Литература и журналистика

[Вирико]

Из цикла "СОСЕДКИ"

Самогонщица

Рассказ второй

Люда аккуратным движением положила в пакет резиновые сапоги и в сотый раз поправила перед зеркалом прическу. Ах, скажите, пожалуйста, как сделать, чтобы, даже копаясь в земле и навозе, выглядеть королевой! Вчера она весь день убирала квартиру, а сегодня утром муж увез мелких к родителям, сам будет завтра, а дети в конце лета… В дверь требовательно позвонили. В прихожую ураганом ворвалась Тонька.
- Доброе. Люся, у меня дело.
Людмила посмотрела на часы. Если не будет проблем с железнодорожным переездом, она приедет в Лукьяново через час. Но Тонька… Тонька – это целых три железнодорожных переезда.
- Ой, давай до вечера. Я спешу. К отцу еду.
- К отцу – это хорошо. Привези мне от него самогонный аппарат.
- Что?! – Тонька умела огорошить.
- Ты мне что месяц назад говорила? Дескать, валяется на чердаке аппарат. Привези, а?
- Так это еще в старом доме, пока мать была жива! Тю-тю аппарат давно. И дом снесли и его вместе.
- Нет, ты не гони. Кто ж его оставит?! Папаша, поди, с собой прихватил. Домик-то обыщи.
- Делать мне нечего. Отец давно самогон не гонит. Все, я опаздываю, - Люда напрасно пыталась просочиться между стеной прихожей и необъятным телом соседки.
- Люська, - Тонькино лицо посерьезнело. – Ты обещай, что поищешь.
- Обещаю. Не задерживай меня.
- Я вечером зайду.
Тонька ушла. А через минуту Люда выбегала из подъезда. Самогон не гонит – покупную гадость жрет старик. Она в огороде окучивает, а он на кухне с соседом. Надо прибыть пораньше, чтобы разогнать это безобразие…
Людмила возвращалась вечером. Спина ныла, руки отваливались. В отворотке ее этажа мелькнула тень и замерла. Соблюдая меры предосторожности, женщина заглянула за угол. Прижавшись к стене, напротив Любашкиной квартиры, стоял представительный мужчина в галстуке и с огромным букетом алых роз. Ей показалось, что, увидев ее, человек облегченно вздохнул.
- Здрасте, - пробормотала Люда и шмыгнула к своей двери, второпях доставая ключ. Не сразу, но она его узнала. Это был тот самый ощипанный цыпленок, которого Тонька пару дней назад спустила с лестницы. Вот уж воистину одежда меняет людей.
Через два часа в дверь позвонили.
- Привезла? – на пороге стояла Тонька.
- Нет! – почти со злостью ответила Людмила. – Нету у него самогонного аппарата. А был бы, фиг бы отдал. Но я весь дом обыскала. - Она врала. Ничего она не искала.
- И что же делать?
- Бросать пить!
- Вот только жить меня не учи! Ладно? – сказала Тонька и пригорюнилась.
- Хорошо, - Люде стало ее жалко. Тонька была слаба до спиртного. Только недавно в запое была. И все-то ей неймется. - Ну, заходи уж.
Они сидели и ели из блюда смородину.
- Неужели без аппарата никак?
- Ну, если только брагу.
- Правда? А ты знаешь как?
- Что как?
- Ну, делать брагу.
Людмила хмыкнула.
- Теоретически.
- Диктуй, - Тоня достала из кармана халата какую-то бумажку и огрызок карандаша.
- Ааа… Ты это серьезно?
- Люся, не томи.
Людмила вздохнула.
- Ты неделю назад говорила, твое варенье забродило.
- Ага. Черничное. А что? – Тонька ерзала в нетерпении.
- Выбросила?
- Да ты что! И так с Веркой съедим.
- Не надо. Велика банка?
- Трехлитровая.
- Хм. Перелей все в пятилитровую. Залей водой. Дрожжи добавь.
- Сколько? – Тонька торопливо записывала.
- Ну, грамм сто-сто пятьдесят.
