Литература и журналистика

Яков Есепкин

***

Когда святые выси отражались
На терниве кандального пути,
Мы с патиною медленно сливались,
Не чаяли стезей иной идти.

Преложны ледяные эти свеи,
Зерцало вседвоит великий путь,
Удавки ль обвивают цепко шеи –
Нельзя ко небоцарствию свернуть.

Нельзя его и узреть богоданно,
Елику поалмазно сочтены
Альфийские светила и огранно
Серебро, истемняющее сны.

Последние осветлены притворы,
В розариях горит уже зола,
Светила наполняют мраком взоры,
А бездна, яко солнце, возлегла.

Висят над светом тяжко цеппелины
С архангелами, в благостные дни
Каленой желчью выжегли нам спины,
Под рубища их врезаны огни.

Смотри на сих желтовниц выступленья,
Опомнится еще адская рать,
Преступника на место преступленья
Влечет и мертвых царичей карать

Армады возалкают рогоносных
Существ, натурой дивной из иных
И вряд ли нам знакомых нетей, косных
Звучаний исторгатели, земных

Каких-нибудь знакомцев бесноватых
В них тщетно узнавать, елику мы,
Коль знаем таковых, зеленоватых,
Шафрановых, басмовых, суремы

Красной тесьмами грозно перевитых,
Облупленных по желти, перманент
Ссыпающих из веек плодовитых
Небожно, под асбесты и цемент

Закатанных, а всё мироточащих
С образницами Божиими, тех
Альковных искусительниц, кричащих
Полунощно, просительниц утех

И спутников их морочных немало,
Я думаю, губитель Аваддон
Картине удивился бы, зерцало
Могло б когда серебряный поддон

В патине амальгамной опрокинуть
Вальпургиевой ночью и ему
Явить блажную публику, раскинуть
Умом, сколь провожают по уму,

Мгновенно объясненье теоремы
Аидовской придет, искажены
Черемы, иже с ними, и суремы
Не нужны, чтоб увидеть правду, сны

Кошмарные со мраморною крошкой
Пииты навевали без конца,
Но с умыслом, холодною морошкой
Засим тешились, красного словца,

Естественно, черницы не боятся
И образы маскировать свечным
Восковьем, глиной кармной не спешатся,
Грешно им пред собранием иным

Рога свои крушить, персты калечить
Серебром битым, черепы менять
В огоне безобразном, не перечить
Сказителям удобней, затемнять

Бесовскую природу, сих огулом
Нечасто выпускают, из адниц
Собраться в увольнительную с дулом
Кривым, ножом зубчатым черемниц

И гоблинов зовут мирские тени,
По счастию, вояжи не часты
Подобные, браменники от лени
Приглядывать за шельмой на версты

Какие-то баранов отпускают
Наряды, возвращались к ним всегда
Портретники, музыки, чьи ласкают
Звучания и мертвых, невода

Пустыми не бывают, свет не имут
Успенные, а празднует покой
Их избранная часть, когда вознимут
Вверх сколотые очи, под рукой

У князя присно виждятся химеры
Сумрачные, таинственные мглы
Сих кутают, правдивые размеры
Нельзя соотнести с виденьем, злы

Бывают необузданные панны
И этим разве в истине точны
Певцы нощные, тьмы благоуханны,
Когда скопленья ведьм отражены,

Всегда лишь по причине средоточий
Поблизости эдемских мертвецов,
Царевен спящих, ангелов ли прочий
Творец, а в мире тесно без творцов,

Решит отобразить – невод не полон,
Тогда чермы текутся в оборот,
И вот уже канун творенья солон,
А дело на крови прочней, Саррот

Еще плоды вкушает золотые,
Эдемы плачет Элиот, а нам
Привносятся образницы святые
С нечистыми вокупе, к письменам

Достойным совокупит бес виденья
Черемные, а сказочник благой
Типажи юрового наважденья
Спешит раскрасить маслом, дорогой,

Признаться, тот подарок, знать возбранно
Реальные личины, так бери,
Доверчивый вкуситель, хоть и странно
Мерцание, чудные словари,

Холсты темнолукавые, клавиры
Сюит, барочных опер, скорбных фуг
Кримозные на память сувениры,
Узнай еще тезаурисов круг,

Сколь мало девяти, и те по сути
Вертятся от лукавого, оси
Не видно, прибавляй нетенным жути
Миражам и келейных выноси,

Несложно это действие, в итоге
У нечисти история темна,
Кто более реален, кто о роге
Мифическом, ответит седина

Хомы-бурсиста, Гете, Дориана,
Меж званых Иоганн других верней
Свидетельствовал правду и обмана
Призрачность вековую, для теней

Окармленных неважно предстоянье
Условное, раскрасочных высот
Бывает веселее осмеянье,
Чем истинное зрелище красот

Божественных, чурным недостижимых,
Тогда оне роятся и орут,
Светилами небесными движимых
Миров алкают благости, берут

Инфантов, светлых рыцарей отцами
Не звавших, потаенных, даровых
И празднуют молебны с мертвецами,
Блуждавшими еще среди живых

Во оные трехдневия, для Брутов
Страшны такие бденья, меловой
Здесь круг и не поможет, аще спрутов
Герой не остановит, но живой

За мертвых не в ответе, на гамбиты
Чертовские порою отвечать
Преложно сильным ходом, корной свиты
Уместнее движенье замечать,

Не более, а древние гречанки
Труждаются пускай, ко мифу миф
Сложится в требник, наши диканчанки
Салопы только скинут, вмиг Сизиф

Прервать велит девичье мурованье
Орнаментов досужих, сонник их
Велик не по образу, воркованье
Способно утомить сейчас плохих

Танцоров, дабы пифий огневержье
Низринуть, ярче свечи затеплим,
Черем обманно в мире самодержье,
Пожар сухой в гортанях утолим,

На то и бал зерцальный, благотворность
Чудесных возлияний чернь щадит,
Ясна когда ведемская упорность,
Какой сказитель пустоши следит,

Пусть балуют ужо, личин рябушных
Не станем даже в сребре узнавать,
Гремлинов пустотелых и тщедушных
К чему урочить, время пировать,

Сколь надобность возникнет, в ноздри донне
Мелированной перец белый ткнуть
И стоит, мышьяку иль белладонне
В бокале скучно будет, преминуть

Давно, давно пора немые страхи,
От перца отшатнутся черемы,
Иль весело опять лихие прахи
Сурочить маслом розовым, умы

Тех жалкие существ, лишь злостенанье
Эпиграфом их бдений бысть вольно,
Одесные же наши сны и знанье,
Нести сюда корицы и вино,

В гранатовой ли, сребренной виньете
Порфирные куферы тяжелы,
За Ледою отхочется и Нете
Корить винодержащие столы,

Желтовную образницу сокроем
Сиренью пятиалой и умрем,
Архангелы ль возжертвуют героем,
Опять червницу бойную утрем,

Осыплем перманент на табакерки,
В киоты пудры бросим и гулять
Начнем о мертвой черни до поверки
Иной, и станем куфры утомлять

Серебряные водкою, куфели
Вновь полнить цветом алым, золотым,
Со ангелами белыми препели
Мы нощно, всуе денно петь святым.

Яков Есепкин

Виньону

Мы конусы огней соединить
Пытались, но окончились мытарства,
Сквозь тени бледноогненная нить
Сочится за Аид во славу царства.

Иль сочиво днесь Паркам оборвать,
Гранатовую панну отревожить,
Здесь царствие – так станем пировать,
Начиние затравленное множить.

Нам демоны сугатные хлебы
Исщедно напасли, чтоб веселиться
Могли черноизбранники судьбы,
Пока в любого ангел не вселится.

Пеющих востречай, хмельной Аид,
Веди в свое подземное склепенье,
Доколе ж Кателинам аонид
Испытывать ангельское терпенье.

Мы долго премолчали, так вспоем
Сейчас хотя загробные пенаты,
Эмилия с Шарлоттою вдвоем
Пускай нас и влекут сквозь цветь-гранаты.

И ты, скиталец сумрачный Мельмот,
Я тень узнал твою, иль здесь ты плачешь,
Зерцальники в серебряный киот
Кладешь и слезы гнилостные прячешь.

А дале Босх загадочный молчит,
Над масляными красками колдует,
И Майринк глину красную точит,
На голема тлетворностию дует.

Горят весной подсвечные снега
И красят нощно, яко жемчугами,
Тяжелые двойные берега,
Вовек они теперь пребудут с нами.

Терзанья равновечно тяжелы,
Их дарствуя лишь ангелам всесвятым,
Мы высветим все темные углы
Вот этим присным снегом желтоватым.

Простишь ли ты, очнешься -- исполать
Величию, пронесенному мимо.
С улыбкой ледяной воспоминать
О смерти и весной непозволимо.

Потворствовать, возможно, есть один
Расчет, елику ты лгала впервые,
Топи ж в худом вине апрельский сплин,
Спиртовки пусть гранят персты о вые.

