Литература и журналистика

[YakovES]

XXI

Тяжелы во четверг набоженных слова,
Не пеяют, Господь, и Твое ангелочки,
Слезной кровию их преблестят кружева,
А святые псалмы – всё одне лепесточки.

Как не ждут нас теперь на иродных пирах,
Изъявимся, мирским облаченьем играя.
«Где, -- премолвим ловцам, -- ваш Ирод-вертопрах,
Зреть адницы ему без конца и без края».

И влачились, Господь, ко Тебе мы вечор,
И теклись очеса багряничною слотой,
Но повыбили чад и убрали в кляштор,
Кайстры там и горят нищевой озолотой.

XXII

Во тяжелой сирени гореть
Днесь пурпуровым эльфам и рдеться,
Мы теперь не могли умереть,
А и будем в канавы глядеться.

Подойдет ли Христос к бродникам,
Чтоб наречь фарисеям – довольно,
Иидите ко смерть-родникам,
Веселитесь хотя божевольно.

И терничные звезды падут
За всемертвые эти криницы,
Нас тогда ангелочки найдут
О соцвете кровавой денницы.

XXIII

Стези нагорные тернисты,
А всё их красили слезами,
Успели Божии горнисты
И мы лежим под образами.

И горны сменятся на трубы,
Сиять ли им, как изъявились
В кровавом цвете боголюбы
И за оклады восселились.

Христос превидит наши лики,
Начнут цвета мироточиться,
И так речет: «Оне велики,
За сих могу я поручиться».

XXIV

Смертоимную алость сотмим,
Довлачимся ль ко Божиим тронам,
А пред Господом встанем самим,
Лазуриты вия по коронам.

Молча будет глядеть Иисус
На волошек цветки ледяные,
Кровососный расточится гнус –
И претмить ли веночки земные.

Выжгут пламень Его очеса,
Алоцветно вспарят херувимы,
И стечется в терничник роса
От венцов, кои Смертью язвимы.

XXV

Птицы нощно летят со молчащих вязниц,
Их пухами, Господь, пресквернятся шалавы,
Жалко выбили нас, а и бражники ниц
В монастырских пирах клонят винные главы.

Красовались весной и горели сады,
Пустоцветом они горевым излетали,
Нет и ряс золотых, и чернеют лады,
Под трезвон песнярам цвет-веночки сплетали.

Пурпур в чернь заплели – ладно кровью плести,
Мастериц тех, Господь, литания всечасна,
До парафий Твоих нам теперь не пройти,
Наша страшная смерть уголями раскрасна.

XXVI

Буде некому роз отнести
Иисусу, воспрянем со тлена
И начнем всекроваво тлести,
И начинет пылати Селена.

А не станется ангелов тех,
Украсят пированья святые,
Мы тогда для иродских потех
И загасим венцы золотые.

Хороши будут наши цветки,
Лишь терницы багряной коснемся,
Вспыхнут золотом их лепестки,
Изгорят – и в огонях вернемся.

XXVII

Винцент, Винцент, во тьме лимонной
Легко ль витать, светил не зряши,
Мы тоже краской благовонной
Ожечь хотели тернь гуаши.

Водою мертвой не разбавить
Цвета иссушенной палитры,
И тернь крепка, не в сей лукавить,
Хоть презлатятся кровь и митры.

Легли художники неправо
И светы Божии внимают,
И двоеперстья их кроваво
Лишь наши кисти сожимают.

XXVIII

Юровые луга соцветут,
Отродятся некровные корни,
И веночек Христу доплетут
Из шипов, как и терния горни.

А были василечки живы,
Цветом красным в плетеньях горели,
Так и розам алкать синевы,
Яко Божие те акварели.

Все во терние цвет-васильки,
Иль на розы Христосу глядеться
Разве наши сухие цветки
О веночке Его будут рдеться.

XXIX

Страшный вторник, Господь, разливает нефрит,
И в зеленях Твоих веселее лампады,
Втще живая вода богосвятно горит,
Как живицею здесь отцвели вертограды.

Изуверились мы, благо присно мертвы,
А и чем проняли клиры звонных часовен,
Слезы наши собрать не потщились волхвы,
Каждый ныне собит небокормленный овен.

И царевишны спят во церковных углах,
И лебяжьи пуха ткутся жизненно тонки,
Вместо яствий лежим на трапезных столах,
Сплошь над нами, Господь, пречернеют иконки.

XXX

Пожалеют Христу васильков,
Юровые цветы переимут,
Всекровавых тогда лепестков
Отберем, яко тени их взнимут.

Не соити за мрачный Аид,
Мы огонь излили на церкови,
Укорять ли жалких аонид –
Преалкайте обрядовой крови.

А не хватится немощных сил,
Голубые цвета расточатся,
Чернь явим, только б Он вопросил:
Где кровавые чада влачатся.

XXXI

Хотя пречтите убиенных,
Не имут мертвые веселья,
Цветов и хватит ли сотленных,
Они для горького похмелья.

А мы любили золотые
Цветки, их вешнюю невзрачность,
Махнут волошками святые --
Перелием на хлебы мрачность.

Когда ж и кровью не упьются,
В пирах трезветь начинут лядно,
Тернии эти разовьются
И будут цвести неоглядно.

XXXII

Чермной краски июнь перельет
И деревия станутся красны,
И шиповье багрянец увьет,
Яко вретища наши закрасны.

И почто во садах жития
Мы смарагды Христосу копили,
Расточается зелень сия,
Туне мертвых огнями слепили.

Ах, ночных еще будут певцов
Созывать в эти кущи-зелени,
И тогда безо чермных венцов
На шипы мы преклоним колени.

XXXIII

И любили, Господь, четверговок своих,
Нищеродных невест хлебосольно жалели,
Плотью-кровию лишь и воспотчевать их,
Ото яствий святых губы ведем алели.

На миру и была та юродность красна,
Геть по кельям таскать разносные утробы,
Цветным пухом чистец не завеет весна,
А и нам тяжелы монастырские гробы.

В черноядных пирах истончен лазурит,
Мы веселием Смерть обороти не тщились,
Что квитаться, Господь, свет всекрасный горит
На мытарских шляхах, по каким превлачились.

XXXIV

Это белые розы горят,
А иных и не зрети успенным,
О любови ль оне говорят,
Исполать огоням яснопенным.

Мы шиповник Христу принесем,
Яко розочек нам пожалели,
И расскажем Ему обо всем,
Как во трауре нощном истлели.

В палом цвете блеснутся шипы,
Мертвым боли никто не содеет,
Перевил тот шиповник столпы –
Днесь над каждым он тягостно рдеет.

XXXV

И тще вином подвальным станет
Христоса кровь, ее зардеем
Опять слезами, буде глянет
Косая Смерть: мы тризну деем.

Елико истинно хранили
Те всекровавые стеченья,
Любви Его не изменили,
Даруют нам еще реченья.

А слез восхочется хмеленей,
Иль нечем станет кровь разбавить,
Мы со пурпуровых сиреней
Явимся – вечерии править.

XXXVI

Яснобелый жасмин исцветет
И багряный шиповник доспеет,
И Господь ко святым нас пречтет,
Всяк тогда лишь одесно успеет.

Золотые веночки сберем,
Розы чермные выкрасим кровью,
Яко истинно мы не умрем,
Поклонимся хотя бы шиповью.

И сиим ли цветы оплетать,
Станут певчими книжники зваться,
Так и будемся нощно летать,
Во кровавом соцвете взвиваться.

XXXVII

Разве терни всегда устилали наш путь,
А о красных цветах мы, Господь, не мечтали,
И куда агнецам от купелей свернуть,
Кайстры бросим – темно и навечно пристали.

Воскружатся теперь черных роз лепестки,
Паки ловим и мы тонки их ароматы,
Эти розные тьмы искрашают венки,
Жалкий пурпур лиют долу сонмы лжесвяты.

Нощно тлеем, Господь, и пьяней белены
Всевишневая кровь черневого завета,
Хоть и смерть забрала те цветочки и льны,
В нашем тленье одно боле красного цвета.

XXXVIII

Паки ангелам в небе летать,
Паки нам во канавы глядеться,
Будем желтые звезды считать,
И куда еще мертвым подеться.

И приидут опять вещуны
Соглядать вифлеемские нети,
Днесь и кущи земные темны,
А трилистия горше соцвети.

Только вспыхнет блажная Звезда,
Ангелочки презрят убиенных,
Мы о золоте выйдем тогда
Из всенощных садов недотленных.

XXXIX

Светила в трауре пылают
И тернь одна с небес виется,
И ход наш крестный устилают
Шипы со роз, чей морок льется.

Виждите огненные точки,
И звезды ныне всекровавы,
Так соберем еще цветочки
Хотя для рдеющей оправы.

Начнется пурпур воссиянный
Мерцать во терниве бутонов,
И черный купол недыханный
Зажжет шиповье наших стонов.

