовсе не на почве дотла сжигающей многие сердца ревности два великих писателя вдруг порешили ухлопать один другого, а виноваты в том были те же самые совершенно по-разному ими понимаемые идеи добра и света.
Вот слова Куприна.
«Я еще хотел рассказать ей об одной жестокой сцене, происшедшей между Львом Толстым и Тургеневым и чуть не доведшей их до дуэли. Во всяком случае, после нее великие писатели остались надолго врагами. Во время завтрака у Толстых Тургенев с неподдельным восхищением говорил живописно о том, как английская гувернантка приучает его побочную дочку, Полину, к делам благотворительности.
- Каждое воскресенье, - умиленно говорил Тургенев, - они обе идут на самые жалкие окраины города, в хижины нищих, в подвалы бедных тружеников, на чердаки горьких неудачников... И там обе они смиренно и самоотверженно занимаются целый день починкой и штопкой их убогого белья. О, как это трогательно, прекрасно и просто. Не правда ли? Тогда Толстой вскочил из-за стола, стукнул кулаком и воскликнул:
- Какое лицемерие! Какое ханжество! Какое издевательство над нуждой! Тургенев ответил жестким словом и выбежал из дома. Дуэль едва-едва удалось предотвратить»

374
О, да конечно, куда лучше будет раздать все имущество бедным и только самому бедняге и потащить весь этот воз всех имеющихся проблем так или иначе связанных с бытом, а то и разделить весь имеющейся физический труд буквально-таки на всех поровну.
Но выходит, то, так, что чем больше добра отдается рабам, тем лишь более и более они погрязают в своей убогой бедности. Они ведь попросту совершенно не умеют обращаться с богатством, а только могут его пропить, проиграть в карты, выменять в голодные годы на муку и хлеб.

Да и как же тут не быть голоду, когда кругом разруха и прорва анархии.
Может все это являлось прямым следствием наступившей эры полнейшего наглядно видимого равноправия перед нуждой, полнейшего избавления от жестоких оков прежнего угнетения в связи с настойчивыми требованиями ведения праведного (без эксплуатации человека человеком) экономического хозяйствования?
И вот еще что; при таких делах самым раскрепощенным элементом становится как раз то самое всячески поощряемое вселенской анархией тупоголовое быдло, которому теперь за все его лихие дела не будет ровным счетом ничего.

375
А вот культурные и благородные люди в этаком сплошном пороховом дыму вымирают сами, а им к тому же в этом еще и подсобляют «друзья народа» как их окрестили ихние товарищи по нагану и обрезу (не к ночи будут помянуты) большевики. И ведь не только с целью простого грабежа! Покуражиться без проблем кому же было тогда не охота!

Да вот еще что интеллигентный, да даже и просто благородный человек, видя, как насилуют женщину, не мог он просто пройти мимо, прикрыв глаза.
То есть он, конечно, мог к этому себя приучить, посмотрев, как застрелили опередившего его человека, но все равно при подобном стечении обстоятельств он запросто мер с голоду, не имея возможности как надо приспособиться к новоявленным и безутешным
житейским реалиям.

[Meliorator]

Острая форма графомании с политическим уклоном. Фу!

Присоединяюсь к мнению.

[Meliorator]

Вот слова умного человека:

Наш замечательный соотечественник Петр Чаадаев еще почти 200 лет назад высказал мысль, что России, видимо, суждена историческая роль быть неким уроком для других народов, показывая, чего не надо делать ни в коем случае. Похоже, что эту роль мы с мазохистским рвением все эти 200 лет и продолжаем выполнять. Другой выдающийся мыслитель, австрийский экономист Фридрих фон Хайек, когда писал свою знаменитую «Дорогу к рабству», конечно, не мог и вообразить, что кроме описанных им двух дорог к рабству – фашизма и коммунизма – может существовать еще одна, по которой поведут под знаменами фон Хайека и с его именем на устах.

В одном из рабочих кабинетов Владимира Владимировича Путина стоит бюстик фон Хайека. Это не только для вербовки иностранных инвесторов, которые иногда этот кабинет посещают. Владимир Владимирович себя достаточно искренне ощущает этаким либеральным реформатором. Ему об этом постоянно говорят многие его советники. Вообще в его экономическом мировоззрении причудливо, но органично сочетаются элементы чубайсизма и чекизма, что позволяет мне назвать его философию моделью ЧуЧе.

В целом ЧуЧе реализует золотую мечту советской партийно-гебистской номенклатуры, которая и задумала перестройку в середине 1980-х годов. Чего она достигла в результате 20-летнего цикла? Полной концентрации политической власти, такой же, как и раньше, громадных личных состояний, которые тогда им были недоступны, и совершенно другого стиля жизни (кто в Куршевеле, кто на Сардинии). И самое главное – они избавились от какой-либо социальной ответственности. Теперь им уже не нужно повторять «цель нашей жизни – счастье простых людей». Их уже тогда тошнило от этого лицемерия. Теперь они будут говорить, что цель ихней жизни – это «продолжение рыночных реформ». И проводить эти «реформы» с абсолютной социальной беспощадностью.

Путинский проект является воплощением давней мечты наших либеральных экономистов о российском Пиночете, который железной рукой поведет нас к либеральным реформам. Эта вера в Пиночета все время подогревалась примерами целого ряда стран, где этот проект был якобы успешно осуществлен: Чили, некоторые государства Восточной и Юго-Восточной Азии.

Но дело в том, что во всех этих странах речь шла о решении авторитарными методами задачи перехода от аграрного общества к индустриальному. А эта задача была решена достаточно эффективно Иосифом Виссарионовичем Сталиным 60–70 лет назад. И тоже не самыми гуманными методами решалась эта задача в Европе в XVIII–XIX столетиях.

Проблема, перед которой стоит Россия сегодня, – прорыв в постиндустриальное общество – этими методами в принципе не решается, что, кстати, показывает и опыт тех же азиатских «тигров» и «драконов», на который ссылаются наши либерал-авторитаристы. В Южной Корее, например, эта модель была исчерпана уже в конце 1990-х годов. (Кстати, многие руководители тамошних финансово-промышленных групп – чеболей, как и два бывших президента страны, провели длительные сроки в тюрьме.) Для задач постиндустриального этапа общественного развития эта модель никак не годится.

А у нас есть еще и дополнительное и очень серьезное отягощающее обстоятельство: мы богаты сырьевыми и энергетическими ресурсами. Такая комбинация – авторитарная бюрократическая власть плюс ресурсное изобилие – абсолютно убийственна для развития, потому что она лишает бюрократию любой обратной связи с реальностью, разлагая и коррумпируя ее полностью. Что и происходит на наших глазах. Это классическая комбинация снотворного и слабительного. Снотворным у нас служат нефтяные цены – 50 долларов и более за баррель, а слабительным – вся эта питерская бригада оборотней-силовиков.

Поэтому результат вполне естественен. Я только не понимаю, почему Андрей Николаевич Илларионов называет это венесуэльской болезнью. Это классическая российская традиция – вотчинное государство, воеводы на кормлении. Но если раньше суверен и его бюрократия были единственным источником собственности на землю и обрабатывающих ее людишек, то сейчас у нас на глазах интенсивно растет стремление суверена и его бюрократии стать абсолютным собственником критического ресурса XXI века – нефти и качающих ее людишек. А остальных людишек можно монетизировать под корень.

Дорога, которой мы идем, – это третья дорога к рабству, а четвертой не бывать. Потому что либо эта система разрушит страну, либо все-таки мы найдем в себе мужество с этой дороги сойти, и тогда весь этот путинский период останется в нашей исторической памяти как некая последняя прививка против философии рабства.

[maugli1972]

376
Вот, к примеру, надо ж было ему хоть как-нибудь подлизаться к новой власти, дабы выпросить у нее одинаковый с землекопом и угольщиком - продовольственный паек. А на счет того, что тогда воистину творилась по ночам на каждом перекрестке можно прочитать в книге Владимира Федюка «Керенский».
«Повсюду в общественных залах шли митинги. Вместо полицейских на постах стояли какие-то люди с красными нарукавниками, они равнодушно относились и к душераздирающим крикам, и даже к выстрелам. Короче говоря, был хаос, во время которого большевики расстреливали старый режим"».

Вот, что, кстати, пишет о несколько схожей (а пожалуй еще худшей) ситуации Джек Лондон в его антиутопии «Алая Чума».
«Пока я наблюдал с приличного расстояния за схваткой, один из грабителей выбил раму в соседней лавке, где торговали башмаками, и поджег дом. Я не поспешил на помощь к бакалейщику. Пора благородных поступков миновала. Цивилизация рушилась, каждый спасал собственную шкуру. Я быстро пошел прочь, и на первом перекрестке глазам моим открылась очередная трагедия. Двое каких-то гнусных субъектов грабили мужчину и женщину с двумя детьми. Я узнал этого человека, хотя мы не были знакомы: это был поэт, чьими стихами я давно восхищался. И все же я не бросился к нему на помощь: едва я приблизился, как раздался выстрел, и он тяжело опустился на землю. Женщина закричала, но один из негодяев тут же свалил ее ударом кулака. Я угрожающе крикнул что-то, но они стали стрелять, и мне пришлось быстро свернуть за угол. Здесь дорогу мне преградил пожар. Улица была окутана дымом: по обе ее стороны горели дома. Откуда-то сквозь чад доносился пронзительный крик женщины, взывающей о помощи. Я пошел дальше. В такие страшные минуты сердце у человека каменное, и, ко всему, слишком многие кричали о помощи».

377
Джек Лондон был реалистом, много повидавшим на своем веку, и просто не мог ни понимать, как именно все это будет выглядеть затем на самом-то деле, однако кровавую смуту большевизма при своей жизни он попросту не застал. В принципе, если отбросить саму фантасмагоричность всей описанной им ситуации именно так все и было. Большевизм та же «Алая чума» в социальном плане и то, что тогда творилось в России, вполне возможно назвать смертью цивилизации и культуры, возвратом к первобытнообщинному строю.

Однако на этот-то раз, с каким же глубоким прагматизмом, кто это у нас какой собственно зверь, причем среди самих-то людей.
Возникали самопроизвольно тотемы и новоявленные племена истребляли друг друга, словно оборотней вампиров, даже если среди них имелись их самые прямые родственники.

378
Причем зачастую люди шли против своих же собственных убеждений, а это приводило к тому, что такой человек, дабы проявить себя наилучшим образом пред новой властью так и юлил буквально лез из кожи, тратя на это все свое мыслимое и немыслимое усердие, дабы ей, как следует, получше бы услужить.
Вот небольшой пример тому, как распоряжалась судьба российскими офицерами из «Записок» Борона Врангеля.
«Одинцов горячо меня прервал.
- "Я вправе, как всякий человек, требовать, чтобы мне дали оправдаться. Мне все равно, что про меня говорят все, но я хочу, чтобы те, кого я уважаю и люблю, знали бы истину. Гораздо легче пожертвовать жизнью, чем честью, но и на эту жертву я готов ради любви к Родине".
- "В чем же эта жертва?"
- "Как в чем. Да в том, что с моими убеждениями я служу у большевиков. Я был и остался монархистом. Таких, как я, сейчас у большевиков много. По нашему убеждению исход один - от анархии прямо к монархии...»

379
Вот уж монархию они своим общим несоразмерным разуму усердием затем и создали, а вот к тому же российское общество было загодя всей своей историей вполне так предрасположено, так сказать, всеми навыками своего обыденного существования. Вот еще один к тому самый наглядный пример из тех же «Записок» барона Врангеля.
«Но в настоящих условиях, с падением Царя, пала сама идея власти, в понятии русского народа исчезли все связывающие его обязательства, при этом власть и эти обязательства не могли быть ни чем соответствующим заменены».

380
В новых условиях сформировался гигантский беспорядок, при котором все старые грехи крайне коррумпированной империи так и вылезли сразу наружу буквально из всех ее щелей.
Беспредел стал обыденной нормой всей общественной жизни, еще вот и потому, что никогда не существовало на Руси твердых законов, а извечно правила рука большая и маленькая.
Своевластие на местах всегда было буквально полнейшим и только по прямому указу из центра можно было добиться хоть какой-то истинной справедливости.

Однако именно красные сумели заставить необъятно широкую страну отдать им все то, что могло хоть как-то поддержать едва теплящуюся в ней жизнь. И для того чтоб добиться этой цели, они запустили на полную катушку адскую машину дикого террора.
Белые более мягкие господа те совсем уж так не могли... не могли они принудить народ жить по неофициально провозглашенным законам джунглей... приноровиться терпеть, те сколь обыденные сцены невероятных жутей, как-то впоследствии смогли себе позволить навязать стране господа новоявленные только друг другу друзья-товарищи.