И здесь, читатель милый, аонид
Немолчный слыша лепет, их внимая
Благое шелестенье, сам Аид
От верхних коллонад (не поднимая

Сей шелест выше), бастровых венцов,
Червовых вензелей, архитектурных
Излишеств явных, чурных изразцов,
Рельефных неких символов текстурных,

От знаков барельефного письма,
Известного Эжену иль Паоло,
Барочных арок, вязкая тесьма
Каких еще порхающее соло

Орфея, иже с Марсием, иных
Певцов небесноизбранных глушила,
От мрачной верхотуры неземных
Сокрытий, чья визитница страшила

С Аваддоном летящих ангелков,
Без времени, увы, падших со неба
От маковки, унылостью веков
Замеченной (ее любила Геба

Из горних анфилад гостям хмельным
Показывать), от верха до тамбура
Вязничного, с нумером именным
Для грешника любого где канура

Всегда к принятью выклятых теней
Иль прочих, Дантом вспетых и убогих,
И в аднице великих, а за ней
Жалких, готова, впрочем, о немногих

Мы знаем, это кстати, а рассказ
Лишь в тождестве логическому смыслу
Ведя, продолжим, пару беглых фраз
Сказать о нижнем строе, по умыслу

Четы царской, строители должны
Были когда-то мрамор среброкрошный
Пустить фасадом, смертные вины
Вплести вовнутрь, но Йорик скоморошный,

Шут верный их, один из тех чертей,
Какие нам являются порою
С искусами пустыми, областей
Адских жалкососланники, герою

Опасные навряд ли, этот червь
Аиду помешал проект гламурный
Удачно завершить, ждала бы вервь
Отказника (он пыл архитектурный

Бригад мастеровитых умерял
Своею непотребною забавой,
Кривлялся, прекословил, умирал,
Короче, злонизменностью лукавой

Достиг-таки итога, мастера
Фатумные просчеты допустили,
Свела фасад яркая мишура,
А нужные виньеты упустили

Тогда из вида, в аде скоморох,
Напомним, не юродивый блаженный,
Аид ему, как сказочный Горох,
Колпачникам величественным), бренный

Свой путь, однако, сам не завершил
Смеятель, верви мертвым не угроза,
Судьбу векопрестойности решил
Урок банальный, смерти эта проза

Не может ныне грешных волновать,
А Кора долго после уповала
На случай, чтобы вновь обосновать
Соборище, торжественность подвала

И трауры его засим ввести
В орнамент некой дивною лепниной,
Финифтью грузной сжечь и воплести
В наружные, сопрятанные глиной

Червонною фасадные углы,
Сей замысел не знал осуществленья,
Вкруг камор парфюмерные столы
Сейчас расположились, преломленья

Огоней тусклых замков внутрь глядят,
Расцветные стольницы окружают,
Химерники не пьют и не ядят,
Но лавры лицедейские стяжают,

Меллируя терничные главы
Иль губы обводя немые мелом
Карминовым, рассчитанным, увы,
На действие непрочное, уделом

Таким, а экзерсисов меловых,
Таинственных и грозных превращений
О гриме накладном среди мертвых
Учесть нельзя, сподвигнуты учений

Мистических магистры, ворожей
Черемных накопления, а с ними
Их спутников и каморных мужей
Летучие отряды, за сиими,

Обычно управители ночных
Казнений и расправ следят урочно,
Не будем иерархии свечных
Князей лишать секретности, несрочно

Теперь и это знанье, ни к чему
Сейчас и описание адницы,
Традиций бытования к уму
Земному доводить, смотри, червницы

Свое иные ведьмы уж давно
Оставили и тешатся над нами,
Елико до конца не сочтено
Число их и возможности за снами

Дурными нам являться не ясны
Предельно, молвить будем осторожней,
Итак, напомнить время, яко сны
В полон еще не взяли всех, надежней

Поруки нет надмирной, аонид
Немолчный слыша лепет, их внимая
Благое шелестенье, сам Аид,
Рефреном вторю, насквозь пронимая,

Оно, их шелестение и речь,
Какую бедным словом не означить,
Дают опять подсказку мне, сиречь
Пора, читатель трепетный, иначить

Письма виньетный каверник и в строй
Суждений ввесть одну хотя бы тезу,
Яснить какую нечего, порой
Присутствие такое ко обрезу

Обрезы чернокнижные стремит
Единому и Герберт Аврилакский
Быть мог бы солидарен с тем, томит
Нас знание большое, а релакский

Всегда бывает к месту вольный чин,
И быть сему, немолчности приветим
Теченье, средоточие причин,
Молчать велящих, благостно заметим

И, муз подсказку вечную блюдя,
Умолкнем, не сказав и полуслова,
Не сорван перст всевышний со гвоздя,
А речь ли недоимцам часослова,

А речь ли посвященным, иль молчать
Сим стоит благотворно и свободно,
В тезаурисы бойную печать
Подставят ангелы и благородно

Теперь не возалкают, горловых
Довольно течей, патины убудет
Сребристой о свечах, тогда живых
Мельмот ли, чернокниженник забудет.

Нагорные листая словари,
Которые нам кровью слог исправят,
Лишь я мог речь -- иди и посмотри,
Как точку огневую в жизни ставят.

Яков Есепкин

Сакраменты из Вифании

В зените мая пламенных камен
Легки рыданья, славя кровь Завета,
Давай крестами выжжем темень вен,
Окрасим багрецом святые лета.

Ах, поздно этих князей веселить,
Сплести ли приснотравеньские косы,
Как вечности убийц не обелить,
Сейчас хотя упьются кровососы.

Елику неземные пламена
Для странников эльфических возбранны,
Табличные сокроем имена
И далее пребудем недыханны.

Горит, горит над лотосами высь,
В дионисийской роскоши вечерний
Олимп, а бездны змеями сплелись,
Нам тирсом указуя шлях меж терний.

Плывет корабль сиречных дураков,
А плыть куда речитель не ответит,
Его громада ниже облаков,
Где солнце лессированное светит.

Итак, вперед и с песней на устах,
Пока нас крыша мира привечает,
Морок вселенский в солнечных местах
Светлей и требу эту ангел чает.

Как звать его неважно, без венцов
Он равно всех узнать сейчас не может,
Одесней неименных зреть певцов,
Каких еще тоска земная гложет.

Что в имени, пустое ли сие
Занятье находить глупцам котурны,
Земле хранить положим остие,
Мечты хотя останутся текстурны.

Немногим было истинно речи
Дано, из них корабль теней составлен,
У каждого в руках по две свечи,
Заздравная и та, чей воск неплавлен.

Сколь каждый превращения вкусил
Мистическую суть и обратился,
Здесь всуе не растрачивают сил,
Несть слов, какими свечный опус чтился.

На вид я помню славный авангард,
Вот Рильке исполинская фигура,
Орфей его от адовых петард
Обуглился и стал темней авгура.

Прекрасные сады, не их ли петь,
За мэтром Пруст с Камоэнсом на пару
Идут и тщится Честертон успеть
Доверить часослов иной муару.

Там в фабулу добавился мышьяк,
Готические стены тризнить вам бы,
Над Грегором смеется маниак,
Поют черемы бесам дифирамбы.

А те зовут на помощь данаид,
Кагоры золотые разливают,
Безумных векопестуют юнид,
Альковницам стонать повелевают.

Крепленое у вечности вино,
Аттические пей, пиит, нектары,
Молчи, пока гудит веретено
И райские свиваются цетрары.

Меловы кифарийские углы,
Серебро здесь обитое лелеют
Сановные и канторы, столы
От емин белорозных тяжелеют.

Стрекозников опоенных следит
Меж тиграми Баграт и бьет амфоры,
Днесь барса Мцыри бедный победит,
Эпистолы даст юнам и фарфоры.

Левконии иль ирисы в саду
Больном, сих руки Мирры и Агаты
С любовью пестовали на виду
Ревнительных князей шестой палаты.

Случайные мелькнули тени див
И канули, а следом желтый морок
Развергнул, звездный абрис проследив,
Центурий властелин и маг подкорок.

Здесь плыли экстатические тьмы,
Холодные безрукие мессиры
Вили из сеннаарской тесемы
Картин верхонебесные лессиры.

Мелькнул и новый лунный силуэт,
Ужасный Теодор, служанку в страхе
Держать любивший за руку, поэт
Мышиных краль о басмовой рубахе.

Охот диких и Цахесу не снесть,
Щелкунчик в тень чудную Крысолова
Сошел, а, впрочем, тех ли перечесть,
Кто явился за царичами Слова.

В зерцалах ведем серебро теклось,
Дразнили взор плоды дионисийства,
Но все гнилою плотью облеклось
Лишь выпорхнули гении убийства.

Когда сквозь бледность жертвенной сурьмы
Огнем купельным ангелы светились,
На звезды смерти раз взглянули мы
И в камни меловые превратились.

Яков Есепкин

Звездный мрамор

Мы вершниками Бога были там,
Где сады желтеносные змеятся,
Погибших выводя к святым постам,
Доднесь на нас века смотреть боятся.

Звездами их проткнули небеса,
Под мертвым дуновением Борея
Мы вняли гробовые голоса,
Червей нешелковичных лицезрея.

Огнистых подводили нам коней,
Гермес тогда заравнивал дорогу,
По конусам немеркнущих огней
Стезя любая жаловала к Богу.

Элизиум пред нами отблистал,
Истаял Апокалипсис в подсвечных
Снегах, но пуст видений пьедестал,
Сервируют столы для оргий млечных.

Враги теперь глумятся, и рыдван
Конь блед влечет, разбиты колесницы,
Истерзаны аравий и нирван
Песками -- не дошли мы до столицы.

Избрали кровь для горнего письма
И слушали лукавые диктовки,
Пока не проточилась хохлома
В нея сквозь вседержавные почтовки.

А было тем наказано предать,
Их ангелы не баловали глиной,
Героям положенна благодать
Иль казнь векоотравленной мелиной.

Равно благодарение хмельным
От крови евхорической уродцам,
Идут алмазы к ранам теменным,
Тще гои нас таили по колодцам.

В садах предвечных мук, где и Господь
Не властен, кто вкушал хурму гнилую
Восценит разве звездную солодь
И нежных песнопений аллилуйю.

Что аз -- побиты присные полки,
Лежат во прахе адские колонны,
Хоругови заплетены в штыки
Армейские, как тройные драконы.

И смерть не покоробит времена,
Пусть празднуют плебеи пораженья,
Мы выжжем пресвятые имена
Золой во тьме последнего сраженья.

Началу положен конец иной,
Овеивало нас великой славой,
А днесь венец готовится земной
С дедовником, возрощенным державой.