XXXX

Бросят ангелы красный жасмин
Во отверстые нашии гробы,
Вспламенеется горний кармин
Ярче золота ангельской пробы.

Как распятия наши горят
И цветами блажные дивятся,
Пусть чудесно тогда говорят
Ангелки и в жасмине резвятся.

А приидут со персти купцы
И вопросят: зачем он алеет,
Мы кровавые снимем венцы,
Зрите цветность – се кровию тлеет.

[YakovES]

Во льдах сердец, в сих глыбах плитняков
Не высечь и во имя искупленья
Сокрытые склепеньями веков
Святые искры вечного моленья.

Гранил их серный дождь, летейский вал
Онизывал свечением узорным,
О тех воспоминать, кто забывал,
Чтоб все могли пред огнищем тлетворным.

Бездушные теперь гробовщики,
Глазетом ли украсить наши гробы,
Хоть розовые паки лепестки
Идут ко винам августовской пробы.

Нам отдали цветы свой аромат,
Как грянем в барбарийские кимвалы,
О Боге всплачет горестный сармат,
Эллин узрит иродные подвалы.

Тем ядрица багряная мила,
Пусть пирствуют алкающие манны,
Содвинем тени кубков у стола
И бысть нам, потому благоуханны.

Тлеением и оспой гробовой
Делятся не вошедшие в обитель,
Кто в колокол ударил вечевой --
Окровавленный Фауста губитель.

Распишет вечность древние муры
Скрижалями и зеленью иною,
И челядь разожжет золой костры,
А вретища заблещут белизною.

Горенье это высь нам не простит,
Искрясь темно в струях кровеобильных,
От мертвого огня и возлетит
В бессмертие зола камней могильных.

Тогда преобразимся и легко
Всех проклятых узнаем и убитых,
С валькирьями летавших высоко,
Архангелов, задушками совитых,

Из басмовых адниц по именам
Веками окликавших, Триумфальных
Им дарованных арок временам
Кровительство раздавших, буцефальных

Влачителей своих у Лорелей
Оставивших в табунах кентаврийских
Для красного купания, полей
Не зревших елисейских, лигурийских

Не внявших арф высокую игру,
Бежавших от Иосифа Каифы
В Кесарию Стратонову, в миру
Венчавших тернием славские мифы,

Иосифа Великого одно
Карающей десницы не бежавших,
Эпохи четверговое вино
Допивших и осадок расплескавших

Серебряный по битым остиям
Сосудов, из которых пить возбранно,
Украсивших собой гнилостных ям
Опадины, зиять благоуханно

И там не оставляя, огнем вежд
Когорты себастийские и турмы
Итурейские пирровых надежд
Лишивших, всевоительные сурмы

На выцветшие рубища прелив,
Замеривая ржавые кирасы,
Страшивших костяками под олив
Шафрановою сенью, на атласы

Победные уставивших амфор
Хмельное средоточье, фарисеев,
Алкавших кровь и вина, пьяный ор
Взносивших до лазурных Элисеев

И жаждущих не мирности, но треб,
Не веры миротворной, а глумленья,
Их жалуя крестом разорный хлеб,
Лишь кровию его для искупленья

Порочности смягчая, не коря
Отступников и другов кириафских,
Алмазами чумные прахоря
Бесовских содержанок, иже савских

Обманутых царевен, от ведем
Теперь не отличимых, во иродстве
Рядивших, тени оных на Эдем
Вести хотевших, в дивном благородстве

Не помнящих губителей своих,
Уродиц и юродников простивших,
Чересел и растленных лядвий их
В соитии веселом опустивших

Картину чуровую, жалкий бред
Отвязных этих черм и рогоносцев
Не слышавших и звавших на обед
Фамильный, где однех милоголосцев

Дородственных, любимых сердцем душ
Собрание молчалось, разуменье
Несловное являя, грузных туш
Блядей не уличавших, а затменье

Головок божевольных их, козлов
Приставленных напарно возлияний
Не видевших урочно, часослов
Семейный от морительных блеяний

Всего лишь берегущих, за альбом
Именной векопестованной славы
Судьбою расплатившихся, в любом
Позоре отмечающих булавы

И шкипетра сиятельную тень,
Взалкавших из холопской деспотии,
Блажным очехладительную сень
Даривших и утешные литии,

Хитона голубого лазурит
Признавших и убойность разворота,
О коем чайка мертвая парит,
Бредущему чрез Сузские ворота

Осанну певших, честью и клеймом
Плативших десно скаредности рабской,
Визитным означавшихся письмом,
Духовников от конницы арабской

Спасавших, смертоимное копье
Понтийскому Пилату милосердно
С оливою подавших, на цевье
Винтовия их смерти безусердно

И тихо опиравшихся, в очах
Всех падших серафимов отраженных,
Удушенных при черемных свечах,
Сеннаарскою оспой прокаженных,

Еще для Фрид махровые платки
Хранящих, вертограды Елионской
Горы прешедших чрез бередники,
Свободных обреченности сионской,

Но мудрости холодного ума
Не тративших и в варварских музеях
Трезвевших, на гербовные тома
Взирающих теперь о колизеях

Господних, сих бессонную чреду,
Злопроклятых, невинно убиенных
Узнаем и некрылую орду
Превиждим душегубцев потаенных,

Содвигнутых на тление, к святым
Высокого и низкого сословья
Летят оне по шлейфам золотым,
А, впрочем, и довольно многословья.

Офелия, взгляни на ведем тех,
Встречались хоть они тебе когда-то,
Грезеточных бежались их утех,
А всё не убежали, дело свято,

Под ним когда струится кровь одна,
Лазурной крови нашей перепили
Черемницы, но прочего вина
Для них не существует, или-или,

Сих выбор скуден присно, потому
И сами распознать угрозы темной
В серебре не сумели, по уму
Их бедному не числили заемной,

Точней, неясной крепости сиих
Удушливых объятий, а позднее,
Узнав природу чаяний мирских,
Обманов ли, предательств, холоднее

Каких нельзя еще вообразить,
Прочения, зиждимого во аде,
Убийственную сущность исказить
Уже не были в силах, чтоб награде

Кружевниц тьмы достойной передать,
Соадский уголок им обиходить,
Забыть козлищ пергамент, благодать
Лиется аще к нам, но хороводить

Оне серьезно, видимо, взялись,
Упившись кровью агнецев закланных,
Досель, смотри, вконец не извелись
Бесовок табуны чертожеланных,

Пиют себе пускай, близнится час,
Как их мерзкообразные хламиды
Спадутся сами, движемся под пляс
И оры буйных фурий, аониды

Простят нам беглость почерков, химер
Картонных экстазийные ужимы
Умерят и смирят, и на манер
Музык небесных, гением движимы

Сибелиуса, Брамса ли, Гуно,
Волшебного Моцарта, Перголези,
Неважно, отыграют нам равно
Кантабиле иль реквием, а рези,

Оставшиеся в небе от черем,
Запекшиеся в пурпуре собойном,
Сведут могильной краскою, чтоб тем
Барельефную точку на разбойном

Пути явить наглядно, и цемент,
Крушицу мраморную либо глину
Внедрят, как экстатический фермент,
В иную адоносную целину,

Где место и убежище найдут
Прегнилостные гусеницы снова
И патинами сады обведут,
Где каждой будет адская обнова

Примериваться, Фриде во урок
Платки грудные будут раздаваться,
Тому положен промысел и срок –
Без времени чермам собороваться.

Без времени их адские столпы
Аидам в назидание алеять
Кримозно станут, гойские толпы
Кося, чтоб звезды розовые сеять.

[YakovES]

Когда святые выси отражались
На терниве кандального пути,
Мы с патиною медленно сливались,
Не чаяли стезей иной идти.

Преложны ледяные эти свеи,
Зерцало вседвоит великий путь,
Удавки ль обвивают цепко шеи –
Нельзя ко небоцарствию свернуть.

Нельзя его и узреть богоданно,
Елику поалмазно сочтены
Альфийские светила и огранно
Серебро, истемняющее сны.

Последние осветлены притворы,
В розариях горит уже зола,
Светила наполняют мраком взоры,
А бездна, яко солнце, возлегла.

Висят над светом тяжко цеппелины
С архангелами, в благостные дни
Каленой желчью выжегли нам спины,
Под рубища их врезаны огни.

