Литература и журналистика

[Накшидил]

Здравствуй!

Кое-что о чебе я уже писала в ДНЕВНИКАХ

Близнецы
Холодный, одинокий воздух позднего ноября проникал в комнату. Я открыла окно, ветер кружил мелкие, противные снежинки, дрожь была почти приятна… За окном опустелая детская площадка, поскрипывают заброшенные качели, еще долго не увидят они малышей: впереди серая зима. Чуть дальше ­­­­— старая церквушка, мрачная и унылая. Она находится на пустыре, мало кто посещает эту обитель, разве что местные старики. Вокруг кружат вороны, их редкие пронзительные голоса пробирают посильнее ветра. Я вижу голые деревья, небо, нависающее над городом тяжелой серой массой. Когда я была маленькая, любила лазить по крышам старых гаражей возле нашего дома. Странно, но эти уродливые сооружения не вызывают у меня ностальгии. В такую погоду, несмотря на жалкую обреченность пейзажа, я ощущаю внутри непонятную легкость и зыбкое желание жить.
Стало совсем холодно, я закрыла окно и заварила дешевый противный чай на нашей кухоньке в старой хрущевке. Вернулась в кресло у того самого окна, потому что пить чай под аккомпанемент капель протекающего крана невыносимо.
Три дня назад разъехались все «гости», а это значит, что заботы, связанные с похоронами мамы закончились. Теперь я действительно осталась одна. Странно, и почему шум капающей на кухне воды раньше не раздражал меня? Я ворон не замечала, а теперь их «мелодичные» голоса сводят с ума. В квартире очень холодно… По ночам я сплю в обнимку со старой грелкой, которой раньше пользовалась мама: в последнее время ее часто знобило. Если сплю…
Мне осталась зима, весна, и школа будет позади. Но пока нет восемнадцати, моей опекуншей считается мать отца. Отец умер год назад. Сердце остановилось внезапно, а вот мама болела долго.
Во время похорон мне все так хотели помочь, все бегали, утешали… « Ай-ай, бедная деточка, — причитала троюродная сестра матери, — как же она одна теперь будет? А квартира… одна ведь не проживет! Нет, нельзя оставлять ее, надо помочь, я так с твоей мамой дружила!». Она все бегала, все плакала, все с соседями о моей тяжкой доле разговоры вела. Ломала голову, как лучше мне поступить и чем она сможет помочь, ведь образование получать надо. А потом ее сыну пришла повестка в суд, тетка едва до конца похорон осталась. Но про меня не забыла и обещала привезти занавески на окна, а то наши совсем старые, а у нее на даче очень хорошие есть. Не привезла, видно у сына дела плохи. Я тогда ее ненавидела и занавески, думала, вслед брошу, когда привезет. Но теперь вот вижу, не помешали бы новые. Какой- то дядька по папиной линии хотел меня к себе жить забрать. Он преподает в университете логику, живет один и очень положительный, как сам говорит. Опять же с поступлением обещал помочь, все-таки преподает. Я обрадовалась, одной в этой квартире, с диваном, где умерла мама, совсем плохо. Дядя был очень внимателен ко мне при первой же встрече (до этого мы не виделись, и с моими родителями он не общался), точнее к моим ногам. А уж когда «сердечно» обнял в знак уважения к покойной, я решила остаться со своим диваном. Хотя в наивности и целомудрии меня пока не обвиняли. С мамой мы часто ссорились, по ее мнению я слишком ранняя и понятия честь и совесть мне незнакомы. В свою очередь я считала ее ханжой и рабыней нищеты. Она всю жизнь обслуживала то отца, то меня, работала нянечкой в детском саду, не умела толком даже глаза подвести. А после смерти папы совсем себя забросила, я считала, что она и не задумывалась о своей судьбе, жила по прописным истинам, по ним и умерла. Теперь-то что вспоминать? Несмотря на всю ее мораль, она единственная, кто любил меня в этом мире. Я злилась на своих родителей за то, что мы такие бедные. Нет красивой одежды, нет денег на репетиторов и дискотеки, ничего нет. Не имея высшего образования, мама во что бы то ни стало мечтала дать его единственной дочери, но где ей взять деньги, ведь поступить на бюджет дочурка не смогла бы? Я отказывалась плыть по течению реки, упорно штудировала английский в надежде познакомиться с иностранцем в интернете и мечтала стать звездой танца живота, блистать на сцене в шелке и бисере. Я и сейчас мечтаю. Только отец меня понимал, с ним я дружила. Он считал меня одуванчиком, невинным и простым, я обманывала его, прикидываясь милым солнышком. Вероятно, женским чутьем мама знала истинную подлую сущность своего чада, но папочка упорно видел во мне котенка. И я крутила им как хотела. С другой стороны, зачем было разрушать его иллюзии, по крайней мере, умер он, веря, что дочь — ангел.