381
Они-то себя ни в пище, ни в чем ином нисколько же не стесняли, но всех других обирали практически подчистую, выгребая все до последнего зернышка.
В областях занятых белыми свирепствовала старая злая коррупция, и то чего не могли понять англичане так это такого простого факта, что, сколько б они не прислали обмундирования и всякого прочего снабжения армии...

...однако есть в России людишки, что скорее его в землю закопают или сожгут, чем выпустят это добро из своих алчных рук. Вот только малый тому пример из «Записок» Врангеля весьма конкретно касающийся данной темы.
«Средств, отпускаемых на это в распоряжение командующего армией, конечно, не хватало. Обратить же на этот предмет деньги, жертвуемые "на нужды армии" (такие пожертвования поступали в большом количестве), я не считал себя вправе. Я возбудил ходатайство о разрешении производить подобные расходы из казенных большевистских сумм, являвшихся нашей военной добычей, на что последовало согласие Главнокомандующего. При возвращении мне соответствующей переписки я прочел на моем рапорте заключение помощника главнокомандующего генерала Лукомского: "Полагаю разрешить. Хорошо и то, что деньги не разошлись по рукам". Надпись эта ярко характеризовала сложившиеся понятия и существовавший порядок».

382
Не только деньги, но и что угодно другое, часто не доходило до воюющей армии, а оседало в закромах зажравшихся жлобов, спрятавшихся от войны в глубоком тылу.
Врангелевские усилия внести изменения в экономику провести какие-то земельные реформы были обречены на полную неудачу именно потому, что они натыкались на полнейшее равнодушие и криводушие личностного мировоззрения тех, для кого своя хата всегда была где-то с краю.
Вот что можно прочитать по этому поводу у Святослава Рыбаса в его книге «Иосиф Сталин».
«Крымские газеты того времени выразительно рисуют моральное состояние в Крыму. "Земельная реформа, самоуправление, кооперативы, дешевая распродажа на базарах продуктов питания и зерна, опора на правовые нормы, разрешение татарам преподавания в местных школах на татарском языке, объявление борьбы с канцелярщиной, этим, по словам Врангеля, "стародавним русским злом", - это были вехи самой настоящей верхушечной революции. Много ли было у нее шансов на успех? Скорее всего, их не было вовсе. Увеличивалась спекуляция, кооперативы стремились скупить побольше зерна и отправить его за границу, получив за него твердую валюту».

383
При таком подходе к широким общественным интересам нет ничего удивительного в том, что жизненно важных вещей белой армии просто-таки не хватало, а самый смелый и боеспособный генерал белой армии, должен был униженно просить о помощи у командования, которое между тем жило шапкозакидательскими настроениями и извечными интригами, мысленно находясь уже в Москве.

А в это время за спиной у воюющей белой армии, захватившей слишком уж много, чтобы управиться с собственными неустойчивыми тылами, творились ужаснейшие бесчинства, а оные подрывали все основы данного движения по спасению матушки России.
Почти невозможно воевать за отечество, зная, что и в тылу его тоже нет! Вот еще цитата из тех же «Записок» Врангеля.
«На огромной, занятой войсками Юга России территории, власть фактически отсутствовала. Неспособный справится с выпавшей на его долю огромной государственной задачей, не доверяя ближайшим помощникам, не имея сил разобраться в искусно плетущейся вокруг него сети политических интриг, генерал Деникин выпустил эту власть из своих рук.
Страна управлялась целым рядом мелких сатрапов, начиная от губернаторов и кончая любым войсковым начальником, комендантом и контрразведчиком. Сбитый с толку, запуганный обыватель не знал кого слушаться. Огромное количество всевозможных авантюристов, типичных продуктов гражданской войны, сумели, пользуясь бессилием власти, проникнуть во все отрасли государственного аппарата. Понятие о законности совершенно отсутствовало. Бесконечное количество взаимно противоречащих распоряжений не давали возможности представителям власти на местах в них разобраться. Каждый действовал по своему усмотрению, действовал к тому же в полном сознании своей безнаказанности. Губительный пример подавался сверху.
Командующий Добровольческой армией и главноначальствующий Харьковской области генерал Май-Маевский безобразным, разгульным поведением своим, первый подавал пример. Его примеру следовали остальные. Хищения и мздоимство глубоко проникли во все отрасли управления. За соответствующую мзду можно было обойти любое распоряжение правительства. Несмотря на огромные естественные богатства занятого нами района, наша денежная валюта непрерывно падала. Предоставленный главным командованием на комиссионных началах частным предпринимателям вывоз почти ничего не приносил казне. Обязательные отчисления в казну с реализуемых за границей товаров, большей частью, оставались в кармане предпринимателя. Огромные запасы, доставляемые англичанами, бессовестно расхищались. Плохо снабженная армия питалась исключительно за счет населения, ложась на него непосильным бременем. Несмотря на большой приток добровольцев из вновь занятых армией мест, численность ее почти не возрастала. Тыл был набит уклоняющимися, огромное число которых благополучно пристроилось к невероятно разросшимся бесконечным управлениям и учреждениям».

384
В такой обстановке воюющие части зачастую были бельмом на глазу у местного населения не так уж и редко исподлобья смотревшего на них как на тех, кто попросту отвоевывает одну несвободу у другой. Потому что вслед за отступавшими красными в город входили белые и те темные личности, что брали власть за спиной у бравой воюющей гвардии, мало чем отличались от красных в своей человеческой низости и мерзости, да к тому же еще ничего собственно нового белые совсем же и не обещали.
Вот еще одно свидетельство Врангеля на это счет.
«В стране отсутствовал минимальный порядок. Слабая власть не умела заставить себе повиноваться. Подбор администрации на местах был совершенно неудовлетворителен. Произвол и злоупотребления чинов государственной стражи, многочисленных органов контрразведки и уголовно-розыскного дела стали обычным явлением».

А вот что пишет генерал Петр Краснов в его книге «Всевеликое Войско Донское»
«Атаман снесся с генералом Деникиным. Он снова и весьма настойчиво просил его оставить кубанцев самих доканчивать освобождение Кубани, как это сделало Войско Донское, а самому идти на Царицын и Воронеж. Атаман писал, что Добровольческая армия и кубанцы имеют против себя одну деморализованную банду "товарища" Сорокина, тогда как на севере силы большевиков крепнут, и сопротивление их почти неодолимо. Екатеринодар занят, 11 сентября на Кубани созывается Рада казачья, самое время генералу Деникину идти и становиться самостоятельным, вне казаков.
Но генерал Деникин отказал в этом атаману. Он должен оставаться на Кубани, пока не освободит от большевиков всего Северного Кавказа. Он откладывал свое движение на север и совместные действия с донцами. Он не хотел работать рядом с атаманом, сила и популярность которого в Войске была сильнее его популярности. Ему приятнее было иметь дело с мягким и податливым Филимоновым, нежели с крутым и твердым донским атаманом. С Радой он не считался, с Кругом и донским атаманом пришлось бы считаться. Генерал Деникин в это время уже не был ни солдатом, ни горячим патриотом - он был политиком. Политика приковывала его к Екатеринодару и Новороссийску. Он ждал союзников».

385
А между тем в букваре всех грамотных политических деятелей написано так.
«Наемные и союзнические войска бесполезны и опасны... Союзническое войско - это верная гибель тому, кто его призывает...» Никколо Макиавелли «Государь».

Вот наемники, не имеющие никаких политических целей, а только жаждущие хорошо подзаработать - это ж совсем другое дело. Большевики - это отлично поняли!
Нынче-то возносящие руки к небу навзрыд плачущие о советской оккупации прибалты в свое время очень многое сделали во имя своего личного интереса, свершая революцию. Они служили у красных в национальных полках, а те в свою очередь их отблагодарили временной, однако затем затянувшейся не на один десяток лет независимостью...

386
Большевики данные им обещания выполняли только вынужденно, в чем ничем не отличались от прочих игроков в «покер общемировой политики...»
Старая Россия в этом смысле была до крайности наивной, а белые генералы не далеко ушли от ее бывших политических правителей. Пресловутые союзники и не думали беспокоиться о чьей-то невозможно роковой грядущей судьбе, они попросту играли в свои собственные политические карты, им не было дела до диких бед заснеженной России, им только было нужно закрепить на ее бескрайних просторах свои собственнические эгоистичные интересы.

Так сказать на ее полях и лесах нынче высвободившихся из под всякой твердой опеки власти...
Им-то было дело только вот до того необъятного жизненного пространства, что теперича можно было заселить, согнав все этническое население в некое подобие индейских резерваций.
Они явно рассчитывали на некий быстрый внутренний коллапс, или же медленную большевистскую ржавчину, что изъест Россию изнутри. Во всяком случае, таково было устремление реакционного крыла западной дипломатии и политического руководства. Надо бы помнить, что в западном мире на тот момент уже не было единоличных диктатур.

387
Однако, то, о чем пишет, едва ли с самого начала продавший за сентиментальные чувства к родному дому свою многострадальную родину красный граф Алексей Толстой не так чтоб может встретить какие-либо серьезные возражения.
Алексей Толстой «Хождение по мукам» том второй
«Оставьте, пожалуйста!.. Чем мы будем обороняться, - вилами - тройчатками? Этим же летом немцы займут всю южную и среднюю полосу России, японцы - Сибирь, мужепесов наших со знаменитыми тройчатками загонят в тундры к Полярному кругу, и начнется порядок, и культура, и уважительное отношение к личности... И будет у нас Русланд...»

Ну да действительно яркий внешний лоск нам куда важнее внутренней правды... А вместо повсеместно творящегося беззакония пусть лучше у нас будет закон, деформирующий мозг, делающий человека послушным не о чем не думающим орудием в руках за все всегда ответственного государства.

388
Недостатки европейской культуры во время войн оказались совсем на лицо...
Вся так и налитая вроде вполне так искренним добродушием физиономия западного европейца оказалась глянцевой маскарадной маской, под которой скрывались длиннющие волчьи клыки...
Но всего этого никак не могли взять себе в толк люди, которым буквально с самого малолетства внушалось понятие о том, что европейская культура, куда превыше российской, причем во всех отношениях и в ее значит, лучезарном облике сияет солнце истинного духовного величия.
Россия попросту была больна средневековым рыцарством в Западной Европе уже давно так замененным трезвым, холодным и крайне циничным расчетом.

389
Несколько позже русским эмигрантам, куда плотнее столкнувшись с бытовым западным подходом к жизни, давилось-таки понять, кого же это они так долго буквально идеализировали...
Ну а славянофилы в России и вне ее попросту отказались от естественной логики, предпочтя ей мистические горести и шельмование одной единственной нации, которая как оказывается одна же она в ответе за весь имеющиеся в этом мире сущий беспорядок.
Тот же генерал Краснов, попав в эмигрантскую среду, перешел от объективных суждений об этом мире к каким-то крайне субъективным... вот только заговор против России он нашел совсем не там, где он, но самом деле был, а там, где его отродясь не было.
Но это случилось несколько позже...

390
А в 1922 году он вопрошал в его книге «Всевеликое Войско Донское» о том, что в корне неверно видеть в союзниках барина, который всех нас рассудит.
«Атаман поставил на работу все ремесленные школы и гордился тем, что вся Донская армия одета с ног до головы в "свое", что она сидит на своих лошадях и на своих седлах. У императора Вильгельма он просил машин, фабрик, чтобы опять-таки как можно скорее освободиться от опеки иностранцев. Его ориентация сквозила во всех его речах и на Кругу, и особенно в станицах и войсковых частях. Это была ориентация русская - так понятная простому народу и так непонятная русской интеллигенции, которая привыкла всегда кланяться какому-нибудь иностранному кумиру и никак не могла понять, что единый кумир, которому стоит кланяться - это Родина».

Но интеллигенция, прежде всего, приклоняла голову пред всяким местным барином, холя и подобострастно нежа его, когда он рядом и понося его почем свет стоит, как только ему доводилось куда-то отойти или даже вот отвернуться.

391
А народ он все слышал и себе на ус мотал. А вот затем, именно потому, что своего барина вдруг совсем же не стало, все так вот и расползлось во все стороны, превратившись в свободу насилия, грабежа, убийства, а также полного попрания всех принципов совести.
Везде творилось буквально одно и то же абсолютное беззаконие, и если сами белые творили его все ж таки хоть немного меньше, то находились и другие силы в их тылу, что обращали насилие против своего народа во что-то никак не меньшее чем, то имелось в тылу у красных.