Юродным боле нечего вплести
И нечем винолепие разбавить,
Обилуют Господние пути
Ловушками, от коих не избавить.

Мы сумрак бледный видим по ночам
И вежды пепелит огонь знаменный,
И ты не приближайся к сим лучам --
В них все еще пылает сад истленный.

Эдем ему названье иль Тартар
Свое подарит имя вертограду,
А то земные фурии нектар
Из волковских шафранностей в награду

Алчбе своей бесовской захотят
Испить и внове имя обозначить,
Не важно, мертвых боле не прельстят
Желтушки подсаженные, иначить

Сознанье наше нынче не вольны
Ведем остийных сборища немые,
Темнить воображение, темны
Мы сами, трехходовки непрямые

Смешат умы гроссмейстерские, их
Убогостью гоблинской не смущают,
Зови играть еще колпаковских
Сиречных рогоносцев, завещают

Нам небы дать уроки мастерства
Черемницам и гоблинам сподручным,
Доколь когорта чурная жива,
Ее учить соречьям благозвучным,

Премудростям логической игры
Нам должно, наущать сих невозможно,
А ведают пускай свое норы,
Обсиживают их, героев ложно,

Всетщетно не хотят еще свести
В погибель, аще даже и широка
Стезя такая, Господи прости,
Дадим черемам два ли, три урока

И боле их не вспомним, путь иной
Блестит пред нами, патиной миндальной
Совитый, от юдоли неземной
Ведет он выше, в тьме пирамидальной,

Горимой и точащейся легко,
Скрывая цветность яркую парящих
О Боге теремах, но высоко
Горение златое, настоящих

Картин унылых масляный червец
Пока мы не избыли, хороводят
Пусть ангелы и эльфы, тех стервец
И гоблинов сутулых, чьи изводят

Жалкие силуэты бедных муз,
Являя без конца свое финалы
Обманные и ложные, союз
Тщедушия и подлости каналы

Небесные способен перекрыть,
Одесно духовидческих вельможей
Камен избавить, дьявольская прыть
Несносна, а, поди, за желтой рожей

Честных аристократов разгляди,
Труждаются порою аониды
Премного даром, паки впереди
Бегут всегда одне кариатиды,

Атлантов оттесняя, повторим,
Пусть гоблинов с чермницами взирают,
Еще мы с ними рядом, не горим
Возвестно, царичи ли умирают

В чистилищах и адах, туне рай
Печалится, сюда, сюда вернемся,
Вино Его прелием через край
Серебрянососудный, окунемся

В бессмертие, но лепо желти зреть
Сейчас и лепо мертвым веселиться
Со ангелами, эльфами, смотреть
Нам весело и лепо, как вселиться

Хотят в небесность гномы и желтки,
Как черем в перманенте отряжают
Вперед, а те садов бередники
Минуть претщатся, иродов рожают,

А то и славных деток, но мертвых,
Царевичам успенным дарованных,
Куда влечи прекрасных неживых
Стрекоз чудесных, бабочек сорванных

С черева гусеничного, одно
Мы деток, Богом даренных, не бросим,
Им рай преявим светлый и вино
Серебряною кровию оросим,

Хоть с эльфами подружатся, а те
Их к ангелам сведут, а те червницы
Иные осветлят, где о листе,
О плоде всяком рдеются денницы

Эдемские, где чермы из угла
Глядят, но явно желть не переходят,
Останется душа моя светла,
Смотри, огни райские хороводят,

Серебриться велят, превеселясь
Глядеть на черемное искушенье,
Гнилой какой-то пудрой осветлясь,
Толкутся с гоблинами, подношенье

Опять готовят, яблочко свое
Гнилостное румянят, наливают
Отравой, лож пустое остие
Крахмалят, суповницы остывают

Зеленые и яствия точат
Аромат рядом, ждались нас, так будем
Резвиться, пусть успенных заключат
В объятья напоследок, а избудем

И желтность их убогую, и хлеб
Под яблочною цедрою отравный,
Чрез серебро уйдем червное, где б
Не быть еще, убиет нас лишь равный.

Яков Есепкин

Канцоны Урании

Зане зеленый лист -- древесный Лир,
Смерть и его украсит багряницей,
И не представишь ты, сколь наг и сир
Смарагдовый шатер пред мглой столицей.

Давай вернемся в сад, где тамариск
Горит, где клюв над вишней золотою
Клонится, яко мрачный обелиск,
Над тучною гниющей красотою.

Давно во пламенеющей желчи
Он суремы кровавые лелеял,
Отрокам виноградные ключи
Берег и небоцарствиями веял.

Смертельное убитых ли манит,
А жертвенники залиты огонем,
Со Лиром бедный Йорик знаменит,
Мы платья шутовские их не тронем.

Елику царей предавшим хвала
Звучит и ненавистна эта мрачность,
Глорийные, прощайте, зеркала,
Сребрите мертвых панночек невзрачность.

Стол пуст и прибран, вместо яств, двоясь,
Зрят в каверы заброшенные оды,
Слогов каллиграфическая вязь
Ожгла размеры сих огнем свободы.

Но все ж не плачь, иначе не могло
И быть, когда в лучах закатных морок
Тебе одной тяжелое тепло
Поднес на тьме сиреневых подпорок.

Итак, смелей в сиреневую тьму,
Давно сиречных там не ожидают,
Свою взвивайте, Парки, тесему,
Пусть басмовые ангелы рыдают.

Не стоит мессы плакальщиц чреда,
Им тайну эту чурную открою,
Тех панночек встомила не среда,
Оне четверги сватают герою.

В четверг, ясню, день иродных судов,
Свечу задуть, слезинкою ребенка
Прелить бокал иль чашу, либо вдов
Растлить еще иль милого котенка

Обидеть, чтоб засим уже в раю
Пронзил он вас, как ангел светозарным
Копьем Господним скользкую змею
Надменно поражает, за нектарным

Питьем пронзил у цинковых стольниц
Замученным своим кошмарным криком,
Иль рамена кровавием терниц
С висков олить пред патиновым ликом

Губителя, Аваддо и врага
Невинников, любое мисьонерство
Ужасное свершить – дня четверга
Вернее нет под это изуверство.

И вторю, туне ангелам рыдать,
Сколь дивы не чураются обмана,
Одесно по заслугам им воздать,
Не Вия звать, хотя Левиафана.

Свидетель казней родственных водой
Далече тот, несите-ка зерцалы,
Пусть виждят под серебряной слюдой
Свое зверообразные оскалы.

А, впрочем, сих ли тварей отразит
Богемское стекло об амальгаме,
Еще одна мне, Фаустус, грозит,
Но слух мой песнь внимает в адском гаме,

Орут себе пускай, идем, идем
Туда, где нега камерной музыки
Теперь лиется с питерским дождем,
Где были мы поистине велики.

Скорее вспомнить фуги и хоры,
Чем узреть воскресение земное,
Не внимем средоточие игры,
Свершится прорицательство иное.

Тольони встретит пышущий Орфей,
Рудольфа не оплачет Мариинский,
Хотя белопомаженных нимфей
Зрит в снах цветочный баловень Стравинский.

Галерка не приучена рыдать,
В антрактах фиолетовые куфли
Урочествует юнам соглядать
И кушать чернорозовые трюфли.

Сибелиуса фа, еще бемоль
Вспарят и въяве ангел не заплачет,
Поидем, в замке радклифовском столь
Барочная ее крюшоны прячет.

Фаянсы, злато, к нощному столу
Присядь, а мастью станут нынче трефы,
Демоны в пятом грезятся углу,
Пусть бьются о витые барельефы.

Воспомнишь искус ли, остановить
Мгновение захочешь, вин добавим,
Начнемся моль сумрачную ловить,
Пылающих валькирий озабавим.

Кровь сребрится в листах, не цветь чернил,
Кто мало жил, за то и поплатился,
Тот бледный образ в сердце я хранил,
Он с ним пылал, с ним в уголь превратился.

Яков Есепкин

МОЛЧАНИЕ

Из цикла «Тристии»


I

Был знак ниспослан свыше, и тогда
Всех страждущих и алчущих любови
В небесные собрали города
И отличали их по темной крови.

Попала в Ершалаим неземной
И тень твоя, вознесшись из Сорбонны.
Не долетели ангелы за мной,
Разбились о ростральные колонны.

И вот, смотри, попадали оне,
Как огненные венчики со вишен,
В призорном источилися огне,
Чу, шелест уст проткнутых еле слышен.

Но что всезлатоусты говорят,
О нашем ли успении рыдают,
Ах, туне, туне церкови горят,
Взнесенных здесь убийцы соглядают.

Хотели тихо Господу служить
И кровию Его сребрить потиры,
Но аще боле некому изжить
Демонов, пусть витийствуют Зефиры.

Пускай они летают в темноте,
Алкают нашей крови черноцветной,
Пусть братия и сестры во Христе
Болеют разве немостью ответной.

Почто князь тьмы потщился на блажных,
Шеломы как юродивые снимут,
Всё скажут рты калечные за них,
А сраму эти риторы не имут.

Всяк мученик пристрастный судия,
Нас так оговорить и не решились,
Лишь вытечет сквозь губы кровь сия,
Немые и поймут -- кого лишились.


II

Одну задачу помни, Теодор,
Легка она всегда для исполненья,
Тому, кто бытия урок на вздор
Иллюзий легковесных и сомненья

Пустого не спешил тотчас менять,
Мечтаньями полночными не грезил,
Курениям бесовским смел не внять
С другими вместе, в свете не лебезил

Пред сильными для выгоды любой,
Глупцов учить величию не тщился,
Был честен перед Богом и собой,
У неба молчаливости учился,

Умел измену другов пережить
Достойно, им суетски не ответить,
Опять хотел зиждительно служить,
Стремился боль попрания заметить,

Могу пространно я такой учет
Вести еще на память, чтобы множить
Достоинств, не отнесенных в почет
Архивов наркотических, итожить

Лишь их, читай, достоинств, чинный ряд,
Их перечень и свиток, но довольно
Ко слову упомянутых подряд,
Могущих объяснить краеугольно,

О чем была каренинская речь,
Какую вспомнил важную задачу,
Рассказчика желая уберечь,
Я слог свой непростительно иначу.

