ВОЗВРАЩЕНИЕ В БОТАНИЧЕСКИЙ САД

[YakovES]

Образный только свет нас призовет.
И звезды воспылают нелюбовью
К свергателям всебожеских высот,
Их выспреннему всуе богословью.

Веками ложь непросто отличить
От истины высокой, солидарность
Являя обоюдную, учить
Брались толпу мессия и бездарность,

Сказители тождествовали им,
Но черни с властным родом ненавистен
Певец любой, зиждительствам благим,
Чей умысел открыто бескорыстен,

Один дарован временем удел,
Одни судьбой подобраны вериги,
Из царствований множества и дел
Слагаются магические книги.

Не чаяний приветствует народ
Спасительную требу, но коварства
Всеядного гниющий чает плод,
В том прочие мирского государства.

А веры крепость иродам страшна,
Поэтому ль живого страстотерпца
Бытийностью доказана вина,
Векам оставит он лишь пламень сердца.

И нынее, Лукреций, посмотри,
Причастность есть царица доказательств,
Участвовал, тогда не говори
О Бруте и сакральности предательств.

Тем был убит взыскующий Гамлет,
Предательства нашедший и обмана
Мистические связи, тем валет
Снедает дам пикового романа.

Велик изменой черною всегда
Скупой на подаяния властитель,
Величию сопутствует нужда
В свидетельствах и праздный нужен зритель.

Чернь горькая внимает суете,
Скрывающейся ложи и пороку,
Плодя себеподобных в нищете,
К иному не готовая уроку.

Засим отраву красную разлив
По лядвиям чернильниц легковесных,
Выводит время свой императив
Софистики и чаяний словесных.

Они ли стоят червных наших свеч,
За сими вечность патиною тлится,
Мы розовые лилии о плеч
Крушне явим и смысл определится.

Как истинно уродцев обелить,
Одним, скорее, адовым уголем
Разметить можно их и разделить,
Чтоб лучше доустраивался голем.

Бессмертия певец не избежал,
А чашу не восполнил кровотечьем,
Соперстием ее не удержал,
Претлил язык лукавым велеречьем.

Божись теперь, Ирод-золотоуст,
Сверяй труды каратом и отвесом,
Молитвенник бери, елико пуст
Изборник, недочитанный Зевесом.

Неправие свое осознают,
С любовию встречаясь, бесов теми,
Пускай еще летают и пеют,
Хмелятся и юродствуют над всеми.

Почто святые веровали им,
Сердца губили мороком литаний,
Во лжи юдоль, теперь дано другим
Дослушать смутный хор соборований.

Ответствовать за что нам, а беды
Не выместить и там, где блещут нети,
Гнилую кровь, давай, сейчас в сады
Понурые вольем, в деревья эти.

Пусть глухо наливаются они
Смертельной четверговою отравой,
Злочерную листву клеймят огни
Пред падью отраженной и лукавой.

Сама ведь ты судьбы хотела сей,
Глаголы берегла для переписки
С архангелами, вот и лицезрей,
Как ищут Вии нас и Василиски.

Блаженные не ведают о том,
Морочны сколь посмертные лобзанья,
Над басмовым твоим успенным ртом
Не вздох парит, но призрак истязанья.

Нам в гребневой сурьме не возлежать,
Быть может, за распятие мечтами
Позволит Бог, прощаясь, руки сжать
Кровавобелоснежными перстами.

[YakovES]

Мы конусы огней соединить
Пытались, но окончились мытарства,
Сквозь тени бледноогненная нить
Сочится за Аид во славу царства.

Иль сочиво днесь Паркам оборвать,
Гранатовую панну отревожить,
Здесь царствие – так станем пировать,
Начиние затравленное множить.

Нам демоны сугатные хлебы
Исщедно напасли, чтоб веселиться
Могли черноизбранники судьбы,
Пока в любого ангел не вселится.

Пеющих востречай, хмельной Аид,
Веди в свое подземное склепенье,
Доколе ж Кателинам аонид
Испытывать ангельское терпенье.

Мы долго премолчали, так вспоем
Сейчас хотя загробные пенаты,
Эмилия с Шарлоттою вдвоем
Пускай нас и влекут сквозь цветь-гранаты.

И ты, скиталец сумрачный Мельмот,
Я тень узнал твою, иль здесь ты плачешь,
Зерцальники в серебряный киот
Кладешь и слезы гнилостные прячешь.

А дале Босх загадочный молчит,
Над масляными красками колдует,
И Майринк глину красную точит,
На голема тлетворностию дует.

Горят весной подсвечные снега
И красят нощно, яко жемчугами,
Тяжелые двойные берега,
Вовек они теперь пребудут с нами.

Терзанья равновечно тяжелы,
Их дарствуя лишь ангелам всесвятым,
Мы высветим все темные углы
Вот этим присным снегом желтоватым.

Простишь ли ты, очнешься -- исполать
Величию, пронесенному мимо.
С улыбкой ледяной воспоминать
О смерти и весной непозволимо.

Потворствовать, возможно, есть один
Расчет, елику ты лгала впервые,
Топи ж в худом вине апрельский сплин,
Спиртовки пусть гранят персты о вые.

И здесь, читатель милый, аонид
Немолчный слыша лепет, их внимая
Благое шелестенье, сам Аид
От верхних коллонад (не поднимая

Сей шелест выше), бастровых венцов,
Червовых вензелей, архитектурных
Излишеств явных, чурных изразцов,
Рельефных неких символов текстурных,

От знаков барельефного письма,
Известного Эжену иль Паоло,
Барочных арок, вязкая тесьма
Каких еще порхающее соло

Орфея, иже с Марсием, иных
Певцов небесноизбранных глушила,
От мрачной верхотуры неземных
Сокрытий, чья визитница страшила

С Аваддоном летящих ангелков,
Без времени, увы, падших со неба
От маковки, унылостью веков
Замеченной (ее любила Геба

Из горних анфилад гостям хмельным
Показывать), от верха до тамбура
Вязничного, с нумером именным
Для грешника любого где канура

Всегда к принятью выклятых теней
Иль прочих, Дантом вспетых и убогих,
И в аднице великих, а за ней
Жалких, готова, впрочем, о немногих

Мы знаем, это кстати, а рассказ
Лишь в тождестве логическому смыслу
Ведя, продолжим, пару беглых фраз
Сказать о нижнем строе, по умыслу

Четы царской, строители должны
Были когда-то мрамор среброкрошный
Пустить фасадом, смертные вины
Вплести вовнутрь, но Йорик скоморошный,

Шут верный их, один из тех чертей,
Какие нам являются порою
С искусами пустыми, областей
Адских жалкососланники, герою

Опасные навряд ли, этот червь
Аиду помешал проект гламурный
Удачно завершить, ждала бы вервь
Отказника (он пыл архитектурный

Бригад мастеровитых умерял
Своею непотребною забавой,
Кривлялся, прекословил, умирал,
Короче, злонизменностью лукавой

Достиг-таки итога, мастера
Фатумные просчеты допустили,
Свела фасад яркая мишура,
А нужные виньеты упустили

Тогда из вида, в аде скоморох,
Напомним, не юродивый блаженный,
Аид ему, как сказочный Горох,
Колпачникам величественным), бренный

Свой путь, однако, сам не завершил
Смеятель, верви мертвым не угроза,
Судьбу векопрестойности решил
Урок банальный, смерти эта проза

Не может ныне грешных волновать,
А Кора долго после уповала
На случай, чтобы вновь обосновать
Соборище, торжественность подвала

И трауры его засим ввести
В орнамент некой дивною лепниной,
Финифтью грузной сжечь и воплести
В наружные, сопрятанные глиной

Червонною фасадные углы,
Сей замысел не знал осуществленья,
Вкруг камор парфюмерные столы
Сейчас расположились, преломленья

Огоней тусклых замков внутрь глядят,
Расцветные стольницы окружают,
Химерники не пьют и не ядят,
Но лавры лицедейские стяжают,

Меллируя терничные главы
Иль губы обводя немые мелом
Карминовым, рассчитанным, увы,
На действие непрочное, уделом

Таким, а экзерсисов меловых,
Таинственных и грозных превращений
О гриме накладном среди мертвых
Учесть нельзя, сподвигнуты учений

Мистических магистры, ворожей
Черемных накопления, а с ними
Их спутников и каморных мужей
Летучие отряды, за сиими,

Обычно управители ночных
Казнений и расправ следят урочно,
Не будем иерархии свечных
Князей лишать секретности, несрочно

Теперь и это знанье, ни к чему
Сейчас и описание адницы,
Традиций бытования к уму
Земному доводить, смотри, червницы

Свое иные ведьмы уж давно
Оставили и тешатся над нами,
Елико до конца не сочтено
Число их и возможности за снами

Дурными нам являться не ясны
Предельно, молвить будем осторожней,
Итак, напомнить время, яко сны
В полон еще не взяли всех, надежней

Поруки нет надмирной, аонид
Немолчный слыша лепет, их внимая
Благое шелестенье, сам Аид,
Рефреном вторю, насквозь пронимая,

Оно, их шелестение и речь,
Какую бедным словом не означить,
Дают опять подсказку мне, сиречь
Пора, читатель трепетный, иначить

Письма виньетный каверник и в строй
Суждений ввесть одну хотя бы тезу,
Яснить какую нечего, порой
Присутствие такое ко обрезу

Обрезы чернокнижные стремит
Единому и Герберт Аврилакский
Быть мог бы солидарен с тем, томит
Нас знание большое, а релакский

Всегда бывает к месту вольный чин,
И быть сему, немолчности приветим
Теченье, средоточие причин,
Молчать велящих, благостно заметим

И, муз подсказку вечную блюдя,
Умолкнем, не сказав и полуслова,
Не сорван перст всевышний со гвоздя,
А речь ли недоимцам часослова,

А речь ли посвященным, иль молчать
Сим стоит благотворно и свободно,
В тезаурисы бойную печать
Подставят ангелы и благородно

Теперь не возалкают, горловых
Довольно течей, патины убудет
Сребристой о свечах, тогда живых
Мельмот ли, чернокниженник забудет.