Буквально повсюду тогда царили дичайшая анархия и наглый разбой, и никак это не могло само собой прекратиться без сильной руки, что взяла б всех за горло и такая рука, нашлась красная волосатая лапа злобствующего в своем торжестве яростного большевизма.
Он являл собой звериный лик прошлого угнетения, ополчившегося на все сегодняшнее настоящее с молотом в руках, умея только крушить, а более же ну совсем ничего акромя этого.
И в то же время людей олицетворявших собой лик истинного светлого будущего, травили, словно крыс за их явную непохожесть на всеобщую серую массу обывателей, тех, что были весьма довольны своей не завоеванной разумом, а прежде всего полученной задарма свободой...

392
Они-то теперь стали все господами, и это, стало быть, им теперь было решать, кому жить, а кому нет.
Но, даже не убив человека, пожалев на него пулю, можно было лишить его последнего куска хлеба, а тем значится обречь на голодную смерть за простое отсутствие у него правильных и должных убеждений.

Вот так ни к селу ни к городу более ненужного интеллигента могли всего навсего попросту оставить без всяких средств к существованию.
Так сказать, за его полнейшей дальнейшей ненадобностью, дабы тем самым избавить будущее бесклассовое общество от безыдейных людей.
Вот тому пример из книги писателя Алексеева «Крамола»
«И сразу же в госпитале на разные лады, со всевозможными оттенками тона, словно бред у тяжелобольного, зазвучал вопрос: ты за кого? Он не хотел изменить своему принципу и опуститься до политики; он был за жизнь во всех ее видах и поэтому в один миг оказался за воротами госпиталя. И остался совершенно один. Без дела, без больных и без возможности утолить боль страждущих. Он хотел взять патент на частную практику, но снова спросили: ты за кого? - и, услышав ответ, отказали».

393
А между тем низменный конформизм при крайней к тому надобности он-то и есть, а главное, что этак всегда был всеобъемлющим свойством довольно значительного пласта всей ультрасовременной российской интеллигенции.
Она ведь была большевиками весьма тщательно отобрана и выпестована, а тот, кто был иным либо с голоду помер или подчас комиссарской пулей был сражен еще в промежутке между 1917ым и 1922, а кто-то вдосталь наевшись лагерной баланды, стал совсем иначе обо всем на свете рассуждать, и как следствие этого мыслить.

394
Те уже немолодые люди, что живут сейчас, самостоятельно мыслить и вовсе-то разучились и только новое поколение, возможно еще этак пойдет по жизни уже иным путем.
А «старая гвардия» зачастую плетется след в след за широко распространенными настроениями в обществе в целом.
Но только тогда когда они были как-то поддержаны сверху или со стороны тех, кого туда только временно с попутным ветром на краткий миг занесло.

395
Но, вот когда надо было устраивать многотысячные демонстрации, и громко протестовать против пагубного положения рабочего класса в России голоса думающей интеллигенции слышно практически не было.
Она молчала, поскольку очень любила употреблять в пищу мясо, но предпочитала, чтобы туши разделывали вовсе не у нее на глазах.
То же самое и с репрессиями она могла против них им хоть как-нибудь возроптать, только в случае если б все это не объявлялось добром во имя светлого и великого будущего.
А раз на городских улицах людей просто так уже не отстреливают, то все всем понятно власть врагов своих ищет успехов ей в этом, а я ей не враг, так что мне лично бояться вроде бы ничего.

396
А вот развязно возражать (иначе нельзя быть ей услышанным) строптивой и злобной власти это ж себе дороже, раз уж она этого вовсе же не приемлет.
Это ж не тогда, когда это нисколько не порицалось и на жизнь существенно не влияло.
До того так уж принято было с великой горечью ругать все царские вины перед народом, и было то делом чести, благородства, да даже и простого человеческого достоинства, наконец.

Однако может, все-таки надо б непоколебимо отстаивать свою линию, а не плестись за событиями с клюкой бессильного отчаяния о сокрушении всех нравственных основ.
И именно - это и имело место, причем сверху донизу и в самом конкретном, однозначном смысле этого слова.

397
Уж такого свойство почти любого думающего мозга нации, он в действительности замечает только, то, что не отвлекает от чего-то главного в его жизни, делания денег, или делания карьеры, научных успехов у лучших из его средних представителей.
Так что замечать страх и ужас повседневной травли беззащитных пред властью людей это ж дело совершенно недостойное для просвещенных умов всенепременно желающих всего самого наилучшего, причем сразу всему человечеству.

В новых условиях учитывая низкий уровень интеллекта новоявленных властителей, нужны были массы, отправленные от греха подальше в самые отдаленные районы, а еще лучше на тот свет, так же еще спокойнее...
Ну а до главного в истории «заворота кишок» большевистского октябрьского переворота котел общественного недовольства остужали и выпускали из него пар путем массовых бесчинств, а вот за то и расплатиться вполне довелось.
До революции весьма незавидная роль козла отпущения вполне естественно, что доставалась самим-то собой уж во всем виноватым евреям.
А между тем наихудшим из всех возможных путей для всякой власти будет изыскивать себе слабое звено в обществе, а вот затем и выпускать за счет него всю накопившуюся в нем безмерную ярость, за все те непомерные неудобства своего существования.

398
В принципе, немалое участие евреев в русском бунте было обусловлено одной лишь ответной реакцией на целый век гонений и погромов.
Царизм в России заплатил самую дорогую цену именно за поиски наиболее легкой отдушины для накопившегося в российском обществе крайнего недовольства угнетением, засильем рабства, казнокрадства и взяточничества.

Да вот и силы реакции, как автор этих строк в том действительно глубоко убежден, всегда ликующе страстно использовали террор для своих собственных идеологических целей: им-то просто хотелось вернуть страну к ее «славному прошлому».
Террористов их же можно и так ведь смело отлавливать, до того рьяно, с таким воистину ревностным усердием и королевским размахом, что дело их будет буквально-таки процветать, ну а силовики будут только широко руками разводить, мол, не поймали мы этих гавриков, вовремя и все.

399
Может и Бен-Ладену удалось все им содеянное только же потому, что кому-то в ЦРУ был нужен повод для оправдания захвата новых территорий?
Информация о готовившихся актах террора она ведь не непосредственно к самому президенту на стол от агентов на местах кладется!
Точно также и с куда большой долей определенности можно смело говорить о том, что реакционные силы в России вполне хотели, чтобы сама по себе сложившаяся ситуация буквально вынудила власть вернуть все на круги своя к той старой столь уж вожделенной ими абсолютной монархии.
Вот то, как об этом говорит историк Радзинский в книге «Господи... спаси и усмири Россию Николай II: жизнь и смерть».
«Столыпин был слишком независим, слишком далеко идущими могли стать его реформы... Да, Николай готовил отставку Столыпина. Но все знали железный характер министра и знали, как часто менял царь свои решения... И вот опять "полиция не уследила", и опять убийцей оказался революционер, завербованный в агенты Департаментом полиции... Опять тень всесильной спецслужбы?
Именно об этом 15 октября в Думе левыми был сделан запрос, который приводит в своей книге "Годы" В.Шульгин:
"Можно указать, что за последнее десятилетие мы имели целый ряд аналогичных убийств русских сановников при содействии чинов политической охраны. Никто не сомневается, что убийства министра внутренних дел Плеве, уфимского губернатора Богдановича ... великого князя Сергея Александровича... организованы сотрудником охраны, известным провокатором Азефом... Повсюду инсценируются издания нелегальной литературы, мастерские бомб, подготовка террористических актов... Она (спецслужба. - Авт.) стала орудием междоусобной борьбы лиц и групп правительственных сфер между собою... Столыпин, который, по словам князя Мещерского, говорил при жизни "охранник убьет меня...", погиб от руки охранника при содействии высших чинов охраны...»

400
Но, несмотря на все эти их старания, во истое «благо родины» - царь и его приспешники оказались людьми слишком уж слабыми, на действенную диктатуру попросту неспособными… …им вообще не хватило мужества для каких-либо серьезных и конкретных мер по предотвращению дикого хаоса, созданного между тем одним лишь их попустительством, а то и явным к тому подстрекательством со стороны тех, кого ни в чем не устраивало и поныне (для них) существующее положение вещей.

Имеются в виду те, кто строил козью морду либерализму при помощи его же заклятого радикализма.
Ну а холоп понимает свободу от крепостного ярма либо как то, что его буквально-таки бросили на произвол судьбы, либо как полное отсутствие каких-либо этических, а прежде всего юридических ограничений для его похоти и жажды мести за все его прошлые унижения.
А между тем еще загодя надо было делать серьезный и окончательный выбор либо тирания, либо демократия.
Если бы был выбран наиболее правильный и разумный демократический путь, то надобно было осуществлять реальные далеко идущие шаги, а не всего-то вот вываливать из пыльного сундука с царскими коврами, давно уже (почти целый век) завалявшуюся там идею народного парламента.

401
И прежде-то всего, надо было серьезнейшим образом видоизменять законы, приводя их хотя бы в частичное соответствие с европейским законодательством, а не созывать пустоголовую Думу, состоящую в своем абсолютном большинстве из одних-то длинноязыких горлопанов.
Они, ведь даже непосредственно наблюдая, как все вокруг рушится и летит в тартарары, все также как и прежде вели все те же бесконечные дискуссии о каждом политическом аспекте бытия.

А между тем все могло б пойти совершенно иначе, коли б эти события, имели место в стране с большим парламентским опытом, а то толпу можно было повернуть в любую сторону, поскольку она один ор понимает, а всякое правдомыслие и логику отрицает так сходу и на корню.

402
Вот как описал события гражданской войны Деникин в его «Очерках русской смуты».
«Даже меры уже принятые и осуществляемые в виду технических затруднений нескоро становились известными в стране.
Та политическая борьба, которая свойственна парламенту, и которая велась среди политических организаций юга невольно вырывалась сквозь стены особого совещания вместе с прениями по законодательству, претворяясь там, в борьбу внутреннюю и поселяя рознь, а эту рознь в преувеличенном и извращенном виде разносила стоустая молва, возбуждая глухое недовольство в обществе и в армии».

А между тем Грибоедов в его поэме «Горе от ума» совершенно точно обрисовал бесславные последствия таких разобщающих диспутов.
«- Ах! злые языки страшнее пистолета».

Вот уж право точнее и короче никак не скажешь.

403
А между тем для того чтобы возникла подлинная парламентская республика общество должно было быть, как следует, (в мирное время) вполне к тому подготовлено к этим более чем разумным переменам, а также вот затем уж очищено насколько это вообще окажется возможным от всей въевшейся в его плоть и кровь прежней коррупции.
Но Николай Второй - это практически тот же Брежнев дореволюционных времен.
Во время правления последнего царя - государство было довольно с шиком разворовано и раскурочено ну впрямь словно улей, после визита туда сладкоежки бурого медведя.
Война принесла любителям легкой наживы более чем к тому дополнительные дивиденды.
Тыловыми крысами очень уж многое было тогда со всей неторопливостью и тщательностью в свои закрома растащено, а иногда и выметено буквально-таки под чистую...

Оно было ими для самих-то себя изъято… И им значится досталось немало из того самого армейского довольствия, что первоначально предназначалось для воюющих на поле брани солдат.

404
Вот что пишет об этом Антон Деникин в его книге «Очерки русской смуты»
«Своего рода естественной пропагандой служило неустройство тыла и дикая вакханалия хищений, дороговизны, наживы и роскоши, создаваемая на костях и крови фронта. Но особенно тяжко отозвался на армии недостаток техники и, главным образом, боевых припасов.
Только в 1917 году процесс Сухомлинова вскрыл перед русским обществом и армией главные причины, вызвавшие военную катастрофу 1915 года. Еще в 1907 г. был разработан план пополнения запасов нашей армии и отпущены кредиты. Кредиты эти возрастали, как это ни странно, часто по инициативе комиссии государственной обороны, а не военного ведомства. Вообще же ни Государственная Дума, ни министерство финансов никогда не отказывали и не урезывали военных кредитов. В течение управления Сухомлинова, ведомство получило особый кредит в 450 миллионов рублей, и не израсходовало из них 300 миллионов! До войны вопрос о способах усиленного питания армии боевыми припасами, после израсходования запасов мирного времени, даже не подымался... Если действительно напряжение огневого боя с самого начала войны достигло неожиданных и небывалых размеров, опрокинув все теоретические расчеты и нашей, и западноевропейской военной науки, то тем более героические меры нужны были для выхода из трагического положения».