Я покупала аудиокассеты с турецкой музыкой, сшила дешевое подобие восточного костюма. Даже чопорной маме нравилось. Но потом она все равно упрямо твердила, что лучший друг девушек — учебник по истории, ну или физике!
Моего первого парня звали… да какая разница?! Он был старше, учился в техникуме и часто приходил к нам в класс с приятелями, где просиживал штаны его брат. Они вечно подшучивали надо мной. Но я всегда была довольно симпатичная, и нахал решил заарканить малолетнюю пустышку. Однажды, я пришла вместе с ним на день рождения его одногруппника, мой кавалер методично подливал мне водку в пиво, а я делала вид, что не замечала. Я знала, что в тот вечер он поведет меня смотреть свой мотоцикл, гордость и красу всего района! Я думала строить из себя скромницу-недотрогу, пофлиртовать и кинуть его в гараже. Но он совсем не интересовался танцами и игры по мотивам дешевых мыльных опер его явно не впечатляли. Вообщем, я хотела бежать наутро в милицию и заявить об изнасиловании, но мой Ромео собрал в кулак всю свою галантность и откопал где-то старенький видеомагнитофон и несколько записей старых фестивалей танца живота. Одним словом, прощай невинность — да здравствует мечта!
Я пила чай, глядя в окно. Недавно объявилась моя опекунша — на похороны она не приезжала. Бабка жила в маленьком городишке за двести километров отсюда, до выхода на пенсию учила детей биологии. Я не горела большим желанием покидать столицу, чтобы переехать жить к ней. Мечту свою не оставила, несмотря на утрату. Я тщательно продумывала наш диалог, подбирала доводы в пользу своей самостоятельности, заучивала обещания прилежно учиться и фразы о том, что для молодой девушки обеспечить себе достойное существование возможно лишь в большом городе. Но приехала старушка, и планируемый диалог сменился ее надменным монологом. И как у такой гусыни мог родиться мой отец, человек простой и бесхитростный? Она заявила, что не желает знать мою семью, что сын ее всю жизнь не слушал и в жены выбрал неотесанную девку (и это при том, что родная внучка еще оправиться от потрясения не успела, а сын умер год назад!), и что я ничем не отличаюсь от своей мамаши (ну тут она ошиблась). В итоге бабуля зачем-то выразила свои соболезнования, сказала, что будет помогать мне до совершеннолетия ради любви к сыну, но съезжаться нам смысла нет, если я не возражаю. Так и уехала. Не то чтобы я мечтала жить с ней, но неужели семнадцатилетняя девчонка, оставшись сиротой, не заслуживает и капли сострадания от родной бабки, пусть та и ненавидела ее мать?!
Я сидела, глотая слезы, вперемешку с отвратительным чаем и не знала, что делать со всей своей самостоятельной жизнью. К дому подъехал серебристый пежо. Дверца открылась, и из машины грациозно выскользнула девушка. Снежинки ложились на ее блестящие черные волосы, когда она направлялась к нашему подъезду. Думаю, немало людей прильнуло к окнам, разглядывая шикарную красавицу. Я едва дышала, потому что знала, к кому направляется девушка и кто она. Двоюродная племянница моего отца, великолепная танцовщица, Саша Свиридова. Именно ее выступления заставили меня грезить восточными танцами, выступления Виам. Мы не общались, мама пресекала все контакты с родственниками, которые были богаче нас, чтобы не уронить имя мужа. И я не виделась с Виам, разве что в раннем детстве, но тогда она еще не была звездой. Парадокс, моя родственница — мой кумир, а я не могла приблизиться к ней. Наверное, это был единственный запрет моей матери, который я боялась нарушить, боялась ее гнева. Все, что связано с моим отцом, превращало ее в грозную фурию, память о нем мама бережно хранила только ей понятными способами. После ее смерти я хотела поговорить с Сашей, ведь теперь мне ничего не мешало. Пусть я жестока и эгоистична, если едва похоронив мать, сразу же отбрасываю все ее заветы, но условия в которых я жила заставляли так поступать, к тому же мотивы матери были мне неясны. Но общение с родней во время похорон подорвали мою уверенность, и я струсила искать встреч с успешной кузиной. Но что она здесь делает?
