Литература и журналистика

* Пурпурный хлеб для гуманитариев: каноничнее Пушкина, сокровеннее Бродского

Яков Есепкин

Пергамские элегии

XXI

Увершают свои променады
Хороводники смерти немой,
Христиании спят колоннады,
Страшны пиры с царицей Чумой.

Здесь бродил сочинитель голодный,
Пил нектары оцветников зла,
Франсуаза букет старомодный
Из воздушных гортензий несла.

Голубицы благие, летите,
Плакать с розами юнам другим,
Всех пречтут о хрустальном графите
Со путраментом свеч дорогим.

Что ж летят валькирическим роем
Херувимов свечных череды,
Неба кровию мы не закроем,
Упоим хоть исцветность среды.

Здравствуй, темная скорбь, до витийской
Грассировки найдут ангелков,
За каких в колоннаде тристийской
Принимали бегущих волков.

XXII

Гимназической желти победный
Огнь в яичной горит скорлупе,
Май иль вьюга, тезаурус бедный
Отдал слог инфернальной толпе.

Царскосельские лебеди мрамор
Этой хмурой весны доклюют,
Чрез осповники смотрят из камор
Нехорошие музы и пьют.

Осип снится ли мертвой Надежде,
Точит камень гранитный вода,
Косность вспомнит грезетка, но прежде
Будет плакать без тени стыда.

Мы сочтемся на береге Леты,
В Петербурге легко умирать,
Петь шафрану и нощи дуеты,
Клясть бензин и хористов карать.

Шарфы бренные Дьявол прилепит
К шеям глупых пиитов, засим
Те уйдут и Фонтанку ослепит
Звезд пожар, чей альков негасим.

ХXIII

Расточит Леда, Низа ль младая
Звуки флейты волшебной в саду,
И поникнут цветы, увядая,
Август вишен осребрит слюду.

Ах, зазвали успенных иначить
Монастырские яства, тайком
Падших ангелов мелами значить
И гуаши летучим силком.

Исполать парфюмерному Грассу,
Узы вешние ярче тесьмы,
Исплетутся еще по анфасу
Райанон виниетки зимы.

Желтых роз юродицам блеющим
Навили королевы мышей,
Буде тех волшебству не соущим,
Чают пусть нас опариной шей.

Цвета ночи сейчас бутоньерки,
В саде властвует огнь о листах,
И ведут на дорогах проверки
Лишь царевны с мышами во ртах.

XXIV

Златом красным тисните одежды,
Темнозвездные вейте шелки,
Юнам золотом налили вежды,
Несть юродицам их колпаки.

Над отроками плачет Ипатий,
Монастырские тлятся балы,
Вспомнят нас по кровавости платий
Меццониты, когда веселы.

Иль впустую сирени горели,
Ангелочки витали в сени,
Все цветение майское пели,
Елеонов благих зелени.

Разливается ныне охлада
Мглы цветочной, ее не обить,
Держат арки огонь винограда,
Ненавидеть кого и любить.

Наши тени о Коре сведутся,
Осьмисвечницы суе кадят,
Восстенают еще и зайдутся
Плачем те, что пиют и ядят.

XXV

Грасс не помнят цветочные дивы,
Цвет граната идет жемчугам,
Бледный конь у червленой Годивы,
Блед и мчит по воздушным кругам.

Воспоим хоть весною фиалки,
Паче мая сиреневый яд,
Что мышей испугались гадалки –
Гложут крысы беспечных наяд.

Есть у августа вина, макают
В них мизинцы рабыни страстей,
Где вечерии тени алкают
Фарисеев и мертвых детей.

Всё летели за нами эльфиры,
Свечи терпкие златом вили,
Сердцевины их точат Зефиры,
С тленом розным сие отцвели.

В горьком сахаре вишни златые,
Мелом смерти угашен престол,
И огранки летят превитые
На истерзанный гробами стол.

* Мистическая звезда интеллектуального андеграунда

Яков Есепкин

Застолья с ангелами в зефирном саду

Седьмой фрагмент

Сад зефирный, тенета лелей,
Фей цветочных опаивай элем,
Соваяния темных аллей
Гипс клянут и чаруются хмелем.

К именитствам ли торты взбивать
Будут нимфы, июльских жаровен
Чуден блеск, время днесь пировать,
Гой иль мученик ангелам ровен.

Что ж во снах юродицы одне
Бьются круг с меловыми главами
И серебро тлеет на вине,
Утаенном портальными львами.

Десятый фрагмент

От зефирной июльской армы
Эолийские нимфы пьянеют,
Жжет светило поля и холмы,
Где и Морты укосы темнеют.

Иль вседенная цветь золотей
Кущ небесных и время обедать,
Ангела, собирайте гостей,
Царских яств должно всяку отведать.