Нагорные листая словари,
Которые нам кровью слог исправят,
Лишь я мог речь -- иди и посмотри,
Как точку огневую в жизни ставят.

[YakovES]

Мы конусы огней соединить
Пытались, но окончились мытарства,
Сквозь тени бледноогненная нить
Сочится за Аид во славу царства.

Иль сочиво днесь Паркам оборвать,
Гранатовую панну отревожить,
Здесь царствие – так станем пировать,
Начиние затравленное множить.

Нам демоны сугатные хлебы
Исщедно напасли, чтоб веселиться
Могли черноизбранники судьбы,
Пока в любого ангел не вселится.

Пеющих востречай, хмельной Аид,
Веди в свое подземное склепенье,
Доколе ж Кателинам аонид
Испытывать ангельское терпенье.

Мы долго премолчали, так вспоем
Сейчас хотя загробные пенаты,
Эмилия с Шарлоттою вдвоем
Пускай нас и влекут сквозь цветь-гранаты.

И ты, скиталец сумрачный Мельмот,
Я тень узнал твою, иль здесь ты плачешь,
Зерцальники в серебряный киот
Кладешь и слезы гнилостные прячешь.

А дале Босх загадочный молчит,
Над масляными красками колдует,
И Майринк глину красную точит,
На голема тлетворностию дует.

Горят весной подсвечные снега
И красят нощно, яко жемчугами,
Тяжелые двойные берега,
Вовек они теперь пребудут с нами.

Терзанья равновечно тяжелы,
Их дарствуя лишь ангелам всесвятым,
Мы высветим все темные углы
Вот этим присным снегом желтоватым.

Простишь ли ты, очнешься -- исполать
Величию, пронесенному мимо.
С улыбкой ледяной воспоминать
О смерти и весной непозволимо.

Потворствовать, возможно, есть один
Расчет, елику ты лгала впервые,
Топи ж в худом вине апрельский сплин,
Спиртовки пусть гранят персты о вые.

И здесь, читатель милый, аонид
Немолчный слыша лепет, их внимая
Благое шелестенье, сам Аид
От верхних коллонад (не поднимая

Сей шелест выше), бастровых венцов,
Червовых вензелей, архитектурных
Излишеств явных, чурных изразцов,
Рельефных неких символов текстурных,

От знаков барельефного письма,
Известного Эжену иль Паоло,
Барочных арок, вязкая тесьма
Каких еще порхающее соло

Орфея, иже с Марсием, иных
Певцов небесноизбранных глушила,
От мрачной верхотуры неземных
Сокрытий, чья визитница страшила

С Аваддоном летящих ангелков,
Без времени, увы, падших со неба
От маковки, унылостью веков
Замеченной (ее любила Геба

Из горних анфилад гостям хмельным
Показывать), от верха до тамбура
Вязничного, с нумером именным
Для грешника любого где канура

Всегда к принятью выклятых теней
Иль прочих, Дантом вспетых и убогих,
И в аднице великих, а за ней
Жалких, готова, впрочем, о немногих

Мы знаем, это кстати, а рассказ
Лишь в тождестве логическому смыслу
Ведя, продолжим, пару беглых фраз
Сказать о нижнем строе, по умыслу

Четы царской, строители должны
Были когда-то мрамор среброкрошный
Пустить фасадом, смертные вины
Вплести вовнутрь, но Йорик скоморошный,

Шут верный их, один из тех чертей,
Какие нам являются порою
С искусами пустыми, областей
Адских жалкососланники, герою

Опасные навряд ли, этот червь
Аиду помешал проект гламурный
Удачно завершить, ждала бы вервь
Отказника (он пыл архитектурный

Бригад мастеровитых умерял
Своею непотребною забавой,
Кривлялся, прекословил, умирал,
Короче, злонизменностью лукавой

Достиг-таки итога, мастера
Фатумные просчеты допустили,
Свела фасад яркая мишура,
А нужные виньеты упустили

Тогда из вида, в аде скоморох,
Напомним, не юродивый блаженный,
Аид ему, как сказочный Горох,
Колпачникам величественным), бренный

Свой путь, однако, сам не завершил
Смеятель, верви мертвым не угроза,
Судьбу векопрестойности решил
Урок банальный, смерти эта проза

Не может ныне грешных волновать,
А Кора долго после уповала
На случай, чтобы вновь обосновать
Соборище, торжественность подвала

И трауры его засим ввести
В орнамент некой дивною лепниной,
Финифтью грузной сжечь и воплести
В наружные, сопрятанные глиной

Червонною фасадные углы,
Сей замысел не знал осуществленья,
Вкруг камор парфюмерные столы
Сейчас расположились, преломленья

Огоней тусклых замков внутрь глядят,
Расцветные стольницы окружают,
Химерники не пьют и не ядят,
Но лавры лицедейские стяжают,

Меллируя терничные главы
Иль губы обводя немые мелом
Карминовым, рассчитанным, увы,
На действие непрочное, уделом

Таким, а экзерсисов меловых,
Таинственных и грозных превращений
О гриме накладном среди мертвых
Учесть нельзя, сподвигнуты учений

Мистических магистры, ворожей
Черемных накопления, а с ними
Их спутников и каморных мужей
Летучие отряды, за сиими,

Обычно управители ночных
Казнений и расправ следят урочно,
Не будем иерархии свечных
Князей лишать секретности, несрочно

Теперь и это знанье, ни к чему
Сейчас и описание адницы,
Традиций бытования к уму
Земному доводить, смотри, червницы

Свое иные ведьмы уж давно
Оставили и тешатся над нами,
Елико до конца не сочтено
Число их и возможности за снами

Дурными нам являться не ясны
Предельно, молвить будем осторожней,
Итак, напомнить время, яко сны
В полон еще не взяли всех, надежней

Поруки нет надмирной, аонид
Немолчный слыша лепет, их внимая
Благое шелестенье, сам Аид,
Рефреном вторю, насквозь пронимая,

Оно, их шелестение и речь,
Какую бедным словом не означить,
Дают опять подсказку мне, сиречь
Пора, читатель трепетный, иначить

Письма виньетный каверник и в строй
Суждений ввесть одну хотя бы тезу,
Яснить какую нечего, порой
Присутствие такое ко обрезу

Обрезы чернокнижные стремит
Единому и Герберт Аврилакский
Быть мог бы солидарен с тем, томит
Нас знание большое, а релакский

Всегда бывает к месту вольный чин,
И быть сему, немолчности приветим
Теченье, средоточие причин,
Молчать велящих, благостно заметим

И, муз подсказку вечную блюдя,
Умолкнем, не сказав и полуслова,
Не сорван перст всевышний со гвоздя,
А речь ли недоимцам часослова,

А речь ли посвященным, иль молчать
Сим стоит благотворно и свободно,
В тезаурисы бойную печать
Подставят ангелы и благородно

Теперь не возалкают, горловых
Довольно течей, патины убудет
Сребристой о свечах, тогда живых
Мельмот ли, чернокниженник забудет.

Нагорные листая словари,
Которые нам кровью слог исправят,
Лишь я мог речь -- иди и посмотри,
Как точку огневую в жизни ставят.

[YakovES]

Кто к небу кубки славы поднимал,
Повержен, твердь усеяли шеломы,
И латы лишь воитель не снимал,
Срастивший снегом наши переломы.

Печальна ль участь мертвых вояров,
Благих любимцев неба молодого,
Успенных ныне, бязевый покров
С себя еще не снявших, от второго

Пришествия свободных и вполне
Владеющих и памятью, и зреньем,
Державной воли пленников, зане
Рекрутами их видели, смиреньем

Довольные честным, временщики
У власти, а молчащие витии
Обман благословили и полки
Леглись, смертозовущие литии

Давно звучали в царствиях теней,
Живых и мертвых львов теперь забыли,
Чреды их ангелами вдоль огней
Понтонных нощно выведены были

В парафии святые, елико
Не имут сраму чести и таланта
Невольники мертвые, велико
Труждание их даже для атланта,

Готового небесности держать,
Смущая тьмы пигмеев немородных,
Хотя со львами вместе ублажать
Не стал и он бы слух жалкоугодных

Друзей коварных правящих семейств,
Царских фамилий спутников лукавых,
Властей всепредержащих, фарисейств
Затронных охранителей неправых,

О них лишь потому упомянуть
Пришлось, что были парии воспеты
Сие, могли при случае блеснуть
Известностью семейства, а поэты

Времен своих, вхождение во власть
Иль связи с ней считавшие за марку
Избранничества, пели им восласть
Пустые дифирамбы и подарку

Такому были обе стороны
И рады, и премного благодарны,
Одни таили мерзости вины,
Другие оставались небездарны,

А тождество подобное всегда
В истории находит примененье,
Не стоит, впрочем, нашего труда
И времени прозрачное сомненье

Готовность благородно разрешить,
Иные, те ли правы ли, не правы,
Не нам теперь суды еще вершить,
А здесь опять найдутся костоправы,

Какие ложи вправят остия,
Костыль ей экстатический подставят,
Иди себе и вижди, а семья
Помазанная, если не избавят

Ее от злолукавых этих свор
Урок и обстоятельства, до гроба
Крест связей тех и будет несть, в фавор
Чертей вводя, чарующая злоба

Их может главы царские вскружить,
Безумье выдать за пассионарность,
И как оборотней сиих изжить
Не ведает порою ни бездарность,

Ни истины оправдывавший жрец,
Ни вечности заложник посвященный
И с милостию царскою борец,
И знанием напрасным удрученный

Философ, чья утешная рука
Бумажные турецкие гамбиты
Легко тасует, царства и века
Мешая меж собой, одною квиты

Ошибкою оне, пугать ли им
Хоть легкостью такой необычайной
Царских сирен, о том не говорим,
Сказать еще, по прихоти случайной,

