Тэк-с, прочитанные недавно. Хорошо, попробую.
Джереми Рид
Британский поэт Джереми Рид, о котором сама Бьорк отзывалась в самых лестных эпитетах, российскому читателю больше известен как автор романов о двух великих людях – Антонене Арто и Лотреамоне (Изидоре Дюкассе). Я имела честь оценить оба произведения.
«В погоне за чёрными радугами» - роман зачаровывающий, с первых же строк он захватывает в свои семантические объятия, и вот вы уже пациент психиатрической клиники, поэт-безумец, готовый пожертвовать всем ради преображения вселенной, через мгновение вы становитесь роковой брюнеткой Анаис Нин, бесстыдно повествующей о своих увлечениях. Джереми Рид сумел довольно точно показать нам образ основателя «театра жестокости», но, на мой взгляд, ему всё же не хватило умения изобразить ту бездну, что разверзлась перед Арто и пребывала не только снаружи, но и внутри него, поглощая соки поэтического гения. И всё-таки книга великолепна! Она великолепна настолько, что её можно перечитывать и перечитывать, с каждым разом проникая всё глубже, - до самой Пустоты, где Ничто становится Всем.
Роман
«Изидор» я читала с опаской. Боялась разочарования в уже полюбившемся писателе, но оно меня не постигло. О Лотреамоне он пишет так, будто знал его лично. Как сказано в аннотации: «Джереми Рид реконструирует биографию автора Песен Мальдорора». Писатель – мастер перевоплощения и, как я догадываюсь, он отождествляется именно с теми деятелями искусства, личное сходство с которыми сомнению не подлежит. В Рида впору влюбиться, ибо когда я читаю его книги, я уподобляюсь смотрящему в зеркало.
Зюскинд и Дитль. О поисках любви.
Зюскинд в соавторстве с Хельмутом Дитлем весьма интересен. Хотя бы тем, что их сценарии – продукт творчества людей, разных по темпераменту и мировоззрению, а это указывает на обязательное наличие споров. «Россини», или Убийственный вопрос, кто с кем спал» - первый сценарий из сборника «О поисках любви»; работа над ним шла три с половиной года, и, наконец, в 1996 году начались съёмки. Завсегдатаи ресторана «Россини», объединённые общими коммерческими, любовными и гурманскими интересами – стержень произведения. Общество, доказывающее, что душа массовой киноиндустрии рождена под лозунгом «Кино- это война», общество тех, кто готов на всё без исключения ради того, чтобы извлечь хоть какую-нибудь выгоду, используя как свои дарования, так и более интимные (природой данные) сокровища. Чем плох сценарий, так это тем, что большинство читателей так и не видели сам фильм, потому их мнение о прочитанном будут подобны описанию цвета, которое взял на себя слепой, руководствуясь ранее услышанным «красный, как кровь» или «оранжевый, как корочка апельсина». В фильме много динамики, но сценарий в этом смысле мёртв и передать движения чувств и мимику актёров (взять хотя бы любовный треугольник или сцену, где корыстная Белоснежка к всеобщему удивлению роняет слезу) не представляется возможным. Характер самого Россини – владельца знаменитого ресторана, где, собственно, и проходит восемьдесят процентов жизни персонажей, очерчен довольно ярко, но, опять же, сценарий отнимает некую прелесть, которую необходимо впитывать исключительно визуально. Поставив акцент на любви, хочется отметить тот факт, что в «Россини» она сведена к обладанию и рыночным отношениям, а потому, как таковая, отсутствует. Кого-то, возможно, и тронет самоубийство Валери (женщины-центра любовного треугольника, которая обвинила своих мужчин в тех запорах, что стали причиной её постоянных мук) или стенания писателя-затворника, автора нашумевшей «Лорелеи», вынужденного ставить свою подпись на договоре об экранизации только будучи в раздавленном и изнасилованном состоянии, но мне сложно судить о том эффекте, что возникает при просмотре данных сцен, потому что фильм я, как и многие другие, не смотрела, и мнение моё целиком держится на сотне с небольшим страниц сценария.