Смотри на сих желтовниц выступленья,
Опомнится еще адская рать,
Преступника на место преступленья
Влечет и мертвых царичей карать

Армады возалкают рогоносных
Существ, натурой дивной из иных
И вряд ли нам знакомых нетей, косных
Звучаний исторгатели, земных

Каких-нибудь знакомцев бесноватых
В них тщетно узнавать, елику мы,
Коль знаем таковых, зеленоватых,
Шафрановых, басмовых, суремы

Красной тесьмами грозно перевитых,
Облупленных по желти, перманент
Ссыпающих из веек плодовитых
Небожно, под асбесты и цемент

Закатанных, а всё мироточащих
С образницами Божиими, тех
Альковных искусительниц, кричащих
Полунощно, просительниц утех

И спутников их морочных немало,
Я думаю, губитель Аваддон
Картине удивился бы, зерцало
Могло б когда серебряный поддон

В патине амальгамной опрокинуть
Вальпургиевой ночью и ему
Явить блажную публику, раскинуть
Умом, сколь провожают по уму,

Мгновенно объясненье теоремы
Аидовской придет, искажены
Черемы, иже с ними, и суремы
Не нужны, чтоб увидеть правду, сны

Кошмарные со мраморною крошкой
Пииты навевали без конца,
Но с умыслом, холодною морошкой
Засим тешились, красного словца,

Естественно, черницы не боятся
И образы маскировать свечным
Восковьем, глиной кармной не спешатся,
Грешно им пред собранием иным

Рога свои крушить, персты калечить
Серебром битым, черепы менять
В огоне безобразном, не перечить
Сказителям удобней, затемнять

Бесовскую природу, сих огулом
Нечасто выпускают, из адниц
Собраться в увольнительную с дулом
Кривым, ножом зубчатым черемниц

И гоблинов зовут мирские тени,
По счастию, вояжи не часты
Подобные, браменники от лени
Приглядывать за шельмой на версты

Какие-то баранов отпускают
Наряды, возвращались к ним всегда
Портретники, музыки, чьи ласкают
Звучания и мертвых, невода

Пустыми не бывают, свет не имут
Успенные, а празднует покой
Их избранная часть, когда вознимут
Вверх сколотые очи, под рукой

У князя присно виждятся химеры
Сумрачные, таинственные мглы
Сих кутают, правдивые размеры
Нельзя соотнести с виденьем, злы

Бывают необузданные панны
И этим разве в истине точны
Певцы нощные, тьмы благоуханны,
Когда скопленья ведьм отражены,

Всегда лишь по причине средоточий
Поблизости эдемских мертвецов,
Царевен спящих, ангелов ли прочий
Творец, а в мире тесно без творцов,

Решит отобразить – невод не полон,
Тогда чермы текутся в оборот,
И вот уже канун творенья солон,
А дело на крови прочней, Саррот

Еще плоды вкушает золотые,
Эдемы плачет Элиот, а нам
Привносятся образницы святые
С нечистыми вокупе, к письменам

Достойным совокупит бес виденья
Черемные, а сказочник благой
Типажи юрового наважденья
Спешит раскрасить маслом, дорогой,

Признаться, тот подарок, знать возбранно
Реальные личины, так бери,
Доверчивый вкуситель, хоть и странно
Мерцание, чудные словари,

Холсты темнолукавые, клавиры
Сюит, барочных опер, скорбных фуг
Кримозные на память сувениры,
Узнай еще тезаурисов круг,

Сколь мало девяти, и те по сути
Вертятся от лукавого, оси
Не видно, прибавляй нетенным жути
Миражам и келейных выноси,

Несложно это действие, в итоге
У нечисти история темна,
Кто более реален, кто о роге
Мифическом, ответит седина

Хомы-бурсиста, Гете, Дориана,
Меж званых Иоганн других верней
Свидетельствовал правду и обмана
Призрачность вековую, для теней

Окармленных неважно предстоянье
Условное, раскрасочных высот
Бывает веселее осмеянье,
Чем истинное зрелище красот

Божественных, чурным недостижимых,
Тогда оне роятся и орут,
Светилами небесными движимых
Миров алкают благости, берут

Инфантов, светлых рыцарей отцами
Не звавших, потаенных, даровых
И празднуют молебны с мертвецами,
Блуждавшими еще среди живых

Во оные трехдневия, для Брутов
Страшны такие бденья, меловой
Здесь круг и не поможет, аще спрутов
Герой не остановит, но живой

За мертвых не в ответе, на гамбиты
Чертовские порою отвечать
Преложно сильным ходом, корной свиты
Уместнее движенье замечать,

Не более, а древние гречанки
Труждаются пускай, ко мифу миф
Сложится в требник, наши диканчанки
Салопы только скинут, вмиг Сизиф

Прервать велит девичье мурованье
Орнаментов досужих, сонник их
Велик не по образу, воркованье
Способно утомить сейчас плохих

Танцоров, дабы пифий огневержье
Низринуть, ярче свечи затеплим,
Черем обманно в мире самодержье,
Пожар сухой в гортанях утолим,

На то и бал зерцальный, благотворность
Чудесных возлияний чернь щадит,
Ясна когда ведемская упорность,
Какой сказитель пустоши следит,

Пусть балуют ужо, личин рябушных
Не станем даже в сребре узнавать,
Гремлинов пустотелых и тщедушных
К чему урочить, время пировать,

Сколь надобность возникнет, в ноздри донне
Мелированной перец белый ткнуть
И стоит, мышьяку иль белладонне
В бокале скучно будет, преминуть

Давно, давно пора немые страхи,
От перца отшатнутся черемы,
Иль весело опять лихие прахи
Сурочить маслом розовым, умы

Тех жалкие существ, лишь злостенанье
Эпиграфом их бдений бысть вольно,
Одесные же наши сны и знанье,
Нести сюда корицы и вино,

В гранатовой ли, сребренной виньете
Порфирные куферы тяжелы,
За Ледою отхочется и Нете
Корить винодержащие столы,

Желтовную образницу сокроем
Сиренью пятиалой и умрем,
Архангелы ль возжертвуют героем,
Опять червницу бойную утрем,

Осыплем перманент на табакерки,
В киоты пудры бросим и гулять
Начнем о мертвой черни до поверки
Иной, и станем куфры утомлять

Серебряные водкою, куфели
Вновь полнить цветом алым, золотым,
Со ангелами белыми препели
Мы нощно, всуе денно петь святым.

[YakovES]

Двадцать первый фрагмент

Длань приими, август благодержный,
Длань бери и прощай, золота
Сень твоя, разве холод всевержный
Огранит сеневые врата.

Алавастрами ль мрачные вина
И сверкают, и нощно слепят,
Золоченая их сердцевина
Жжет сирени, а отроки спят.

Нас закроет лишь мрака филада,
Утопленный во цветие зной,
Где из Летнего выпорхнет сада
Ангел бездны в пыльце ледяной.

[YakovES]

Кто в свитках мглы сумел Завет прочесть
Блажен и чист пребудет до успенья,
Скрижали мы не узрели, как есть
Внимаем пресвятые песнопенья.

Сей благовест зачем, почто в устах
Звучат они, синеющих от скверны,
Лишь стража тьмы на яхонтах-постах,
Ея дозоры тяжки и безмерны.

Литании всенощные звучат
И ангелы надежды воскрешают,
Елику распинать нас повлачат,
Хотя пускай сыночков не решают.

А станем алебастровые мглы
Истачивать капрейскою желтицей,
Кровавые серветки на столы
Леглись – потчуйте водкою с корицей.

Не служкам иродивым царичей
Губить, сиим неможно верховодить,
Еще мы воскурим от их свечей,
Еще сугатно будем хороводить.

Хотели изгубити, да тщетна
И цель, с какой услужники хитрятся,
Очнемся от морительного сна,
О ворах наши терни загорятся.

Иль смерть не отделить от жития,
О Господе темниться невозможно,
Как царственные вскинем остия,
Царь-колокол звонить начинет ложно.

Гнилые эти пажити пройдя,
Не явятся пророки в наши пади,
Всевышний перст не сорван со гвоздя,
Сошли с крестов растлители и бляди.

Дневных красавиц прорва ли, чреда
В сны рядится, цветочны водолазки,
Но мертвая стеклась плакун-вода
В их змейками украшенные глазки.