А, может, по умыслу, но иных
И более достойных вспоминаний
Извечных парвеню и неземных
Скитальцев, и творителей стенаний,

Кошмарных восстенаний мастериц
(Держать их на заметке нужно вечно),
В свиней, черных изменою цариц,
Спокойно обращавших, бесконечно

Сих париев не будем исчислять,
Но скажем, их в истории и теней
Скользящих не осталось, выселять,
Гляди, из рая некого, от сеней

Шафрановых и терпкостью своей
Лишь с винами бургундскими сравнимых,
Лиется, Марсий, свежесть и, ей-ей,
Еще псаломов, Господом ревнимых,

Мы сложим звуки дивные, в одну
Визитницу прелестно их составим,
Камены зря несносную цену
Побить стремились, буде не убавим

Теперь ее, одне лишь небеса
Внимать способны будут псалмопенье,
Еще мертвые наши голоса
Услышит не подвальное склепенье,

А небо, хорошо иль ничего
О мертвых и нагих, и об убитых
И ведемами проклятых, того,
Что зреть далось в терниями совитых

Червовых кущах нам, не перенесть
Вчерашним и грядущим небоборцам,
Варварские музеи аще есть
На свете этом, резвым стихотворцам

Туда спешить быстрее нужно, там,
Быть может, хоронители блажные
Лелеют кисти наши и к щитам
Тяжелым крепят бирки именные,

И в сребро недокрошенных костей
Глядятся, как черемы во зерцала,
Гербовники временных повестей
Листают, наша кровь им премерцала

Единожды оттуда, блядей тще ль
Сейчас терзает цвет ее укосный,
В крысиную оне хотятся щель
Завлечь бесценный светоч небоносный.

Восчаяли мы верою святой
Смертельное вино сиих разбавить,
За то и рассчитаемся тщетой,
Ошибку эту, Боже, не исправить.

Приидет Демиург ли ко Отцу,
Велит ли Тот оспаривать глумленье,
Мы ж сетовать не будем, по венцу
Всяк имеет, вот наше искупленье.

Блаженствуют во лжи временщики,
На балованье отданы свободы,
Ко жертвенникам клонит кто штыки --
На смерть одну слагающие оды.

Расплатятся еще за срам потех,
Нет роз в гробах, не было и любови,
Пускай виждят Колон, он полон тех
Розариев, горевших вместо крови.

[YakovES]

Отпустит Боже черные грехи,
Заплачет над убитыми Георгий,
И кровь сию архангелы в мехи
Сольют и сохранят для темных оргий.

А что еще привратникам хранить,
Великие святыни источились,
Жемчужную путраментную нить
Востянуть за Аид и не потщились.

Есть ангельскому бдению предел,
Нельзя его минуть в земные сроки,
Уйдем скорее, Марио, от дел
Иль вспомним византийские уроки.

Не стоят мессы наши времена,
Что десным это мелкое коварство,
Мы кровию святили имена,
Чтоб прочились державие и царство.

Но тщетен героический пример,
Когда серебро с остиев лиется
И вычурные замки у химер
В плену, и див тристия чурно вьется.

Звучит еще пленительный мотив,
А музы нарицательными стали,
Нецарственный теперь инфенитив,
Мистерий уморительны детали.

И как бы новый Чосер превоспел
Терцийские левконии и астры,
Штиль готикский давно оторопел,
Вертятся вкруг какие-то пилястры.

Нельзя, увы, гекзаметры слагать,
Певцы ночные патиной оделись,
Божественный глагол изнемогать
Устал и флики нынче согляделись.

Скабрезно вышел бастровый графит,
Хватилось разве суего витийства,
Дает обеты веры неофит
И туне клясть кабалы византийства.

Смешно им потакать, смешно и речь,
Лишь можно избежать реминисценций,
Аромы экстатичные сберечь
В черемуховых сумраках каденций.

Точат весной строфические тьмы,
Крысиные певцам внимают ушки,
Диавольской басмовой тесемы
Достало на пошейные задушки.

Герои где -- в земле они сырой,
Выходят на панели даже вдовы,
Когда бессмертье гонят через строй
И меряют холстинные обновы.

Подтечные их складки тяжелы,
Жалки и подаянья даровые,
Но смертники содвинули столы
И мелом обвели багрец на вые.

Еще настанет время пировать,
Чудесные тогда преображенья
Отметим, суе венчики срывать
Чермам с пиитов, чтящих пораженья.

Иного быть не может, велики
На требницах славянских эшафоты,
Пускай хотя узрят духовники,
По ком точились красные киоты.

По ком рыдали серебром в миру
Венчанные изнеженные дивы,
Их слезы вечно сернистую мглу
Точить должны, где резвятся Годивы.

Там пышные летают в небесех
Горящие слепые махаоны,
Приветствуют блаженствующих сех,
Записанных церковными в рахмоны.

Летиция, я буду меж теней
Ущербных, ты легко меня узнаешь,
Серебра и порфировых огней
В адницах мало, их ли обминаешь.

Равенствовать сейчас одним царям
И будем, ждут пускай своих надежей
Успенные когорты, к алтарям
Бредя за неким аспидным вельможей.

Секрет великий мне открыл гонец
Стенающий и нет ему равенства,
Здесь храмом полагается венец,
А там смешны обманы духовенства.

Есть ад, адница, нет и чистеца
Возалканного, макового рая,
Обман такой алмазнее венца,
Неживы мы, одесно умирая.

Лишь адники вершат свой приговор,
За ними князь сапфировый играет
Судьбами – и окончен разговор,
Святой урочно втуне умирает.

Столпы александрийские теперь
Позорнее холопских распинаний,
И огненный еще троится зверь,
И время не пришло воспоминаний.

Нас вспомнят поименно, во холстах
Подставят наши лбы под поцелуи,
И пусть горят на ангельских перстах
Невинной крови стонущие струи.

[YakovES]

Вернут ли нас в Крым, к виноградникам в темном огне,
К теням херсонесским хлебнуть золотого рейнвейна
Затем, чтоб запили мы скорбь и не в тягостном сне
Могли покружить, яко чайки, над водами Рейна,

В порту Аннахайма очнемся иль в знойный Мадрид
Успеем к сиесте, а после по вспышкам понтонным
Пронзим Адриатику -- все же поймем, что горит
Днесь линия смерти, летя по тоннелям бетонным.

И вновь на брусчатку ступив пред бессонным Кремлем,
Подземку воспомнив и стяги советского мая
На стенах в бетоне и меди, мы к Лете свернем,
Все Пирру святые победы свои посвящая.

Нельзя эту грань меловую живым перейти,
Лишь Парки мелком сим багряным играться умеют,
Виждь, нить обрывают, грассируя, мимо лети,
Кармяная Смерть, нам равенствовать ангелы смеют.

Еще мы рейнвейн ювенильный неспешно допьем
И в золоте красном пифиям на страх возгоримся,
Цирцеи картавые всех не дождутся в своем
Отравленном замке, и мы ли вином укоримся.

Еще те фиолы кримозные выпьем в тени
Смоковниц троянских до их золотого осадка,
Фалернские вина армический лед простыни
Оплавят в дворце у безмолвного князя упадка.

Святая Цецилия с нами, невинниц других,
Божественных дев пламенеют летучие рои,
Бетоном увечить ли алые тени благих,
Еще о себе не рекли молодые герои.

Сангино возьмет ангелочек дрожащей своей
Десницею млечной и выпишет справа налево
Благие имена, а в святцах почтут сыновей
Скитальцы печальные, живе небесное древо.

Красавиц чреды арамейских и римлянок тьмы
Всебелых и томных нас будут искать и лелеять
Веретищ старизны худые, из червной сурьмы
Голубок на них дошивать и с сиими алеять.

Ловите, гречанки прекрасные, взоры с небес,
Следите, как мы одиночества мрамр избываем,
Цитрарии мятные вас в очарованный лес
Введут, аще Дантом одесно мы там пироваем.

Стратимовы лебеди ныне высоко парят,
А несть белладонны – травить речевых знаменосцев,
Летейские бродники вижди, Летия, горят
Они и зовут в рай успенных сиренеголосцев.

Позволят архангелы, не прерывай перелет,
А я в темноте возвращусь междуречной равниной:
Довыжгут уста пусть по смерти лобзанья и рот
С любовью забьют лишь в Отчизне карьерною глиной.

[YakovES]

Луч забвенья блеснет -- звездной славы рассыплется цепь,
Ершалаима тень ляжет пеплом на зелень Медины.
Вековые смарагды святили болота и степь,
Города и погосты, а ныне пронзают руины.

Навсегда осыпается проклятый вечностью цвет,
Маргаритки вплетают в венки тем, кто книжно бесплотен.
Эти звезды по-варварски будут судить черный свет
И огнями полоть сорняки белоснежных полотен.

Эти звезды черны, только для ожерелья тебе
Хватит блеска у них, возгоравшихся над слободою,
Если камни воздвигнут надгробье последней мольбе,
Ты его освещай переменно с Полярной звездою.

Север, север парчовый, его ли дыханье пьяней
Богоносной чумы, италийских цезурных фиолов,
Долго ангелы нас берегли, апрометных огней
Днесь уже не прейти, не горит и подсвечник Эолов.

Лет валькирий тяжел и стозвучен, бессмертие нам
Уготовано было, но прочат уделы иные
Мертвым вечным певцам, а цветочки обрядные снам
Пусть ауры дают, аще красны юдоли земные.

Ничего боле здесь не затлит мишуру декабря,
Нет и елей для нас, так равно ангелки уповают,
Свечки дарствуют всем, кто возносит еще прахоря
К неботверди в мечтах, с кем нощные певцы пировают.

Были музы ко мне милосердны и щедры всегда,
Налетали сельфиды иль пифии грузно горели,
Десно строфы теклись и алмазная рдела Звезда
Над свечницей ночной, ссеребрились теперь акварели.