Не помню, как открывала дверь, как мы знакомились. Она извинялась за то, что узнала о трагедии только вчера, когда вернулась из Афин. Я сидела, завороженная ее мягким, глубоким голосом, изысканными манерами и красотой. У Саши удивительное лицо, очень доброе и нежное, с огромными карамельно-карими глазами. У нее немного длинный разрез губ, и кажется, будто она всегда немного улыбается, даже оставаясь серьезной. Эта особенность придает ее образу некоторую загадочность и одновременно располагает к себе. Точеная фигура и красивые руки выдавали танцовщицу, а доброжелательность и энергичность — человека, привыкшего к постоянному общению. Прямые волосы ложились на красивые плечи. Девушка была превосходно одета, и я чувствовала тонкий аромат ее духов, немного терпкий, но все же воздушный, как сама Виам. Ей было около двадцати пяти, наши отцы хорошо общались, и девушка, тоже рано оставшись сиротой, испытывала ко мне искреннюю симпатию в память о дружбе наших родителей. Мы проговорили очень долго, я так волновалась, что забыла предложить ей чаю. Я показала Саше свою комнату. Как же удивилась она, узнав, что я увлекаюсь танцами и тайком от мамы бегала на ее выступления.
Вообщем, Виам стала для меня самой красивой, обаятельной девушкой в мире. Я была на седьмом небе от счастья, видя эту богиню у себя в квартире, да еще с извинениями. Не стоит объяснять, что я испытала, когда Саша предложила мне переехать пожить к ней хотя бы временно. Смерть матери, которую я ощущала с двойственным чувством страдания и обреченности осталась в прошлом вместе с церквушкой, испорченным краном и видеомагнитофоном. Я ликовала, собирая в старый отцовский чемодан свои пожитки, рисуя в воображении картины наших совместных выступлений и моего триумфа. Саша и сама была ошеломлена таким поворотом событий, как позже призналась. Она приехала выразить соболезнования и предложить помощь, но вид одинокой, беззащитной девушки, то есть меня, к тому же влюбленной в танец живота изменил ее планы. Пережив смерть собственных родителей, Виам хорошо понимала кузину, правда ее семья всегда была намного обеспеченнее. Но нас объединяла и любовь искусству, Саша прекрасно знала, как важна она для меня. Конечно, для вида я пожаловалась, что не хочу ее стеснять и быть обузой. Но Саша заверила, что всегда мечтала о сестре, а я этого и ждала. Уходя, я случайно бросила взгляд на мамину кулинарную книгу — в груди защемило, и к горлу подступили слезы. Я больше никому не смогу сказать это слово «мама». Тряхнув головой, словно отгоняя воспоминания, я помчалась за своей доброй феей, сдерживая улыбку и подражая ее походке. Впереди меня ждала жизнь полная приключений! Саша сказала, что я смогу приезжать в эту квартиру в любое время, я согласилась. Но на самом деле мечтала никогда сюда не возвращаться. И прошло немало времени, прежде чем я снова переступила порог родного дома.
Саша жила в небольшой уютной квартире в одном из недавно отстроенных домов.
— Всегда хотела жить за городом, иметь камин и большую пушистую собаку, — рассказывала она, показывая мне квартиру. Я ожидала увидеть ароматный полумрак, метры шифона и сувениры из Азии. Но жилище Виам оказалось светлым, просторным. В зале вообще было мало мебели, зато много зеркал — здесь танцовщица иногда тренировалась. Больше всего меня поразило разнообразие костюмов и аксессуаров для танца. Я буквально влюбилась в богатство цветов, блесток, разноцветные трости, сагаты[i], массивную саблю и кинжалы. С благоговением я рассматривала легкие шали и бижутерию.
— Не все куплено мною, — попутно объясняла Саша, — кое-что дарили на фестивалях и конкурсах, как это платье для халиджи[ii], поклонники и ценители тоже иногда дарят подарки, а думбек[iii] подарил хозяин одного египетского ресторана, в котором я работала несколько недель танцовщицей, давно это было.
