Литература и журналистика

ТА, КОТОРАЯ НАС РОДИЛА...

1.

Иди... за... мной... сынок...
Какой... ты... стал... большой...
Ты... меня... не... забыл...
Мягкое доброе лицо, ласковый взгляд и звонкий голос, как у девочки. Мама. Такой я ее запомнил навсегда.
Мой... сын... мой...
Моя мама. Моя. Мама.
Спи... Спи...
Не уходи.

И я просыпаюсь от собственных всхлипов. Глаза видят ее лицо, кожа на щеках - прикосновение нежных рук. Она рядом. Она не... Только мозг спорит: твоя мать мертва, уже пять лет.
Твоя мать мертва...
Она умерла...
Ее нет...
Она мертва...
- Заткнись, тварь!
Несколько раз бью себя по голове и голос внутри черепа замолкает. До следующего утра.
Встаю с кровати и иду на кухню. В коляске у окна сидит Сэм. Ноги вместе, руки на подлокотниках, голова склонена влево. В такой позе я его вижу уже пятый год. Просыпаюсь - он сидит. Прихожу с работы - сидит. Ложусь спать - опять же сидит.
- Он не хочет ходить, - обьяснял доктор, по-началу пытавшийся поставить Сэма на ноги. - Может, но не хочет.
Может и хочет, думаю я, открывая холодильник и доставая пакет молока. При мне только не двигается. Как-то же он ест. И в туалет ходит. Одним только пренебрегает.
- Тебе стоит помыться, - говорю я, споласкивая стакан. Молоко со вчера застыло на стенках, и пришлось заняться им плотнее. - Ты меня слышишь?
Конечно, слышит.
- От тебя дурно пахнет.
- Воняет, и очень сильно. - Как всегда, он отвечает односложно и без интонации. Как робот.
Подхожу к окну и протягиваю ему стакан.
- Будешь?
Ритуал. Он молчит, даже не взглянув на белую жидкость. Выпиваю сам.
Да, вид из окна у нас отличный. Дом расположен на холме, и город как на ладоне. Маленькие кубики на большой бугристой ладоне. Моя малая родина. Даром, что вид замечательный, а город - дерьмо. Будь он проклят со всеми его жителями.
Сколько не наблюдал за братом - никогда не видел, чтобы его глаза двигались. Такое впечатление, что смотрит в одну точку. Судя по направлению, эта заветная точка где-то в районе хлебозавода.
- Хлебушка свежего хочешь? - спрашиваю я. Ответа нет. Остатки молока я выливаю Сэму на голову. - Сходи все же помойся.
В такие моменты равнодушного раздражения я вспоминаю лицо матери.
- Зачем ты так с братиком? Он же младше тебя, глупее. Тебе надо защищать его, а не бить.
Когда она так говорила - мне хотелось треснуть братика еще сильнее. Сейчас...
- Извини. Я... Извини.
Вытираю мокрые волосы Сэма полотенцем. Голова мотается на шее как неживая.
- У тебя опять приступ. - Тихо, без интонации. И не поймешь, вопрос это или утверждение.
- Нет.
- Ты кричал...

Он... твой... братик... люби... его...
Мамочка, я скучаю.
Какой... ты... сильный... красивый...
Как я тебя давно не видел.
Люби... его...
Не надо... О нем не надо...
Люби...

- Ты кричал.
- Сон плохой приснился.
Давненько Сэм не заговаривал первым.
Сидит все также, разглядывая хлебзавод. Как и последние пять лет.
Подхожу к нему.
- Хочешь молоко?
Ноль реакции. Но я чувствую, что что-то не так. Наклоняюсь и заглядываю его глаза. В нос бьет запах мочи. Вонь. Я терплю.
Разве могут глаза быть такими неподвижными? И бессмысленными. Неморгающими. Не-че-ло-ве-чес-ки-ми...
И вдруг зрачки слегка расширяются... Голова поднимается...
- Брат, помой меня. Я хочу, чтобы ты помыл меня.
***
В очередной раз отхожу в туалет. С трудом сдерживаю рвотные позывы. Как же он все-таки воняет!
Как отвратительно выглядит его геморрой, пролежни...
В какой-то момент захотелось взять тощую шею и свернуть. Чтобы не мучился...
- Когда ты уходишь - я ем... что в ведре найду. Ты ведь все съедаешь.
- По большому тяжело... Я потому редко хожу. Терплю.
- Я пытался встать... Но ноги не держат. Мне бы поесть.
От этих откровений... Опять бегу в туалет.

Он... болен... лечи... его...
Он противен... Я его...
Не... говори... так... он... твой... брат...
Ты меня никогда не любила... Ты любила его...
Не... прав... ты...
Мама, я надеюсь... и люблю...
Береги... брата...