Начав с подражания великим – Бунюэлю (о, злосчастный аперитив) и Феллини, авторы пришли в тупик, потому что потеря своего лица грозила как рука правосудия; их путь пошёл по своей собственной траектории и «метод проб и ошибок» стал основополагающим. Фильм «Россини», или Убийственный вопрос, кто с кем спал» нельзя отнести к интеллектуальным. Скорее, это трагикомедия или «мелодрамедия», как назвал его сам Дитль. Читая сценарий, мне показалось, что есть возможность того, что режиссёр ненароком всё же процитировал кого-то из великих, хотя бы на уровне диалектики переживаний. Так или иначе, сценарий лучше читать после того, как был просмотрен фильм.
Эскапизм и вера в любую хоть сколько-нибудь утешительную иллюзию отодвигает на задний план важные вопросы «Чего я хочу?» и «В чём моя ошибка?». Герои обоих киносценариев Зюскинда и Дитля относятся к типу людей, чья несамостоятельность постепенно трансформируется в укоренившийся инфантилизм, поистине неизлечимый. Киносценарий «О поисках любви» заметно продвинулся вперёд в сравнении с первой работой сборника, ибо содержит в себе семя бунта, направленное против самой смерти. Всё же, банальности в самовыражении не занимать, - доведённый, что называется до ручки, Мими, складывает из таблеток имя своей Венеры затем, чтобы выпить Его, залив изрядной долей алкоголя. Мотив самоубийства присутствует как в первом сценарии, так и во втором, но если в «Россини» окончательно запутавшаяся женщина нашла наилучшим для себя способом разрубить узлы проблем, расправившись с собственной жизнью, то во втором сценарии мужчина-инвалид поканчивает с собой из-за дилеммы «и с тобой не могу, и без тебя не могу». Одиночество показалось непереносимым, а «воспоминанье слишком давит плечи». Но и после смерти Мими не находит успокоения, сохранив земную память - «крепкий орешек» даже для великой Леты. Меня несколько удивило то, каким образом в сценарии представлен Гермес. Более уместным казался бы образ Мары, не слишком привычный для европейца, но передающий смысл намного точнее, нежели первый. На мой взгляд, это искажение, непростительное для художника. «Новый Орфей» - Венера, отправившаяся в загробный мир для того, чтобы вернуть своего возлюбленного – персонаж безнадёжный; можно было не утруждать себя спуском в колодец, ибо вместе с женщиной туда спустились и все её недостатки, которые непременно позволяют предугадать финал – поражение, и в конечной итоге – смирение (что странно для человека, который хотел любовью победить смерть).
Ни один из персонажей не искал любви. Каждый искал только себя самого. Отправляясь на поиски чего-либо, нужно как минимум знать, что ты ищешь. Любовь же по представлениям персонажей ограничивалась одним только смыслом «заполнить своё непереносимое одиночество Кем-то, лишь бы не встретиться лицом к лицу со своей сутью». Я так и вижу этих людей, окружённых кипарисами, олицетворяющими скорбь.
Писатель-затворник в «Россини» - прототип Патрика Зюскинда, Дитль же нашёл своё отражение в персонаже по имени Цигойнер. Совершенно разные темпераменты, на что я уже указывала. В сценарии «О поисках любви», скорее всего распределение ролей такое: Зюскинд – Мими, Дитль – Тео. Любопытное эссе представлено в конце сборника. «О любви и смерти» имеет множество ссылок и «немножество» анализа собственного внутреннего мира. Не хотелось бы комментировать эту работу.
Эркюлин Барбен "Воспоминания гермафродита"
«Воспоминания гермафродита» Эркюлина Барбена. Это мемуары, оставленные нам человеком, которого на протяжении двадцати лет считали женщиной, в то время как его физиологические признаки ясно говорили о мужском гермафродитизме. Неспешное повествование ведётся то от женского, то от мужского лица, словно Барбен так до конца и не смог примириться с неизбежностью отождествления. Автор вводит нас в нетронутый болью мир своего детства, овеянный святостью и заботой ближних, а потом переносит в суровую реальность, где разоблачение грозит разорвать на куски, ибо человек, выброшенный за пределы жизни, обречён нести своё знамя утрат до самого конца. Исповедь Барбена заканчивается вопросом, ответ на который оказался смертельным.