Я замечала, что Саша украдкой разглядывала меня. Неудивительно, ведь мы были едва знакомы, а теперь мне предстояло поселиться у нее. Я ужасно хотела примерить какой-нибудь костюм, но подобное легкомыслие во время траура по матери могло не понравиться моей покровительнице, и я отошла от нарядов. Я видела дорогие костюмы танцовщиц на фотографиях и концертах. Но прикасаться к ним мне еще не доводилось, из вежливости я не стала расспрашивать Сашу о цене этого великолепия, хотя и было любопытно. Как мечтала я иметь все это. Как здорово обладать роскошью, носить ее, ткани, усыпанные камнями, от вида которых слепит в глазах!
Она показала мою комнату, накормила и уехала в школу танца, где преподавала и отрабатывала собственные постановки. Я разложила вещи, осмотрела свою спальню в пастельно-сиреневых тонах, из окна больше не было видно пустыря, вместо него — торговый центр.
В ванной Виам приятно пахло ванилью, я долго разглядывала баночки с кремами, эфирными маслами, всевозможные гели и пены. Видимо, Саша проводила здесь много времени. В квартире в принципе было очень чисто, но ванна содержалась в особом порядке. На манер западных домов вдоль полок и на полу были расставлены свечи, все удивительно подобрано по цвету и стилю. Теперь, когда Саши не было дома, я смогла вдоволь «насладиться» сценическими нарядами и повседневной одеждой. Пробовала танцевать с саблей, но у меня не вышло. Я облазила каждый миллиметр ее квартиры от кухни до зала, пытаясь узнать, чем живет знаменитая танцовщица, чей романтический образ так давно стал для меня наваждением. Все еще не веря своему везению, я знала точно, что свой шанс не упущу. На ум пришла странная мысль: «Что если бы мама осталась жива, я никогда бы не встретила Сашу и все еще вела убогое существование». В это мгновение я сама себе показалась чужой, снова повеяло холодом.
Вечером позвонила Виам и сказала, что придет поздно и что ее попросили выступить на свадьбе одного из спонсоров школы восточного танца « Лаис», где она работала. Я зажгла свечи, разогрела ужин и, включив тихую музыку, принялась фантазировать о будущей головокружительной карьере. К полуночи вернулась Виам. Ее лицо и волосы были усыпаны блестками и в полумраке свечей красиво мерцали. В последний раз с таким макияжем я видела Сашу на сцене месяца три назад, а теперь она здесь, в метре от меня, совсем домашняя. Виам танцевала танец с канделябром в бледно-розовом, очень женственном костюме. Лиф был украшен камнями с сиреневым переливом, а свободные шаровары закреплялись на бедрах поясом из бисера. Я попросила ее станцевать для меня, и Саша не смогла отказать. Словно зачарованная следила я за медленными, плавными движениями, она сливалась с музыкой. Я пыталась уловить танец в мельчайших деталях. На лице танцовщицы отображалась вся гамма чувств, соответствующих музыке. Полные грации искренние движения завораживали. Саша закончила танец и села напротив, я не могла сказать и слова, но, вероятно, на моем лице она прочла восхищение и улыбнулась. Мы стали говорить о танце и о моем к нему отношении: тема, которую я так ждала.
— Обычно девушки выступают под псевдонимами, это придает образу особый шарм и вызывает интерес у зрителя. Виам означает гармония.
—Да, это тебе подходит, — согласилась я, ловя каждое ее движение, — рядом с тобой очень спокойно и тепло.
— Спасибо, моя лучшая подруга Ира выбрала для себя имя Малика, то есть королева. Ты тоже можешь выбрать, у меня много книг.
— Я их видела, мне нравиться Зафира, — смущенно ответила я.
—Зафира, успешная, — задумчиво повторила Виам, глядя в окно напротив, — хочешь успеха?
— Может, принесет удачу…
—Зачем ты хочешь танцевать? А лучше, чего ты хочешь от танца? — спросила Саша и перевела взгляд на меня.
Я задавала этот вопрос себе много раз и, безусловно, знала ответ. Но не была уверена, что она поймет.
— Я хочу стать великой танцовщицей, хочу, чтобы мое имя стало синонимом танца живота.
—Что это значит? — с интересом спросила Виам, взяв из вазы грушу.
Я смотрела на нее с сомнением: ясно, что она ведет разговор, к какой-то определенной ноте.
— Просто, хочу танцевать….
—Ради славы или ради себя?