Как этих черемниц нам не узнать,
Жизнь бренную едва до середины
Успели мы преминуть и шмонать
Всех гоблины какие-то, сурдины

В кустовье заведя и раскалив
Желтушною их мрачностью, начали
Еще пред средоточием олив,
Гранатовых деревьев, где звучали

Высокие иные голоса,
Внимая прокураторские речи,
Грозовые вскипали небеса
И масляные розовые течи

Мешались ароматами земных
Цветов и неземного благолепья
Нам запахов неведомых, свечных
Извивов красно таяли осклепья,

Картины инфернальные троя,
Лес дивный страшен был и нереален,
А нашего земного бытия
Уродливые тени царских спален,

Тщедушные кикиморы, чермы
С Ягой своей, русалки, ведем жалких
Скопленья, козлоногие гурмы
Сатиров пьяноватых, леших валких

С колодницами юными роя,
Всепрочей мерзкой нежити армады
Столь яростно алкали, что сия
Гремучая когорта наши сады

Овеяла дыханием своим
Тлетворным, зло усеяв древо жизни,
Глумиться начала, так мало им
Случается и крови, сих не тризни,

Читатель мой, хотя в кошмарном сне,
Чтоб тешиться над нежитью лукавой,
Пред рожами смеяться о луне
Томительной и полной, над оравой

Взыскующей иметь прямую власть,
Особый нужен дар, такую касту
Смирить бывает сложно, легче пасть,
Но, следуя теперь Екклесиасту,

Заметим, обстоятельства порой
Толкуются превратно, в круге датском
Неладное, а пир идет горой,
Принцессы в черном серебре мулатском

Танцуют весело, еще ядят,
Подобятся черемам, воздыхают
Утешно о царевичах, сидят
Вкруг свеч затем, в нощи не утихают

Их шепоты, гадания флеор
Виется под каморными венцами,
А рядышком казнит гнусавый хор
Молчаньем царский вызов, образцами

Беспечности подобной фолиант
Любой пестрит огранки чернокнижной,
Случается, ведемы без пуант
Изысканных летают верх содвижной

Реальности, свое не упустят
Оне, молчанье странное преложат
В урочности, принцессам не простят
Их вольностей, а суремы возложат,

Румяна, перманенты и мелки
Червонные, басмовые, желтые
На чертей гномовидных, высоки
Становятся тогда и злопустые,

Иначе, пустотелые стада
Ужасных рогоносцев, значит, боле
Таиться нет резона им, чреда
Завийская табунится на воле,

Гасит свечей курящуюся тьму,
Берет к себе приглянувшихся девиц,
А царичи сквозь эту кутерьму
Не виждят в червоне сереброгневиц,

Сопутствующих гоблинов, теней
Всегда нечистых туне и голодных
В лжепраздностни, от пляшущих огней
Берущих силы новой, греховодных,

Достойных гномов пигалиц, в золе
Иль гущице кофейной при гаданье
Кто зрел их чуровое дефиле,
Вторить и не захочет согладянье

Бесовских юродивиц, тем удел
Положен вековой, и мы напрасно
Их вспомнили ужимки, много дел
От праздности случается, прекрасно

Мгновенье встречи нашей с милых див,
Любивших нас, тенями золотыми,
Черемниц вспоминаньем усладив,
Сошлем сиих обратно, за пустыми

Стольницами зачем теперь сидеть,
О случае мы трижды говорили,
Так будемся на суженых глядеть,
А черемам, которым отворили

В бессмертие врата, еще дадим,
Бубонная чума возьми их прахи,
Свет узреть раз, елико уследим
Как держат сучек псари-вертопрахи.

Мы кофе с лепестками черных роз
Любили и готические дивы,
Теряя главы змейные, стрекоз
Влекли к себе, тая аперитивы

От глаз седых кровавых королей,
Мышей их, моли ветхой и альковниц
Стенающих убожно, чем алей
Трапеза, тем опасней яд маковниц.

Во кубки наши слезы пролились,
Их вынесут невинно убиенным,
И ты в иных уж безднах помолись
Курящимся образницам истленным.

[YakovES]

В зените мая пламенных камен
Легки рыданья, славя кровь Завета,
Давай крестами выжжем темень вен,
Окрасим багрецом святые лета.

Ах, поздно этих князей веселить,
Сплести ли приснотравеньские косы,
Как вечности убийц не обелить,
Сейчас хотя упьются кровососы.

Елику неземные пламена
Для странников эльфических возбранны,
Табличные сокроем имена
И далее пребудем недыханны.

Горит, горит над лотосами высь,
В дионисийской роскоши вечерний
Олимп, а бездны змеями сплелись,
Нам тирсом указуя шлях меж терний.

Плывет корабль сиречных дураков,
А плыть куда речитель не ответит,
Его громада ниже облаков,
Где солнце лессированное светит.

Итак, вперед и с песней на устах,
Пока нас крыша мира привечает,
Морок вселенский в солнечных местах
Светлей и требу эту ангел чает.

Как звать его неважно, без венцов
Он равно всех узнать сейчас не может,
Одесней неименных зреть певцов,
Каких еще тоска земная гложет.

Что в имени, пустое ли сие
Занятье находить глупцам котурны,
Земле хранить положим остие,
Мечты хотя останутся текстурны.

Немногим было истинно речи
Дано, из них корабль теней составлен,
У каждого в руках по две свечи,
Заздравная и та, чей воск неплавлен.

Сколь каждый превращения вкусил
Мистическую суть и обратился,
Здесь всуе не растрачивают сил,
Несть слов, какими свечный опус чтился.

На вид я помню славный авангард,
Вот Рильке исполинская фигура,
Орфей его от адовых петард
Обуглился и стал темней авгура.

Прекрасные сады, не их ли петь,
За мэтром Пруст с Камоэнсом на пару
Идут и тщится Честертон успеть
Доверить часослов иной муару.

Там в фабулу добавился мышьяк,
Готические стены тризнить вам бы,
Над Грегором смеется маниак,
Поют черемы бесам дифирамбы.

А те зовут на помощь данаид,
Кагоры золотые разливают,
Безумных векопестуют юнид,
Альковницам стонать повелевают.

Крепленое у вечности вино,
Аттические пей, пиит, нектары,
Молчи, пока гудит веретено
И райские свиваются цетрары.

Меловы кифарийские углы,
Серебро здесь обитое лелеют
Сановные и канторы, столы
От емин белорозных тяжелеют.

Стрекозников опоенных следит
Меж тиграми Баграт и бьет амфоры,
Днесь барса Мцыри бедный победит,
Эпистолы даст юнам и фарфоры.

Левконии иль ирисы в саду
Больном, сих руки Мирры и Агаты
С любовью пестовали на виду
Ревнительных князей шестой палаты.

Случайные мелькнули тени див
И канули, а следом желтый морок
Развергнул, звездный абрис проследив,
Центурий властелин и маг подкорок.

Здесь плыли экстатические тьмы,
Холодные безрукие мессиры
Вили из сеннаарской тесемы
Картин верхонебесные лессиры.

Мелькнул и новый лунный силуэт,
Ужасный Теодор, служанку в страхе
Держать любивший за руку, поэт
Мышиных краль о басмовой рубахе.

Охот диких и Цахесу не снесть,
Щелкунчик в тень чудную Крысолова
Сошел, а, впрочем, тех ли перечесть,
Кто явился за царичами Слова.

В зерцалах ведем серебро теклось,
Дразнили взор плоды дионисийства,
Но все гнилою плотью облеклось
Лишь выпорхнули гении убийства.

Когда сквозь бледность жертвенной сурьмы
Огнем купельным ангелы светились,
На звезды смерти раз взглянули мы
И в камни меловые превратились.

[YakovES]

Мы не войдем в капрейские сады
И Ершалаим в роскоши нисана
Не узрим, до еврейской слободы
Кроты нас довлекут во тьме рыдвана.

И это ли удел земных царей –
Слезами красить звезды слободские
И ангелов хранить у алтарей,
Чтоб сторожи не бдили тех складские.

Труждающихся встретить не дано
Меж сонмов непомазанных изгоев,
Аиды цедят Божие вино
И потчуют им выкрестов и гоев.

Хотелось на веселые пиры
Для избранных успеть: лишь срам приимут
Воспевшие альфийские юры
И смертные венцы уже не снимут.

Почили серафимы, в ковылях
Лежат их огнекрылые армады.
Полынью освещен сиротский шлях,
Лишь гниль отягощает вертограды.

Семирамида выведет иных
Певцов на хоры, пусть они дивятся
Красе и по аллеям в ледяных
Одеждах бродят, и в золе двоятся.

Я помню эти чудные сады,
Минуя перевалы грозовые,
К ним выйти было можно из среды
Земной чрез сон с удавкою о вые.

Где веятель мечтаний и надежд,
Видений золотых и грез химерных,
Как нет его, золу со мрачных вежд
Стряхнем, чтоб древо зреть и ланей серных.

Здесь розовое дерево точит
Арму в широкошумные зелени,
Над мускусом хмель царственно горчит,
Сандал струится в августовской сени.

Цветы и петь не стоит, роскошь их
Поспорит с ковролепием Шираза,
Кустарников скопления диких
Прекрасны и для визирьского глаза.

Манчжурские и крымские сорта
Лимонных кипарисов херсонесский
Палит огонем черен и листа
Резного льется ток староэфесский.

Миндаль, миндаль пылает голубой
За бастровою патиной вербены,
Розариев дурманящий прибой
Немолчностию веет на катрены.

Боярышник, левкои, куркума,
Глициньи и мелисса, ирис цветный
И циннии, фиалковая тьма
Поистине ковер виют несветный.

Воспетый a propo Бахчисарай
Иль пышущий Хорезм здесь отступают,
Бреди себе чрез ирисовый рай,
Стопы доколе в цвете утопают.

И весело случилось бы взирать
На сады, кои Райнеру не мнились,
И с другами брести, когда б не рать
Уродцев, сими шаты истемнились.