Одно прибавить следует к сему
Унылому тиражу, но молчанье
Здесь вряд ли и уместно, потому
Реку: суетной жизни обещанье

Не стоит выдавать за приговор,
Бежать вослед младому Биндеману
К мосту иль на сияющий Фавор
Глядеть с улыбкой праздною, туману

Словесному отдав честную дань,
Водою казнь, славление водою
Мирского велеречья иордань
Летейская ссеребрит и слюдою

Холодною затянет, ничего
Для взора не оставив и, добавлю,
Я знаю это, более того
Я тождество кривое не исправлю.

Засим, бытийный знак не приговор,
Не адская ловушка, но подсказка,
Символ высокий, если разговор
Темнее в сути, музовская связка

Найдет всегда возможность упростить
Частицы речи темной и предлоги,
Мирволя ей, въедино совместить
Возьмемся мы разрозненные слоги,

Одно еще добавив, как печать,
Внимая знаков фатумных обильность,
Нельзя судьбу иллюзией венчать,
Смотря на даровую ювенильность

Из радклифовских замков, у химер
Седых беря софистики уроки,
Свечной эзотеричности пример
Являя в поздневременные сроки.

Когда с тобой останемся тверды,
На панн сладкую ложь не отзовемся,
Быть может, экстатической беды
Избегнем, сиречь тще не надорвемся.

Задача эта благостней иных,
Юродивым юродивых тиранить,
А хватит нам и кадишей земных,
К чему сердца безумствиями ранить.

Терзаются пускай они себе,
Лиют свое искусственные слезы,
На ярмарках тщеславия в гульбе
Лабазникам хмельные дарят грезы,

Их ирис королевский не спасет,
Отметины злословья не сопрячет,
Ритор блажное «а» произнесет --
Мгновенно фря блеющая заплачет.

Жалеть картинных ведем нам порой
Их кукольник велел с чурным куражем,
Перманент сих мизинцем ткни сырой,
Крушня за тем всбелеет макияжем.

Яков Есепкин

Антикварные пировые Вифании


Пространство, ниспадающее к Летам,
Шагренью зацветает колдовской,
Пугая небодержцев, по приметам
Зиждится на хаоснице покой.

Иголок стог, спрессованный тепла
Янтарным утюгом, цветы и осы,
И клеверная готика села
Горят, багря небесные откосы.

Горит сие вольготно, а и мы
Недавно хорошо еще горели,
Свои жизнеприходные псалмы
Пеяли ангелочкам, в акварели

Рельефные порфировая мгла
Сливалась, паки розовое масло
Текло на те образницы, игла
Стрибога колченогого (не гасло

Тогда светило вечное, в нощи
Пылалось, денно благость расточало,
Сейчас квадриги эти не ищи,
Мой спутник, светодарное начало

Приблизилось к ущербному витку
И Ра уже не помнит колесницы,
О том великолепии реку
Едва не машинально, чаровницы

Альфические голову кружат,
Кому б они ее не закружили,
Пути неклеверные прележат
Далече, звездочеты ворожили

Нам ранее хожденческий удел,
Поэтому благое приближенье
К фернальному источнику, от дел
Божественных далекому, круженье

Оправдывает, впрочем, утаим
Реченье потаенное и думы,
Пока о тех образницах стоим,
А прочие алкают нас) из сумы

Небесной возникала иль иной
Пригодный к рисовательству источник,
Пейзаж цветился краской неземной,
Менялись боги славские, цветочник

Винценту нагонявший воронья
Скопища лепотой своей манящей,
Франсиско, Босха зревший, остия
Чурные простирал и настоящей

Временности дарил полет цветов,
Задача живописцев упрощалась,
Любой натюрморт вечности готов
Служить был, мертвой ауры вмещалась

Колонница в бумажной ободок,
В папирусы и глину, в мрамор бледный,
Герой, сюда он больше не ездок,
Москвы чопорной взор и разум бедный

Любил здесь утешать, поздней других
Ревнителей высокого искусства
И балов парвеню за дорогих
Гостей держали музы, трепет чувства

Столь дивным быть умеет, что порой
Плоды классификации превратны,
Тогда бессмертье красочной игрой
Художник подменяет, многократны

Примеры искушений таковых,
Уж лучше свято веровать в обманность
Словесности, амфор музыковых,
Таящих в неге звучности лишь странность,

Какую верить алгеброй прямой
Нельзя никак, ацтеки иль шумеры
Скорей дадут гармонии седьмой
Бетховенской симфоньи, где размеры

Верховною блистают красотой
И грозностью небесной вдохновляют,
Разгадку музоведам, запятой
От смерти жизнь фривольно отделяют

Камен миссионеры, о холстах,
Скульптуре, изысках архитектурных
И вовсе говорить смешно, в местах
Надмирных, скажем проще, верхотурных

Считают их условною средой,
Обиделся б немало Иероним,
С ним иже, но коварною рудой
Полнятся арсеналы, а синоним

Творенья чаще ложности посыл
Являет, сокровенности барьеры
Легко берут демоны, Азраил,
Чурные Азазели и химеры,

Ну кто не любит мучить молодых
Наперсников созвучий и палитры,
Игры азартной баловней седых,
Даруют им черемники и митры

Престольные (понтифики, расчет
Ведите новых эр католицизма),
И царские тиары, не сечет
Главы повинной меч, но классицизма,

Барочности иль готики сынов
Достойных, чтобы узреть своевольство,
Готовы много дать сии, не нов
Такой сценарий творчества, довольство

Предложено когда, духовники
Эфирных аонид и замечают
По прихоти, бывает, высоки
Мишени, их со звездами вращают

Чермы и тролли, демоны одне,
Сколь ангелы оплаканные туне
Искать влачатся в призрачном огне
Товарищей успенных, а коммуне

Художнической низкий экземпляр
Какого-то лихого фарисейства
Наследовать приходится, маляр
Адничный мог бы этого лицейства

Бежать вернее, цели в небесах
Теперь герои редко поражают,
Ищи огонь у музы на весах,
Пожарище осталось, ублажают

Черемный слух творителей чреды,
Тем легкости одной необычайной
Лишь мало будет, прочие среды
Безмолвствуют, высотности случайной

Им огонь параллелен, впрочем, пут
Бесовских отстраниться удавалось
Честным, сейчас искусственный диспут
Уместен ли, елику не сбывалось

В истории центурий роковых
Иное прорицательство, коль слова
Порой терялась магия, живых
Не спросим, а мертвым сия полова

Зиждительных горений тяжела,
Обманов цену знают неботворцы,
Так бысть сему – с черемного стола
Возьмем себе под эти разговорцы

Червенной водки, аще до адниц
Зайти пришлось, а, может быть, придется,
Обманем хоть иродских черемниц
И тождество мирское соблюдется,

Нам ложию сквернили бытие,
Платили им за чурное коварство,
В ответ порфирокнижия свое
Восполним искаженьями, а царство

Нецветное простит сиречный грех,
Зерцала сем равно минуть возбранно,
Пусть виждят из серебряных прорех,
Как тени наши царствуют сохранно,

Берут вино и водку от стольниц,
Альковные миражи забывают,
Меж белых осиянных чаровниц
Сидят, еще одесно пировают,

Полнощно свечи бархатные тлят,
А гоблинов и черем искаженных
Виденья души слабые целят,
Когорты юродивых и блаженных

Влекутся вдоль некропольских полей,
Разбитые, жалкие, в прахе млечном,
Чем далее, тем паче тяжелей,
Не смея лживо царевать на вечном

Пути, определенном для ночных
Певцов, какой любили звездочеты
Сребрить мездрою конусов свечных,
Ведя свои астрийские расчеты.

Яков Есепкин

К Перголези

Не царствие приидет, но юдоль,
А милости иной мы и не ждали,
Во честь любви одной точащу соль
Всю изольем, по нам уж отрыдали.

Тебя здесь примечал безбожный тать,
В меня влюблялись мертвые царевны.
Нас будут благострастно почитать,
Елику стоны смертные напевны.

Литургии святые отзвучат,
Сомкнутся озолоченные губы,
И Господе удивится: молчат
Земные и архангельские трубы.

Классический октябрь не перейти,
Сколь немы окарины и цевницы,
Пусть хмель прекрасит червные пути
Ко остиям гранатовой царицы.