405
Кроме того, как о том уже писалось выше, кем-то специально был организован голод в городе Петрограде, дабы подготовить благодатную почву для будущего бунта.
Злые силы уж они как хотят, так и крутят страной, у которой нет высшего разума, способного на решительное им противостояние.
Да правда воровство и взяточничество есть неотъемлемая часть обыденного существования любой государственной машины.
Коррупция есть смазочный материал для всех ее частей.

Однако самым наихудшим проявлением дикой коррупции и без того насквозь проржавевшей государственной машины, может послужить одна лишь совершенно бессмысленная попытка разобрать ее всю до последнего винтика, дабы собрать ее вновь в другом, несколько улучшенном виде и качестве. Причем подобные устремления не могли осуществиться, даже в самой что ни на есть малой толике, без поддержки некоторой части духовной элиты.
А главное, что у каждого, кто стремился развалить сложившийся веками монархический строй, были к тому ж еще свои причины и представления, о том, что именно должно прийти на смену всему этому трижды треклятому (в речах либералов) замшелому царизму.

406
Но говорить, то нельзя совсем уж, чего не попадя потому, что это в конечном итоге обозначает собой самое явственное дозволение всяким темным личностям пролить реки крови достойных куда лучшей доли честных и благородных людей, лучших представителей народа своей великой отчизны.

Разве можно призывать к бунту, потакая ему из принципа - это государство, мол, и так уже нашим кровавым потом везде и сплошь пропиталось?
Ежели, мол, досыта напоить его своими собственными слезами, то оно так еще, мол, быстрее только развалится и на его руинах, возникнет столь уж давно вожделенное царство истинной свободы.
А что в результате?

407
Пускай будет так, Россия при Николае Втором превратилась в грязный омут, где черти выели печенку многим Прометеям от голозадой босоты.
Но где же были люди думающие, где она тогда была гордая и чопорная совесть нации, бодрствовала ли она, когда все элементарные понятия выворачивались буквально наизнанку в целях создания псевдоутопии райского блаженства ближайшего будущего?

Атавистический рай рабочего класса должен был возникнуть на костях и обломках старой, устаревшей ныне отмененной жизни...
Но откуда он только возник этот крайней формы атавизм, массовое стремление к далекому племенному прошлому...

Желание снести черепушку всем надстройкам цивилизации не могло быть связано ни с чем иным, кроме как с отчаянием весьма непосредственно связанным с пустыми, непонятными и бесконечными спорами духовной элиты по поводу дальнейшего пути общественного развития.
А также вот сыграл в этом деле совсем не последнюю роль тот истошный либеральный оптимизм, а плюс к тому же имело решающее значение еще и наличие сильного ультраправого реакционного крыла, и вся эта «сущая разорванность на мелкие куски различных течений интеллектуального общества» сыграла свою явную роль катализатора великих общественных страстей.

408
Явственные противоречия они вообще зачастую сталкивают лбами всех тех кому, они действительно свойственны, а ведь есть же еще и такие, у кого их попросту нет, да и быть собственно ну никак их не может. И вот именно в связи с этой их полнейшей и безграничной беспринципностью, готовностью идти невозможно далеко, они и смогли отгрести всю имеющуюся в стране власть лично себе.

Нет, конечно, у них иногда были разногласия, но только в скромной области лучшего сохранения собственной шкуры, а это совсем не то же самое, что истинные твердые убеждения.
И кстати их расхожий лозунг «вся власть советам» был не более чем фиговым листочком, ну а истинной реальностью стало вечное засилье тщательно подобранной и просеянной сквозь сито партократии.
Эти самые друзья друг друга - ярые революционеры были до такой степени слепо аморальны, что дабы прийти в России к власти брали немалые деньги у иностранных держав, которые хотели взорвать Россию изнутри, учитывая лютый и крутой нрав ее православного (прославленного в войнах) народа.
Можно значит и так про то сказать, что Ленин с товарищами был «бандеролью» от Кайзера, что была начинена динамитом, что находился промеж ушей добрейшего дедушки Ульянова.

409
Но, как и предсказывал Марк Алданов в его книге «Самоубийство» всегда ведь затем отыщется кто-то, кто сделает из «вождя мирового пролетариата» сдобный пряник, вызвавший отрыжку у не принявшего его светлых идей темного царства кумовства и порока.
Вот слова Алданова.
«Они и теперь очень довольны Лениным: он им дал богатый материал для ценных суждений. Когда-нибудь они его превознесут и возвеличат: какой замечательный был социальный опыт!
А левые биографы и историки превознесут тем более. Конечно, объявят, что он всю жизнь работал для счастья человечества. Между тем он столько же думал о счастье человечества, сколько о прошлогоднем снеге! Он просто занимался решеньем задач, занимался политической алгеброй. Ведь математику приятно решать задачи, которые ему кажутся важными: "я, мол, решил совершенно верно, а Плеханов сел в калошу"... Плеханов и в самом деле всю жизнь садился в калошу, это была его специальность. Я впрочем не отрицаю, что Ленин выдающийся человек. Умен ли он? В суждении о некоторых вещах он глуп как пробка, например в суждениях о предметах философских, религиозных, искусственных...»

Ленин был самым отъявленным демагогом, проникшимся насквозь лживым вероучением ради одной идеи власти как таковой, а вовсе не для блага нищего и страждущего народа.
Он и был истинным зловредным врагом всей своей необъятной родины, а также и всего остального человечества! Вместе со своими приспешниками, он всласть закартавил о светлом будущем, в котором уж совсем не останется никаких бед нашего неприязненного настоящего, а тем паче стародавнего убогого прошлого.

410
Надобно, мол, только не тратя времени и сил на всякие ненужные интеллигентские сантименты как можно быстрее и больше порасстрелять всех тех, кто в корне с нами во всем не согласен.
Хотя, к слову сказать, создав репрессивный аппарат быть его полноценным хозяином, может лишь тот, кто с ним и вправду имеет все беспредельно общее (в смысле повседневных устремлений), а иначе, он будет проявлять существенный норов и не очень-то слушаться.
Но то еще вовсе не говорит о том, что Ленин как человек его, на деле создавший хоть в чем-то был получше своих подручных палачей, нет, он только вот не горел ИХ жаждой любой крови, даже и своих родителей, если о том им прикажут.
А вот писатель Алексеев, говоря чистую правду, несколько все же лукавит, делая Ленина непричастным к тому творению его рук, которое стало вовсе-то его нисколько не сильней, а только, куда ответственнее во всем, что касалось уничтожения всех недобитков проклятого прошлого.
Вот они его слова, выраженные им на бумаге в его романе «Крамола».
«- Он такой же диктатор, как и вы. Если власть на армии, а Троцкий давно вышел из его подчинения? Впрочем, он никогда и не был под его рукой. Он искусно лавировал и делал свое дело... А карательный орган? Какой же он диктатор, если ему пришлось несколько раз просить и требовать у Дзержинского, чтобы меня привели на беседу? Мне кажется, он ясно осознает, как аппараты, созданные им, выходят из подчинения и становятся правящими аппаратами».

411
Эти зарвавшиеся палачи делали акцент на физическом истреблении всего старого (проклятого) прошлого, так и не отмежевавшегося от всех своих корней и духовных истоков.
Сам человек для большевиков более ничего так уж не значил - вне своей классовой принадлежности, и готовности послужить правому делу уничтожения как будто б навсегда канувшего в лету самодержавия во всех его имеющихся ипостасях.
Этим славным труженикам бесславного террора нигде и никогда не было свойственно отделять чего-то воистину хорошее отчего-то и впрямь такого ж плохого.
Откуда ж большевики могли взять себе все эти до той наивысшей степени беспощадные и прямолинейные принципы?

Автор считает, что тут не обошлось без светлых голов мыслителей ставших на путь соглашательства с бывшими политическими и уголовными каторжанами.
А не будь у них этаких «розовощеких, гвоздиками, розами» пахнущих мечтаний о небесно чистой власти после крушения зловредного царского режима и Страны Советов попросту никогда бы не существовало на политической карте 20 столетия.
Эта самая беззаветная вера во всепобеждающие добро и свет, принесенные на острие штыка была во всем неотъемлемой частью мышления российского интеллигента.

412
Конечно, он бы с великой радостью одарил кого угодно всеми благами восприятия этого мира через всевозможные светлые образы большой литературы.
Однако, что воистину можно сделать с теми, кто их вовсе же не приемлет и руками и ногами упирается, отказываясь приобрести все те прелести западной цивилизации, что так уж дороги сердцу каждого культурного и развитого человека?

Так мы их заставим, мы приведем их силой к всеблагой цели духовного самоусовершенствования.
И вот уж оказалось совсем же нетрудно чествовать человечность власти, той самой, что идет на совершенно любые жертвы среди деревенской бедноты лишь бы только добиться лучшего будущего для сельских детей до того уж так много настрадавшихся от векового невнимания со стороны городских властей…

413
На такое были способны одни те недальновидные люди, когда-то весьма невнимательно прочитавшие великого гения Достоевского.
Он как-то промолвил, что любая самая красивая идея совсем ничего не стоит, если из-за нее умер, хотя бы один ребенок.
Как всегда у людей такого плана, каким был без всяких в том сомнений великий писатель Федор Михайлович Достоевский на лицо явное передергивание и идеализирование действительности.
Однако в сокровенной сути вещей он был не иначе как полностью прав!
А ведь те дети, погибшие, сваренные в сельских котлах, а затем переварившиеся в желудках у тех, кто все-таки остался в живых во времена голодомора убили в тех людях что-то
чрезвычайно важное и совершенно невосполнимое в течение нескольких последующих поколений.

Автор имеет в виду искусственный голод, устроенный большевиками в 20ых начале 30 годов.
Это вовсе не стихийное бедствие оказалось нужным большевикам, только затем, дабы навсегда разрушить старую сильную деревню, а тем вполне этак себя обезопасить от всех еще вполне возможных последующих мятежей.

414
А между тем уничтожение самой опасной для власти, как и самой слабой в социальном смысле прослойки населения, сопровождалось сущим пароксизмом восторга со стороны российской интеллигенции.
Конечно, никакой прагматичный палач не начнет свой «ратный труд» с самого сильного его-то он прибережет на потом, до тех времен, когда большая часть общества окажется покорно стоящей на коленях и будет благословлять божьего помазанника за его великую доброту по принципу «чур меня».
Однако сильный может и заступиться, когда обижают слабых, если конечно ему не все равно или не страдает он излишне суеверной доверчивостью…

И вот когда большевики еще только-то преступили к безжалостному уничтожению прежнего зажиточного села, неодолимой преградой на их пути могла стать одна лишь сильная духом интеллигенция, но ее, то совсем как-то не волновала судьба вовсе не паразитическим путем нажившего свое добро зажиточного крестьянства.
Судьба светлых начинаний была ей куда дороже, к тому же ничего такого не делалось непосредственно у нее на глазах.

415
Советская власть тогда была еще не слишком-то могущественной, поскольку не успела еще, как следует обосноваться на вершине своего бескрайнего своевольного могущества, и иногда она даже вполне допускала с собой некоторые громогласные прения.

Автор считает, что взглянуть на ситуацию более трезво российской интеллигенции помешало то самое игривое вино добрейшего прекраснодушия.
Это ж оно до чего весело бродило в умах у тех, кто всегда смотрел на людей, да ведь и поныне-то смотрит… сквозь те самые розовые очки черствой на всякое простое человеческое сострадание всеобъемлющей любви к возвышенным искусствам.
А между тем чужое прекрасное творчество не должно затмевать в человеке разум, выкрашивая весь этот непосредственно окружающий нас мир в одни исключительно розовые тона, а где значит, они не розовые там, разумеется, все укутано вековой и непроглядной тьмой.
А революция, - это видите ли просветление душ в пламени их духовного родства с возвышенными идеалами?
И, однако ж, как непосредственное и прямое следствие октябрьской революции черные вороны стали носиться по городам и весям, весело вбирая в себя, причем по большей части уже безвозвратно самых лучших людей.

416
Вроде б речь идет обо всем уже давным-давно общеизвестных истинах, да только ж одно, то так до сих пор еще совершенно уж и недопонято... Шариков и ему подобные они ведь вовсе не из яйца австралийской ехидны повылуплялись.

Можно сказать, что они производное изначального общественного зла.
Но можно поставить вопрос несколько иначе.
Зачем российской интеллигенции было клевать на крючок комиссаров и строить великий муравейник мнимого коммунизма?
Писатель Андрей Платонов в его повести «Котлован» так отозвался о процессе этого строительства.
«Со скоростью, происходящей от беспокойной преданности трудящимся, профуполномоченный выступил вперед, чтобы показать расселившийся усадьбами город квалифицированным мастеровым, потому что они должны сегодня начать постройкой то единое здание, куда войдет на поселение весь местный класс пролетариата,- и тот общий дом возвысится над всем усадебным, дворовым городом, а малые единоличные дома опустеют, их непроницаемо покроет растительный мир, и там постепенно остановят дыхание исчахшие люди забытого времени».