Алкают пусть и скаредно ядят,
Мгновенье остановим и достанет
Секунды, аще демоны следят
За временем, Зевес пока не грянет,

Секунды хватит, чтоб мгновенье зреть
Всеславных сочинителей музыцы,
Пиитов, не способных умереть
Без талий и гранатовой царицы,

Одесных живописцев и речей
Небесных охранителей свободных,
Певцов, завитых кровию свечей,
И столпников, душою богородных.

Сиречные ли здесь еще пеют,
Пускай себе, избранников я вижу,
О них цвета архангелы виют
Знакомые Гамбургу и Парижу.

В сих пламень ханаанский не уснул,
Им римские пожары зреть мирвольно,
Идет блондинкам красное, Тибул,
Нет в Риме тех, а пурпура довольно.

Еще за нами девы побегут,
Наложницы иль фурии Герники,
Оне лишь приснопевчим не солгут,
Слезой омоют ржавские туники.

Блистательные пассии, увы,
От истины и мрамора охранны,
Дарят их щедро чурные волхвы
Ложесностью, а речи здесь небранны.

Слух ямбами нежными искушать
Занятие пустое, благозвучность
Чужда им, Фрая с Муркоком вкушать
Вольно сейчас теням, обретшим тучность.

Иные золоченые плоды
Светятся на листовьях верхотуры,
Я помню эти чудные сады
И пью досель чудесные микстуры.

Аз плаху соукрасил, не жалей
О том, теперь блаженные лишь святы,
Молчит, кто пребывал в тщете аллей,
Сих смерть одна распишет во заплаты.

Мы правду приносили на штыках,
Считались всё на чистых и неправых,
И в наших белоснежных рушниках
Горят, горят протоки слез кровавых.

[YakovES]

Помимо снега, врезанного в рунь,
Помимо вод небесного прилива
Ничто здесь не сохранно, вновь июнь
Поманит вечность роскошью порыва.

Весна, весна, легко тебе гореть
Над куполами, в мороке простора,
Сердец еще нетронутую треть
Клеймить сусальным золотом собора.

Иные в небесах мечты парят,
Другая юность в нети улетает,
Висячие сады пускай дарят
Листы ей, кои Цинтия читает.

А мы пойдем по темным царствиям
Скитаться, по истерзанным равнинам,
Юродно бить поклоны остриям
Крестов и звезд, опущенных раввинам.

Как в жертвенники Пирра, в тьмы корвет,
Вонзятся в купол славы снеговеи,
И новых поколений палый цвет
Окрасит кровью вербные аллеи.

Пойдем, нас в этом сумрачном лесу,
Какой теперь зовется Циминийским,
Ждут фурии чурные, донесу
К читателю, ристалищем боснийским,

Скандалом в государственных кругах,
Затмивших круги дантовского ада
Иль сменой фаворитов на бегах
У Фрэнсиса, а то (веков награда)

Известием из Рима о суде
Над орденом невольных тамплиеров,
Точней, об оправданьи их, нигде
Святее нет суда для землемеров

И каменщиков тайных, славы лож
Масонских не ронявших без причины,
Чем в славном Ватикане, надо все ж
Сужденье прояснить, зане личины

Иные и известных помрачней
Терзают без того воображенье
Читательское, треба наших дней
Порой такое голоса луженье,

Уныло вопиющего в нощи
Пустой и беспросветной заявляет,
Картин (их в каталогах не ищи)
Мистических такое выделяет

Порой средоточенье, что ей-ей,
Уместней разобраться в апокрифах
Времен средневековых иль полей
Элизиумных, рдеющих о грифах,

Слетающихся тучах воронья,
Посланников аидовского царства
И вестников его, еще жнивья,
Винцентом печатленного, дикарства

Засеявших, итак, скорей туда,
Читатель дорогой, где нас черемы
Извечно ждали, где с огнем следа
Не сыщешь человеческого, темы

Рассказа не меняя, устремим
Свои благие тени, а собранье
Прекраснейшее буде утомим,
Тотчас замолкнем, скопище баранье,

Увы, предолго зреть нам довелось,
Пергаменты козлиные и рожи
С рогами извитыми (извилось
В них вервие само, которым ложи

Патиновые с ангельских времен
Опутывали слабых или сильных
Мирвольным духом, их синедрион
Достойно в описаниях сервильных

Оценивал), те роги и самих
Носителей отличий адоемных
Сейчас еще я вижу, теми их
Числом нельзя уменьшить, из проемных

Глядят себе отверстий, а двери
Захлопнуть не могу я, чрез сокрытья,
Чрез стены лезть начнутся и, смотри,
Пролезут мраморные перекрытья,

Пускай уж лучше рядом усидят,
Их жаловать не нужно, а восковье
Сих масок зримо, пьют ли и ядят,
Морочное сиих средневековье

Мы сами проходили, днесь призрак
За призраком эпохи синодальной
Глядит и наблюдает, рыбий зрак
Из Таврии какой-нибудь миндальной

Мерцал и мне, а ныне средь иных
Собраний забывая гримы эти,
Грозящие ристалищ неземных
Ложию оскорбить святые нети,

Я истинно ликую, пусть оне,
Адские переидя середины,
Калятся на божественном огне,
В червице мелованные блядины

Теряют перманенты, восковой
Маскир свой чуроносный расточают,
Оскал доселе беломеловой
Сочернивая, внове изучают

Рифмованного слова благодать,
Дивятся, елико сие возможно
В сиреневых архивах пропадать,
Удваивать и множить осторожно

Искусственный путрамент, картотек
Гофрированных кукол восхищенью
Честному наущать, библиотек
Избранниц к достохвальному ученью

Вести и подвигать, и зреть еще,
Как в томы эти Герберт Аврилакский
Глядит с архивниц, паки горячо
Сирени выдыхает, огонь флаккский

Приветствует и пламена других
Пылающих одесно духочеев,
Уверенней парфюмов дорогих
Аромат источающих, ручеев

Сиих благоуханную сурьму
Пиет, не напиется вместе с нами,
Всесладостно и горькому уму
Бывает наслажденье теми снами,

Какие навеваются всегда
Безумцами высокими, именных
Их теней роковая череда,
Смотри, из областей благословенных

Движится и течет, вижди и ты,
Читатель милый, эти облемовки
Чудесные, бежавшие тщеты,
Горящие о Слове, черемовки

Тщетно алкают виждений таких
Ссеребренными жалами достигнуть,
Нет лессиров хотя диавольских
Теперь, чтоб выше лядвий им напрыгнуть,

В былом очнуться, снова затеплить
Слезою мракобесные свечницы,
Начать гнилочерновие белить
Души бесовской, через оконницы

Стремиться в духодарческий притвор,
Лукавое хоть Данта описанье
Грешников и чудовиц, мерзкий ор
С правдивостию схожий, нависанье

Черемных теней в сребре, на гвоздях
Точащихся превешенных, горящих
Юродно тлеться будет, о блядях
Пока довольно, впрочем, настоящих

И стоящих литургий красных свеч
Давай претлеем, друг и брат, патины,
Китановый оставим аду меч,
А с Дантом за родные палестины

Идя иль с духоборником другим,
Давай уже разборчивее будем
В подборе вечных спутников, нагим
И мертвым, аще только не забудем

Скитания надмирные свои,
Мученья без участности и крова,
Медовые отдарим кути,
Пылания зиждительного Слова,

Нагим и мертвым, проклятым гурмой
Увечной и неправой, порицанью
Отверженным, по скрытой винтовой
Лестнице, не доступной сомерцанью,

Опущенным в подвалы и засим
Каким-то ядоморным и дешевым
Отравленным вином, неугасим
Творительства огонь, героям новым

Даруются пылание и честь,
И требнический дух миссионерства,
Нельзя их также времени учесть,
Хоть черемные эти изуверства

Продлятся, вспомнил снова их, но мне,
Я верю, извинит читатель это,
Мы, право, забываем о зерне,
Путем идти каким, пока воздето

Над нами знамя славное камен,
А те, смотри, уж Майгеля-барона,
Червонка их возьми, к себе взамен
Эркюля тщат, горись, эпоха она,

Безумствия черемниц в серебре,
Желтушек празднословных ли невинный
Угар преизливай, в осенебре
Палатном расточительствуй зловинный

Сим близкий аромат, свечей витых,
Кровавою тесьмой, резной каемкой,
Сведенной по извивам золотых
Их маковок вдоль черственности ломкой

Краев узорных с крыльями синиц,
С тенями, подобающими замков
Барочных украшеньям, чаровниц
Пленявших картотечных, тех обрамков

Картин дорогоценных мы равно
Во аде не уроним и не бросим,
Цимнийский сумрак червится давно,
Его и свечным течивом оросим.

[YakovES]

Зане зеленый лист -- древесный Лир,
Смерть и его украсит багряницей,
И не представишь ты, сколь наг и сир
Смарагдовый шатер пред мглой столицей.

Давай вернемся в сад, где тамариск
Горит, где клюв над вишней золотою
Клонится, яко мрачный обелиск,
Над тучною гниющей красотою.