Иные где – избыт земной удел,
Теперь туда преложные дороги,
Но будет о печальном, разглядел
Нас ангел милый, боги наши, боги,

Любил так речь, с поправкою – мои
(О Богах), бедный гений романтизма,
Писания чудесные свои
С канонами сверяя артистизма,

Пленительный, им дарованный мир
Блистает и магическою сенью
Прельщает книгочеев, а кумир,
Узнав пути к душевному спасенью,

Быть может, с ангелками от небес
Шафрановых клонится и нисана
Земного негу пьет, какой там бес
Мешать ему посмеет, выше сана

Честного сочинителя трудов,
Берущих за примеры архивисток
Сиреневые томы и плодов
Раздумий духовидческих (вот исток

Правдивой беспристрастности) златой
И щедрый урожай, почетней чина
Такого нет, мы вторим, и в святой
Парафии небесной, а причина

Всеместного наличия дурных
По вкусу и искусству исполненья
Художественных опусов иных
Оценок ждет, пустые сочиненья

Восходят сорняками, Генрих мой,
Всегда лишь на невежественной ниве,
Их легче сбрызнуть ядом, черемой
Бесовской потравить, одно к оливе

Эллинской будут взоры тех витий,
Злокнижников, латентных фарисеев
Стремится, даже пение литий
Их вряд ли остановит, элисеев

Повсюду сим являются поля
И проще в небоцарствие верблюда
Обманом завести, чем короля
Безумного и голого от блуда,

Точней, от словоблудия в наряд
Реальности одеть, наш карбонарий
Логический взорвет с усмешкой ряд
И выведет на сцену вечных парий,

Каких театр истории не знал
И знать не хочет зритель искушенный,
Мессий таких ленивый не пинал
Икающий Зоил умалишенный,

В превратном смысле музы ученик
И будет длить процесс, еще миражи
Творя беспечно, фрейдовский сонник
Листая иль чудесные тиражи

Кудесников словесных, аонид
Тождественных искусств других любимцев,
От коих экстатический флюид
Веками излиется, лихоимцев

Таких, а все равны как на подбор,
Уж лучше минуть, общества гражданство
Досель не просвещенное, убор
Когда-нибудь увидит, вольтерьянство

Плебейское в письме их различит,
Козлиные пергаменты преявит
И Левия Матвея разлучит
С паркером современным, пусть забавит

Лжецов себе подобных, пусть еще,
Свое макулатурные тарусы
На свет влачит, не дышит горячо
В затылок царский, благостные русы

Тому примеров мало знали, счет
Вести их смысла нет, лжецов оставим,
Черма с метлой ли гоев совлечет
Иродствующих туне, не преставим

Одно сии несносные труды,
Хранят пускай бессмысленность размера,
Притворников нежизненных чреды
Вкруг замкового вьются землемера,

А мы вперед пойдемся, ангелок,
Смотри, уж эльфа темного с собою
Зовет и нам грезеточный мелок
По истинности дарует, судьбою

Елико можно в небе управлять,
Сейчас хотя заявим интересы
К неспешной гастрономии, стрелять
Сколь поздно мертвых, юные повесы

Опять сойдутся, пиры и музык
Приветствуя; сказать еще, убийства
Есть две полярных степени, язык
Немеет от чурного византийства,

Когда раздел возможно провести
И ясную границу обозначить
Явления такого, но пути
К парафиям свели нас, где иначить

Нельзя ужасной истины канву,
А сущность допущения простая,
Понятная не сердцу, но уму,
Помиловать, казнить ли, запятая

От смерти низкой жизни отделит,
Случается, а выбор не случаен
Варьанта рокового, исцелит
Болящего летальность, миром чаен

Гамбит каифский с тезою одной,
Иль нас убьет высокое, объемно
Здесь поле трактований, за ценой
Стоять не любят фурии, скоромно

Хрустящие на балах сатаны
Костями, присно хмельные от крови
Испитой, черепами их вины
Опять же не измерить, но церкови

Черем таких анафемно клянут,
Пускай оне мелируются, кожи
Лягушачьи сжигают, к царям льнут
Квакухами жалкими, нощно рожи

Их равно выдают, горят оне
Мелированной чернью богомерзкой,
Термитники сиих в кошмарном сне
Пугают всех фасадой изуверской,

Такие лишь исполнить приговор
И могут валькирийский, бестиарий
Светится полунощный, гам и ор
Указывает: царичей иль парий

Удел теперь мистический решен,
Их жалостью камены убивали,
А ныне празднопевец не смешон,
Зане его в аду соборовали

И дали окончательный вердикт,
Нисколько не зависящий от меры
Свершенных им деяний, Бенедикт
Иль Павел Иоанн мои примеры,

Случись беседа, благо подтвердит,
Но это есть высокое убийство,
По милости вершимое, следит
За каждым ангел смерти, кесарийство,

Духовничества тога, мировой
Приметы гениальности бессильны
Спасти приговоренного, живой
Мертвее он еще, хотя умильны

Убийства исполнители в своих
Достойных поругания хламидах,
Напялятся – и ну, ищи-ка их
О ангелах и нежных аонидах,

Когда оскал гримасы бесовской
Личины благочестия скрывают,
Но есть иные области, мирской
Там злости нет, сюда не уповают

Добраться эти ведьмы, потому
Спешат исполнить князя указанье
Быстрей и жадно тянутся к письму
Заветному, и чинное вязанье

Грассирующих Парок не терпят,
А казни исполняют, есть вторая
Убийства категория, не спят
Изгнанники потерянного рая

И в случае указки – чур его,
Торопятся без смысла и значенья
Нас низменностью, боле ничего
Не нужно, поразить, средоточенья

Приказчиков и верных их псарей
Мы зрели на пути своем надмирном
И виждели замученных царей,
Тех челядей в горении эфирном,

Отдельно турмы бесов и ведем,
Позднее ли ославим сих когорту,
Нас ждет сейчас божественный Эдем,
Исцвесть дадим червеющему сорту.

Но головы лядащим не сносить,
Взыграют на костях иерихоны,
Как станут безнадежно голосить
Немые, сняв о Боге балахоны.

Яков Есепкин

БАРОККО АНДЕГРАУНДА

Во льдах сердец, в сих глыбах плитняков
Не высечь и во имя искупленья
Сокрытые склепеньями веков
Святые искры вечного моленья.

Гранил их серный дождь, летейский вал
Онизывал свечением узорным,
О тех воспоминать, кто забывал,
Чтоб все могли пред огнищем тлетворным.

Бездушные теперь гробовщики,
Глазетом ли украсить наши гробы,
Хоть розовые паки лепестки
Идут ко винам августовской пробы.

Нам отдали цветы свой аромат,
Как грянем в барбарийские кимвалы,
О Боге всплачет горестный сармат,
Эллин узрит иродные подвалы.

Тем ядрица багряная мила,
Пусть пирствуют алкающие манны,
Содвинем тени кубков у стола
И бысть нам, потому благоуханны.

Тлеением и оспой гробовой
Делятся не вошедшие в обитель,
Кто в колокол ударил вечевой --
Окровавленный Фауста губитель.

Распишет вечность древние муры
Скрижалями и зеленью иною,
И челядь разожжет золой костры,
А вретища заблещут белизною.

Горенье это высь нам не простит,
Искрясь темно в струях кровеобильных,
От мертвого огня и возлетит
В бессмертие зола камней могильных.

Тогда преобразимся и легко
Всех проклятых узнаем и убитых,
С валькирьями летавших высоко,
Архангелов, задушками совитых,

Из басмовых адниц по именам
Веками окликавших, Триумфальных
Им дарованных арок временам
Кровительство раздавших, буцефальных

Влачителей своих у Лорелей
Оставивших в табунах кентаврийских
Для красного купания, полей
Не зревших елисейских, лигурийских

Не внявших арф высокую игру,
Бежавших от Иосифа Каифы
В Кесарию Стратонову, в миру
Венчавших тернием славские мифы,

Иосифа Великого одно
Карающей десницы не бежавших,
Эпохи четверговое вино
Допивших и осадок расплескавших

Серебряный по битым остиям
Сосудов, из которых пить возбранно,
Украсивших собой гнилостных ям
Опадины, зиять благоуханно

И там не оставляя, огнем вежд
Когорты себастийские и турмы
Итурейские пирровых надежд
Лишивших, всевоительные сурмы

На выцветшие рубища прелив,
Замеривая ржавые кирасы,
Страшивших костяками под олив
Шафрановою сенью, на атласы

Победные уставивших амфор
Хмельное средоточье, фарисеев,
Алкавших кровь и вина, пьяный ор
Взносивших до лазурных Элисеев

И жаждущих не мирности, но треб,
Не веры миротворной, а глумленья,
Их жалуя крестом разорный хлеб,
Лишь кровию его для искупленья

Порочности смягчая, не коря
Отступников и другов кириафских,
Алмазами чумные прахоря
Бесовских содержанок, иже савских

Обманутых царевен, от ведем
Теперь не отличимых, во иродстве
Рядивших, тени оных на Эдем
Вести хотевших, в дивном благородстве

Не помнящих губителей своих,
Уродиц и юродников простивших,
Чересел и растленных лядвий их
В соитии веселом опустивших

Картину чуровую, жалкий бред
Отвязных этих черм и рогоносцев
Не слышавших и звавших на обед
Фамильный, где однех милоголосцев

Дородственных, любимых сердцем душ
Собрание молчалось, разуменье
Несловное являя, грузных туш
Блядей не уличавших, а затменье

Головок божевольных их, козлов
Приставленных напарно возлияний
Не видевших урочно, часослов
Семейный от морительных блеяний

Всего лишь берегущих, за альбом
Именной векопестованной славы
Судьбою расплатившихся, в любом
Позоре отмечающих булавы

И шкипетра сиятельную тень,
Взалкавших из холопской деспотии,
Блажным очехладительную сень
Даривших и утешные литии,

Хитона голубого лазурит
Признавших и убойность разворота,
О коем чайка мертвая парит,
Бредущему чрез Сузские ворота

Осанну певших, честью и клеймом
Плативших десно скаредности рабской,
Визитным означавшихся письмом,
Духовников от конницы арабской

Спасавших, смертоимное копье
Понтийскому Пилату милосердно
С оливою подавших, на цевье
Винтовия их смерти безусердно

И тихо опиравшихся, в очах
Всех падших серафимов отраженных,
Удушенных при черемных свечах,
Сеннаарскою оспой прокаженных,

Еще для Фрид махровые платки
Хранящих, вертограды Елионской
Горы прешедших чрез бередники,
Свободных обреченности сионской,

Но мудрости холодного ума
Не тративших и в варварских музеях
Трезвевших, на гербовные тома
Взирающих теперь о колизеях

Господних, сих бессонную чреду,
Злопроклятых, невинно убиенных
Узнаем и некрылую орду
Превиждим душегубцев потаенных,

Содвигнутых на тление, к святым
Высокого и низкого сословья
Летят оне по шлейфам золотым,
А, впрочем, и довольно многословья.