Сколь за Слово платить не серебром, а кровью, пускай
Не рыдают хотя божевольные эти камены,
Иисусе-Цветок, мертвых певчих в лазурь отпускай,
Нам не будет одно меж святых псалмопевцев замены.

И почто за бессмертие плату уродцы берут,
Сих браменников жалких я видел на ангельских тризнах,
Высоки небеса, а лазурность ли воры сотрут,
Небоцарские тати, душившие дочек в старизнах.

Только нощным певцам, только правым и званым к венцам
По величию шпиль избирается, паки столпница,
Всуе ныне цвести, веселиться хоромным ловцам,
Положенна сословью лукавому смерть-власяница.

Бросим темных алмазов мерцанность, веретищ худых
Несоцветную мреть на Господнем пороге и всплачем,
Хорошо и горели, ищите сейчас молодых,
Тьмой оплаканных певчих, коль звезды и багрие прячем.

За открытые раны, тяжелое золото лир,
За победы имперские и поклоненье бессилью
Нам позвездно воздастся еще и на Родине, Пирр,
Поцелуем в чело иль венком именным к надмогилью.

[YakovES]

Эту звездную близость, сиреневых скрипок рыданье
Кто разбился в куски -- понимает, а ты их прости.
Нас Отчизна легко ненавидела и на прощанье
Тяжело полюбила за муки на крестном пути.

Виждь, сердца, точно камни, давно прогибают скрижали,
Возлежат под горами добитые черным цевьем,
Так почто, как святые, стопы от земли отрывали
И горели под нами следы темносиним огнем?

Все звездами ожгло, во свинце полыхают сирени,
Погребальным командам свободные дали штыки.
На Вальхалле найдут, яко должно, пускай наши тени
В азиатских одеждах угрюмые гробовщики.

Век туда мы стремились, небесные били фиолы
С золотыми нектарами, викингов чтили за их
Неподкупность и честность, еще авестийские школы
Наш урок разберут, буде мертвых пречтут и нагих.

Север Азии мил, а в раю лишь едины когорты,
Краска смерти сотрет основные земные цвета,
Что за яд изорвал нетлеенные эти аорты,
Скажет Вакх нам скорей, скажут бренность и славы тщета.

Одиночество в мраморе кармном легко небодержцам,
Слишком долго свои мировольные узы несли
Мы к оцветникам райским, теперь и речем громовержцам,
Небо полнившим вечность, чтоб те не касались земли.

Знаю я, кто убил и меня, и могильщиков оных,
Бедный Йорик очницы вперяет пустые из тьмы
В тени жалкие ал, в турмы мертвых, на шатах зеленых
Мало будет свинца, северяне добавят сурьмы.

Той багряной сурьмы, от которой пьянели царицы,
Молодые наложницы делались мела белей,
Фаэтон улетел, но иные гремят колесницы,
Рим не любит молчанья и антики шумен келей.

Нас рабыни любили, а профили грешниц и ныне
Светлый рай украшают, нимфетки не знают времен,
Посмотри, посмотри, как за нами в тартарской пустыне
Совлачатся они, как у наших стенают рамен.

Станем ими опять любоваться, доколе возможно,
Забывать ли сейчас меловых и рыдающих дев,
Нас любили они, а теперь благочестие ложно,
Вот и плачут пускай, тени царские в мгле разглядев.

Белладонны для всех напасли и вина данаиды,
В арманьяк и рейнвейн пусть глядятся ловцы жемчугов
Из летейских каналов, исторгнут и тени Аиды,
Жемчуг свой подберем, хватит льда для каверных слогов.

Но молю, не сдвигай свечи ненависти к изголовью,
Может, встретимся вновь при зажженных во славу свечах,
После смерти полюбят меня, но такою любовью,
От которой застынут и слезы в кровавых лучах.

[YakovES]

XXXXI

Как неможно, Господь, четвергов миновать,
Мы распишемся в бель и явимся на святки,
И пороги начнем тяжело собивать,
Пурпурой ангелам застилати кроватки.

Колыбели и те лихо Смерть прибрала,
Мало нежились в них черневые младенцы,
Благодатный огонь серебрит зеркала,
Да неделя стучит во изветхие сенцы.

А и сами, Господь, превлачились к Тебе,
На земле нас одно святари не любили,
Но увязли теперь в красноталой гурбе,
Колокольцы по нам нощно сребром и били.

XXXXII

Нам Христос золотые слова
Полагал, расточаясь во крови,
Как церковная вера мертва,
Мы соидем алкати любови.

Буде истинно слово горит
И Христосе возжалует чадов,
Он тогда нашу святость узрит,
К нам прельется и цветь вертоградов.

А не станется краски златой,
А кровавые лики сотлеют,
Низойдем от иконы святой –
Мертвым крови елико жалеют.

XXXXIII

И наши скудные цветочки,
И эти ямы луговые
С небес превидят ангелочки,
Христосу молвят: «Се живые».

Блудницы тще упоевали,
Алкати бесам свежей крови,
А мы томительно свивали
Цветы и бились во любови.

Христос опустит долу веки,
Не зряши свет златой на синем,
И в Божьих матрицах навеки
Мы о венцах таких застынем.

XXXXIV

Тяжело и вовек премолчим,
Затупятся ль холодные косы,
С голубых рукавов источим
Васильковые темные росы.

Не могли ото пиршеств земных
Упасти хоть лазорные крошки,
Так у ангелов красок иных
Мы не спросим: горите, волошки.

Сколь небесную цветность алкать
Изжелают цари в Назарете,
Будут мертвых певцов окликать –
И тогда мы явимся во цвете.

XXXXV

И неславно легли под лядащей косой,
Боле неча унесть, кроме чарок сребряных,
Только Смерть нас одно побирает красой –
Хороши васильки меж цветков ея рдяных.

Иисусе, горят золотыя хлеба,
Исчернились они, завиясь колосами,
Нощно лгали Тебе и сквернилась божба,
И пеяли глушцы князевыми басами.

Как осядет смуга на юдольных верхах,
Во трапезных съедят любояствия тратны,
И тогда ангелки в разукрасных пухах
Вдоль гостинцев пречтут наши косточки святны.

XXXXVI

Юровая сирень отцветет,
Белый клевер в лугах вспламенится,
И Христос убиенных пречтет
Ко святым, и начнет им тризниться.

Возлетят же тогда ангелки,
Неудобицы пламень овеет,
Пятидольные наши цветки
Смерть сама загасить не посмеет.

Возлетались и мы далеко,
Чтоб узреть кровоимные нети,
Где лишь мертвым тризнятся легко
Отоцветшие гроздия эти.

XXXXVII

Молчат угодники святые,
Во рже безмолвствуют церкови,
Слились и камни золотые,
Гореть ли им в стольградной крови.

И где хазарские реченья,
Мертвей их стрелы Аримана,
И разве снег первокрещенья
Чужд фарисейского тумана.

Крестил Господь нас огонями,
Венцы точащие скуются –
И над холодными камнями
Цветки нетленные взовьются.

XXXXVIII

Вертограды поидем белить,
До средин ли язвимы зелени,
Восхотят наши крови прелить –
Сами в персть всезаставим колени.

Эти меты белее пелен,
И начинут они озлачаться,
Перебитых не взнимем колен,
Что ж святым на царенье венчаться.

Втще июньские сени горят
И текутся о всяческом плоде,
С нами ангелы днесь говорят,
А равно мы не слышим, Господе.

XXXXIX

Потому нас, Господь, умертвили в ряды –
Не снимали венцов, как Тебя дожидались,
И теперь не презреть наднебесной Звезды,
Втще царевны белы об агнцах изрыдались.

И жестоки оне, гончаки святарей,
Раздают и теням только червные меты,
Вот наивствуем днесь, а почезнем скорей,
Нежли кликнут блажных во конечные светы.

Так и были в миру мы невинней птенцов,
Кайстры прятали, вкруг хлебов крохи сбирали –
Иисусу принесть, и лежим без венцов,
Даже нищих, Господь, чад Твоих обобрали.

L

Как не станется роз и огней,
Красной цветенью выбиют стерни,
Со всешпилевых острых теней
Озолота прельется во терни.

И тогда нас поидут искать,
Яко были в миру венценосны,
Чадам славы ли мертвой алкать,
Гробы нам италийские сосны.

Ах, мы будем некрасно цвести,
Страстотерпцам указывать север,
А очнемся еще – заплести
Божевольные розы на клевер.

LI

Певцы безмолвствуют ночные,
Во мраке нимбы царекрылом,
И меркнут пламени свечные
Пред темнооким Азраилом.

Сколь тщетных слов не говорили,
Не повелись и лицемерить,
Нас ангелочки одарили
Крестом, а им достойно верить.

Осанна, Господи, приткнемся
И мы Христосу ко рамену,
И в красном золоте вернемся
Безмолвным певчим на замену.

LII

Тщетно мертвых ко литиям звать,
Сколь во благовест их не хранили,
И хотели еще пировать –
Колокольчики нам презвонили.

Что ж венчают на царство теней
Смертоимных младенцев ироды,
Из виющихся в терни огней
Хороши ли кровавые броды.

Но затлятся огони пиров,
Грянет пламень о Божии арки,
И к стольницам тогда со юров
Мы взнесем голубые огарки.

LIII

Снимем Божьи венцы с покаянных голов,
Нище краситься нам во страстную пятницу,
Коль обносят, Господь, кутию вкруг столов
Да макают персты в кровяную терницу.

Снимем червны венцы и приидем туда,
Где теперь нас не ждут ангелки-херувимы,
Им речем: «Пурпурой возгорят невода,
Выбирайте улов, аще сами язвимы».

Что ж, Господе, Твои ангелы премолчат,
Фарисеям и мы ничего не сказали,
И церковей верха нощно сребром горят –
В колокольных юрах жалких чад истязали.

LIV

Яко будут музыки венчать
Пированья и мессы закажут,
И останется нам прекричать,
Как о Господе мертвые скажут.