Я смотрела на нее вопросительно.
— Я тоже мечтала о поклонниках, цветах, аплодисментах…
—Но у тебя это есть! — возразила я.
—Тщеславие, как ребенок, растет не по дням, а по часам. И если сразу не пресечь рост, то это качество может испортить любой успех. Со временем аплодисменты покажутся тихими, цветы — невзрачными, захочется большего. И так постоянно. Но зачем? Научиться истинному мастерству непросто, и я не вижу смысла делать это ради славы, ради поощрения. Угождать толпе? Жертвовать всем, но толпа переменчива: сегодня ты, а завтра?
Я была шокирована внезапным откровением, в глазах мягкой и нежной Виам теперь играл огонь человека, обладающего огромным упорством и силой. Я запуталась.
—Но для чего тебе все это?
— Я тренирую свое тело и разум для танца, я люблю танец и живу им, он часть меня. Я хочу достичь совершенства в танце, только и всего. Сейчас девушки используют немыслимые трюки в своих номерах, безумные костюмы, чтобы покорить публику. Теперь, чтобы тебя запомнили приходиться лезть вон из кожи, зритель хочет зрелищ и все более шокирующих! Мне жаль тех, кто гонится за славой и признанием, бедные, как ломают они голову! — при этих словах Виам картинно закатила глаза, — нет, к счастью, я быстро поняла, что к чему и что действительно может сделать меня счастливой. Я хочу танцевать как можно лучше, а потом передать свои знания ученикам, мне не нужен шум, я хочу свободы! Я много путешествовала, но как танцовщица: под пристальным вниманием. Я хочу увидеть другой мир, близкий моему танцу. Но для этого нужен покой, популярность не позволяет сосредоточиться на искусстве. Приходиться выбирать. Сейчас, я еще учусь, зарабатываю деньги, но здесь я временно. В мире множество великолепных мест, которые лучше посетить в тишине.
Той ночью я долго не могла уснуть: наш разговор меня впечатлил. Я сидела у окна, глядя на огни города. Саша оказалась совсем другой. Мне было с ней очень легко и приятно, словно она не жила, а летела по жизни, хватая радость и даря ее другим. И все-таки мыслить, как она, я не хотела. Мне казалось смешным работать ради работы, я ждала похвалы. Бедности я уже хлебнула и теперь хотела попробовать иной стороны. Испить чашу до дна, позволить самые смелые мечты, утонуть в собственном превосходстве. Какой толк от совершенства, если никто его не видит?
Я проснулась около девяти часов утра. Саша сидела в зале с ноутбуком и разговаривала по телефону.
— Доброе утро, — кивнула она мне, — ты разве не должна быть в школе?
— Мне разрешили несколько дней не ходить.
— Можем вместе позавтракать, — предложила она, закончив разговор, — а потом мне надо убегать в «Лаис». Кстати, хочешь со мной?
— Было бы классно.
Саша поспешила на кухню, а я вальяжно потянулась и откинулась на спинку кресла.
Школа танца «Лаис» была вся уставлена наградами и портретами учениц и педагогов, в том числе и Виам. Меня удивило, что среди учеников есть и мальчики. Как я потом узнала, в арабском танце мужчина занимает весьма достойное место. Сашу встречали приветливо, здесь также любили танцовщицу Виам. Некоторые молоденькие девушки держались весьма холодно и высокомерно с новичками. Но особенное знакомство с Сашей заставило задавак искать моего расположения. Директор школы, сорокапятилетняя Тамара Нестерова, довольно знаменитая и уважаемая танцовщица. У нее была прекрасная фигура, изысканный стиль одежды и очень длинные волосы.
— Это моя кузина Инна Волкович, — представила меня Саша, — надеюсь, в будущем хорошая танцовщица Зафира.
— Отличный псевдоним, — одобрила женщина, она относилась к Саше, как к родной дочери, и соответственно была доброжелательна со мной.
Мир «Лаис» захватил меня с первой же минуты. Столько людей объединенных общим делом, одни примеряли костюмы, другие разучивали танец, третьи обсуждали фотографии с конкурсов. Здесь я познакомилась с Маликой, рыжеволосой подругой Виам, огненной и смелой. Малика смотрела на меня пренебрежительно и с недоверием — я это чувствовала.