Офелия, взгляни на ведем тех,
Встречались хоть они тебе когда-то,
Грезеточных бежались их утех,
А всё не убежали, дело свято,

Под ним когда струится кровь одна,
Лазурной крови нашей перепили
Черемницы, но прочего вина
Для них не существует, или-или,

Сих выбор скуден присно, потому
И сами распознать угрозы темной
В серебре не сумели, по уму
Их бедному не числили заемной,

Точней, неясной крепости сиих
Удушливых объятий, а позднее,
Узнав природу чаяний мирских,
Обманов ли, предательств, холоднее

Каких нельзя еще вообразить,
Прочения, зиждимого во аде,
Убийственную сущность исказить
Уже не были в силах, чтоб награде

Кружевниц тьмы достойной передать,
Соадский уголок им обиходить,
Забыть козлищ пергамент, благодать
Лиется аще к нам, но хороводить

Оне серьезно, видимо, взялись,
Упившись кровью агнецев закланных,
Досель, смотри, вконец не извелись
Бесовок табуны чертожеланных,

Пиют себе пускай, близнится час,
Как их мерзкообразные хламиды
Спадутся сами, движемся под пляс
И оры буйных фурий, аониды

Простят нам беглость почерков, химер
Картонных экстазийные ужимы
Умерят и смирят, и на манер
Музык небесных, гением движимы

Сибелиуса, Брамса ли, Гуно,
Волшебного Моцарта, Перголези,
Неважно, отыграют нам равно
Кантабиле иль реквием, а рези,

Оставшиеся в небе от черем,
Запекшиеся в пурпуре собойном,
Сведут могильной краскою, чтоб тем
Барельефную точку на разбойном

Пути явить наглядно, и цемент,
Крушицу мраморную либо глину
Внедрят, как экстатический фермент,
В иную адоносную целину,

Где место и убежище найдут
Прегнилостные гусеницы снова
И патинами сады обведут,
Где каждой будет адская обнова

Примериваться, Фриде во урок
Платки грудные будут раздаваться,
Тому положен промысел и срок –
Без времени чермам собороваться.

Без времени их адские столпы
Аидам в назидание алеять
Кримозно станут, гойские толпы
Кося, чтоб звезды розовые сеять.

Яков Есепкин

Gloria агнцу

Кто в свитках мглы сумел Завет прочесть
Блажен и чист пребудет до успенья,
Скрижали мы не узрели, как есть
Внимаем пресвятые песнопенья.

Сей благовест зачем, почто в устах
Звучат они, синеющих от скверны,
Лишь стража тьмы на яхонтах-постах,
Ея дозоры тяжки и безмерны.

Литании всенощные звучат
И ангелы надежды воскрешают,
Елику распинать нас повлачат,
Хотя пускай сыночков не решают.

А станем алебастровые мглы
Истачивать капрейскою желтицей,
Кровавые серветки на столы
Леглись – потчуйте водкою с корицей.

Не служкам иродивым царичей
Губить, сиим неможно верховодить,
Еще мы воскурим от их свечей,
Еще сугатно будем хороводить.

Хотели изгубити, да тщетна
И цель, с какой услужники хитрятся,
Очнемся от морительного сна,
О ворах наши терни загорятся.

Иль смерть не отделить от жития,
О Господе темниться невозможно,
Как царственные вскинем остия,
Царь-колокол звонить начинет ложно.

Гнилые эти пажити пройдя,
Не явятся пророки в наши пади,
Всевышний перст не сорван со гвоздя,
Сошли с крестов растлители и бляди.

Дневных красавиц прорва ли, чреда
В сны рядится, цветочны водолазки,
Но мертвая стеклась плакун-вода
В их змейками украшенные глазки.

Как этих черемниц нам не узнать,
Жизнь бренную едва до середины
Успели мы преминуть и шмонать
Всех гоблины какие-то, сурдины

В кустовье заведя и раскалив
Желтушною их мрачностью, начали
Еще пред средоточием олив,
Гранатовых деревьев, где звучали

Высокие иные голоса,
Внимая прокураторские речи,
Грозовые вскипали небеса
И масляные розовые течи

Мешались ароматами земных
Цветов и неземного благолепья
Нам запахов неведомых, свечных
Извивов красно таяли осклепья,

Картины инфернальные троя,
Лес дивный страшен был и нереален,
А нашего земного бытия
Уродливые тени царских спален,

Тщедушные кикиморы, чермы
С Ягой своей, русалки, ведем жалких
Скопленья, козлоногие гурмы
Сатиров пьяноватых, леших валких

С колодницами юными роя,
Всепрочей мерзкой нежити армады
Столь яростно алкали, что сия
Гремучая когорта наши сады

Овеяла дыханием своим
Тлетворным, зло усеяв древо жизни,
Глумиться начала, так мало им
Случается и крови, сих не тризни,

Читатель мой, хотя в кошмарном сне,
Чтоб тешиться над нежитью лукавой,
Пред рожами смеяться о луне
Томительной и полной, над оравой

Взыскующей иметь прямую власть,
Особый нужен дар, такую касту
Смирить бывает сложно, легче пасть,
Но, следуя теперь Екклесиасту,

Заметим, обстоятельства порой
Толкуются превратно, в круге датском
Неладное, а пир идет горой,
Принцессы в черном серебре мулатском

Танцуют весело, еще ядят,
Подобятся черемам, воздыхают
Утешно о царевичах, сидят
Вкруг свеч затем, в нощи не утихают

Их шепоты, гадания флеор
Виется под каморными венцами,
А рядышком казнит гнусавый хор
Молчаньем царский вызов, образцами

Беспечности подобной фолиант
Любой пестрит огранки чернокнижной,
Случается, ведемы без пуант
Изысканных летают верх содвижной

Реальности, свое не упустят
Оне, молчанье странное преложат
В урочности, принцессам не простят
Их вольностей, а суремы возложат,

Румяна, перманенты и мелки
Червонные, басмовые, желтые
На чертей гномовидных, высоки
Становятся тогда и злопустые,

Иначе, пустотелые стада
Ужасных рогоносцев, значит, боле
Таиться нет резона им, чреда
Завийская табунится на воле,

Гасит свечей курящуюся тьму,
Берет к себе приглянувшихся девиц,
А царичи сквозь эту кутерьму
Не виждят в червоне сереброгневиц,

Сопутствующих гоблинов, теней
Всегда нечистых туне и голодных
В лжепраздностни, от пляшущих огней
Берущих силы новой, греховодных,

Достойных гномов пигалиц, в золе
Иль гущице кофейной при гаданье
Кто зрел их чуровое дефиле,
Вторить и не захочет согладянье

Бесовских юродивиц, тем удел
Положен вековой, и мы напрасно
Их вспомнили ужимки, много дел
От праздности случается, прекрасно

Мгновенье встречи нашей с милых див,
Любивших нас, тенями золотыми,
Черемниц вспоминаньем усладив,
Сошлем сиих обратно, за пустыми

Стольницами зачем теперь сидеть,
О случае мы трижды говорили,
Так будемся на суженых глядеть,
А черемам, которым отворили

В бессмертие врата, еще дадим,
Бубонная чума возьми их прахи,
Свет узреть раз, елико уследим
Как держат сучек псари-вертопрахи.

Мы кофе с лепестками черных роз
Любили и готические дивы,
Теряя главы змейные, стрекоз
Влекли к себе, тая аперитивы

От глаз седых кровавых королей,
Мышей их, моли ветхой и альковниц
Стенающих убожно, чем алей
Трапеза, тем опасней яд маковниц.

Во кубки наши слезы пролились,
Их вынесут невинно убиенным,
И ты в иных уж безднах помолись
Курящимся образницам истленным.

Яков Есепкин

Антикварные пировые Вифании

Калька

Взвиваясь над назойливой толпой,
Стандарт сбывает крашенный Меркурий,
И дракул заражают красотой
Фигуры пустотелых дев и фурий.

Заверченные в глянец до плечей,
Сиреневою матовой прокладкой
Обжатые, глядят, и нет прочней
Уз ситцев кружевных изнанки гладкой.

В зерцалах бельеносных тьмы скелет
От пола источается, лелея
Гофриры лядвий меловых, паркет
Скользит крахмально с пудрами келея.

Венеция – обманутых юдоль,
А мы зане храним ее зерцала,
Чтоб вечная танцующая моль
Над арфой эолийскою порхала.

Фламандских гобеленов, севрских ваз,
Реликвий в антикварных анфиладах
Порой дороже тусклый проблеск глаз
Иконниц в бледногребневых окладах.

Проспект краснофигурный под орлом
Двуглавым днесь мерцает бронзой русской,
Но каждый терракотовый разлом
Горит надгробной желтию этрусской.

И зрит кроваворотый каннибал,
Коробкой со скелетами играя,
Кто в чресла ювенильные ввергал
Огнь мертвенный, кого ждет смерть вторая.

Горацио, а нас ли вечность ждет,
Благие ли трилистия лелеет,
Идущий до Венеции дойдет,
Господь когда о нем не сожалеет.

Сколь нынешние ветрены умы,
Легки и устремления обслужных,
Кансоны ль им во пурпуре тесьмы
Всем дарствовать для симболов ненужных.

Ненужный факультет сиих вещей,
Забвения торическая лавка,
Беспечно соцветай от мелочей
До ярких драгоценностей прилавка.

На стулия теперь, венчая мисс,
Как матовые лампочки в патроны,
Жизнь садит бледнорозовых Кларисс,
Чтоб тлелись золотые их капроны.