Ангелочки во Божий затвор
Отведут всеуспенных и святых,
То ли нем достохвальный Фавор:
Ни крестовий, ни теней распятых.

Грянет благовест горний, тогда
И узрите кровавые лики,
И взойдется блажная Звезда –
Наши розы облечь в повилики.

LV

Темнеют ангельские лики,
С небес и крови не прелиться,
Во муках были мы велики,
А душам некуда вселиться.

И внять ли розы страстотерпцам,
Кресты рассохшие их значат,
И гвозди плавают по сердцам,
Любовь Господнюю иначат.

Одно лишь, всеблагословенны
В цветках молчащие святые,
И эти розочки нетленны,
Со крови чистой извитые.

LVI

Во субботу златые цветки
Под свечами витыми очнутся,
И расправит багрец лепестки,
И апрельские грезы вернутся.

Мы веночки тогда изовьем,
Хоть успенным пускай он всесветит,
Каждый будет мечтать о своем,
А Христосе любому ответит.

Всуе нас о престоле искать,
Всуе красить огнями церкови –
Мы чрез Смерть и не можем алкать
И венцов, и Господней любови.

LVII

Как с замученных чад упадет пурпура,
Херувимы вспоют страстотерпцев лядащих,
Ждали смерти, Господь, и настала пора,
Буде темные мы от виньеток искрящих.

Кольца змей растеклись близ святых родников,
И цветочной крухой преточат Вавилоны,
Колумбарии вкруг, и не видно цветков,
И хоругвей белей серафимские клоны.

Рядом тратно лежим, а и шли на Парнас
Ангелков ублажить червострунной игрою,
Да почили, Господь, нет свечения в нас,
Изгорели дотла с золотой мишурою.

LVIII

Юровые цветки собирать
Повлачимся за смертные косы,
О венцах им точащих сгорать,
Яко сами теперь безголосы.

Нынче праздно алкати любви,
Как расслышать успенных реченье,
Пирований от нашей крови
Разве будет всехмельнее тщенье.

А псаломов опять восхотят,
Изордеются в хмеле сердечки –
Ко пирам херувимы слетят,
Чтоб затлить эти красные свечки.

LIX

И наши камени святые
Отыщут – будет им темниться,
В потир серебряный вжитые
Могли они лишь мертвым сниться.

Черны ли рты от суесловья,
А слава правая не вянет,
И раскопать судеб крестовья
Господних копий не достанет.

Но честно скажут очевидцы:
Те камни храмов многих краше,
И занесут их всепровидцы
Ко алтарю – о горней чаше.

LX

Черных роз ли Христу постелить,
Он со алыми в ясном уборе,
И кровавой слезы не прелить –
Возгорят все на каждом соборе.

Ах, Господь, ангелочки Твое
Опоздали и мечутся туне,
Как избывно теперь житие,
Пусть святых отпоют во июне.

А не будется алых цветков,
За венцом огони расточатся,
Мы накрасим еще лепестков,
Яко святым цвета поручатся.

[YakovES]

Офорт

Солиственное золото веков,
Публичку в термоядерном просторе
Лелея, от готических оков
Замковые цари избавят вскоре.

Опять присобираются без век
Святые мертвецы в топазных залах,
Чтоб глиняные куклы картотек
Сыграли на мелованных кимвалах.

Земли варварской чудный Парфенон
Возносится вне города и мира,
И терем кафкианский отражен
На цинковой доске его эфира.

Давай, Вергилий, адницы свое
Оставим на короткое мгновенье,
Гранатовое может остие
Мерцать еще без нас, отдохновенье

Даруется носителям огней
Басмовых в темном аде, чаровницы
Прекрасные ристалище теней,
Смотри, внимают, ведемы червницы

Свитые наспех бросили, глядят
Ревнительно сюда, а наши дивы
И ждут лишь, не пиют и не ядят,
Их царские осанки горделивы,

Ланиты, мелом красным упиясь,
Возвышенно горят, они внимают
Собранье, над которым, превиясь
Легко, струится нега, поднимают

Ее наверх воздушные столпы,
Туда, туда, к вершине коллонады,
А ниже книгочейные толпы
Всеправят бал, такие променады

На благо им бывают, но редки
Замысленно они, век на три делим,
Число времен имеем, велики
Меж встречами разрывы, туне целим

Высоко мы, небесные лета
Иное принимают исчисленье,
Мишени бьются низкие, тщета,
Соломон, вкруг, суетность, но томленье

Сейчас не помнить время, царичей
Урочно ждут царевны меловые,
Им бал не в радость будет, сих парчей
Червонных и желтых еще живые

Не видели, а те сидят и вниз
Точат о неге бархатные взоры,
В парче и злате глиняном, каприз
Играй быстрей, Никколо, разговоры

Сейчас не нужны дивам и теням
Благим, в сиренях книжные гурманы
Резвятся пусть, восковым огоням,
Сопирникам чудеснейшим романы

За яством пересказывают, их,
Не всех едва, в миру любили этом,
Теперь, узри, в сплетеньях дорогих
Свечные фолианты, силуэтом

Здесь каждый узнаваем, разве мы
Любви земных царевен белоликих
Не ведали еще, хотя сурьмы
Свечные присно в чаяньях великих

Сребрили взором, битые персты,
Гвоздимые иродами, претляли
Червным тем воском, благость нищеты
Узнав, на звук один определяли,

Где истинности голос, где лишь хор
Черемный, посмотри, оне толкуют
О нас еще, те ведемы, их ор
Я слышу и чего ж теперь взыскуют,

Червницы с ними, серебро свое
Мы ходом крестным Господу принесли,
Гранатовое тлится остие
Под нами, только бдят царевны, если

Сейчас мы не явимся, в ады к нам
Направятся они, я верю, девы
Прелестные, рядитесь, дивным снам
Таинства доверяйте, были где вы

Не важно, коль теперь нас дождались,
Встречайте мертвых царичей желанных,
Эфирных мужей, десно пресеклись
Очницы наши, взоров долгожданных

Огни красой немирною своей
Нимало не щадите, но взирайте
На музами избранных сыновей
И доченек мертвых преубирайте

Лишь мелом красным, златом и сурьмой,
Их северные песни с вами будут,
Алкать иного суе, но чумой
Тлеенья встречу эту не избудут.

[YakovES]

И медленно планетная природа
Разделась до кабального ядра,
Дубы гнетет лазурная свобода,
Так грянула осенняя пора.

Могила сокрывает лишь позора
Осповницу на выверенный срок,
Лужению холопского разора
Не властен бойной славы кровоток.

Красна еще магическая трасса,
Но зной уже взорвался на лету
И так нависла солнечная масса,
Что ангелы забыли высоту.

Уран, Нептун, Плутон горящий очи
Следят, а май сравнялся с ноябрем,
Светя дугой вальпургиевой ночи
Поклонным осыпающимся днем.

Закаты над сиреневой паршою
Огромны, перед снегом на воде
И мрак прият оплаканной душою
Сейчас, когда ломает жизнь везде.

Чермы шагов не помнят Командора,
Им каменной десницы не страшно
Пожатье, небеса голеадора
Словесности новейшей, за вино

Лазурное, дешевое, дурное,
Разбавленное снегом ноября,
Четвергом отравленное, хмельное,
Червенное, иродного царя

Позволившее узреть спиртодержцу,
Нельзя ли вновь молиться за него,
За Ирода-царя, как громовержцу,
Дарующее синих торжество

Молний высотных, жертвоприношенье
Свершавшего честно, сейчас корят,
Быть может, впрочем, каждый разрушенье
Свое усугубляет, хоть дарят

Ему нектары ангельские ныне
Служанки Гебы милой, исполать
Хозяйственности горней, ворогине
Черемной мы ответим, но полать

Еще худая терпит нас в затворе
Диавольском, еще мы не прешли
Сукно и сребро, паки в чурном оре
Пием свое горчащие куфли,

Одно теперь полны куферы эти
Сребряные с лепниной колдовской
Четверговым вином, какие нети
Нас ждут, вдали узнаем, из мирской

Тризнящейся юдоли время свечи
Ночные выносить (сам Командор
Был поводом к неровной этой речи
О Веничке, похмелие не вздор,

Не выдумка досужая, народной
Привычки летописцу и певцу
Бессмертие даруем и холодной
Аидской водки штофик, по венцу

И воинская честь, успенной славы
Хватится коемуждо, весело
Гуляй, братия, паки величавы
Мы с ангелами, Божее чело

Не хмурят небодонные морщины,
Елико наши пиры о свечах
Одесные, нет Божеской причины
Печалиться мертвым, у нас в речах

Всеангельская крепость, Петушками
Не кончится дорога, но сейчас
Вальпургиева ночь, со ангелками
Шлем ёре свой привет), небесный глас

Я слышу, Фауст, скоро о морганах
Явятся черемницы, сребра им
Всё мало, на метлах иль на рыдванах
Спешат быстрее, гостьям дорогим

Черед готовить встречу, их задача
Простая, нет в венечной белизне
Урочности, хоть червенная сдача,
А с нас им полагается, в вине

Печаль былую вечность не утопит,
Готическая замковость пускай
Сегодняшнее время не торопит
На требницы, пока не отпускай

Химер вычурных, коих знал Мефисто,
Они сгодятся в брани, воин тьмы
Направить может спутниц, дело чисто
Житейское, поэтому сурьмы

Порфировой мы тратить не заставим
Камен и белошвеек на черем,
Стольницы полны, сами не картавим
Пока, и что грассировать, гарем

Адничный вряд ли выспренность оценит,
Манерные изыски, не хмельны
Еще, так Богу слава, куфли пенит
Засим вино, балы у сатаны

Давно угасли, оперы барочной
Услышать будет сложно вокализ
Иль чернь презреть в окарине морочной
Зерцала, там уже не помнят риз