417
А на самом-то деле вышло одно только-то превращение праведного сельского люда в полупещерного человека коммуналок и хрущеб.
А от этого в нем и вовсе-то не возникло чувства некой социальной принадлежности, а проявилось в нем одно то явное свойство извечного стяжательства, рвачества и ленивой зевоты по поводу всех морально-этических вопросов общественной жизни.

А ведь и ежу понятно, что крестьянин, став городским жителем, и ничего от этого, в сущности не выигравший, а скорее во всем еще проигравший он-то зачастую ну никак не мог ни стать вследствие всех случившихся с ним перипетий тем самым городским люмпеном.

418
Да и миллионы всенародных масс без всякой вины прошедшие сквозь строй палок и розог советских (не нацистских) концлагерей, вернулись из них, так вот до конца, не оттаяв за всю свою дальнейшую жизнь от всей своей духовной согбенности пред воистину антинародной, грязной властью.
Так как сама атмосфера в этих лагерях совсем не способствовала укреплению общественного здоровья нации.
Автор считает, что российское общество из-за всяких над собой совершенно идиотских экспериментов так до сих пор и страдает «чахоткой общественного насилия».

419
Причем светлые идеи отнюдь не являлись дикой глупостью!
Самое обидное в них как раз вот и выражалось в том, что люди, столь яро призывавшие к вящим изменениям не в таких уж, чтоб простых социальных взаимоотношениях, были на самом-то деле очень во многом собственно правы, но справедливость в их речах отражалась в зеркале чистейшей абстракции.

До ушей им было как-то совсем не достать, дабы подогнать реальную действительность к тому, чтоб она и вправду стала таковой, каковой им ее видеть так уж того хотелось.
Вот потому-то они порешили ее несколько к верху подтянуть за то, что ниже живота находится.

420
Однако чем больше зла тянется, ввысь пытаясь побороть другое зло, тем только больше его становится везде вокруг.

Делать нечего и добру должно спускаться по иерархической лестнице жизни куда-то совершенно вниз вслед за ускользающим от него злом, забираясь при этом в самые дебри лютого невежества, и там все-таки сумев отыскать его злосчастный корень, ему должно будет намертво вбить в него свой осиновый кол.
В то же самое время, сколько не борись с головами многоголовой гидры только сам еще большим злом, в конце-то концов, станешь, напившись из лужицы социальных несчастий вечно затюканной и оборванной толпы невежественных голодранцев.

421
Их вовсе не переделаешь в нормальных людей, поскольку из поколения в поколение они учились быть именно тем никем и нечем, ну а став кем-то они на одно убийство всего лучшего, чем они и окажутся вот на деле способны, а более так ни на что же еще?

На них, как и понятно не будет же ничего легче, чем воистину возложить важную миссию истинного вправления всех гигантских общественных вывихов!
Эти кому угодно мозги на место вправят, а если уж вправить их так и не удастся, так тогда все кости переломают с них это станется.
Ну а к тому же белизна белых ручек она, с какой только страстностью, ну сама собой буквально к тому призывает, дабы найти кого-то другого, того самого кто и будет значит творить эту пресловутую высшую социальную справедливость.

422
А сама ценность любой доброй и славной души для всего этого мира катастрофически падает от ее всенепременного желания решить все проблемы скопом одним вот путем насилия над всеобщим несовершенством всего так или иначе имеющегося общества.

Теоретически все это обосновав можно всю грубую и грязную работу оставить на тех совершенно бездушных отморозков, у которых вместо души пламень страстей осознавшего себя властелином мира грязного и серого животного.
Невозможно прожить достойно, не используя силу, когда к этому обязывает сама собой сложившаяся обстановка?
Да, кто ж с этим спорить-то будет!

423
Правда она в том-то и состоит, что самым устоявшимся в жизни принципом - является тот более чем естественный факт, что насилие есть наиважнейший фактор, когда кто-то попытается сделать этот несовершенный мир еще куда хуже, чем он и так уже есть сегодня.
В таком случае агрессивность по отношению к злу есть добро, а те, кто случайно попал под топор, всего лишь платят самую дорогую цену за всеобщее благо, что является случайностью, а вовсе не закономерностью.

Если же ничего не делать зло нечем будет измерить!
И вот при возникающем при чьем-то явном потворстве тоталитаризме - закономерностью оказывается планомерное вытаптывание всех ростков грядущего, совсем иного, чем он есть сегодня миропорядка, того истинного равенства и братства всех людей нашей планеты, что еще когда-нибудь обязательно возникнет, да только отнюдь не сам же собой.
Вот как описывает это великий классик русской фантастической прозы Иван Ефремов в его романе «Час Быка».
«... А человек, с его сильными чувствами, памятью, умением понимать будущее, вскоре осознал, что, как и все земные твари, он приговорен от рождения к смерти. Вопрос лишь в сроке исполнения и том количестве страдания, какое выпадет на долю именно этого индивида. И чем выше, чище, благороднее человек, тем большая мера страдания будет ему отпущена "щедрой" природой и общественным бытием - до тех пор, пока мудрость людей, объединившихся в титанических усилиях, не оборвет этой игры слепых стихийных сил, продолжающейся уже миллиарды лет в гигантском общем инферно планеты...»

424
Именно так совместно накопленная мудрость она-то и породит неземные блага для всех на свете людей.
А вот человеческие жертвы во имя лучшего, чем сегодня будущего есть культ сатаны, что довольно часто привлекает души мишурным блеском, нигде на деле несуществующей реальности.
Ну а кроме того и сама по себе жизнь в тени светлых идеалов, приводит к одному сгущению теней, а не к просветлению лика существующего общества.

Если все время глядеться в зеркало судьбы и кивать головой, мол, все чему суждено было сбыться оно, само собой сбудется, ибо придет от Бога...
...ясное дело, что придет тьма, поскольку все, что от Бога приходит с интеллектуальными усилиями, а не с челобитьем демону под прикрытием истовой веры.

425
Попросту нельзя было прекраснодушным людям не заглядеться на великий почин массового энтузиазма народа, живо обманутого лживой панацеей излечения от всех старых язв - прежнего существования.
А под шумок тьма сделала свое черное дело, уничтожая буквально все лучшее, что могло ей навредить, заставить своевременно убраться в ад, избавив этот мир от присутствия в нем чертей, на должности ангелов, а именно политических карательных органов СССР.

Жертвы будущего фальшивого благоденствия распинались языком враждебным человеческому обыденному сознанию, и проклинались новыми религиозными проклятиями, но если говорить не о наружности, а о неком внутреннем естестве, то все оставалось по-старому безо всяких на то существенных изменений.
Если конечно не брать в расчет явно так существовавшего перегиба, в сколь уж действительно в наихудшую сторону.

426
Ну а остановить девятый вал совершенно напрасного насилия над обществом могли только те люди, что воистину бы понимали, чем именно дышит их страшное время, но большинство российских интеллигентов предпочитало жить иллюзиями, до чего только красочными и при этом призрачно ласковыми на глаз и на слух.

А человеческие качества разумного существа - это же вовсе не слюни о красивом и высоком, а прежде всего умение сохранить честь и достоинство, несмотря ни на какие уродующие внешний облик жизненные передряги, а также и тяжкие гири невообразимо тяжких обстоятельств.

427
Детство нашего всеобщего духа не может создавать великие чувства, а лишь их вящие прообразы в виде чертежей, которые, не повзрослев в жизнь их, нисколько не воплотишь.
Проблема российской интеллигенции между тем в том собственно и заключается, что в ее среде вполне так хватало таких наивных и прямодушных людей, что более чем искренне в то поверили, что всех трудностей жизни вполне так можно будет избежать и всего буквально-таки сразу добиться без слез и кровавого пота.

Уж потому только, что поскольку, то, что и вправду вот хорошо, оно же понятное дело будет чем-то куда более праведным, разумным, как и во всем значится вполне обнадеживающе справедливым.

428
Однако вот в своей научно-исследовательской деятельности эти люди совершенно не придерживаются столь грандиозного по своей фундаментальной идеалистичности абстрактного принципа, более того, там-то они готовы буквально из кожи вон лезть, дабы добиться принципиального результата путем тяжких усилий, а не одним значится своеобразным того хотением.

Ведь в этой реальности все чисто и прекрасно, а если даже и не всегда, то в машинной смазке измазаться это совсем не то, что по вящему уму в человеческой крови.
Что того только могло быть хуже?
Так эта одна только та власть, у которой никогда не будет интеллигентских мучений Родиона Раскольникова, по поводу буквально-таки всех творимых ею бесчинств.

429
А ведь атака на зло словами есть точно то же безумное действие, как и попытка остановить лавину громкими криками еще до того как она вообще началась.
Нисколько нелегче также вот и с воззрениями, основанными на поверхностном вглядывании в празднично прибранную действительность.

О как они любят, эти «великие мудрецы» высшей сорта муки благодушия, возвеличивать всякого рода крикливые воззвания.
Они гадают себе по книгам обо всей общественной жизни, а главное нисколько не осознают, что технический прогресс, их столь радующий в страшном, словно ночной кошмар советском государстве, как правило, служил он одному лишь разнузданному новоявленному злу, охраняя его личные интересы от любых какие вообще возможны на него посягательств.

430
А российская интеллигенция жила в своем собственном мире благих и пряных надежд, а значит, связывающей ее с народом нити Ариадны вовсе никогда не существовало в самой природе вещей и мыслей.

И вот на дрожжах своего великого прекраснодушия, они и пекли свои пироги сверхчувственного бытия на облаках светлой любви ко всяким возвышенным искусствам.
А кроме того их душу посредством ушей всегда же ласкают всевозможные унылые морализмы. К примеру, в бардовской песне ярким представителем такой горно-хрустальной морали является бард Юрий Кукин.

431
А все оттого, что весь этот мир, они мерят той же меркой, что и самих себя.
Вот «вихрастые демагогические сентенции» и превратились в главное оружие против засилья, как будто б давно так изжитых внутри нас (оставшихся только в темных углах общественного организма) неизгладимых (без нагана) пороков.

А можно же и такое на самый короткий миг так вот удумать… будто б истинное добро и впрямь заключено в намерениях, а не в прагматичном подходе ко всей сложившейся ситуации?
Сама честность у восторженных идеалистов, затаилась где-то глубоко внутри вдали так сказать от всех посторонних глаз и стала себе прикрываться всяческими куцыми полуправдами.
Вот, например мой любимый образец их однобокой логики.
«Царский трон в России прогнил».

432
А между тем это самая несусветно чудовищная чушь, как по отношению к началу 20 века, да так и по поводу сегодняшнего 21 столетия.
И как то вполне всерьез видится автору и в будущем 22 столетии Россия, все так же будет нуждаться в хорошем и добром царе-батюшке.
Не царизм в начале 20 века прогнил, а один конкретный царь Николай Второй низвел весь авторитет трехсотлетней династии до самого плачевного и гибельного для нее состояния.

Не умеешь править, не берись, а то ведь при нем империя сгнила, погрязла в коррупции, куда похуже всего того, что было до него когда-либо прежде.
Вот как описывает данную ситуацию Деникин в его книге «Очерки русской смуты».
«Когда в августе 1917 года на скамью подсудимых сел виновник военной катастрофы, личность его произвела только жалкое впечатление.
Гораздо серьезнее, болезненнее встал вопрос, как этот легкомысленный, невежественный в военном деле, быть может, сознательно преступный человек мог продержаться у кормила власти 6 лет. Какая среда военной бюрократии - "к добру и злу постыдно равнодушная" - должна была окружать его, чтобы сделать возможным и действия и бездействия, шедшие неуклонно и методично ко вреду государства».

433
Но и кто же это собственно должен был кричать о гибельности засилья таких неправых нравов?
Естественно, что интеллигенция, а она жила иллюзиями всеобщего блаженства после того как под трон узурпатора будет подложена очередная адская машина.
А вот тогда-то и грядет одно на всех великое счастье и такая же ласковая на всякий бойкий слух свобода!

В те стародавние времена очень немалому числу интеллигентных людей с чего-то вдруг так уж само собой возжелалось заполучить все приличествующие их державе радужные сны и давно как уже ей на деле положенную манну небесную.

434
А раз она сама по себе на нас с неба не падает, то вот значится потому, они и решили изобрести ее в своих сладостных, своекорыстных о ней мечтаниях.
При этом то, что в действительности было для них важно, так это чтоб уж обрушилось все старое и донельзя обрыдшее, а все свое новое они собирались возводить как-то совсем уж с нуля.