Давно во пламенеющей желчи
Он суремы кровавые лелеял,
Отрокам виноградные ключи
Берег и небоцарствиями веял.

Смертельное убитых ли манит,
А жертвенники залиты огонем,
Со Лиром бедный Йорик знаменит,
Мы платья шутовские их не тронем.

Елику царей предавшим хвала
Звучит и ненавистна эта мрачность,
Глорийные, прощайте, зеркала,
Сребрите мертвых панночек невзрачность.

Стол пуст и прибран, вместо яств, двоясь,
Зрят в каверы заброшенные оды,
Слогов каллиграфическая вязь
Ожгла размеры сих огнем свободы.

Но все ж не плачь, иначе не могло
И быть, когда в лучах закатных морок
Тебе одной тяжелое тепло
Поднес на тьме сиреневых подпорок.

Итак, смелей в сиреневую тьму,
Давно сиречных там не ожидают,
Свою взвивайте, Парки, тесему,
Пусть басмовые ангелы рыдают.

Не стоит мессы плакальщиц чреда,
Им тайну эту чурную открою,
Тех панночек встомила не среда,
Оне четверги сватают герою.

В четверг, ясню, день иродных судов,
Свечу задуть, слезинкою ребенка
Прелить бокал иль чашу, либо вдов
Растлить еще иль милого котенка

Обидеть, чтоб засим уже в раю
Пронзил он вас, как ангел светозарным
Копьем Господним скользкую змею
Надменно поражает, за нектарным

Питьем пронзил у цинковых стольниц
Замученным своим кошмарным криком,
Иль рамена кровавием терниц
С висков олить пред патиновым ликом

Губителя, Аваддо и врага
Невинников, любое мисьонерство
Ужасное свершить – дня четверга
Вернее нет под это изуверство.

И вторю, туне ангелам рыдать,
Сколь дивы не чураются обмана,
Одесно по заслугам им воздать,
Не Вия звать, хотя Левиафана.

Свидетель казней родственных водой
Далече тот, несите-ка зерцалы,
Пусть виждят под серебряной слюдой
Свое зверообразные оскалы.

А, впрочем, сих ли тварей отразит
Богемское стекло об амальгаме,
Еще одна мне, Фаустус, грозит,
Но слух мой песнь внимает в адском гаме,

Орут себе пускай, идем, идем
Туда, где нега камерной музыки
Теперь лиется с питерским дождем,
Где были мы поистине велики.

Скорее вспомнить фуги и хоры,
Чем узреть воскресение земное,
Не внимем средоточие игры,
Свершится прорицательство иное.

Тольони встретит пышущий Орфей,
Рудольфа не оплачет Мариинский,
Хотя белопомаженных нимфей
Зрит в снах цветочный баловень Стравинский.

Галерка не приучена рыдать,
В антрактах фиолетовые куфли
Урочествует юнам соглядать
И кушать чернорозовые трюфли.

Сибелиуса фа, еще бемоль
Вспарят и въяве ангел не заплачет,
Поидем, в замке радклифовском столь
Барочная ее крюшоны прячет.

Фаянсы, злато, к нощному столу
Присядь, а мастью станут нынче трефы,
Демоны в пятом грезятся углу,
Пусть бьются о витые барельефы.

Воспомнишь искус ли, остановить
Мгновение захочешь, вин добавим,
Начнемся моль сумрачную ловить,
Пылающих валькирий озабавим.

Кровь сребрится в листах, не цветь чернил,
Кто мало жил, за то и поплатился,
Тот бледный образ в сердце я хранил,
Он с ним пылал, с ним в уголь превратился.

[YakovES]

Не царствие приидет, но юдоль,
А милости иной мы и не ждали,
Во честь любви одной точащу соль
Всю изольем, по нам уж отрыдали.

Тебя здесь примечал безбожный тать,
В меня влюблялись мертвые царевны.
Нас будут благострастно почитать,
Елику стоны смертные напевны.

Литургии святые отзвучат,
Сомкнутся озолоченные губы,
И Господе удивится: молчат
Земные и архангельские трубы.

Классический октябрь не перейти,
Сколь немы окарины и цевницы,
Пусть хмель прекрасит червные пути
Ко остиям гранатовой царицы.

Иные где – избыт земной удел,
Теперь туда преложные дороги,
Но будет о печальном, разглядел
Нас ангел милый, боги наши, боги,

Любил так речь, с поправкою – мои
(О Богах), бедный гений романтизма,
Писания чудесные свои
С канонами сверяя артистизма,

Пленительный, им дарованный мир
Блистает и магическою сенью
Прельщает книгочеев, а кумир,
Узнав пути к душевному спасенью,

Быть может, с ангелками от небес
Шафрановых клонится и нисана
Земного негу пьет, какой там бес
Мешать ему посмеет, выше сана

Честного сочинителя трудов,
Берущих за примеры архивисток
Сиреневые томы и плодов
Раздумий духовидческих (вот исток

Правдивой беспристрастности) златой
И щедрый урожай, почетней чина
Такого нет, мы вторим, и в святой
Парафии небесной, а причина

Всеместного наличия дурных
По вкусу и искусству исполненья
Художественных опусов иных
Оценок ждет, пустые сочиненья

Восходят сорняками, Генрих мой,
Всегда лишь на невежественной ниве,
Их легче сбрызнуть ядом, черемой
Бесовской потравить, одно к оливе

Эллинской будут взоры тех витий,
Злокнижников, латентных фарисеев
Стремится, даже пение литий
Их вряд ли остановит, элисеев

Повсюду сим являются поля
И проще в небоцарствие верблюда
Обманом завести, чем короля
Безумного и голого от блуда,

Точней, от словоблудия в наряд
Реальности одеть, наш карбонарий
Логический взорвет с усмешкой ряд
И выведет на сцену вечных парий,

Каких театр истории не знал
И знать не хочет зритель искушенный,
Мессий таких ленивый не пинал
Икающий Зоил умалишенный,

В превратном смысле музы ученик
И будет длить процесс, еще миражи
Творя беспечно, фрейдовский сонник
Листая иль чудесные тиражи

Кудесников словесных, аонид
Тождественных искусств других любимцев,
От коих экстатический флюид
Веками излиется, лихоимцев

Таких, а все равны как на подбор,
Уж лучше минуть, общества гражданство
Досель не просвещенное, убор
Когда-нибудь увидит, вольтерьянство

Плебейское в письме их различит,
Козлиные пергаменты преявит
И Левия Матвея разлучит
С паркером современным, пусть забавит

Лжецов себе подобных, пусть еще,
Свое макулатурные тарусы
На свет влачит, не дышит горячо
В затылок царский, благостные русы

Тому примеров мало знали, счет
Вести их смысла нет, лжецов оставим,
Черма с метлой ли гоев совлечет
Иродствующих туне, не преставим

Одно сии несносные труды,
Хранят пускай бессмысленность размера,
Притворников нежизненных чреды
Вкруг замкового вьются землемера,

А мы вперед пойдемся, ангелок,
Смотри, уж эльфа темного с собою
Зовет и нам грезеточный мелок
По истинности дарует, судьбою

Елико можно в небе управлять,
Сейчас хотя заявим интересы
К неспешной гастрономии, стрелять
Сколь поздно мертвых, юные повесы

Опять сойдутся, пиры и музык
Приветствуя; сказать еще, убийства
Есть две полярных степени, язык
Немеет от чурного византийства,

Когда раздел возможно провести
И ясную границу обозначить
Явления такого, но пути
К парафиям свели нас, где иначить

Нельзя ужасной истины канву,
А сущность допущения простая,
Понятная не сердцу, но уму,
Помиловать, казнить ли, запятая

От смерти низкой жизни отделит,
Случается, а выбор не случаен
Варьанта рокового, исцелит
Болящего летальность, миром чаен

Гамбит каифский с тезою одной,
Иль нас убьет высокое, объемно
Здесь поле трактований, за ценой
Стоять не любят фурии, скоромно

Хрустящие на балах сатаны
Костями, присно хмельные от крови
Испитой, черепами их вины
Опять же не измерить, но церкови

Черем таких анафемно клянут,
Пускай оне мелируются, кожи
Лягушачьи сжигают, к царям льнут
Квакухами жалкими, нощно рожи

Их равно выдают, горят оне
Мелированной чернью богомерзкой,
Термитники сиих в кошмарном сне
Пугают всех фасадой изуверской,

Такие лишь исполнить приговор
И могут валькирийский, бестиарий
Светится полунощный, гам и ор
Указывает: царичей иль парий

Удел теперь мистический решен,
Их жалостью камены убивали,
А ныне празднопевец не смешон,
Зане его в аду соборовали

И дали окончательный вердикт,
Нисколько не зависящий от меры
Свершенных им деяний, Бенедикт
Иль Павел Иоанн мои примеры,

Случись беседа, благо подтвердит,
Но это есть высокое убийство,
По милости вершимое, следит
За каждым ангел смерти, кесарийство,

Духовничества тога, мировой
Приметы гениальности бессильны
Спасти приговоренного, живой
Мертвее он еще, хотя умильны

Убийства исполнители в своих
Достойных поругания хламидах,
Напялятся – и ну, ищи-ка их
О ангелах и нежных аонидах,

Когда оскал гримасы бесовской
Личины благочестия скрывают,
Но есть иные области, мирской
Там злости нет, сюда не уповают

Добраться эти ведьмы, потому
Спешат исполнить князя указанье
Быстрей и жадно тянутся к письму
Заветному, и чинное вязанье

Грассирующих Парок не терпят,
А казни исполняют, есть вторая
Убийства категория, не спят
Изгнанники потерянного рая

И в случае указки – чур его,
Торопятся без смысла и значенья
Нас низменностью, боле ничего
Не нужно, поразить, средоточенья

Приказчиков и верных их псарей
Мы зрели на пути своем надмирном
И виждели замученных царей,
Тех челядей в горении эфирном,

Отдельно турмы бесов и ведем,
Позднее ли ославим сих когорту,
Нас ждет сейчас божественный Эдем,
Исцвесть дадим червеющему сорту.