- А сахару?
- Так варенье же сладкое. Но можешь добавить полкило. И да – вода пусть не горячая будет – чуть теплая. Размешать не забудь.
- А потом крышкой и в шкаф!
- Нет! Поставь в более теплое место, у батареи, например…
- Какая батарея, Люся?! Лето же. У меня вон на лоджии сафари.
- Сахара.
- Я поняла насчет сахара. Полкило, значит? Ладно. Все? – Тонька встала.
- Ну, вместо крышки лучше перчатку. Отец всегда так делал. Чтоб газы не копились.
- Кожаную или вязаную?
- Тоня! Резиновую! Не тупи.
- Ладно-ладно. Все ясно. Точно не хуже самогонки?
- Точно! Даже лучше. Прям настоящее красное вино будет.
- Ой, спасибо. Сегодня же залью.
- Ну-ну, - Люда помахала ей рукой.
- Спокойной, - Тонька цапнула последнюю ягоду и ушла.
Три дня спустя Людмила хозяйничала на кухне и слушала Любашкину болтовню. Ей было приятно смотреть на ее радостное помолодевшее лицо.
- А зря ты ее учила бражку делать. Нельзя ее до этого дела допускать.
- Достала она меня. И брага не водка. Градус совсем не тот.
- А ты знаешь, он ведь до сих пор Тоньки боится. Каждый раз, прежде чем из квартиры выйти, меня в разведку посылает!
Женщины дружно засмеялись.
- Так у вас с ним любовь? – Люда булькнула в чашку пару кубиков льда.
- О да! И мне дай. Он со мной все сериалы смотрит. Слушай, жара невыносимая…
Внезапно их беседу прервал оглушительный хлопок. Резкий, звенящий.
Любаша вскочила.
- Это же у Тоньки! – она выбежала на лоджию Людмилы и высунула голову.
- Она что там, не оговорилась насчет сафари? – пробормотала Люда.
- Тоня, Тоня! Жива? – спрашивала Любаша. Люда не спешила высовывать голову в окно. Она до сих пор помнила ту жуткую историю… До нее доносились лишь соседкины матюги.
- Пойдем, - Любаша потянула Люду за собой.
Они долго звонили Тоньке в дверь. Когда та открыла, обе увидели гримасу ярости на ее лице. В руке женщина держала веник.
Они прошли в квартиру. Людмила уже начала догадываться, что случилось, и все-таки вид лоджии заставил потерять дар речи. Она походила на полотно художников-авангардистов: стены и пол украшали бурые пятна, струйки бежали по стеклам. Повсюду лежали осколки, два даже застряли в ящике напротив.
- Трех дней не прошло! Какого лешего взорвалась эта проклятая банка???
- Жара потому что… Твое варенье, наверное, сильно перебродило.
- Кошмар! Как я все это отмою?! Ты на одежду посмотри! – Тоня потрясла висевшим бельем. - А если бы я рядом была?!
Людмила молчала. Ей самой было страшно это представить. А Любаша вдруг разразилась хохотом.
- Ой, не могу! Во Тонька! Самогонщица наша! А вот у меня рассольчик есть. Хочешь здесь разбрызгать?..
Тонька в досаде замахнулась на нее веником. Любашка с визгом выскочила в комнату и продолжила глумиться оттуда.
- Да вот ты мне скажи, как мне еще и вот это достать, - и Тонька принялась прыгать, пытаясь что-то сбить с потолка.
Люда взглянула наверх и увиденное впервые заставило ее улыбнуться и засмеяться. К потолку, намертво прибитая взрывной волной, прилипла Тонькина резиновая перчатка.
А солнце, виновник «несчастья», продолжало светить и светить, несмотря на прошлое и плохие воспоминания, несмотря на боль и жуткие сны. Также оно светило и тогда, ровно пять лет назад… И все-таки сейчас Люде хотелось смеяться. И она смеялась, разлетаясь на десятки и тысячи мелких осколков, попадая в чужие судьбы и оставаясь там навсегда.