Можно подумать, что книга производное одного человеческого разума и ничего более.
Но если уж кто-то раздумывая о чем-то своем, излишне же замечтался, то ясное дело, что для вора-карманника - это и есть самый лучший момент спереть у него все из карманов, а он про то ни сном ни духом.

435
Вот Вова Ульянов и подсуетился, и вот тогда-то буквально до нитки оказались обобранными отнюдь не одни только крайне мечтательные либералы, но и вся страна мозгом, которой им вроде как полагалось, вполне же осознанно являться.
А все только-то от привычки извращать истину нарезая ее ломтиками в наиболее удобных для того весьма лакомых местах, смачивая ее в своих непомерных амбициях и культурных до житейского идиотизма предрассудках обо всех так сказать без исключения свойствах добра и зла.

Конечно, так оно куда легче лгать, говоря только лишь нужную часть правды, а другую тщательнейшим образом припрятывать, как можно дальше даже и от самих себя.
И уж точно тогда голова совсем не устанет от всех этих излишних забот о своем ближнем (в абстрактном смысле) и куда более сил останется для мыслей о чем-то в действительности главном чистом и высоком.

436
Именно потому и наблюдалось то самое явное отторжение интеллигенции от всего, того что было, тем или иным образом связанно с ее неумытым и невежественным народом.
Часть российских интеллектуалов вполне всерьез воспринимала все чужие им проблемы простонародья в абсолютно схожести с тем крылатым выражением французской королевы Марии-Антуанетты «Если у бедняков нет хлеба, пускай едят пирожные».

Другая же ее часть считала, что всему причиной власть, которая угнетает бедных тружеников, а вот дадут крестьянам землю, а рабочим фабрики и заводы вот тогда и настанет то самое долгожданное всеобщее благоденствие.

[maugli1972]

437
Причем она же гнала в шею всякого, кто пытался ее хоть как-то в разум приводить, и во все горло превозносила гениев своего времени погрязших в идеалистическом популизме.
Вот пример их «разумных» доводов по так вот неизменно благостному перекрашиванию России в совершенно чуждые ей европейские тона.
Чехов «В Москве»
«А между тем ведь я мог бы учиться и знать всё; если бы я совлек с себя азиата, то мог бы изучить и полюбить европейскую культуру, торговлю, ремесла, сельское хозяйство, литературу, музыку, живопись, архитектуру, гигиену; я мог бы строить в Москве отличные мостовые, торговать с Китаем и Персией, уменьшить процент смертности, бороться с невежеством, развратом и со всякою мерзостью, которая так мешает нам жить; я бы мог быть скромным, приветливым, веселым, радушным; я бы мог искренно радоваться всякому чужому успеху, так как всякий, даже маленький успех есть уже шаг к счастью и к правде.
Да, я мог бы! Мог бы! Но я гнилая тряпка, дрянь, кислятина, я московский Гамлет. Тащите меня на Ваганьково!
Я ворочаюсь под своим одеялом с боку на бок, не сплю и всё думаю, отчего мне так мучительно скучно, и до самого рассвета в ушах моих звучат слова:
- Возьмите вы кусок телефонной проволоки и повесьтесь вы на первом попавшемся телеграфном столбе! Больше вам ничего не остается делать».

438
Однако зачем это самому-то собственно делать неужто ради такого дела никого другого так вот и не найдется?
Это ж такая впрямь для народа забава бывшего барина на столбе повесить, раньше-то не него только исподлобья и можно было глядеть, а тут на тебе смотри, сколько хочешь, как он смешно ножками воздухе болтает вот смеху то.

И главное нам за это ничего же теперь не будет - новая власть нас за проявленную пролетарскую сознательность еще и отблагодарит по царски, ну так пойдем, что ли еще одного такого найдем и подвесимся нам все-то теперь с рук сойдет, айда повеселимся.

439
Надо же было целые десятилетия кричать о всеобщем благе, чтоб всякая вошь человеческая уж как пить дать подсуетилась, увидев в этом свою прекрасную возможность, вдоволь поживиться на всеобщих задушевных чаяниях.
И как-то вполне должно быть понятно, простой безграмотный обыватель силой сложившихся обстоятельств вознесенный на самую вершину свободы вполне ж он был способен в подобных условиях осуществить смертный грех насилия над ближним своим буквально без всякой на то личной причины.
Ладно б из-за какой-то злобной корысти или мелочной злобы или скажем так от простого желания отомстить всему этому миру за пережитые им несчастья.

Нет, теперь он будет осуществлять все это во имя добра и справедливости, а значит, в душе его теперь не останется ни капли сомнений и каких-либо существенных угрызений совести.
Причем первоисточником всех этих веяний является однобокая логика, из которой изымается всякое истинное изначальное значение, а вместо него силой втискиваются абстрактные рассуждения, настоянные на «правде» от голой теории.

440
Хотя, между прочим, ее следовало бы для начала приодеть в «одежды практики», а не выставлять ее раздетой догола перед всем честным народом, а то так ведь она всенепременно окажется грязной потаскухой.

Одним из ярких проявлений такой нечистоплотной логики, всецело обоснованной и построенной на одной только куцей полуправде, является приведенный в фильме «Москва слезам не верит» пример с императором Диоклетианом.
Да он действительно был одним из самых выдающихся императоров позднего Рима, он оставил после себя новую конституцию, а вот в расцвете своей славы взял, да и уехал в деревню. Все, вроде правда, да только не вся!
А вот к ней весьма основательный довесок!
В течение 90 лет до него ни один император не умер своей собственной естественной смертью и их не тихо травили, а разрывали на куски свои же солдаты охраны (преторианцы).

441
Диоклетиана вполне можно понять, умный человек, если чего и вправду захотел так это помереть своей собственной, естественной смертью, а в СССР ему с чего-то вдруг приписали какое-то чудаческое отклонение от нормы у всех на свете где-либо когда-либо существовавших правителей.

Кстати его преемник попробовал проделать точно тот же трюк, а затем вернуться, но номер этот у него нисколько же не прошел, и его все-таки подняли на штыки.
А между тем всю эту историю в СССР преподнесли как нечто совсем иное, чем она в действительности была на самом-то деле.

442
А ведь вранье, когда оно целиком состоит из одной только правды наилучшее оружие всякого мудрствования оправдывающего свои поступки вящими примерами из общих событий всего человеческого существования.
А хуже всего - это когда в подобном духе нагло лгут обо всем, что вообще происходит на белом свете. И что ж самое в этом злое и безумное так это состояние подвешенности над пропастью радостной лжи о том, что этот мир вполне так можно взять да изменить к лучшему простым пожеланием к осуществлению всего того, что уже сейчас хотелось бы иметь и осязать.

443
А зло довольно-таки часто - это вовсе не какие-то конкретные личности, а куда скорее одно их плохое воспитание, старые отжившие свое общественные отношения.
Любовь ко всему чистоплотному, в отличие от любви ко всему вокруг чистому от грязи вокруг нисколько же она нее не излечит!
Именно так! Некоторая нелюбовь к грязи в вполне гармоничном сочетании со старанием хоть как-то, но вполне изжить ее даже, если - это и не сулит кому-то ничем таким незапятнанных рук, а также вот и чистенькой совести в придачу...
…в этом и есть естественная первопричина процветания западного общества.

Его внешняя политика - это совершенно отдельный вопрос, а вот внутри оно даже страдает несколько чрезмерным человеколюбием и слишком уж широким пониманием понятия законности.

444
И естественно, что, тут сыграло немаловажную роль появление на издревле часто изменяющейся политической карте мира совершенно нового государства без древних устоявшихся тысячелетиями взаимоотношений.
Именно возникновение на вновь (после викингов) открытом Колумбом континенте общества без замшелых корней королевской власти со временем повлияло и на старый свет.
И все ж основной параграф закона подлости, по которому именно 20 столетие оказалось эрой нескончаемых бед, заключалось именно в том, что этак возникла же зыбкая теоретическая база для всеобщего будущего мироустройства.

И сколь уж часто так случается в науке, что сначала возникает ничем не подтвержденная идея, а лишь затем ее всесторонне теоретически обосновывают, и уж тогда ей естественно, что постараются найти какое-либо конкретное, практическое применение.

445
Социальная сфера отличается в этом вопросе одними куда большими затратами в смысле человеческих усилий и жизней, ну а кроме того ничем уж иным, действительно прочим.
На данный момент идея свободы осуществила себя на практике в условиях «проклятого капитализма».

Равенство до некоторой степени присутствует в социальной сфере стран северной Европы (не включая Англию).
А братство возникнет не ранее, чем через тысячу лет, однако ж, прийти к нему можно одними только позитивными изменениями в обществе, безо всякой пролитой крови.

446
Само насилие иногда есть тот самый сам собой неизбежный фактор, когда б нужно было остановить того, кто толкает автобус с детьми в пропасть будущего тоталитаризма.
В такой ситуации уж совсем не до глупых сантиментов.
И если кто думает, что в процессе падения общество сумеет отрастить себе красивые и широкие крылья, то автор этих строк его вполне в том может уверить, что коли чего и отрастет так - это одни только рога да копыта.

Автор вообще именно в том убежден, что любой здравый ученый муж обозвал бы варварской чушью всякую попытку на основе голой теории искусственно созданной левитации прямо так сразу приступить к ликвидации всякого физического труда связанного с подъемом каких-либо существенных тяжестей.
Ничего хорошего из этого, конечно не выйдет!
Вполне так возможно, что лет через сто - шестилетний ребенок будет управлять большой игрушкой созданной по принципам пока еще никому не известного эффекта ликвидирующего гравитацию.
Да вот, только, в том пиковом случае, коли его интенсивное использование в конечном результате приведет (в качестве побочного фактора) к серьезному разряжению земной атмосферы, то ведь подобное изобретение надо б сначала, еще как следует, вполне доработать, а лишь затем пускать его в массовое производство.
Но зачем же чего-то действительно ждать, когда все так плохо и сама сложившаяся ситуация так уж и требует от людей самых незамедлительных перемен к чему-то обязательно лучшему?!

447
А ведь грязная смерть лезет из всех углов и щелей, когда человек вместо того, чтоб смотреть в лицо весьма неприглядной ему действительности во все глаза глядит на ее поротую и снедаемую злом спину.

Пропитанная как губка европейским человеколюбием российская интеллигенция боялась крови и хотела сохранить за собой полнейшее право на девственную белизну своих мягких рук, когда дело касалось усмирения народа злым, реакционным правительством.

448
Позиция Понтия Пилата она ж очень даже удобна из-за честной и детально прочувствованной до самых глубин сердца уверенности в своей непричастности к злу наводнившему все вокруг.

А между тем шумно втягивать в себя воздух с ароматными духами добра кем-то начертанных, картинных образов это ж само по себе означает потакать тотальному угнетению своей нации.
И Россия в 20 столетии влачила свое существование в кандалах, отчасти только вот потому, что люди с воспаренной от благостных мыслей и чувств душой не воспринимали и не воспринимают весь этот мир таковым, каков он на деле есть.

449
Еще до прихода к власти большевиков, превративших Россию в одну большую вотчину дьявола во плоти, в смысле нового государственного обустройства имелось немало людей просвещенных и умных, что хотели отравить крысу царизма ядом всеобщей смуты и неповиновения.

Всякая акция ультралевых экстремистов вызывала в них бешеный восторг, поскольку вполне соответствовала их собственным сокровенным желаниям о скорейшем переустройстве старого, костного мира.

450
Империя была бельмом на глазу у тех, кто видел в ней одно трухлявое, гнилое полено.
Как будто свеженького Буратино, вообще возможно, создать из лежалого под всеми ветрами и дождями прогнившего бревна.
А между тем для истинных перемен одного рьяного желания и самого истого рвения уж слишком его окажется затем маловато!

Для истинного успеха на данном поприще необходимо явственное понимание всего того сложившегося за долгие прежние века перманентного состояния общественного организма.

451
Однако в начале 20 века российская интеллигенция жила чужими культурными ценностями.
А впрочем, почти, что так оно и теперь.
И у нее тогда вовсе ведь не наблюдалось никакого к тому настоящего стремления хоть на время снять с лица иностранное пенсне и получше бы приглядеться, а чего ж это вообще происходит вокруг.

Некоторым представителям российской интеллигенции стоило б взять в свои руки лупу и может тогда, ее самым ярым либеральным представителям удалось бы этак наконец рассмотреть полнейшую несовместимость европейских взглядов на жизнь со сколь вопиющей как на глаз, да так и на нюх обыденной российской действительностью.