— Я ежегодно выступаю на разных фестивалях, некоторые из этих выступлений мне не приносят особенной пользы, но я методично готовлю номера, чтобы поддержать организации, которые когда-то дали мне имя, — рассказывала Виам, — для любой танцовщицы важно признание арабов, ведь они чувствуют и понимают музыку иначе. Их танцы проще, не так вычурны, но именно в них ты можешь найти истинную красоту этого искусства. Арабские знатоки — строгие судьи, поэтому их признание дорогого стоит. К тому же особенности шоу-бизнеса той или иной страны — весомый фактор.
Саша дала мне тренировочную одежду: она хотела увидеть, насколько я владею техникой. Я была уверена, что понравлюсь ей. Но Виам не выказала восторга, просто предложила мне себя в качестве педагога. Позже я поняла, насколько далека от танца была в ту пору и как многому меня научила она.
Саша вела меня словно по карте. Открыла многообразие стилей и ритмов Востока. Я узнала, что участницы конкурсов соревнуются в номинациях классический восточный танец, фольклор, шоу (самый зрелищный). Рассказала о возможных костюмах. Родители оставили мне некоторые деньги, так что я могла пошить наряд и купить некоторый реквизит для танца. С утра до ночи я отрабатывала «ключи», «восьмерки», «тряски», училась вращать трость, управлять парчовыми крыльями. Я пропускала школу, не спала, а лишь училась у Виам. Перед зеркалом пробовала разные выражения лица для создания образа, повторяла ритмы. Моя жизнь превратилась в водоворот танца, Саша хвалила меня за успехи, но вот мое отношение к образованию ее не устраивало. Сама она окончила университет, поэтому мне приходилось скрывать от нее прогулы.
— Ты должна быть разносторонне развита, образование дает большие возможности, — внушала она мне.
— Я выросла в среде людей, которые ненавидели свою работу, называя ее каторгой. Я хочу танцевать!
— Жизненный опыт дает нам артистичность, эмоции черпаем из жизни — нельзя зацикливаться на чем-то одном. Ты хочешь славы, а она не придет к трутню. Танцовщица тем интереснее, чем больше она личность. Интригующим кажется танец взрослой, опытной женщины.
В школе у меня почти не было друзей, я не ходила на местные дискотеки, меня не интересовали парни из нашего района. Я мечтала совсем о другом и часто вела себя надменно. Теперь я принадлежала к другой среде и не считала нужным общаться с одноклассниками. Мои успехи были значительными и, наконец, я одержала свою первую победу в одном из конкурсов. Школа была позади, я решила подождать с поступлением в университет, к тому же начала зарабатывать танцами и вела занятия в спортивных клубах. Так как аттестации педагога- хореографа у меня еще не было, преподавать в «Лаис» я не могла. Пускай денег мало, но я продолжала упорно работать, а Саша мне помогала, воодушевленная успехами Зафиры. У меня было уже несколько профессиональных фотосессий. В холе «Лаис» висел портрет стройной зеленоглазой девушки с пушистыми каштановыми волосами и озорной улыбкой. Внизу стояла надпись — Зафира.
Но мое отношение к Саше менялось. Я хотела триумфа, но все шло слишком медленно. Да, мы выступали вместе, как я мечтала, будучи простой девчонкой с окраины города. Первые места, поклонники, но дальше своей страны я не двигалась, и мне этого становилось мало. Кроме того, талант Виам довлел надо мною: я была всего лишь второй. В ней было что-то особенное, чего не добьешься техникой и блеском костюма. Ее услужливость и доброта стали раздражать меня, но я не могла подать виду, пытаясь разгадать тайну ее успеха. Я хотела быть лучшей. Помимо успешной карьеры Саша имела довольно продолжительные отношения с юристом Алексеем Плотниковым. Я лелеяла свою свободу, отвергая всех кавалеров, но втайне завидовала ей. У Виам был рядом человек, на которого можно положиться в трудную минуту, человек, который заботиться о тебе и любит тебя. Высокий брюнет, хорошо одетый, сильный и внимательный, он часто сидел в зрительном зале, а потом поднимался на сцену и дарил любимой цветы. Саша нежно целовала его, и публика приходила в восторг. Алексей часто бывал у нас в гостях, очень мило болтал со мной, украдкой восхищенно следя за Виам. Саша всегда с теплотой думала о нем, а когда видела — просто сияла. Они могли часами обсуждать его работу и ее танец, сложно представить более гармоничные отношения. Конечно, ее выступления были наполнены исключительно положительной энергией, энергией ее жизни. А меня съедала зависть. Ну почему одни получают все, а другие должны вечно топтаться позади? Я работала сутками, превозмогая боль и усталость, но по-прежнему все мои мечты были в руках у Виам, я больше не хотела восхищаться — я ненавидела ее, несмотря на то, что считала идеалом.