И я кричу второй раз, увидев на кровати Сэма. Он сидит, смотрит на меня и пытается погладить меня по голове. За последние две недели он окреп, поправился и начал вполне сносно передвигаться по квартире. И вот к последнему я привыкнуть не могу. А еще к этому взгляду, все такому же не-че-ло-ве-чес-ко-му.
- Брат, я хотел тебя попросить.
Лицо безмятежное. И красивое. Не зря мама всегда называла его ангелом.
- Это наверное от хорошей еды. Я... брат... Я хочу женщину. Очень.
***
Закрываю голову подушкой, но это не помогает.
- Да, еще, еще... О-о-о...
И как громко. В жизни так не бывает. Наверное. Но так стонать и охать... Не натурально как-то. По-порнушному. Сразу ясно - шлюха. При том самого низкого пошиба.
- Красавица, - причитал братец, когда я привел это мурло. Его аж потряхивало от возбуждения. - Я таких не видел.
Я тоже не многих таких наблюдал. Губы разукрашены до ушей, глаза - до затылка. Одного переднего зуба нет, второй - черный. Под левым глазом - плохо заживший синяк. Пористая кожа коричневого наркоманского оттенка, вечный бадун, хриплый "голосок" и зловонное дыхание. Красавишна писанная.
- Мальчики, на двоих - в два раза дороже. И поесть.
Пьяная. Или под кайфом. Или и то и другое. Потому и не убежала сразу.
"Он ведь псих! - хотел крикнуть я. - Беги! Прыгай из окна! Умри раньше!"
Но не крикнул. И вот лежу и слушаю звуки отвратительного траханья за стеной. Женщину ему захотелось! Обошелся бы своими силами, как я... Как учила мама...

Давай... ему... все...что... он... хочет...
Мама... Он чудовище...
Он... твой... брат... он... мой... сын...
Он...твой сын... Ты не любишь меня... Я тогда был не прав...
Храни... его... он... ангел...
Ты меня... ненавидишь?..
Нет... мы... тебя... ненавидим...

- Я не хотел этого! Я... нечайно.
Большие красивые глаза источают вину и отчаяние, в них стоят чистые младенческие слезы.
- Я...
Случайно можно споткнуться или разбить чашку, но не распороть живот шлюхе, раскидать по комнате кишки, отрезать голову... Боже, от ел ее мясо!
- Брат, я не хочу в тюрьму.
Безмятежное, без морщин, лицо. Слезы у брата высыхают быстро. Сама невинность. Ангел...
- Брат, ты должен убрать тело. Если его не вынести - оно начнет плохо пахнуть.
Я иду в кладовку за топориком.

Люби... брата... он... ангел...
Он... дьявол... сам... сатана...
Не... сам...
Он... само... зло...
Не... само...
Кто... он?..
Мессия...
Чего?..
Ты... сам... ответил... на... этот... вопрос...

2.

Рядом с хлебозаводом есть старый открытый бассеин. Давно заброшенный людьми. Но не водой. Дожди и снега регулярно его наполняют. Солнечные лучи часто играют на его поверхности, рождая множество солнечных же зайчиков. Если смотреть издалека, да еще и с возвышенности - единственное живое место в сером городе. Пятнышко света в темном царстве.
Я давно ничего не ел. Почему же мне так хочется в туалет?
- Тебе хочется чего-нибудь, брат?
Красивые глаза ангела часто заглядывают в мои. Что они хотят высмотреть? Только обзор закрывают. Раньше чуть ли не каждый час маячили перед носом. Теперь реже.
- Мама бы гордилась тобой. Ты поднял меня на ноги...
Сэм усаживается на подоконник и показывает мне старый потертый снимок. На нем - невысокая женщина с очень добрым лицом.
- Ты помнишь маму? Нашу маму?
Мне хочется заглянуть за фотографию и за брата, увидеть город, блики от бассейна... Но двигаться я не хочу. При нем. И приходиться созерцать черно-белый снимок. Рассматриваю каждую деталь. Даже крохотную подпись в правом уголке - "Розмари."
- Она мне иногда снится. А тебе, брат?
Я давно не ел и порядком ослаб, но все же шею выпрямить мне удается.
- Эту... - пытаюсь сказать я, но голос срывается. Давно я не разговаривал.
- Что, брат?
- Эту...
Он подносит ухо, почти касаясь им моих губ.
- Я слушаю, брат.
- Эту суку, - шепчу я, - из ... которой мы выползли, я убил собственными руками. Пять лет назад. Помнишь, братик?

Я поворачивал его лицо к растерзанному телу матери и мокрыми от крови пальцами раскрывал веки.
- Смотри! Вот твоя мать! Смотри!
Сначала он бился в моих руках. Потом просто плакал. В конце концов, слезы высохли.
Потом я его оставил. Он не двигался и смотрел, как я продолжаю убивать нашу мать.
- Помоги!
Он помогал. А через два дня перестал ходить.

-... я всегда думал, что это был приступ. Я был уверен, что болен... Теперь я понимаю, что это были мгновения здоровья. Но эти мгновения она использовала себе в пользу...
Сэм долго льет мне на голову молоко. Потом идет в магазин - за добавкой...

Ты - само зло...
Ты желала мессию...
Ты убила себя моими руками...
Ты свела нас с ума...
Ты добилась своего...
Молчание - знак согласия. Больше маму я не слышал, ни во снах, ни наяву.

Бр-р... Замораживает и...завораживает...