452
Среди апостолов красивых идеалов ярчайшей звездой на небе выделялся Федор Михайлович Достоевский.
Он был ангелом идеалистического благодушия в тумане темных российских страстей.
По временам он опоминался, тычась лбом в обыденную обыкновенность, но уж надолго на ней его зоркий взгляд как-то совсем уж не застревал.

Подводя свой народ к зеркалу, и показывая ему в нем козью морду, он только-то и всего, что исподволь растравливал народное воображение, распаляя и так уж и без того уже кипевшие страсти.
Между тем как ему следовало тщательно вычерпывать тухлую водицу из ступы беспринципного философствования о самой сути бытия.
И ведь его страстная мольба о примирении между людьми обращалась в злобное рычание хищного зверя, когда это напрямую касалось его личного жизненного опыта, и в этом вся беда его творчества, личный страшный опыт существования в мире без чудес, но со сказаниями, наитиями и яростно светлыми мечтаниями.

453
Достоевский был человеком отлично знакомым с уголовной средой.
Его соприкосновение с ней в образе страдальцев, а не в том разудалом виде каковыми они являлись, когда грабили, насиловали, убивали, определило судьбу многих выродков, без которых человечеству можно было б жить несколько все ж таки более благопристойно.
И произошло это именно из-за того, что Достоевский был подлинным гением всех времен и народов, он-то и предотвратил смерть будущих палачей России.

То есть самим своим отрицанием смертной казни как меры воздействия на дикое общество…
Вполне так возможно, что именно он отвратил занесенную руку правосудия, а тем и отменил вполне так узаконенную гибель многих смутьянов и истинных врагов народа.

454
Ведь могли бы убить ловкача и демагога Владимира Ульянова-Ленина и его сирых сподвижников, а не царя и его семью.
Но Достоевский предпочел поставить запятую не в том месте, где ей действительно следовало быть.

Автор имеет в виду всем известную фразу «Казнить нельзя, помиловать».
Европейцы, сегодня стали столь уж такими цивилизованными, что страшная смертная казнь теперича оказалась для них впрямь-таки невыносимым для их духа грехом…
И опять же - это, явное наследие незабвенного Федора Михайловича.

455
Поначалу-то казни перестали носить публичный характер, ну а затем их отменили вовсе…
Да и в России тоже вот мораторий объявлен, но ведь не на зверские же преступления, а только на смертную казнь.

Интересно, чего б этому миру так не хватило, если б один приговор все-таки привели в исполнение.
Просто не понимал Федор Михайлович Достоевский всей тяжести могильной плиты лежащей над рассудком всей своей нации.
Он думал, что ее окажется возможно, сдвинуть красивыми идеалами, а шиш!!!
От красивых идеалов она еще только глубже в землю вошла.

456
А там и мыслями светлыми, всегдашние темные силы, что вечно гнетут народные массы, и протоптали себе путь к новому царствованию тирана, какого до них вовсе не знала вся цивилизованная (записанная в анналах) история человечества.
И как же могло быть иначе в государстве, где объегоривание ближнего своего есть, и была наивысшая заслуга всякого, кто и вправду желает хоть немного бы выслужиться, пробиться наверх и так, то было буквально при любой власти, и теперь оно в точности так ничуть не лучше, чем то было когда-либо прежде.

Так, что тысячу раз прав писатель Иван Ефремов, когда написал в своем романе «Час Быка» такие слова.
«Вир Норин еще раз обвел взглядом выжженное плато. Могучее воображение заполнило его грохотом боевых машин, воплями и стонами сотен тысяч людей, штабелями трупов на изрытой каменистой почве. Вечные вопросы: "Зачем? За что?" - на этом фоне становились особенно беспощадными. И обманутые люди, веря, что сражаются за будущее, за "свою" страну, за своих близких, умирали, создавая условия для еще большего возвышения олигархов, еще более высокой пирамиды привилегий и бездны угнетения. Бесполезные муки, бесполезные смерти»...

457
Смерти они может и не бесполезные как о том написал писатель Сергей Алексеев в своем романе «Крамола».
«Но ничего, встанем. Встанем! Знаешь, когда я тифом болел, думал, не выживу, не очнусь от бреда... А ожил! И когда попал в "эшелон смерти", то мне на этот тиф наплевать было! Я ведь им никогда не смогу заразиться!.. Все думали, умру. Нет! Вот и Россия так же, Лобытов! Сами себе привили... Но затем, чтобы показать всем народам порочный путь. Чтобы не ходили тем путем... Чтобы избавить человечество от революции!.. Да не просто избавить, а повести за собой народы. Не к коммунизму, Лобытов. И не в светлое будущее. А к духовности!.. Кто же еще поведет? Кто? Кто знает путь?.. Кто переболел, Лобытов! К кому уже никакая зараза не пристанет. Это и есть моя вера... Миссия России в этом! Вот она, жаба, душит нас, мучает, да иначе ведь дух не освободить... Душит...»

Вполне так возможно, что Сергей Алексеев в этом вопросе полностью прав, да все-таки как-то не по себе автору от таких задушевных истин.
Жизненная философия примирения со сложившимся фактом вовсе не есть наилучшая гражданская позиция.

458
Ведь точно также как в любом добре есть некая тень зла его недостатков, так и в любом зле можно отыскать черты вполне положительные для всякого лучшего будущего...
Но главное - это все-таки хоть как-то, да подсократить путь России к свету посредством изучения опыта западной Европы, а уж в особенности дальневосточных демократий.
Они ведь тоже шли потому же пути, что и многострадальная Россия!
Но при этом нельзя копировать их сегодняшние состояние, а то суровое наказание смертной казнью в России зазря пока еще отменили.

Можно было б с этим еще лет этак сто подождать.
Китай не лебезит перед западом в этом насущном вопросе и очень правильно, кстати делает.

459
Это сегодняшним европейцам смертная казнь жутким делом стала казаться, а в средневековой Европе казнили буквально за всякий пустяк.
Сибири у них не было, ну так они высылали каторжников на новые заморские земли.

На лицо явное этак вполне естественное развитие общества, хотя и в Европе его тоже не раз пытались несколько «подбодрить», что естественно ни к чему хорошему привести ну никак не могло.
Вот точно так же оно было и в российском случае.

460
Подпитываясь как алкоголик, из горла водкой абстрактными рассуждениями о том, что этот мир прекрасен и удивителен российская интеллигенция, как есть сдала в аренду свой ум всем тем, кто не имел абсолютно никакой естественной совести.
А все дело тут в том, что уж слишком много книжной пыли витало в затхлом воздухе старой империи.
Вот она и проникала в легкие и глаза людей и без того уже плохо понимающих жизненные реалии своей страны.

Привычка носить розовые очки она ведь от близости европейской цивилизации тогда вот возникла.

461
Все вокруг сплошная азиатчина, зато где-то не очень уж рядом прямо-таки дворцы высокого духа европейской культуры.
Из глубины российского омута было никак вот не разглядеть, что все это не так уж и редко один лишь фальшивый лоск, ну а непосредственно под ним находится все та же звериная сущность, что и у диких племен никогда толком не мывшихся предков современных европейцев.
А сама попытка сделать Россию европейской державой - это не более чем мечтания, тех, кто сроднился с чуждой истинному русскому духу культурой.
У России она есть своя собственная, тот самый особый духовный настрой, что был куда выше и чище, чем европейская холодность и сдержанность.

462
Однако за вящую близость к природе приходится очень уж дорого всем платить.
Так как цена душевной простоты сплошное воровство и оборванность из-за вечного грабежа осуществляемого теми из своего народа, кто из него самый хитрый, да и ушлый совсем уж не в меру.
Сама честность становится предметом торговли, когда все вокруг без разбору продается и покупается на корню оптом в розницу и на вынос.

Старую привычку к взяточничеству и кумовству никак ее не истребишь никакими полумерами, сменой вывески или хозяев.
Но чтобы - это действительно осознать, надо было смотреть на саму жизнь, а не на бороды гениев теоретиков всеобщего счастья и процветания.

463
Чудовищная несправедливость этих столь благородных затей она в том ведь и состоит, что всякое непродуманное и заранее несогласованное действие никак не может оно привести хоть к сколько-нибудь существенному улучшению общего положения вещей.
И обратная сторона попыток искусственно создать новую незапятнанную грязью стяжательства и угнетения жизнь всегда ведь она выглядела довольно-таки плачевно.
Причем речь может идти, только о чьих-то конкретных планах по переделке всего этого мира учитывая минимальные (у отдельной личности) к тому хоть сколько-нибудь реальные возможности.

464
А вот когда разговор заходит о далеко идущих последствиях в результате изнасилования (без кавычек) общества путем прививания оному нисколько иных чем у него были когда-либо ранее общественных норм, то тогда ведь подобное явление никак уж иначе кроме как сущей катастрофой собственно не назовешь.
Для того чтоб взмыть к небесам радости и счастья мало одного на всех всеблагого устремления нужны еще и весьма конкретные к тому силы и возможности.
А вот для того чтобы их получить надобно шагать и шагать по долгому пути самого необходимого самоусовершенствования.

465
И у нашего нынешнего поколения вообще собственно нет никаких шансов хоть сколько-нибудь приблизиться к тем возвышенным жизненным принципам, описанным в прекрасных литературных произведениях.
Они в них действительно так уж смачно расписаны, впрямь как Жития Святых на старинных иконах, да только в том-то беда, несбыточны их образы в обыденной канве нашего во многом еще вполне скотского существования

Чертеж и готовое рабочее изделие практически всегда разнятся не только по времени, но и по многим практическим наработкам во время обкатки и отладки при переходе от теоретических выкладок к железному каркасу станка или машины.
А уж тем более в общественной жизни все еще гораздо сложнее и запутаннее!

466
Человек он в принципе не может быть частью машины работающей на светлое завтра, поскольку ему надо, чтобы его благосостояние улучшилось сегодня… сейчас, а иначе он будет работать на одном-то явно голом энтузиазме самообмана.
И российская интеллигенция была немало виновна в том, что она всецело поддерживала в народе идеалистические настроения по отношению к красной химере «светлейшего большевистского будущего».

А иная часть, хотя добровольно подобные настроения в обществе не распространяла, однако в смысле своего ощущения родины была излишне привязана к березкам, а к своему народу эти гордые своим великим разумом люди относились весьма и весьма с прохладцей.
Вот именно поэтому в трудный для родины час, эти граждане российской империи не встали как один почти единым фронтом на борьбу с проклятым большевизмом, а быстро собрав вещички, укатили себе на запад.
А между тем нежные чувства по отношению к отчиму дому и стране не могут целиком ассоциироваться с одними только березками и тихо журчащими ручейками!

467
Народ его тоже надо уважать, причем не неким абстрактным образом, как массу серого вещества, из которой нам только еще предстоит вылепить людей достойных к себе всяческого уважения.
Крайне ж важно, то понимать, что глупость народная вовсе не есть такое уж исконно природное качество, нет - это всецело производное от его забитости, униженности, беспросветности и непосильного труда.

Уважение к простому человеку, как и старание, максимально облегчить его повседневный труд, искреннее опасение за его здоровье, безопасность не имеют под собой ничего общего с тем более чем эфемерным братанием академика и дворника.
Только некому о том на самом деле всерьез озаботиться, поскольку это пахнет грязью и кровавым потом, а не фиалками словопрений о красоте возвышенного слога того или иного художественного произведения.

468
Причем истинная реальность по временам глаголет в крепко-накрепко заткнутые уши слащавых в своей дремучей душевной благости интеллектуалов о том сколь немаловажном факторе действительно способном посодействовать истинному улучшению положения вещей…
Речь тут идет о том весьма простой житейской истине, что так уж неприметно вещает о том, что внутри одного народа человек человеку должен быть компаньоном, коллегой по работе, а не безвестным насекомым в неком гигантском улье.

Причем, городская жизнь (вместо прежней сельской) она-то, как раз таки улей, и создала, и не зря писатель Сергей Алексеев назвал свою книгу «Рой».
Сыновья «вышедшие в люди» сумели как-то совсем позабыть как про свой отчий дом, да так и про все его стародавние традиции.
А народ он всегда шел след в след за своей интеллигенцией, и обезьяна первой сумевшая обработать камень, сделав его своим орудием, очевидно тоже, была первым в мире интеллигентом.

469
И это интеллектуалам решать, куда именно пойдет серая масса, а возглавляющие ее только следят за темпом, ускоряют или тормозят ее шаг, выбирают средства по достижению поставленных задач.
Но откуда же во главе масс могли оказаться выродки, что никак не считали упавших в пропасть по кривой дорожке к пику столь вожделенного «всеми» коммунизма?