Честного положенья, ведьмам трезвым
И гоблинам, пари держу, сукно
Из гробов не пригодно, буде резвым
Вращаться ходом дарное вино

Черем не полагает, им стольницы
Зовущие родней глагольных форм,
Алкайте же виновий, черемницы,
Для вас берегся парный хлороформ,

Следим веселье, Фауст, кто преявит
Образия еще здесь, не резон
Уснуть и не проснуться, балы правит
Не князь теперь, альковный фармазон,

Помесь гитаны злой с Пантагрюэлем,
Где дом и где столовье, благодать
Пировская чужда чертям, за элем
С нетенными каноны соблюдать,

Блюсти и ритуал, и протоколы
Нельзя, хоть станет Бэримор служить
Мажордомом у них, обычай, школы
Злословия урок – пустое, жить

Бесовок, роготуров, козлоногих
Гремлинов, тварей прочих, по-людски
Учить бесплодный замысел, немногих
Могли сиречных битв отставники

Слегка принарядить, чтоб мир грядущий
Их зрел, такой лукавостью грешил,
Всегда пиит горчительно ядущий,
Алкающий, я в юности вершил

По-гамбургски их судьбы, но далече
Поры те, Грэйвз, Белькампо, Майринк, Грин,
Толстой Алекс, да мало ль кто, при встрече
С чермами их ущербных пелерин

Лишать боялись, в сребро и рядили,
Ткли пурпур в чернь, с опаскою тлелись
Вокруг, одно читатели судили
Тех иначе, но чинно разошлись

Таких волшебных флейт, дутья умельцы,
Разбойничают всюду соловьи,
Шеврон каких не вспомнит, новосельцы
Из выспренних и ложных, им свои

Положены уделы, Робин Гуда,
Айвенго, темных рыцарей сзывай,
Исправить дело поздно, яд Гертруда
Прелила вместе с Аннушкой, трамвай

Звенит, звенит, не ладно ль в присных царствах
Зеркал глорийных, сумрачной Луны
Ответит фаворит, давно в мытарствах
Нет смысла никакого, казнены

Царевны молодые и надежи,
Их жены, братья царские, роды
Прямые извелись, на жабьи кожи
Лиются мертвых слезы, а млады

Теперь одне мы, Германа и Яго
Еще к столу дождемся иль иных
Греховных, черем потчевать не благо,
Так свечек не хватает червенных,

Чтоб гнать их накопленья за виньеты
Узорные, обрезы серебра,
За кафисты, бежавшие вендетты
Бесовской, амальгамная мездра,

Порфирное серебро и патина
Желтушная сих въяве исказят,
Чихнем над табакеркой и картина
Изменится, и чернь преобразят.

[YakovES]

Взвиваясь над назойливой толпой,
Стандарт сбывает крашенный Меркурий,
И дракул заражают красотой
Фигуры пустотелых дев и фурий.

Заверченные в глянец до плечей,
Сиреневою матовой прокладкой
Обжатые, глядят, и нет прочней
Уз ситцев кружевных изнанки гладкой.

В зерцалах бельеносных тьмы скелет
От пола источается, лелея
Гофриры лядвий меловых, паркет
Скользит крахмально с пудрами келея.

Венеция – обманутых юдоль,
А мы зане храним ее зерцала,
Чтоб вечная танцующая моль
Над арфой эолийскою порхала.

Фламандских гобеленов, севрских ваз,
Реликвий в антикварных анфиладах
Порой дороже тусклый проблеск глаз
Иконниц в бледногребневых окладах.

Проспект краснофигурный под орлом
Двуглавым днесь мерцает бронзой русской,
Но каждый терракотовый разлом
Горит надгробной желтию этрусской.

И зрит кроваворотый каннибал,
Коробкой со скелетами играя,
Кто в чресла ювенильные ввергал
Огнь мертвенный, кого ждет смерть вторая.

Горацио, а нас ли вечность ждет,
Благие ли трилистия лелеет,
Идущий до Венеции дойдет,
Господь когда о нем не сожалеет.

Сколь нынешние ветрены умы,
Легки и устремления обслужных,
Кансоны ль им во пурпуре тесьмы
Всем дарствовать для симболов ненужных.

Ненужный факультет сиих вещей,
Забвения торическая лавка,
Беспечно соцветай от мелочей
До ярких драгоценностей прилавка.

На стулия теперь, венчая мисс,
Как матовые лампочки в патроны,
Жизнь садит бледнорозовых Кларисс,
Чтоб тлелись золотые их капроны.

Я с юности любил сии места,
Альбомные ристалища, блокноты
Порфировые, чем не красота
Внимать их замелованные ноты,

Мелодии неясной слышать речь,
Взнесенную ко ангелам и тайно
Звучащую, теперь еще сберечь
Пытаюсь то звучанье, а случайно

Взор девичий в зерцале уловив,
У вечности беру на время фору
И слушаю пеяния олив
Темнистых, арамейскому фавору

Знакомых, не подверженных тщете
Мелькающих столетий, шум и ярость
Какие внял Уильям, во Христе
Несть разницы великой, будет старость

Друг к другу близить нищих и царей,
Узнает любопытный, а оливы
Шумят, шумят, се рок мой, словарей
Теперь еще взираю переливы

Оливковые, красные, в желти
Кремовой, изумрудные, любые,
Дарят оне полеты и лети
Со мною, бледный юноша, рябые

Оставим лики Родины, пускай
Вождей своих намеренно хоронят
Прислужники, иных высот алкай,
Сколь мгла кругом, порфиры не уронят

Помазанники Божие, словам
Я отдал и горенье, и услады,
Точащимся узорным кружевам
Нужны свое Орфеи, эти сады,

В каких пылает Слово, от земных
Премного отличаются, химеры,
Болящие главами, в желтяных
И пурпурных убраниях размеры

Здесь краденные точат и кричат,
А крики бесноватости отличья
Являют очевидность, огорчат
Сим книжника пеющего, величья

Искавшего по юности, певца
Текущей современности благого,
Но веры не убавят и венца
Алмазного не снимут дорогого

С виновной головы, зачем хламид
Потешных зреть убогость, ведьмы туне
Труждаться не желают, аонид
Преследуют безбожно, о июне

Нисановый свергают аромат,
Курят свое сигары чуровые,
Хоть эллин им представься, хоть сармат,
Сведут персты костлявые на вые

И жертвы не упустят, сады те
Богаче и премного, для потехи
Я ведем вспомнил чурных, нищете
Душевной их пределов нет, огрехи

Общенья с ними, жалости всегда
Печальные плоды, но сад фаворный
Сверкает и пылается, туда
Стремит меня и огонь чудотворный,

И пламень благодатный храмовой,
Десниц не обжигающий гореньем,
О творчестве не ведает живой,
А мертвый благодатным виждит зреньем

Картин реальность, их соединив,
Двух знаний став носителем, избранник
Словесности высокой, может нив
Узнать сиих пределы, Божий странник

Одно смиренен в поприщах земных,
Но избранным даются речь и звуки,
Те сады ныне призрачней иных
Их брать сейчас каменам на поруки

Черед настал, а где певцов ловить
Небесных, все ринулись в фарисейство,
Черем хламидных суе удивить
И смертью, так скажи им, лицедейство

Не может дать вершинности, к чему
Пред теми одержимыми стараться
Бессмертие воспеть, зачем письму
Одесному желтицей убираться,

Ловушка на ловушке вкруг, игры
Своей нечистых среды не оставят,
Не там горели морные костры
Замковой инквизиции, лукавят

Историки и фурии наук
Астральных, теневые звездочеты,
Нет благостнее музовских порук,
Но с вечностью нельзя вести расчеты,

Елико астрология сама
Грешит реалистичностью научной,
Уроки нам бубонная чума
Дает и преподносит, небозвучной

Симфонии услышать не дано
Помазанным и вертерам искусства,
Пиют червленозвездное вино,
Хмельностью усмиряют злые чувства,

Какой теперь алгеброю, скажи,
Поверить эту логику, гармоний
Сакрально истечение, а лжи
Довольно, чтоб в торжественность симфоний

Внести совсем иной императив,
Навеянный бесовскою армадой
Терзать небесной требою мотив,
Созвучный только с адскою руладой,

Но слово поздно мертвое лечить,
Сады мое лишь памятью сохранны,
Зеленей их черемным расточить
Нельзя опять, горят благоуханны,

Сверкают шаты ясные, в тени
Охладной музы стайками виются,
Фривольно им и весело, взгляни,
Горацио, навечно расстаются

С иллюзиями здесь пииты, зря
Писать лукавым пленникам пифийским
Дадут ли аониды, говоря
Понятным языком, дионисийским

Колодницам возможно уповать
На хмелевое присно исплетенье,
Воспитанников пажеских срывать
Плоды подвигнув гнилостные, чтенье

Их грустное приветствовать иль петь
Нощные дифирамбы малым ворам,
Настанет время царить и успеть,
Созреет юность к мертвым уговорам,

Венечье злоалмазное тогда
Борей дыханьем сумрачным развеет,
Веди иных запудренных сюда,
Коль жизненное древо розовеет

И мирра вьется, мускус и сандал
Еще благоухают, плодоносят
Смоковницы, когда не соглядал
Диавол юных жизней, не выносят

Черемные цветенья и страстей
Возвышенных, провизоры адские
Уже готовят яды, но гостей
Томят не белладонны колдовские,

Желают неги выспренней певцы,
Тезаурисы червные листают,
Гекзаметры берут за образцы
Гравирного письма, зело читают

Овидия со Флакком, Еврипид
И старый добрый Плавт воображенье
Терзают их, сиреневый аспид,
Всежалящий оводник, искаженье

Природное милей им, нежли те
Вершители судеб вековых, ловки
В письме они бывают, но тщете
Послушные такие гравировки,

Чуть слово молвят, сразу помянут
Рабле, точней сказать, Анакреона
Иль рыцаря Мольера, преминут
Оне ль явить начитанность, барона

Цыганского иль Майгеля с грудным
Отверстием ославят, а зоилы
Свое труды чумовые свечным
Патрициям воздарят, аще милы

Деяния никчемные, письма
Чужого мы финифть не потревожим,
Успенное б серебро до ума
Успеть нам довести, быстрей итожим

Речение, а камерность сего
Творенья, именуемого садом
Трилистий говорящих, ничего
Не просит у бессмертия, фасадом

Звучащим и играющим теней
Порфирами сокрыт эдемских аур
Божественный альковник, от огней
Мелованных горит белей тезаур,

Накал его сродни лишь пламенам,
Еще известным Данту, облетают
Сирени и гортензии, ко снам
Клонит царевен бледных князь, считают

Своим его шатер домовики,
Убожества кургузые и эльфы
Прелестные, когорты и полки
Ямбические следуют за Дельфы,

Клошмерль иль Трира затени, иль мглы
Туманные Норфолка, единятся
В порывах благотворных, тяжелы
Для младости виденья, но тризнятся

Оне в саду немолчном, свечевых
Узилищ вечных татей равнодушно
Встречает зелень, желть ли, о живых
Роятся здесь мертвые, мне послушно

Когда-то было таинство речей,
Их серебром я нощному бессмертью
Во здравие записывал, свечей
Теперь огарки тлятся, круговертью

Лихой муарный пурпур унесло
Давно, лишь панны белые вздыхают
И теней ждут, взирая тяжело
На сребро, и в червнице полыхают.