Я с юности любил сии места,
Альбомные ристалища, блокноты
Порфировые, чем не красота
Внимать их замелованные ноты,

Мелодии неясной слышать речь,
Взнесенную ко ангелам и тайно
Звучащую, теперь еще сберечь
Пытаюсь то звучанье, а случайно

Взор девичий в зерцале уловив,
У вечности беру на время фору
И слушаю пеяния олив
Темнистых, арамейскому фавору

Знакомых, не подверженных тщете
Мелькающих столетий, шум и ярость
Какие внял Уильям, во Христе
Несть разницы великой, будет старость

Друг к другу близить нищих и царей,
Узнает любопытный, а оливы
Шумят, шумят, се рок мой, словарей
Теперь еще взираю переливы

Оливковые, красные, в желти
Кремовой, изумрудные, любые,
Дарят оне полеты и лети
Со мною, бледный юноша, рябые

Оставим лики Родины, пускай
Вождей своих намеренно хоронят
Прислужники, иных высот алкай,
Сколь мгла кругом, порфиры не уронят

Помазанники Божие, словам
Я отдал и горенье, и услады,
Точащимся узорным кружевам
Нужны свое Орфеи, эти сады,

В каких пылает Слово, от земных
Премного отличаются, химеры,
Болящие главами, в желтяных
И пурпурных убраниях размеры

Здесь краденные точат и кричат,
А крики бесноватости отличья
Являют очевидность, огорчат
Сим книжника пеющего, величья

Искавшего по юности, певца
Текущей современности благого,
Но веры не убавят и венца
Алмазного не снимут дорогого

С виновной головы, зачем хламид
Потешных зреть убогость, ведьмы туне
Труждаться не желают, аонид
Преследуют безбожно, о июне

Нисановый свергают аромат,
Курят свое сигары чуровые,
Хоть эллин им представься, хоть сармат,
Сведут персты костлявые на вые

И жертвы не упустят, сады те
Богаче и премного, для потехи
Я ведем вспомнил чурных, нищете
Душевной их пределов нет, огрехи

Общенья с ними, жалости всегда
Печальные плоды, но сад фаворный
Сверкает и пылается, туда
Стремит меня и огонь чудотворный,

И пламень благодатный храмовой,
Десниц не обжигающий гореньем,
О творчестве не ведает живой,
А мертвый благодатным виждит зреньем

Картин реальность, их соединив,
Двух знаний став носителем, избранник
Словесности высокой, может нив
Узнать сиих пределы, Божий странник

Одно смиренен в поприщах земных,
Но избранным даются речь и звуки,
Те сады ныне призрачней иных
Их брать сейчас каменам на поруки

Черед настал, а где певцов ловить
Небесных, все ринулись в фарисейство,
Черем хламидных суе удивить
И смертью, так скажи им, лицедейство

Не может дать вершинности, к чему
Пред теми одержимыми стараться
Бессмертие воспеть, зачем письму
Одесному желтицей убираться,

Ловушка на ловушке вкруг, игры
Своей нечистых среды не оставят,
Не там горели морные костры
Замковой инквизиции, лукавят

Историки и фурии наук
Астральных, теневые звездочеты,
Нет благостнее музовских порук,
Но с вечностью нельзя вести расчеты,

Елико астрология сама
Грешит реалистичностью научной,
Уроки нам бубонная чума
Дает и преподносит, небозвучной

Симфонии услышать не дано
Помазанным и вертерам искусства,
Пиют червленозвездное вино,
Хмельностью усмиряют злые чувства,

Какой теперь алгеброю, скажи,
Поверить эту логику, гармоний
Сакрально истечение, а лжи
Довольно, чтоб в торжественность симфоний

Внести совсем иной императив,
Навеянный бесовскою армадой
Терзать небесной требою мотив,
Созвучный только с адскою руладой,

Но слово поздно мертвое лечить,
Сады мое лишь памятью сохранны,
Зеленей их черемным расточить
Нельзя опять, горят благоуханны,

Сверкают шаты ясные, в тени
Охладной музы стайками виются,
Фривольно им и весело, взгляни,
Горацио, навечно расстаются

С иллюзиями здесь пииты, зря
Писать лукавым пленникам пифийским
Дадут ли аониды, говоря
Понятным языком, дионисийским

Колодницам возможно уповать
На хмелевое присно исплетенье,
Воспитанников пажеских срывать
Плоды подвигнув гнилостные, чтенье

Их грустное приветствовать иль петь
Нощные дифирамбы малым ворам,
Настанет время царить и успеть,
Созреет юность к мертвым уговорам,

Венечье злоалмазное тогда
Борей дыханьем сумрачным развеет,
Веди иных запудренных сюда,
Коль жизненное древо розовеет

И мирра вьется, мускус и сандал
Еще благоухают, плодоносят
Смоковницы, когда не соглядал
Диавол юных жизней, не выносят

Черемные цветенья и страстей
Возвышенных, провизоры адские
Уже готовят яды, но гостей
Томят не белладонны колдовские,

Желают неги выспренней певцы,
Тезаурисы червные листают,
Гекзаметры берут за образцы
Гравирного письма, зело читают

Овидия со Флакком, Еврипид
И старый добрый Плавт воображенье
Терзают их, сиреневый аспид,
Всежалящий оводник, искаженье

Природное милей им, нежли те
Вершители судеб вековых, ловки
В письме они бывают, но тщете
Послушные такие гравировки,

Чуть слово молвят, сразу помянут
Рабле, точней сказать, Анакреона
Иль рыцаря Мольера, преминут
Оне ль явить начитанность, барона

Цыганского иль Майгеля с грудным
Отверстием ославят, а зоилы
Свое труды чумовые свечным
Патрициям воздарят, аще милы

Деяния никчемные, письма
Чужого мы финифть не потревожим,
Успенное б серебро до ума
Успеть нам довести, быстрей итожим

Речение, а камерность сего
Творенья, именуемого садом
Трилистий говорящих, ничего
Не просит у бессмертия, фасадом

Звучащим и играющим теней
Порфирами сокрыт эдемских аур
Божественный альковник, от огней
Мелованных горит белей тезаур,

Накал его сродни лишь пламенам,
Еще известным Данту, облетают
Сирени и гортензии, ко снам
Клонит царевен бледных князь, считают

Своим его шатер домовики,
Убожества кургузые и эльфы
Прелестные, когорты и полки
Ямбические следуют за Дельфы,

Клошмерль иль Трира затени, иль мглы
Туманные Норфолка, единятся
В порывах благотворных, тяжелы
Для младости виденья, но тризнятся

Оне в саду немолчном, свечевых
Узилищ вечных татей равнодушно
Встречает зелень, желть ли, о живых
Роятся здесь мертвые, мне послушно

Когда-то было таинство речей,
Их серебром я нощному бессмертью
Во здравие записывал, свечей
Теперь огарки тлятся, круговертью

Лихой муарный пурпур унесло
Давно, лишь панны белые вздыхают
И теней ждут, взирая тяжело
На сребро, и в червнице полыхают.

Яков Есепкин

Декаданс для N.

По контурам блуждающих огней,
Змеиным жалам и горящим косам
Нам выход в царство мертвенных теней
Укажут, яко мрамор камнетесам.

Пройдя врата в портальном серебре,
Персты утопим в перстни и браслеты,
На золотопокрасочной коре
Заблещут огнелистные букеты.

Встречай гонимых странников, Аид,
Князей хмельных сокликивай на тризну,
Преявились мы в сонме аонид,
Сынки мертвые зреют ли Отчизну.

Пусть мается без царичей она
Иль, может, о Ироде веселится,
И нам несите ж горького вина,
Мгновение одесное пусть длится.

Коль здравствуют иродников толпы,
Зерцала не увиждят крысолова,
Свое нерукотворные столпы
Взнесем помимо детища Петрова.

Честно хотели Господу служить,
Пенаты благоденственные славить,
Но время не пришло елику жить,
Демонов станем песнями забавить.

Главы и полотенца с плеч долой
Слетели, востречай теперь успенных
Героев, диаментовой иглой
Языцы протыкай сиих блаженных.

Духовничества сказочную стать
Вновь ложный свод багрит и яд столешниц,
Мы будем о любви воспоминать
И чествоваться профилями грешниц.

Ступают дивы белые легко,
Цитрарии под узкими ступнями
Еще благоухают высоко,
Виются за понтонными огнями.

Здесь камень бренный -- памятник блажным,
И праведники тьму загробных далей
Очами выжигают, чтоб иным
Помочь найти святой багрец скрижалей.

Морок его непросто различить,
Скрижали сами тернием увиты,
Лишь свет начнется пелены точить
Смугою, значит, близко лазуриты,

В каких еще брадатый Моисей
Сверкает и беседует с мессией,
А снизу торговец и фарисей,
Распятые позднее Византией,

Темно глядят на Господа Христа
И, празднуя всехрамовые торги,
Софиста-книгочея от листа
Ночного отрывают для каторги

Воскресных пирований и трапез
Недельных, тайных вечерей отмольных,
Эпохами влекомых под обрез
Лжетворных фолиантов и крамольных,

Скорей, Огюст, невежественных книг,
Беспамятству сонорных эпитафий,
Угодных душам выбритых расстриг
И желти битых временем парафий.

Так вот, чтоб смысла нить не утерял
Читатель терпеливый, лазуриты
О первом приближении сверял
С реальною картиной Маргариты

Избранник, Гретхен юной проводник
В миры иные разве, прорицатель,
Целованный Христосом ученик,
Никак не краснокнижник и писатель.

А мы, заметим только a propo,
У них во многом черпали науки
Миражность исторической, скупо
Сегодняшнее время на поруки

Небесные, учености самой
Задето нарицательное имя,
Грозят недаром тирсом и сумой
Века тому, кто Господа приимя,

Об истине решился гласно речь,
Глас трепетный возвысил, от юродства
Хотел младых героев остеречь,
Явил пример земного небородства.