Это могло произойти только-то оттого, что духовные вожди народа совсем не различали среди серой массы толпы каких-то отдельных индивидов.
И именно безликость толп серого народа в восприятии интеллигенции она-то и является тем самым краеугольным камнем мышления вождей любой нации, что так за здорово живешь, превращает свой народ в бесформенную массу тупых люмпенов, у которых все кровные интересы - это лишь девка, да бутылка.

470
Причем кто это сказал, что это действительно так?
И у обывателя они тоже есть - свои собственные духовные запросы и пусть они помельче и поскромнее, чем у интеллигенции, но и они в той же мере истинны, а не продолжение чьего-то сугубо животного естества.
Однако городские условия сужают рамки мира и делают их более примитивными, потому что человек стоящий у станка во многом превратился в его продолжение, какую-то его живую немеханическую часть.

471
А вот человек, когда-то шедший за плугом, таковой его частью никогда ж не являлся.
Тот прежний сельский житель видел не один только свой вконец опостылевший ему завод, да малых размеров свою квартиру. Природа она тоже проявляет себя вполне истинным источником некоторой духовности.
Чехов в своем рассказе «День за городом» пишет:
«Терентий отвечает на все вопросы, и нет в природе той тайны, которая могла бы поставить его в тупик. Он знает все. Так, он знает названия всех полевых трав, животных и камней. Он знает, какими травами лечат болезни, не затруднится узнать, сколько лошади или корове лет. Глядя на заход солнца, на луну, на птиц, он может сказать, какая завтра будет погода. Да и не один Терентий так разумен. Силантий Силыч, кабатчик, огородник, пастух, вообще вся деревня, знают столько же, сколько и он. Учились эти люди не по книгам, а в поле, в лесу, на берегу реки. Учили их сами птицы, когда пели и песни, солнце, когда, заходя, оставляло после себя багровую зарю, сами деревья и травы».

Ну а город должен был создать свою собственную духовность, в неком урбанистическом, а не аграрном виде, и при этом сделать культуру вполне доступной всем и каждому.
Причем именно в том ее главном качестве, дабы всякий мастеровой смог всецело почувствовать, что и о нем тоже действительно проявляют истинную, а вовсе не ласково пренебрежительную заботу.

472
А ведь и само мироощущение, что люди - это всего только винтики в большом общественном механизме нисколько же не тупое и зверское изобретение новоявленного сталинизма.
Можно так сказать, что сначала возникла сама по себе бесчеловечная система утилитарных взглядов, а лишь затем она была во всей ее полноте задействована с возникновением новой, куда более чем когда-либо ранее совершенно безрадостно серой власти сталинских крыс.

Фактически, нужно было всего-то покрепче закрутить все гайки старого хорошо смазанного механизма и все, так что большевики заново велосипед не изобретали.
Они попросту воспользовались старым, проверенным временем, столь уж хорошо обкатанным средством для въезда их буденовской тачанки в древний Кремль.
Наобещай народу, всего, чего он сам себе вполне желает, и толпа до поры до времени будет носить тебя на руках.
Потому что так уж оно повелось с самых древнейших времен, сегодняшнее облегчение тягостных мук, для народа это куда важнее всего остального на всем белом свете.

473
Причем совершенно необязательно чего-то и в самом-то деле дать, потому что не иначе, как только весьма практичные люди требуют немедленных доказательств, а в своем большинстве народ непрактичен и нет ничего легче, чем обвести его вокруг пальца направленного к некой высокой, возвышенной цели.

А он ведь к тому же еще от всей души отпихнет всякого, кто станет пророчествовать о том, чем это когда-нибудь еще так окончится, потому что ему-то хочется верить во все светлое и доброе, а злое ему может лишь нынче вконец уже опостылеть.
Поэтому любые логические доводы, высказанные в противовес байкам политических авантюристов, никакого существенного влияния вовсе же не окажут.
Ведь из кремня человеческой глупости искру разума никому же ее не высечь после того как плаха безвременья густо омыла все вокруг беспрестанным потоком человеческих горестей и невыразимых страданий.

474
Конечно, народ за нос долго водить нельзя, и когда он вконец обнищает, он еще обязательно не раз попробует своего прошлого кумира с трона-то сковырнуть. Вот тогда в тот начальный момент и окажется самым решающим фактором, на чью именно сторону станут интеллигенция и силовые структуры.

А народ тут был ни причем, его же попросту охмурили!
И ведь вскоре, после того как народ понял, что никакой землицы ему и в жизни-то не видать по всей стране прокатилась волна крестьянских бунтов.
Но они захлебнулись в собственной крови, а агитация к этому делу, как и понятно и вовсе никакого отношения совсем не имела?
Кто вот только ее проводил полуграмотные бывшие урки?
Ну а может быть все-таки люди, имевшие вполне достойное высшее образование?

475
20 век вообще довольно серьезно-таки отличается от прежних эпох, куда только пущей, чем прежде просвещенностью, да и соответственно куда большей близостью интеллигенции к государственным структурам.
А из этого следует весьма однозначный вывод, что у нее были силы посодействовать ликвидации власти князей из самой, что ни на есть сущей грязи.
А ведь должна была она ощутить, что попросту не может быть и речи о какой-либо существенной поддержке такого вот до самого нутра скользкого и лживого правительства.

476
В былом доиндустриальном мире, где была одна только меновая торговля, и паровозы и те еще не ходили, у интеллигенции в жизни общества была весьма и весьма скромная роль.

А современное техногенное государство никак не может обойтись без интеллектуалов, в точно той же манере, как и каждый в отдельности человек не сможет прожить и пяти минут, вдруг оставшись без кислорода.
И так оно совсем не со вчерашнего дня уже повелось.
А значит выходит, что мысли, настроения и чувства интеллектуальной элиты общества они ведь послужат тем самым базисным постулатом отношения государства к своему народу.

477
Учитель, офицер в армии, инженер на производстве являются тем «коленчатым валом» во всякого рода взаимоотношениях между всем честным народом и его высокопоставленным правительством.

Когда народ чувствует, что его благополучие, безопасность на производстве, как и зарплата, никому собственно вообще более не интересны в качестве темы для воистину серьезного обсуждения, он встает на дыбы.
А уж особенности в случае явного к тому подстрекательства.

478
А между тем благородные доны государственной думы просто-напросто переступили через рабочего, а ведь народная песня «Дубинушка» уже давным-давно предупреждала о последствиях подобного крайне недалекого (в его умственном плане) полнейшего и последовательного к нему пренебрежения.
Ну а разговоры о передаче земли в руки крестьянства и были как раз таки теми задушевными беседами о том, как бы все взять, да поделить и не надо думать, что месье Шариков сам сумел додумался до таких крупных по отношению к малому объему его интеллекта мыслям.

Такие как он могут рассуждать только на мелком и личном уровне, поскольку все, что так или иначе касается каких-либо незнакомых им людей, их волнует весьма и весьма мало и в одном лишь существенном переложении на их собственную личную судьбу...
Им еще нужен был кто-то, кто чего-то уж этакое им всем порасскажет...
А им только вот останется, что всему этому на скорую руку ничтоже сумняшеся поверить... в ту самую незыблемую и абсолютную правильность и благость чьих-то однозначно светлых идей...

479
Все переделить, отобрав у богатых, совершенно незаконно ими нажитое додумались вовсе-то не они...
Шариковы эту идею всего-то лишь подхватили, когда до них ее донесли, словно сорока на хвосте доблестные просветители неграмотных масс простого народа.
И кстати сама этих доброхотов «СВЯЩЕННАЯ» война с грязными проявлениями власти при помощи одного лишь повседневного пускания ей крови... это вот и являлось в сущности тем же, что и осуществление сложных хирургических операций грязным, кухонным ножом.

480
Конечным итогом всех этих благих дел могло быть только то, что кровь голубых кровей еще зальет всю империю без различия званий и общественного положения. Причем брат будет убивать брата, а сын отца.
Так оно было в Англии после казни Карла I Стюарта и во Франции, когда там обезглавили Людовика XVI.
Так что историческая последовательность говорит сама за себя.
Вот тому пример из книги «Хождение по мукам» том 3 ленинского-сталинского подхалима и прихлебателя Алексея Николаевича Толстого.
«- Я прошу мне верить. Если не верите, - мне незачем говорить. Мой отец,
Булавин, ваш враг, он и мой враг... Он хотел меня казнить, я убежала из
Самары...»

А стоила ли столь долгожданная свобода такой уж чудовищной цены?
Ответ, конечно же нет, совсем она того не стоила!
А вот тем-то и расплатившись за освобождение от прежнего классового ига общество, оно обязательно еще затем создаст себе, то самое новое ярмо, которое окажется куда покрепче, чем были те его уже второпях разодранные на отдельные звенья старых цепи...

481
И новый царь как бы он себя далее не называл, самым естественным образом посрамит дела изуверов всех канувших в лету времен.
Борьба с иноземным игом здесь совершенно же ни при чем.
Потому что власть внутри одного народа зависит от всех ее компонентов, а не от одного того, кто в данный момент оказался при деньгах или унаследовал от своих предков королевский или же царский титул.

Так что Овод он вовсе не революционер, а просто большой патриот своей родины.
Да и вообще сам корень проблемы бесправия народа находится не в его угнетенном и униженном состоянии, а в вящей неготовности масс отстаивать свои права и правильно воспринимать все его более чем должные обязанности пред своим (не чужим) государством.

482
Ну а при явном неимении этих в высшей степени важных факторов, весьма насущных для вполне переоформления общественных отношений нельзя было затевать никаких существенных переворотов.
Ведь только при сущей сплоченности всего народа в единое целое и окажется хоть как-то возможным действительно так всерьез попытаться воздвигнуть фундамент некого нового куда более прогрессивного государства.

Любая же попытка вооруженного переворота с целью изменения, куда вот к самому наилучшему всех устоев общества без единого на то порыва всех имеющихся сословий только же низведет данную державу до еще более низкого и древнего этапа ее развития.

483
Данный аспект общественной жизни подтвержден столь великим множеством исторических примеров помимо того что уже было приведено выше, что спор о том, что это могло быть хоть как-то иначе даже и не гадание на кофейной гуще, а оно же над кровавой бездной напрасных человеческих страданий.

Царь плохой? Долой царя, но только царя, но более так и вовсе-то никого.
Но бескровно и безо всякого дешевого популизма!
Потому что либерализм должен выражаться в соблюдении прав человека, а не в безудержном охаивании всей существующей власти.

484
А уж в особенности, если все это более всего напоминает собой брехание впрямь-таки остервеневших на цепи собак.
Многое из того, что произошло с Россией, в окровавленном от пяток до макушки 20 столетии можно было более чем полноценно избежать, в том самом позитивном случае кабы не явственная склонность российской интеллигенции к чванливому чистоплюйству с высоты своего горделивого самовозвышения над всей окружающей ее действительностью.

Ведь вправду-то на деле достичь чистой как само небо духовности окажется вполне так возможным только в мире, где вся нечисть, будет раз и навсегда выметена изо всех существующих темных углов, и таким образом ей уже негде будет тогда спрятаться.
Конечно, все равно останутся люди, которым придется иметь дело с явными проявлениями тьмы, но их-то тогда останется, не так уж много.

485
Вот только для осуществления данного плана потребуется еще весьма немалое число столетий.
А лучше всего так это вообще заявить о четвертом тысячелетии от рождества Христова, в котором возможно и наступят эти самые пока еще несбыточно всеблагие времена.
Но что только делать, коли так уж и в самом-то деле хочется уже сегодня ощутить на себе всю благость существования в мире, где нет столь многих нехороших факторов, что столь присущи всей нашей современности?

486
Как там было у Высоцкого «Не нравился мне век и люди в нем и я зарылся в книги».
Однако шекспировский Гамлет хорош на подмостках театральной сцены, ну а в реальной жизни было б куда более желательным действительно ощутить всю невозможность повторения репетиции, после того как может быть удастся куда получше подготовиться к последующему выступлению на сцене жизни.
Ведь в нашем житейском и насущном бытии всякое действие необратимо, и чего-то затем переиграть, если что-то вышло не столь уж удачно, никак оно потом уж не выйдет.

[Досбаев Кайрат]

Все это черезвычайно важно! Вы сделали мощный и глубокий охват. Все это крайне нужно сегодня и для России и в первую очередь - для нас. Но большая просьба, если это возможно, внесите в эту работу интригу, сюжетность, гротеск, юмор/иронию, краски. Это будет читабельно для молодых, если и им уже не поздно...

[maugli1972]

Спасибо вам Кайрат за весьма дельный совет.