Но головы лядащим не сносить,
Взыграют на костях иерихоны,
Как станут безнадежно голосить
Немые, сняв о Боге балахоны.

[NIP]

А нельзя ли все стихи в одном месте постить, не открывая отдельную тему?

[YakovES]

I

За ересь рифм взошедшим на костры,
Узревшим в зеркалах судьбы поминки,
Вотще постигшим правила игры,
Великодушно возлюбившим цинки;

Пытавшимся в пустой размер облечь
Веселье черни и пророков мрачность,
Пусть будет эпитафией вам речь
Поклонных дней, их темная прозрачность.

Ан солнце закатилось на века
В очах богоподобного Гомера,
Хромает всяка новая строка
И зрящих расхолаживает сера.

Но пройден до тройной развязки путь,
Повержены тираны поколений,
Нельзя теперь и в сторону свернуть,
Всю кровь не сдав для вечных песнопений.

Вы точно знали, ею серебрит
Чернильницы хорал, влекущий Вия,
Надгробием святой огонь сокрыт
И стоит жизни эта литургия.

Напрасный совершаем подвиг, там,
Где ночь снимает огненную стружку
Со слов, нельзя спастись, к временщикам
В последнюю не угодив ловушку.

И все же Бог нас в пропастях земных
Берег хотя бы судное мгновенье,
Проигранная жизнь из бездн иных
Пошла на роковое удвоенье.

О терниях мечтали – у химер
Сохранными останутся лишь грезы,
Явим иконографии пример:
На Троицу прельем благие слезы.

И аще будут ангелы искать
Невинно убиенных, аще станут
Их славы мироизбранной алкать,
Тогда оне зиждителей вспомянут.

Я с вами рядом пал на ту стерню,
Где стаи воронья серпы закрыли,
Сквозь косы смерти не пройдя к огню,
Винцент, мы кровью щедро скорбь залили.


II

Что ангелам печалиться, творца
Мирское не тревожит наважденье,
А небо лишь алмазы для венца
Ему и может дарствовать, сужденье

Толпы всегда превратно о кресте,
Она, являя мира средоточье
Лукавое и праздное, тщете
Небесной не подвержена, сорочье

Ей радио заменит речь камен,
Оставит празднословие в подарок,
Художник здесь не будет упасен,
Гореть его кресту на фоне арок

Порфировых, прости, Винцент, прости,
Я знаю, что больничные теремы
Давят своею мрачностью, желти
Сиим не занимать, одне черемы

Там вертятся в хламидах голубых
С желтушными разводами, подбои
Халатов также стразами рябых
Оттенков изукрашены, обои

Не красные иль синие, в стенах
Всё та же полыхает желтоцветность,
Любили мы смертельных апронах
Лимонные опалы, но приметность

Убраний отревожила химер
Нетенных, желтью червной стал гореться
Лимонный кипарисник, на размер
Хламиды их короче, аще греться

У свечницы полнощной восхотят,
Дадим ли внове им лазурных красок
Увидеть благодатный огонь, чтят
Пускай своих юродивых пегасок

Им верные серованные псы,
Нет сини здесь и красного, толкуют
По-разному цвета, но те весы,
На коих краски мерятся, взыскуют

Расчетов нелюбительских, сурьма
Нас может успокоить вместо ровной
Текущей синевы, а для письма
Любого важен промысел, бескровной

Художнической требы в мире нет,
Как в небе тще искать земную благость,
Скажу еще, бежать мирских тенет
Лессирам невозможно, краски тягость

Носителя раздавит и цвета
Вновь станут веселы и беззаботны,
Елику мрачность эта излита
Нам в очи, серебряные и счетны

Движенья кистей, перстов ледяных
Извивы судорожные, одне мы
Теперь достойны пропастей земных,
Другие небомученики немы

Давно, так возалкаем хоть сейчас
В клинических палатах синих красок,
Покоя много в них, подземный глас
Я слышу явно, друг мой, желтый рясок,

Бугристых цветомерзких охламид,
Церковников пугавших бледноликих,
Носительницы ныне аонид
Пугать берутся, истинно великих

Усилий стоит вечная борьба
Художника с юродивою свитой,
Орут себе черемы, ворожба
Чертей, колодной кровию прелитой

Умывшихся со утра, не велит
Расслабиться хотя бы на мгновенье
Прекрасное, пускай испепелит
Геката зенки черные их, рвенье

Несносное в чермах заключено,
А мы покоя мирного алкали,
Нести сюда теперь хотя вино,
Сколь ведьмы нас и бражники взыскали;

Юродные желтые колпаки
Надели и тешатся, сини милой
Затемневают цвет, бередники
Чурные ставят рядом, над унылой

Юдолию своей трясутся, им
Не может быть прощения на этом
И том небесном свете, Ероним
Пусть бдение их жалует сюжетом

Аидовским, для тщенья есть число
Звериное, его и печь на спины
Колпачным рогоносицам, зело
Веселие их много длилось, тины,

Пифии, чермы, как ни назови
Уродиц оглашенных, четверговок
Злоклятых, небом проклятых, любви
Алкавших светлых рыцарей, воровок

Чужой надмирной славы, пигалиц,
Страшащих присно видом непотребным
Духовников, зиждителей столиц
Величественных, зрением волшебным

Едино обладавших, сим равно
Гореть в геенне огненной иль тлеться
На мире, горькоцветное вино,
Сливай, братия, некуда и деться

От нечисти желтушной, так сейчас
Нам будет крышей мира хоть палата,
Застелим небодарственный атлас
И грянем кубки о стол белый, свята

Благая наша миссия, никак
Нельзя ее теперь переиначить,
Брюмер ли, термидор, пылает зрак
Держительный над царичами, значить

Вольготно было прежде на миру
Оконницы палатные и двери
Рогатым адоносцам, не беру
В расчеты малых гоблинов, есть звери

Гораздо огнецветней и крупней,
Вот их мы станем ждать, пусть чрез порфиры
Глорийского серебра, чрез теней
Мистические патины, лессиры

Пурпуровые, терни и багрец,
Финифти и суремы золотые
Попробуют зайти сюда, венец
Алмазный мой держатели святые

Всенощно не уронят, нам прейти
Давалось небесами не такое,
Узки ль страстные гремлинам пути,
Домовное сословие жалкое

Взалкает новых адов, и тогда
Явимся во серебре и лазурах,
Пусть зреет ядоимная среда
Цвет жалованной вечери, о сурах,

Псаломах ли и гатах тяжелы
Затерпленные вина, грузны хлебы
Легчайшие когда-то, на столы
Глядят громовержительные небы,

Архангелы слетают вниз, теней
Узнав литую царственность, убранство
Горит еще палатное, темней
Чуровых свеч цезийское пространство

Вкруг столия, а мы опять светлы
И кисти достохвальные вздымаем,
Серебром вьем басмовые углы,
Бием желтушность чурную, имаем

Лазурь, багрец и пурпур кистевой,
Златую в желти масленицу тратим,
Речем Ему, кто мертвый и живой,
Откликнись, за вино мы щедро платим

Лазорной ветхой кровию, сюда
Идите ныне, завтра и восприсно,
Четверг сегодня чистый, а среда
Была ли прежде смерти, ненавистно

Свечение одесное гурмам
Диавольским, так наше пированье
Возвысим ближе к небу и хурмам
Капрейским, велико торжествованье

Палатное, фиолы и кармин
Изъять уже нельзя у небоцветных
Владетелей свеченья, буде сплин
Далек от идеала, апрометных

Еще накличем тягостных гостей,
Кому тоску нецарственную явить,
Одним блудницам адских областей,
Каким чертями велено лукавить,

Ни щедрости не верить, ни письма
Убойной озолоте, ни замковым
Порфировым творениям, тесьма
Сребряная в них тлится, мотыльковым