Сашу пригласили в Египет на восточный вечер для довольно широкого круга ценителей танца живота. В списке участниц были заявлены лучшие исполнительницы, из славянских танцовщиц пригласили троих, среди которых была двадцатисемилетняя Виам. Этот вечер значит для любой девушки очень многое: искусство Виам получило высшую оценку. Саша, конечно, была счастлива, она тщательно продумывала свой номер. Это был тот случай, когда ни красивый костюм, ни новизна постановки не помогут без стопроцентного слияния с арабской музыкой и владения своим телом. А награда — признание лучших знатоков и профессионалов танца живота и культуры Востока.
Саша была в Петербурге, когда на автоответчик пришло сообщение о переносе вечера на полторы недели вперед, от Виам требовалось письменное подтверждение ее участия в течение последующих трех дней. Я подбежала к телефону, словно в лихорадке. С минуту поколебавшись, я удалила сообщение. Виам приехала на следующий день, ее рабочий график был очень плотный, поэтому в школе она не появлялась еще долго.
Меня мучили угрызения совести: ведь Саша так помогла мне в жизни, без нее я, вероятно, закончила бы свое существование под забором (с моей-то «тягой» к общественно полезному образованию). И я решила все ей рассказать на третий день. Но однажды вечером она достала из шкафа бирюзовый костюм для саиди [iv]и трость. Зная, что сегодня она выступать нигде не собиралась, я спросила, зачем?
— Юбилей близкого друга Тамары, — небрежно бросила она, поправляя прическу.
—А почему я не знаю?
— Ну, все будет очень скромно, для своих… — нехотя объясняла Саша.
В комнате повисло напряженное молчание.
— А Зафира, значит, не своя?! — не выдержала я, — почти три года пашу на «Лаис» и до сих пор мне не выдадут аттестацию, чтобы я смогла зарабатывать не теперешние гроши!
—Но преподаватели в «Лаис» зарабатывают немного,— возразила Саша, я видела, что она не хотела говорить сейчас.
—И, тем не менее, мои успехи побольше многих ваших учениц!
Я убежала к себе и стала ждать, пока Виам придет мириться, как это было обычно. Но она уехала отмечать праздник, и я ничего не сказала.
Через несколько дней я случайно услышала разговор Саши с Тамарой.
— Я тут узнала, что вечер перенесли вперед по случаю какого-то праздника? — спросила Нестерова, — ты послала подтверждение?
—Что? Я ничего не знаю…— Саша побледнела.
Через два месяца нам прислали диск из Египта, на вечере присутствовали две славянские танцовщицы.
Но моя жизнь не менялась к лучшему, Виам по-прежнему вставляла мне палки в колеса, хотя и не знала об этом. Правда, наши отношения стали прохладнее.
— Мне надоело, — жаловалась я одной приятельнице как-то в баре. В тот вечер, изрядно выпив, уже была не в состоянии держать язык за зубами. К тому же моя собутыльница тоже была пьяна, да и к тому же глупа. Она окончила хореографическое училище, но танцевала весьма посредственно, главным для нее были блестки и яркий сценический макияж, — я не успокоюсь, пока она будет рядом!
— Ты убить ее хочешь? — ужаснулась моя приятельница, подняв стеклянные глаза.
—Дура, — фыркнула я, закурив, — просто убрать…
—Но как?! Виам такая добрая и отзывчивая, хотя без нее было бы лучше. Достала всех своей …ай!
— Во! — я вынула из сумочки пачку снотворного.
—Зачем? Бессонница?
—Тупица, у Сашеньки есть одно слабое место — Алешенька! Я бы соблазнила его, да он слишком паинька. Немножко таблеточек — и как в старом кино: он мой!
Я демонстративно спрятала таблетки и налила подруге еще выпить.
Мы шли по ночному городу, поддерживая друг друга в поисках такси. Проезжающие машины сигналили двум пьяным красавицам в вечерних платьях и с бутылкой водки в руках.
Я как раз объясняла таксисту маршрут, когда возле нас затормозил BMW Алексея.
