Литература и журналистика

[Sjegeen]

ДУХ ДОБЫЙ

Если в мире и существуют призраки, то уж точно не в моей квартире. Так я, по крайней мере, думал до прошлой ночи. А кто ещё мог это сделать? Не ветер же! Окна наглухо закрыты от осеннего сырого воздуха, воплей недорослей и грохота паровой машины, забивающей длинные бетонные столбы в землю. Делать им больше нечего, как загонять затвердевший цемент под корку планеты. И где только нашли этого динозавра советского машпрома? Она действительно паровая! Сам видел, как в топку шли ножки стульев, спинки кресел и дверцы шкафов, когда угля не было. Моя древняя соседка – тётя Пирея, ну и имечко, всё сокрушалась, что добро жгут, хоть у самой балкон чуть не валится от подобного хлама.

– Тётка Пирея, скажи, на кой тебе этот утиль? – спросил я свидетельницу октябрьского переворота, когда помогал ЖЭКовцам добраться до балконного ограждения. Моложе меня в подъезде только кошки.

– А ты купить хочешь? – тряся морщинами, прищурилась бабуля.

Да, сейчас, всё брошу и начну скупать пиреевское барахло! Ну и соседка, ну и скряга. Видать точно, что с памятью у карги всё в порядке. Вишь, а за сто тринадцать лет не забыла как торговать. Говорят, при коммунизме в универмаге работала, заведующей. Ни разу не сидела, что наводит на мысли.

Вот и я, не то на соседку глядя, не то по врождённой переполненности запасливыми генами, но накопил на антресоли дерь… добра (простите, чуть не оговорился. Привет, дядька Фрейд!), какого лешего, не знаю. А по ночи, так показалось, что в прихожей кто-то скребётся. Нет, чтобы подумать, кому тут чего забылось, так проснулся, насторожился, сердечко разогнал до стука вагонов «Красной Стрелы» на стрелках. Мелким шагом, нагружая пальчики ног, крался, словно и не в своей квартире. Будто вор из-за дверного косяка выглянул, тут меня по голове и шарахнуло. Да так, что увидел мультики, каких в детстве не показывали. Летали передо мной женские груди с крылышками, видать, пора завязывать с холостяцким бременем. А потом темно стало и спокойно. Ничего не помню.

Пирея, дай ей бог избавиться от хлама, первой всполошилась. В дверь стучала, звонила, всех старух в подъезде на ноги подняла, заботливая наша. Виш, от бессонницы тоже толк есть: услыхала грохот в моей клетёнке, заволновалась, ломиться начала, невзирая на то, что ночь в стране в свои права уже часов пять как вступила. Молодец, одним словом.

Короче, выломали МЧСовцы мою дверь, за что сердобольной старухе особая благодарность. По щекам отмутузили, скорую вызвали и свалили. Врачи нашатырем в нос ткнули, по морде тоже, для порядка, дали и умчались ворча, даже полис не спросили. И осталась только соседка рядом со мной, головой ударенным. Подняться помогла, веник схватила и убираться начала. Это ночью то! Но что поделать – бессонница.

А получилось, что обвалилась моя антресоль, как раз в тот момент, когда я в коридор выглянул. Всё, что за годы жизни невостребованным стало, там и пылилось. Да ещё несколько годков полежало бы, если бы не ночное происшествие. Теперь на радость Пиреи, всё по полу разбросано было. Вот бабка то наворчалась, вдоволь. Говорил я, что память у наследницы буржуазии хорошая, не забыла, как я на её балконный хлам серчал, словно родственник он ей. Принялась пилить, да с таким смаком, что ораторы кремлёвские позавидуют. И на это глянь, и то посмотри, да это зачем, а в конце, к больной голове, меж ног держа двумя руками, принесла гирю. Хорошая гирька такая, на полтора пуда.

– На, – говорит, – заниматься будешь.

И сижу я, сдерживаю череп, чтобы от боли на куски не развалился, и думаю: и как я про гирьку то забыл! Вот ведь спасение где! И чего мне в жизни не хватало, так на антресоли пылилось со времён школьной юности. Блеск, бабуля, просто класс! Спасибо, родная, и за утро с рассветом, и дверь снесённую добрыми молодцами и запах мужского туалета от врачей. От души!