Влекомые порывом, пусть летят
К огоням нашим благостным, чистилищ
Не минуть ворогиням, захотят
Продать еще, на требницы судилищ

Сволочь богожеланных мастеров,
Распять еще, барочные теноры
Возвысят голоса в нощи, суров
Гамбургский счет на замковые хоры,

Мгновения прекрасные, холсты
Фламандские, тиарные алмазы,
Свечницы наши белые, персты,
Гвоздимые серебром, богомазы

Таиться и пытаются, так хлеб
Их выдаст непреломленный, таинства
Не снесть евхористического треб
Иродных ложеимцам, триединства

Блистательство оне ль перенесут,
Давай к их ноздрям хлебницы подставим
В серебряной окрошке, не спасут
Крушню их небопадшие, слукавим

И мы однажды, много ли свечей
Ворованных горело тще и всуе,
Летят пускай сюда, у палачей
Спросить нам должно многое, в холуе,

Бывает, виден маятник времен,
Хоть бегло узрим с ворами хозяев,
Кровавых полотенец для рамен
И лика не осталось, небокраев

Темна закатность гойская, темны
И Спаса рукотворного мелочки,
Как будет рисованиями сны
Успенные цветить, пускай сыночки

Сюда явятся мертвые, равно
В бессмертьи оторочные мы тоже
Просфирками и сребром, и вино
Течет из битых амфр по желтной коже.

[YakovES]

Науки век, пожар, скакнувший вверх,
Золою холодит алмазны долы,
Валькирии летят сквозь мрамор вех,
Лессируют письмо, клеймя глаголы.

Посмертный открывается простор,
На оси то горят уран и стронций,
То на небе парит планетный хор,
Где луч любой аттически горонций.

Чего от века этого желать,
Искать какую правду ныне стоит,
Гонцам в геенне огненной пылать,
Их жертв теперь иное беспокоит,

Летят они в пылающей желти,
Чернятся небокрылыми тенями,
Клянут чудовищ, Господи прости,
А те за смотровыми огонями

С томительною жадностью следят,
Юродивые слезы утирая,
Вдруг брамники урочно доедят
Нестынущие брашна и от рая

Привнесенные с почтою благой
В эгиде богохвального Гермеса
Терпкие вина, яшмой дорогой
Осветленные, глиной Херсонеса

Держимые изящно, долиют
И вспомнятся о них, и возалкают
Убавить мук несносных, нет, пиют
Браменники мои, не потакают

Губительской армаде, всечестно
Дают оценку яствиям воскресным,
Оценивают сладкое вино
И горькое, сладимое небесным

Дурманящим сандалом, в миндалях
Настоенные дивные нектары,
Горят, горят оне о хрусталях,
Фаянсовые грея будуары,

Готовые уже для первых блюд,
Закусок леденеющих и пряных,
Альковницы, поспешные на блуд,
Несут их чинно, в патинах румяных

Сих ликов девиц нежных торжества
Печать искрится, доброе веселье
Легко для молодого естества,
Несут они, взирая новоселье

Адское и одесное, свои
Закусочные милые гешефты,
Нет разве тут медовой кутии,
А татям и убийцам, хоть аншеф ты,

Хоть маршал цезарийский, крысобой,
Водитель ужасающих кентурий,
Аваддо был в миру, а здесь тобой
Сейчас и присно балованных фурий

Одне интересуются чреды,
Поэтому не кстати поминанье
Земного бытия, все молоды
Райские гости, сумрачное знанье

Печалей их умножить не вольно,
Сидят, гляди, с привратниками вместе
И радуются тем, итак, вино
Элизиума к ангельской сиесте

Как раз успело вовремя, держать
Еще два слова стоит о закуске,
Одно скажу о ней, что ублажать
Способны эти яства, в каждом луске

Таящие изюмины и вкус
Трапезы государской, чернослива
Огнь мускусный, а то иной мускус,
Мирским и незнакомый, иль отлива

Севрюжьего оливки, виноград
Сребристый, огнецветные маслины,
Иль блюда, незнакомые подряд,
Какие прежде славили эллины,

Изысками и негой вкусовой
(Напомню, это слово о цимесах)
Гурмана, облеченного живой
Помазанною властью и в Гермесах,

Быть может, содержащего себе
Мессию ли, питомца Аполлона,
Чудесно поразить, но об алчбе,
Виждимой ангелами с небосклона,

Пора нам снова молвить, потому
Следят с надеждой грешники жалкие
За сьестой, провожая по уму,
Встречая по одежке ли мирские

Теней средоточенья, им Господь
В раю и у адских ворот браменных
Земную щедро дарует солодь,
В сих пированьях бавой неизменных

Участье принимают череды
Соадские, отвязанные своры
Насильников, губительной среды
Лакеи, торжествующие воры,

Когда-то обокравшие царей
Пренищих, надругавшиеся праздно
И лихо над величием, псарей
Толпы жалкие, ныне безобразно

Стенающие, много, много их,
Невинных духовидцев попиравших,
Бывает здесь, из помыслов благих
Оставим этот перечень для павших

Иль падших ангелов, одних еще
Лишь демонов означим, те личины
Имели див, алкали горячо
Духовности, бессмертья и кончины

Безвинных чурно близили, рядясь
В невест богожеланных одеянья,
А сами не свершали отродясь
Хотя бы милосердного деянья.

Их бросим безнадежно пресмыкать
Черемы скользких теней, до четвергов
Пиры оставим, вежды не смыкать
Равно о блудном скопище извергов

Нам ныне и восприсно, отложить
Рассказ велит холодное раздумье,
Нельзя мертвым надеяться и жить,
Сейчас безумных тварей скудоумье,

Стенающихся панночек инцест,
Блядей кровосмешение дурное
На миг хотя забудем, тех невест
Страшит прикосновение земное,

Молчать им должно с вишнями во ртах,
Глотать еще сиреневые брашна,
О наших чудодейственных листах
Сребриться, буде адница бесстрашна.

Блеск гасит этот свет и тот, в пустых
Античных рифмах пестуется атом,
И в нетях выступает разлитых
Полынь золотогорьким суррогатом.

У Ра корона – мертвая петля,
Всебледный огнь увечного дозора
Сжигает елисейские поля,
Некрополи пред очесами, Кора.

Воздушный Акрополь, за коим нет
Ни грез, ни яви, чернь сию стращая,
Зардит ль, царица мира, в червный цвет
Сотленные эпохи обращая.

[NIP]

Дочитал до конца, еле осилил. И задал сам себе вопрос, а что это было? Написано много и не о чём!

[ТИАБАЛДУ]

Звучит красиво, но почти всё(вероятно из-за малых познаний из той или иной области) не понял . Вообще, если знать значения всех непонятных слов(я так думаю), мифических вероятно героев(например: аттически горонций, вроде оканчивается как металл - "горонций", почти стронций... тут нельзя сказать однозначно), и обладать достаточной фантазией, несомненно можно насладиться красотой - стихосложения, рифм, и словосочетаний (сложено красиво как я уже сказал, тут уж не поспоришь)...:

...Привнесенные с почтою благой
В эгиде богохвального Гермеса
Терпкие вина, яшмой дорогой
Осветленные, глиной Херсонеса...

Позволю себе вспомнить предисловие в сборнике стихов Фёдора Ивановича Тютчева. Там, составитель сборника видимо, приводит(дабы как можно ёмче выразить значимость Фёдора Ивановича в поэзии, нашей) стихотворную "рецензию" Фета,(который ранее других великих литераторов понял, как минимум, красоту его стихов) начертанную на книжке, которую Фет преподнёс Толстому:

Вот наш патент на благородство ,
Его вручает нам поэт;
Здесь духа мощного господство,
Здесь утонченной жизни цвет .

В сыртах не встретишь Геликона,
На льдинах лавр не расцветет,
У чукчей нет Анакреона,
К зырянам Тютчев не придет .

Но муза, правду соблюдая,
Глядит: а на весах у ней
Вот эта книжка небольшая (как известно Фёдор Иванович творил редко - но метко)
Томов премногих тяжелей.

и заботливо (в сноске) объяснил - кто такой Геликон( гора в Греции, согласно мифологии — пристанище муз, там текут ключи Гиппокрена и Аганиппа, вдохновляющие поэтов), кто такие зыряне(малообразованное племя) и Анакреон(Анакрео́нт (Анакрео́н, др.-греч. Ἀνακρέων, 570/559 — 485/478 до н. э.) — древнегреческий поэт, представитель монодической лирики. Был включен в канонический список Девяти лириков учеными эллинистической Александрии).

Вы можете подумать что я призываю Вас делать сноски с объяснениями, "потенциально-непонятных" для широких читателей слов - нет. Просто говорю что при знании "экзотических" слов - те кто смогут понять - они поймут и думаю получат эстетическое удовольствие от чтения ... Это было моё мнение ...