«В феврале 1868 года в одной комнатушке в квартале Одеона был обнаружен труп Абеля Барбена, который покончил с собой при помощи угарного газа».
В книгу также включены медицинские отчёты, беспощадно анализирующие строение половых органов, выдержки из прессы и документальные свидетельства.
Чарльз Буковски "Дневник последних лет жизни"
Читала страницы из дневника последних лет жизни Чарльза Буковски и осознавала, как мне всю жизнь не хватало такого человека рядом. «Люди опустошают меня», писал он. Я добавлю, что опустошают они лишь потому, что сами пусты, а пустота, как известно, тянется к заполненности, потому как кровопийца они впиваются в тех, кто способен насытить их бездну если не кровью, то силой. Здоровое чувство мизантропии, возникшее не от хулиганской мысли бунтаря: «А ну-ка их всех! Обойдусь без людей!», а подкреплённое наблюдением: люди давно перевелись. «Так редко можно встретить интересного человека. Это не просто раздражение, это, чёрт побери, землетрясение» и после: «Только никогда не помещайте меня в комнату, полную людей». Помещение, где находятся люди, бесперебойно вещающие о самих же себе, люди, подобные ёжам, что колются друг о друга в излишней тесноте. Зачем Буковски такие люди, если его пространство хочет быть свободным, принимать в себя любимую классическую музыку и Логос, приходящий свыше? Да, комната и писатель в ней один, наедине со своей болью, что он тщательно скрывал всю жизнь в строчках, над которыми так легко улыбнуться. Это мысли, стремящиеся обрести плоть и человек, привычно достающий «смерть из своего левого кармана». В своем дневнике Буковски откровенен и эта честность настолько чиста, что становится стыдно за то, что я не могу быть столь честной, рассказывая о себе. Он не боялся показаться слабым там, где слабость была противовесом силе, он смело признавался в том, что не знает будущего и следующего шага: «…когда я встаю с утра и надеваю ботинки, я думаю: «Боже, что же дальше?» Я искарёжен жизнью. Мы никогда не двигаемся прямо». Такие слова пробивают насквозь, надолго остаются в памяти и, может быть, станут для кого-то укором и приведут к признаниям, которые сложно было сделать ещё вчера. «И когда я сочиняю неплохое стихотворение, оно помогает мне жить дальше». Любящий скачки и своих девятерых кошек, хорошую музыку и одиночество, познавший бедность и отчуждение, Буковски никогда не выходил в ночь с фонарём и словами: «Я ищу человека», потому что ему не нужно было искать. Человеком был он сам. И столько силы в этом признании: «Я не могу взглянуть на озеро или океан без мысли о самоубийстве. Это выход, позволяющий тебе оставаться». И он остался, швыряя возможность смерти об стену, ловя её на отскоке. Остался ждать не человека, а смерти, что всегда была с ним: «Я надеюсь, проснуться утром, а если нет – чудесно». В свои 71 Буковски чувствовал завершение и часто говорил об этом, но говорил без страха, трепета, - просто принимая этот факт, как саму жизнь, которой положен свой срок. «Смерть приходит к тем, кто ждёт её, и к тем, кто не ждёт». Он всегда умел по-настоящему улыбаться со страниц своих книг, и читателю даже не обязательно было видеть его глаза, чтобы понять, - морщинки избороздившие их уголки, появились не только от смеха. «Юг без признаков севера» я прочла два года назад и перечитываю в моменты тяжёлых душевных порывов, ощущая свободу и лёгкость строк человека, который писал их кровью своего сердца. Но никогда он не позволил себе бросить читателю в лицо свою боль, ударив по нервам. Буковски писал с улыбкой и отчаянным весельем судьбы своих героев. И только дневник открыл мне трагедию этого человека. «Читатель и лучший человек на земле – тот, кто вознаграждает меня своим отсутствием»