Нас однех лишь сюда не зовут --
И стоим о мраморных цветницах,
И чудесные блики плывут
Вкось и мимо теней в багряницах.

Двадцать седьмой фрагмент

Елеонский ли розовый яд
В пировые тенета сочится,
Шумно вновь у бессмертных тийяд,
Ничего, ничего не случится.

Иль несите хлебницы, фарфор,
Полный вин, яства маковых столов,
Дичь и фляки, и нежный рокфор,
Хмель взыскует одесных глаголов.

Нем Алкей, плачет ангел Микель,
Снов рифмовники ищет Вергилий,
И цветочный отравленный эль
Мы пием с тусклой барвою лилий.

* Библиографический феномен. Многочисленные дополнительные тиражи книги Есепкина «Lacrimosa» полностью раскуплены в России, странах Европы, США, Канаде. Теперь культовый неоготический требник доступен лишь в библиотеках

Яков Есепкин

Пергамские элегии

XXVI

Меловые букетники бросим,
Чаровских путраментов сурьмой
Аполлона подвалы оросим,
Не ждали – так явимся гурмой.

Во аркадиях гаснут бутоны,
Это ангели отроков чтут,
Всё горят и горят фаэтоны,
Всё гиады терницу плетут.

Босх не грезил сиею палитрой,
Белой глиною очи полны,
Что каменам с лазуревой цитрой
Зреть немую филаду весны.

И не шутят блюстители чисел,
Крепче вишен сладких перманент,
Кто от шелеста мглы не зависел,
Пей, Клио, свой коньячный абсент.

Кущи жечь ли, мирская туманность
Не проходит, чернила крепки
На крови, где светил бездыханность
Всенещадно таят ангелки.

XXVII

Минем адов зловещие тлены,
Виноградные узрим ключи,
Любят ангелы кущи вербены,
Благи нам померанцы свечи.

Кто в фаворе у сильфов сребряных,
Отдал кто фаворитам Луны
Камень перстней и брошек багряных
Недыханность – мы кровью темны.

Без алмазов последнее лето
И божница его тяжела,
Арамейское вретище это
Истончила слепящая мгла.

Антиох ли взалкал к Лорелее,
Пред Годивой стал отрок пылать,
А наскальной волны тяжелее
Нет равно, цвети зла исполать.

Вот сугатные бросим доспехи,
Расточимся по горним крыльцам,
Будут дикой охоты потехи
Сниться вечно горящим кровцам.

XXVIII

А и Паркам веселым докучно
Расставаться с юнидной весной,
Выйди, Лазарь, над вишнями тучно
Взнесен клюв золотой, вороной.

Облачимся в шелковые платья,
Бросим ветошь и нимбы как есть,
Чу, цветочные держат объятья
И вишневых листовий не снесть.

На весенние ль яды меняли
Данаиды свои черпаки,
Всецветенье садовое вняли,
Белым чайкам сдали чердаки.

Царичу васильковый букетик,
Нежной деве – гранатовый сок,
Бит червицей ко цветику цветик,
Пусть уж пробует смерть голосок.

Ах, не тонок он вовсе, не звучен,
Свеч образница тоньше, гляди, --
Кто и цвел, безнадежно сомучен
Литаниями звездной тверди.

XXIX

От кровавых ли платий шелковых,
От скуделия битого нам
И нельзя уцелеть, до альковых
Превлачиться тенет по струнам.

Что ль убожны вечерьи мирские,
Дионисии роскошь свою
Изливают в куфры слободские,
Жгут свечами тристий кутию.

Пироцарственных емин стольницы
Где теперь и каждящийся хлеб
Наш порфирный, пустеют столицы
Без анапестов этих и неб.

Ах, у Смерти осиное жало,
Ах, смертливые осы темней
Мертвых антики пчел, о зеркало
Бьются хоры их тусклых теней.

Свет угасят во царских трапезных,
По киотам сусальную злать
Источат и с порфирообрезных
Глянцев мы воскричим – исполать.

XXX

Не сочтут красных амфор, Гораций,
Изваяния наши темны,
Мил принцессам пожар декораций
В малахитовом блеске Луны.

Ждет Венеция новые требы,
Бледен памятник сих восковой,
Битый гипс у заботливой Гебы
Полн вином и шумящей листвой.

Колченогие ловят фигуры
Утомленные тени харит,
Пурпур Угличу мертвые куры
Отдарили, а здесь он горит.

Кто упал в амальгаму плетений,
Меловую киотность внимал,
Рифмой множил печаль обретений,
Ныне сам фосфоричен и ал.

Тронный пламень сокрасит шкатулки
С тьмою перстней алмазных, в один
Мрамр Алкей не войдет и прогулки
Вспомнит лишь до земных середин.