[YakovES]

I

Я душу придаю карандашу,
Его шестилопаточную спину
Терзаю. Ослепленные машины
Отходят. Думал, это опишу.

Примерно так. Четыре пары рук,
Брезент, напоминающий объятья,
И лиц эмаль, и в очесах испуг,
Поскольку люди с листьями не братья.

Всё фуги лакримозные звучат,
Хоронят отроков благожеланных,
Мизинцами по клавишам стучат,
Обслужники, с земель обетованных

Лишь кадиши лиются и тоска,
Снедавшая отравленных царевен,
Опять боговозвестно высока,
А тристии гербовник чернодревен.

Любовь моя, прощай и не грусти
О юности высокой, эти строфы
Тебе одной готовились, почти
Успение их близу Гологофы

У бостонских парадников и дочь
Свою, мою ли правды не избави,
Я счастие искал, пустая ночь
Вкруг Царствия, поет о чем-то равви.

Мы ангелам равенствовали там,
Где ныне бдят костлявые уродцы
И тянутся к шафрановым листам,
И ждут, когда очнутся богородцы.

Что мертвых кармным тернием венчать,
Венечие их мраморы сокрушит,
Сколь некому ко Господу кричать,
Пусть нощь хотя рыдания не глушит.

Во здравие, во имя сатаны
Алкеи препарируют стихии.
Молчанием ягнят окружены
Останки невоскресшего мессии.

Но тьма подвластна свету, смерть природы
Есть смерти отрицанье. Словно оды,
Где тризну правят, яко божество,
Стоят кусты пред нами. Естество,
Состав их будет жить, и шелест крови
Разбудит бытие в сакральном слове.


II

А кто глаголет нынче, посмотри,
Друг Фауст, разве милые плутовки
Из царевой обслуги, словари
Давно пылятся туне, заготовки

Порфировых тезаурисов тще
Горят в червленой требе, не берутся
Хоть слово молвить знавшие, свече
Витийской стать и не куда, сотрутся

Тотчас огонем басмовых теней
Образницы, точеные виньеты
Исчезнут на муаре, а огней
Заздравных боле нет, куда сонеты,

Скажи, теперь Уильяму нести,
Каких желать от камен упований,
Подсвечники желтушные тлести
Устали нощно, будет и названий

Искать благих на рыночных торгах,
Звать культовыми юных графоманов
Пусть могут их пифии, о слогах
Небесных не ищи уже романов,

Письмо закончил Майринк, а propo
Ему Толстой и Грин еще вторили,
Шучу, шучу, а мрачный Белькампо,
Чем классиков он хуже, говорили

Всегда лишь с ангелочками певцы
Бессмертия, здесь возраст не помеха
Для творческого бденья, образцы
Зиждительства такого и успеха

Сиреневых архивниц череда
Верительно хранит, хоть Иоганна
Возьми к примеру, где его года,
Убельные висковия, слоганна

Трагедия была в закате дней,
Твоим какую люди называют
Известным всуе именем, ясней
Сказать, камены благо обрывают

Реченье на полслове лишь засим,
Когда урочно молвить нет причины,
Условий, либо хроноса, гасим
Скорее свечки наши, мертвечины,

Прости мне слово низкое сие,
Я чувствую присутственную близость,
Гранатовое рядом остие,
Но Коре не урочествует низость

И значит к здравной свечнице теклись
За речью нашей битые черемы,
Их ад прощать не будет, отреклись
Небожные креста, палят суремы

Сребряные и червные всё зря,
Сыночков, дочек, царичей закланных
Юродно поминают, алтаря
Прейти нельзя сиим, обетованных

Земель узреть, всегда они легки
На Божием и ангельском помине,
Обманем пустотелых, высоки
Для них в миру мы были, разве ныне

Уменьшились фигурами, так вот,
Огней финифть когда сточилась низко,
Видна едва, порфировый киот
Я вновь открою с образами, близко,

Далече ли те ведьмы, нам они
Теперь мешать не станут, поелику
Вослед их роям адские огни
Летят и шелем значат, будет лику

Святому есть угроза, Аваддо
Сам рыцарски налаживает сущность
Уродиц, в ожидании Годо
Те вечно и пребудут, а наущность

Иль пафос авестийский астролог
Возьмет себе по делу на замету,
Чермам небесный тризнится пролог,
Но держат их сословия, сюжету

Зело чуры не могут помешать,
Я, Фауст, выражаюсь фигурально,
Годо здесь только символ, искушать
Художника любого аморально,

Тем более духовного, финал
Деянья такового очевиден,
Один зиждится в мире идеал,
Толкуем он по-разному, обиден

Сейчас барочной оперы певцу
Молчания девятый круг, но требы
Мирской бежать куда, его венцу
Алмазному гореть ли, гаснуть, небы

Ответствовать не могут, за пример
Я взял случайность, впрочем, сколь пустое
Искусство это, пифий и химер
Пусть морит Азазель, ему простое

Занятие сие, итак, вторю,
Един лишь идеал, а толкованье
Вмещает формы разные, царю
Смешон колпачный Йорик, волхвованье

Дает порой нам истинный урок,
Порой его дарует жить наука
Иль десно умирать, бытийный срок
Есть действий распорядок, длится мука

Творца, темнеет греевский портрет,
А он еще и молод не по летам,
Влачит себе ярмо, тогда сюжет
Является вопросом и к ответам

Зовет, к священным жертвам, ко всему,
Зовущемуся требницей мирскою,
Дается коемуждо по письму,
Мирись засим с урочностью такою,

Пиши, слагай, воистину молчи,
Узрев пропасти вечного злодейства,
Алкают виноградные ключи
Бесовские армады, темнодейства

Сего опять вижденье тяжело,
Ответов на вопросы нет, а в мире
Тождественствует ложь любви, чело
Пиита пудрят фурьи, о клавире

Моцарта рдится реквиема тлен,
Каких еще мы красок ожидаем,
Что сплину идеал, кого селен
Желтушных фавориты бдят меж раем

И брошенным чистилищем, среда
Нас губит, добрый старец, помнишь если,
Сам пудрить захотел ее, тогда
Ему камены ясные принесли

Благое назиданье, чтоб писал
Божественного «Фауста», там хватит
И вымысла, и ложи, кто бросал
В Марию камни, вечности не платит,

Иные отдают долги, сейчас
Нам юношей всебледных не хватает,
Нет рукописей, списанных в запас
Архивниц предержащих, не читает

Гомер ли, Азазель новейший слог,
Пылает он, горит без свечек наших,
Платить, когда антихристом пролог
Небесный осмеян, за светы зряших

Адские, Фауст, будем ли, платить
Давно себе на правило мы взяли,
Но спит Гамбург, теперь нас выйдут чтить
Лишь толпы фарисейские, пеяли

Напрасно и платили по счетам
Напрасно, мы не знали в мире блага,
Алмазных мало тлеяний крестам
И света мало нашего, отвага

Дается мертвым столпникам, живым
Нельзя крестов поднять равно, пытались
Их тронуть мертвоцветьем, юровым
За то серебром гои рассчитались

Щедро с музыкой всяким, Гефсимань
Курения такого фимиама
Не вспомнит и кажденья, только глянь
Порфировые рубища меж хлама

Утварного валяются, в желти
Лежат громоподобные куфели
Собитые, гадюки отползти
Хотят от ободков красных, трюфели

Смущают ароматами свиней,
Те рыльцами их пробуют на крепость,
Для бальных обезглавленных теней
Достанет белых ныне, черных лепость

Оценят и вкусят царевны, их
На балы заведут поздней рогатых,
Успенных этих гостий дорогих
Легко узнать по платьям, небогатых

Стольниц тогда убранства расцветят
Соборных яствий темью, чаш громадой
Кипящею, архангелы почтят
Бал призраков, за мертвою помадой

Уста девичьи немы и молчат
Иные гости, это пировенье
Для нас горит и блещет, восточат
Огни свеченниц в мгле, соборованье

Урочное начнется, хороши
Приютов детки мертвые, церковей
Хористки, аще не было души
У князя ли, диавола, суровей

Ему сие вижденье, буде сам
И знает цену гномам рогоносным,
А призрачным барочным голосам
Перечить суе ведемам несносным,

Лишь свечи наши, Фауст, прелиют
Глорийное серебро по гравирам
Порфировым, лишь сребром и скуют
Височники, хотя бы по клавирам

Прочтут печалей злой репертуар,
Гуно сыночков мертвых вечеринки
Хоть на спор не оставит, что муар
Вспылавший, что горящие скоринки

Тлеением извитых свеч, одне
Мы присно, разве кадиши и свечи
Плывут, и лазер адский о вине
Искать взыскует истины и речи.