—Опа, птичка в клетке, — икнув, заметила я. Но постепенно алкоголь улетучивался, пока до меня доходил смысл его слов.
—Саша в отъезде, а ты и рада стараться. Давай-ка я тебя отвезу, а подругу отвезет таксист, а то ты еще куда-нибудь заглянешь.
По дороге я мягко ворковала, жаловалась, что устала и просто решила снять напряжения. Но Плотников лишь утвердительно кивал. Его, видимо, не интересовал мой полупьяный лепет, он думал только о пользе своей девушки.
— Не хочешь со мной выпить? — спросила я, когда мы пришли.
— Тебе уже хватит, — усмехнулся Алексей.
—Дурачок, кофе, — ответила я, снимая дорогие Сашкины туфли, — я знаю, что выгляжу пьяной, но, пожалуйста, мне сегодня очень плохо.
Алексей согласился, увидев слезы на моих глазах.
Я варила кофе, в зале был красивый, представительный молодой мужчина, который мог и должен был принадлежать мне, а не этой простушке. Раньше Плотников меня не интересовал, но сегодня я разглядела в нем то мужское начало, подчиниться которому было бы приятно. Ненависть к Саше охватила меня. Я достала таблетки и стала раздумывать над подходящей дозой. А когда определилась, на кухню вошел Алексей.
—Что ты делаешь?!
Я видела его глаза, полные ужаса. Он топтался на месте, не зная, как поступить. Я понимала, что это конец всему, и Саша мне не простит. Что угодно, но не это. Отпираться было бессмысленно, алкоголь мешал соображать. Накопившаяся боль вылилась потоком упреков.
— А ты что думал?! Боже, как противно! Сашеньке все достается легко, а я должна добывать все по завышенной цене, и получаю вторсырье!
—Да что ты знаешь о ней?! Тебя же никогда не интересовала ее жизнь, только связи и возможности…
—Это неправда! Думаешь легко получать одни объедки? Я тоже хочу быть счастливой! Я пыталась быть на нее похожей, но у меня не вышло!!
— Так ты решила раздавить ее изнутри… Мы с Ирой глаз с тебя не спускали. Я знаю, что ты постоянно пакостила Саше, а Ира с самого начала тебе не доверяла. Мы говорили с Сашей, но она решила, что лучше держать тебя при себе и контролировать, чем выпустить на волю бешеного пса!
— Так она знала?...Она использовала меня, трусиха! Боялась поговорить? Да как вы могли?! Я не рыбка в аквариуме! Я человек…
Саша не простила. Но к тому моменту мне было уже двадцать два, я была известной и довольно успешной — сбросить меня со счетов было не так-то просто. Саша вышла замуж и вместе с Алексеем уехала в то самое путешествие, о котором рассказывала бедной сироте пять лет назад. Она сделала себе уважаемое имя, ее знали и любили. В умах многих танцовщиц Виам осталась символом красоты и молодости. Позже она написала книгу о культуре арабского танца и его влиянии на западную женщину.
Мне пришлось оставить школу «Лаис», но работу было найти нетрудно. Вскоре я открыла свою первую студию танца. Для многих молодых девушек я была эталоном, мои танцы копировали, а выступления сопровождали овации. Я много ездила по миру, но Виам была права: чтобы оставаться под солнцем, необходима звериная хватка. И она у меня была. С Сашей мы больше никогда не общались, но, безусловно, слышали друг о друге. Я так и не встретила человека лучше ее.
Одной из причин, ускоривших мой уход из «Лаис» были слова, переданные мне одной из учениц.
Дверь в зал, где я вела занятие, была приоткрыта и за мной наблюдала Тамара Нестерова. Тогда она сказала кому-то:
— Пройдет немало времени прежде, чем она заплачет о своих ошибках. Но когда это случиться, в ней проснется человек. И чем дольше раскаяние будет ждать, тем громче рыдать она будет.











--------------------------------------------------------------------------------

[i] Сагаты - цимбалы, часто используются в танце живота, тур. «циллы», прим. автора.

[ii] Халиджи – один из видов фольклорного танца. Одежда для танца: Абия- туника, украшенная вышивкой, прим. автора.

[iii] Думбек (табла, дарбука) – барабан в форме песочных часов, прим. автора.

[iv] Саиди - танец с тростью. Происхождение - Южный Египет, прим. автора.
Число слов - 5052 , число знаков (без пробелов) - 27355