– А ты посмотри на себя, – словно и не заря в немытые окна бьётся, – сколько тебе? Тридцатник? А пузо то, какое отрастил. Бочка, а не живот. Ручки, как у кузнечика, задницей крепостные стены ломать, сиськи и те как у бабы! Фу!

– Тёть Пирея…

– Ты меня на тётю не бери. У меня мужики по жизни знаешь, какие были? Все как один! В плечах сажень косая, зад с орешек, грудь колесом, шпага на боку…

– Ага, мне то шпаги и не хватало.

– Ладно, про шпагу забудь. Ваше поколение только мобильники на пояс цепляет, иль ключи от джипа. Сам то куда двигаешься? От квартиры до пивного ларька? Да за сальцом, в магазинчик на углу? А побегал бы сутра по росе, воздуха глотнул, гирьку потягал и в мужика бы снова превратился!

Видимо лицо у меня было не человеческое. От боли наверное. Но соседка не поняла, рукой махнула, с грохотом по лежащей двери прошлась и щёлкнула замком в своей квартире. А я как был спросонья, да с ушибом черепной коробки, так на диване и заснул. Тяжело спал, нервно.

А к полудню уж и не болело ничего, если по темечку рукой, или каким другим предметом не проводить. Шишка там образовалась, законная. И сижу я на своём диване, в трусах и тапочках и смотрю на чугунный снаряд спортивного назначения. А как опустил глаза, так приметил, что достоинства своего, пожалуй, без зеркальца и не увидеть больше. И снова на гирю глянул. И причудилось мне, что это я в старости – такой же круглый, тяжёлый и с ручкой для удобного перемещения с пути. Вот ведь фантазия, кикимора её оближи.

А под завалами увидел кеды. Ничего ещё, почти без дырок. Нагибаться начал, да вспомнил, что и в туфли давно ногу засовываю с помощью табуретки. Вот ведь как живот раздуло, что и не наклониться. А кеды в пору пришлись. Хорошо, что ступня жиреет последней. И шорты, что прошлым летом в Анапе купил, тоже рядом были. Я их в пакете с краю положил. И снова я о гире – только тяжела, зараза.

И вспомнил, что по пути к ларьку, что Пирея под утро припомнила, есть спортивный клуб. И как-то потянуло меня собрать сумочку и сходить, посмотреть, что там теперь мужики делают. Но мысль о тяжёлом происшествии так и сидела в мозгу. И представил я, что приходил ночью дух добрый, свалил антресольку, бабулю пригнал, да всё для того, чтобы я за тело своё взялся. Народ обычно к уму обращается, а мне видать о другом позаботиться пора. А глядя на соседку, представил себя гусаром, в красном мундире, стройного, да на коне. И пива захотелось и фигуры. Вот так – всё и сразу.

Вышел во двор, стою как блаженный, сумка спортивная через плечо, с кедами, шортами и майкой. Птички поют, недоросли резвятся, листвой пожелтевшей пахнет, да паутинка к носу прилипла, щекочет, зараза. Хорошо! А голос Пиреи в уши льётся:

– Бух, да бух, каждый день. Земля то дрожит, всё рушится. И дом наш завалится, правду говорю. Не верите, вон у Прохора ночью антресоль грохнулась, так от чего, как не от этого парового ужаса. Таким в тридцатых Москву строили. Мало, что без спросу, так ещё и демона железного притянули, сваи заколачивать, алигархи...

Вот, оказывается, как зовут тебя добрый дух. Тобою ещё Москву строили. В тридцатых, говоришь? Так и мне тридцать, какое приятное совпадение. И пошёл я в сторону пивного ларька, а на полпути спустился в подвал, где стояли тренажёры, беговые дорожки, а людей почти не было. Видать не у всех обвалилось, и сиськи с крыльями ещё не всем причудились. Да и ладно, пора заняться своей саженью, и что там ещё… шпага, нет это она сказала забыть можно… Ах, да! Орешек. Точно, точно, только бы Лужков стоял на своём и педикам волю не давал, а так, всё будет супер. С молодой Пиреей, какой-нибудь.

Сьеджин Пасторос
© 2009
http://sjegeen.narod.ru
sjegeen@yandex.ru
sjegeen@gmail.com