[YakovES]

Среди высоких сумрачных руин
Серебрянообрезным фолиантом
Сверкает над могильником терцин
Готический собор, воспетый Дантом.

Еще средоточение теней
Вбирает экстатические яды,
Свечение мелованных огней,
Шлифуя вековые балюстрады,

Темно ложится в пятые углы,
За патиною камор сотаенных
Сервируются грузные столы,
Прислуга от запасников нетленных

Сносить берется яствия туда,
Где свечи кровяные полыхают,
А ведем инфернальная чреда
Сосуд, о коем демоны вздыхают,

Готовит для балов своих чумных,
Резьбу точа костяшками на чаше,
Свободной излияний временных,
Помимо вин черемуховых, зряше

На это преставление к уже
Готовому совсем пиротеченью,
Встают девицы в полном неглиже
И неги аромат к средоточенью

Теней и блюд о вьющихся дымах
Спешат добавить, благо, сотворенный
Из масел тайных пиршества размах
Летучестию дивной суверенный,

Внимает негу эту и еще
Амбрэ живым неведомой природы,
Нагие панны дышат горячо,
Их чествуют басмовые рапсоды.

Давай, Франсиско, наш империал
Оставим на мгновенье, насладимся
Хоть дымом этим сладким, а хорал
Бесовский слушать буде устыдимся,

Уйдем скорей, покинем сей приют,
Соборище губителей честное
Им бросим, пусть теснятся и снуют,
Ядят скаредно яствие земное,

Уныло веселятся, на столах
Свергают белотрюфельные горы,
Их в каморовых наших зеркалах
Не видеть равно, мертвые синьоры

Ядят пускай, танцуют, сих четверг
Вседольше длится вечности холодной,
Фауст был дружен с ними, не изверг
И я, хотя рябины черноплодной,

Черемы этой горькое вино,
Отравленное августом, предательств
Вобравшее жалкое толокно,
Утешниц сатанинских обязательств

Бежавшее, но травленное все ж
Их взорами смурными, чумовою
Экстатикой, одним лесбийских рож
Ужасным экстерьером, моровою

Инферной, концертирующих жаб
Кожицею проказной, коей персты
Обтянуты их присно, сучьих баб
Повадками, осанкой, где отверсты

Всегда для оров губы и оскал
Собачий отличим хотя бы нощно,
Так вот, сего вина я преалкал
Избыточно в миру, доселе мощно

Губительное действие его,
Но горькое пускай чертей и губит,
А сучка, заносившая в того
Напитка темь, ее черема любит,

Яд мраморный с безумною слезой,
Мышъячную отраву именитства,
Пусть здравствует с бесовской гомозой,
Маскируясь вуалью неофитства,

Спешит больную душу упасти,
Ее в покое следует оставить,
Блядям – адское, Господи прости,
Не стану дале с бесами картавить.

Им горькое, о сладком умолчать
Сложней, но так себе подозреваю,
Что в сладостности горькая печать
Алкающим чудится, прерываю

Засим, напомнить разве – не изверг,
Благое описание трапезы,
Елико длится замковый четверг,
Звучат еще возвышенные тезы,

Пируйте, хоронители судеб,
Не тех губили вы, но пировайте,
Вино се четверговое и хлеб
Обкурившимся блядям раздавайте.

Им что еще и можно подавать,
Давятся ли, едят, пиют ли чермы,
А с нами больше паннам не бывать,
Готовятся им сернистые термы.

Не сватать же юродицам опять
Поэмы в желтогребневых обрезах,
С фитою гофрированною ять,
Держа на сверхискусственных протезах,

Стремиться им таинственно открыть
Какой-нибудь порог верхонебесный,
Чур, чур, меня, чересельную прыть
Пусть жалует не ангельчик одесный,

Не Божеский помазанник, но червь
Подвальный, рогоносец верхотуры,
А нам остави, небо, цвет и вервь,
И славские целебные микстуры.

Летит по вневременным проводам
Глас Летии из чрева автомата,
Аз номером привинчен к поездам,
Их тамбуров горит, чернеет вата.

Тартарии не узрел Теодор,
Сокрыт зеленым золотом нисана
Разор ее и новый полидор
Блюсти не в силах мощь цветоэкрана.

Плач Бесс и Порги тает, а рубин
Из яркой Эривани в червный иней
Судет перетекает, крепнет сплин,
Зане Урана кровь полна эриний.

В сосудах меловых эфир века
Хранят, и наплывают без возврата
Расписанные Богом облака
На бархат несоцветного заката.

Над лязгом, над ристалищем дневным
Стон чайкою летает на просторе,
А был когда-то голосом земным,
Тоску рождал, горение во взоре,

И тяжкий оставляли след тогда
Нощей осенних звезды и планеты,
Как столб гудит, попав на провода,
Энергия, рассеянная в светы.

[YakovES]

Науки век, пожар, скакнувший вверх,
Золою холодит алмазны долы,
Валькирии летят сквозь мрамор вех,
Лессируют письмо, клеймя глаголы.

Посмертный открывается простор,
На оси то горят уран и стронций,
То на небе парит планетный хор,
Где луч любой аттически горонций.

Чего от века этого желать,
Искать какую правду ныне стоит,
Гонцам в геенне огненной пылать,
Их жертв теперь иное беспокоит,

Летят они в пылающей желти,
Чернятся небокрылыми тенями,
Клянут чудовищ, Господи прости,
А те за смотровыми огонями

С томительною жадностью следят,
Юродивые слезы утирая,
Вдруг брамники урочно доедят
Нестынущие брашна и от рая

Привнесенные с почтою благой
В эгиде богохвального Гермеса
Терпкие вина, яшмой дорогой
Осветленные, глиной Херсонеса

Держимые изящно, долиют
И вспомнятся о них, и возалкают
Убавить мук несносных, нет, пиют
Браменники мои, не потакают

Губительской армаде, всечестно
Дают оценку яствиям воскресным,
Оценивают сладкое вино
И горькое, сладимое небесным

Дурманящим сандалом, в миндалях
Настоенные дивные нектары,
Горят, горят оне о хрусталях,
Фаянсовые грея будуары,

Готовые уже для первых блюд,
Закусок леденеющих и пряных,
Альковницы, поспешные на блуд,
Несут их чинно, в патинах румяных

Сих ликов девиц нежных торжества
Печать искрится, доброе веселье
Легко для молодого естества,
Несут они, взирая новоселье

Адское и одесное, свои
Закусочные милые гешефты,
Нет разве тут медовой кутии,
А татям и убийцам, хоть аншеф ты,

Хоть маршал цезарийский, крысобой,
Водитель ужасающих кентурий,
Аваддо был в миру, а здесь тобой
Сейчас и присно балованных фурий

Одне интересуются чреды,
Поэтому не кстати поминанье
Земного бытия, все молоды
Райские гости, сумрачное знанье

Печалей их умножить не вольно,
Сидят, гляди, с привратниками вместе
И радуются тем, итак, вино
Элизиума к ангельской сиесте

Как раз успело вовремя, держать
Еще два слова стоит о закуске,
Одно скажу о ней, что ублажать
Способны эти яства, в каждом луске

Таящие изюмины и вкус
Трапезы государской, чернослива
Огнь мускусный, а то иной мускус,
Мирским и незнакомый, иль отлива

Севрюжьего оливки, виноград
Сребристый, огнецветные маслины,
Иль блюда, незнакомые подряд,
Какие прежде славили эллины,

Изысками и негой вкусовой
(Напомню, это слово о цимесах)
Гурмана, облеченного живой
Помазанною властью и в Гермесах,

Быть может, содержащего себе
Мессию ли, питомца Аполлона,
Чудесно поразить, но об алчбе,
Виждимой ангелами с небосклона,

Пора нам снова молвить, потому
Следят с надеждой грешники жалкие
За сьестой, провожая по уму,
Встречая по одежке ли мирские

Теней средоточенья, им Господь
В раю и у адских ворот браменных
Земную щедро дарует солодь,
В сих пированьях бавой неизменных

Участье принимают череды
Соадские, отвязанные своры
Насильников, губительной среды
Лакеи, торжествующие воры,

Когда-то обокравшие царей
Пренищих, надругавшиеся праздно
И лихо над величием, псарей
Толпы жалкие, ныне безобразно

Стенающие, много, много их,
Невинных духовидцев попиравших,
Бывает здесь, из помыслов благих
Оставим этот перечень для павших

Иль падших ангелов, одних еще
Лишь демонов означим, те личины
Имели див, алкали горячо
Духовности, бессмертья и кончины

Безвинных чурно близили, рядясь
В невест богожеланных одеянья,
А сами не свершали отродясь
Хотя бы милосердного деянья.

Их бросим безнадежно пресмыкать
Черемы скользких теней, до четвергов
Пиры оставим, вежды не смыкать
Равно о блудном скопище извергов

Нам ныне и восприсно, отложить
Рассказ велит холодное раздумье,
Нельзя мертвым надеяться и жить,
Сейчас безумных тварей скудоумье,

Стенающихся панночек инцест,
Блядей кровосмешение дурное
На миг хотя забудем, тех невест
Страшит прикосновение земное,

Молчать им должно с вишнями во ртах,
Глотать еще сиреневые брашна,
О наших чудодейственных листах
Сребриться, буде адница бесстрашна.

Блеск гасит этот свет и тот, в пустых
Античных рифмах пестуется атом,
И в нетях выступает разлитых
Полынь золотогорьким суррогатом.

У Ра корона – мертвая петля,
Всебледный огнь увечного дозора
Сжигает елисейские поля,
Некрополи пред очесами, Кора.

Воздушный Акрополь, за коим нет
Ни грез, ни яви, чернь сию стращая,
Зардит ль, царица мира, в червный цвет
Сотленные эпохи обращая.