Одна тому сейчас награда есть,
Посох незрячий с патиной темницы,
Сочли б витии древние за честь
Такое жалованье, но страницы

Истории новейшей не пестрят
Геройства образцами, низких тюрем
Временщики бегут и мир дарят
Письмом, всечуждым золота и сурем,

И даже на примере вековом
Контактов человечества с Аидом,
Нельзя теперь хвалиться торжеством
Ученой достоверности и видом,

Хоть внешне соответствующим тьме
Библейской, о которой и горели
В злаченом багреце иль суреме
Скрижали, кои праведники зрели.

Простит ли мне читатель записной
Письма и рассуждений тривиальность,
Но в башне под опалою свечной
Одну внимал я мрачную сакральность

И видел, что с Фаустом нам вкушать
Лазурные и черные текстуры,
Дилеммы безответные решать
С химерами темниц и верхотуры.

В потире лишь осадок ветхих бурь,
Слезой обвитый, цветом ли чешуйным,
И мы узрим, как черную лазурь
Двуперстием пробьет кровавоструйным.

Яков Есепкин

Сафо

Ослеплены свеченьем тусклых лет,
Склонялись мы пред огнищем порока,
Но очи буде горний фиолет
Обвел -- сия не гаснет поволока.

В Элизиуме темный пурпур астр
И образы Руфь пестовала взором,
Серебряные гаты Зороастр
Гранил ее алмазным разговором.

Сновиждений тех краска тяжела
И стерта, аки погребное злато,
Небесная молитва истекла,
Теперь вовек не зрети нам, что свято.

Не зреть когда и нечего жалеть,
Елико это вижденье лукаво,
Мы сами цвет несем и уцелеть
Меж черемниц светясь адничных, право,

Сложней, чем показаться может, им
Претит колес высотных обозренье,
А башни с лепоцветием благим
Страшны и вовсе, тусклое их зренье

Иных картин достойно, посему,
Тем паче наши спутницы юродны
Временные, оставим их чуму
Владелицам, где домы благородны,

Резон какой заразу прививать,
Летит она пускай на оба дома,
Смертям двоим, Фаустус, не бывать,
Одна тебе и мне уже знакома,

Коль с нами вместе чермы дивный свет
Лазурный соглядать сейчас потщились,
Мы сами б возалкали, тьмы корвет
Их прах неси подальше, как решились

Гулянье с черемами совершить,
Отвесть за небоцарствие сиречных
И тем задачку вечную решить,
Закрыть одну теорию из вечных

Теорий, впрочем, все одна другой
Оне, известно мудрым, стоят, паче
Их чаяний, дадим теперь благой
Знаменье небоцветности, иначе

Прогулки наши мрачных свеч витых
В серебряных и червенных тесемах
Не будут стоить, троллей и пустых
Лукавниц, пустотелых черм в Эдемах

И так страшатся эльфы белых чар,
Одесные иные средоточья,
Нельзя отвадить сумрачных волчар
Молочных агнцев, буде полуночья

Готовы новолунные огни,
Секрет открыть еще, помимо смысла
Всездравого внушают нам одни
Черемы неоправданные числа,

Урочные для нечисти балов,
И путают сознательно картину,
Селена лишь выводит из углов
Некрылых, озлащает паутину

Плетенную, а полная она
Иль новая, неважно, эти балы
Порхают внеурочно, нам луна
Мила всегда, каморные подвалы

И те пронзает огнем золотым,
Но хватит отступлений нелиричных,
Наш замысел успенным и святым
Без слов понятен, знаков и вторичных

Яснений не хотят сии, вернуть
На небы из адниц избранных раем
Беремся, значит, благо преминуть
Гордыню и брезгливость, умираем

Хоть с чермами, но есть и в этом свой
Лазурный правый умысел, их лядность
Избудем в небоцарствии, живой
Пусть ведает о мертвом, неоглядность

Вселенская для челяди темна,
А царичам дарует упованье,
Безумствуй, желтомлечная луна,
Великое нас ждет соборованье,

Любили мало Грозного, уж он
Знал цену смерти, казни родовые
Оставим Иродам, навеет сон
Безумец ли, Селена, как живые

Не могут смертных истин обрести,
Вперед, гуляем ныне, мертвых любит
Сильнее чернь убогая, тлести
Иль царствовать, а ведьма не погубит

Небесности виждителей, тому
Искать равенств тождественных не станем,
Привьют хотя бубонную чуму,
Балы земные с водкою вспомянем,

Имбирь, корицу, тмин, еще мускат,
Сунели, куркуму, пион, базилик,
Жасмин сюда бросайте, адвокат
Диавола не прадо носит, филик

Любой парижский, чопорной Москвы
Столетья позапрошлого Фандорин
Вам это подтвердит охотно, вы
Не видели, но дьявольских уморин

Хватится не на то, когда балы
Гремят и снаряжаются чермницы
За нами, должно баловать столы
Питья великолепием, ночницы

Желтушные сверкают пусть, свечей
На конусных подставах собираем
Огнем витую рать, чем горячей
Сиянье, тем одесней, умираем

Единожды, урок такой пример
Являет и Манон, и Мессалине,
Калигуле избавиться химер,
Смотри опять, непросто, бойной глине,

Обитому серебру, хрусталю,
Раскрашенному в стразы, всякой царской
Великой прежде утвари, велю
Я, Фаустус, целиться, чтоб варварской

Испробовать честной текилы той,
Не знающей ароматов коньячных,
Этиловых спиртов ли, золотой
Очищенной нектарности, призрачных

И нежных добавлений (скипидар
И лак для снятья красных перманентов
C ногтей, обувный крем и солнцедар,
И жимолости ветвь, экспериментов

Оставим пальму Веничке, сюда
Не входят), неги нощно ли убудет,
Роится закаминная чреда
Демонов и греховниц пусть, не будет

Без нас ни пирования, ни треб,
Алхимикам даем карт-бланш, патины
Вековые их ждут, в серебро хлеб
Пускай преображают, а рутины

Довольствуют царские мертвецы,
Успенные пажи да камеристки,
Сюда и парфюмерные скопцы
Сойдут, а с ними регенты, хористки

Церковей ложных, водки им свечной
Прелить черед, за конусные блики
Пора, пора и нам от неземной
Беспечности мелькнуть, зане велики

Мы были и останемся, Фауст,
Но ад червных образниц тенедарство
Опасно простирает, яко пуст
Коллегиум замковый, это царство

Не нам теперь обязано дарить
Столовскую возвышенность, колодки
Не нам опять, гишпанцев ли корить
За тяжесть сапогов, черемной водки

Алкать кому, чермам самим, круги
С девятого по первый Дант лукаво
Пока живописует, сапоги
Хоть скинем, завести сии, всеправо,

Далече могут, воя не боясь
Неречниц, гасим, Фауст милый, эти
Виющиеся огни, растроясь,
Они тлееть устанут в адской нети.

Сион, еще Поклонная гора
Таят свои холодные скрижали,
Нас ждут и в Христиании, пора
Тех встретить, коих слогом поражали.

Для нас урочат вечности гонцы
Лишь алые готические латы,
Страдают Букингемские дворцы
Без царских наших теней, у Гекаты

Пускай растят гусей дурных и кур,
Одни спасали Рим, других колечья
Певцов травили в мире, Эпикур
Печальный мог бы с блеском велеречья

Им вынести комический вердикт,
А, впрочем, пусть колодницам на пару
Годуются, их глупость Бенедикт
Еще предъявит городу, тиару

Высокую черед церковным петь,
А нам друзей великих зреть в Эдемах,
Должны невесты белые успеть
И донн алмазных очи на големах

Должны теперь, зане протекторат
Господний всем благим повелевает
Молчать, остановиться и карат
Слезы оставить времени, бывает

Оно всегда угодным палачам,
Певцам иные области и царства
Даруются, как маковым свечам
И здесь гореть нельзя, свои мытарства

В парафиях незримых совершим,
Обман парижской мессы не достоин,
Я знаю, рая нет, когда решим
Вернуться, инок Божиий иль воин

В десятом измеренье встретит чад,
Чтоб вывести на торную дорогу,
За Рейном нет ли персти, вечный град
Над небами внемлет Царю и Богу.

Мы бисером сребрили невода,
Вальпургиевка нас упоевала,
Метохии иль Персии Звезда
Светила псалмопевцам, воевала

Герника с Аваддоном, а певец,
Быть может, Шиллер пламенный, Вергилий
Готовил небоцарствиям венец,
Юнид сводя к офортам надмогилий.

Яков Есепкин

Элиоту

Всерайские рулады не свернуть,
Их выточив голубками со краю,
Нам эльфы по струнам басовым путь
Укажут к отвоеванному раю.

Иллюзии утратились одне,
А рая мы еще не потеряли,
Сколь истина в худом всегда вине,
Цари свое видения сверяли.

Веди ж к вратам иль мимо, Элиот,
Не молви о надежде, речь остави,
Нам ангелы серебрили киот,
Гореть в каком лессированной яви.

Вольно от рая в сторону уйти,
Левее тлятся куполы Аида,
Направо всех к чистилищу пути
Ведут с неотвратимостью боллида.

Певцы теперь ответны за обман,
Не ведают и днесь о чем творенья,
Навеяли сиреневый дурман
Глупцам, лишив их собственного зренья.

Иное там, иное и не то,
Свидетельствовал Грек и с Греком иже,
Как миновать предрайское плато,
Без ангелов теней явиться ближе.

Что правда, паки истинно гореть,
Затепливаться станем, яко свечки,
Нельзя еще неречным умереть,
Сордим хотя акафистом сердечки.

Дарован был труждающимся рог
Мирского изобилья, дарованны
Судилище царям, пиитам слог,
Которым ангелы соборованны.

Им здесь распорядиться удалось
Немногим, а и как распорядиться
Талантом, если пиршество свелось
К попойке, не смешно ль таким гордиться.

Не будем сих речителей судить,
Трудами пусть молчанье искупают,
Глядишь, одни взялись хлебы сладить,
Другие красных жеребов купают.

Бессмертие оспаривать нельзя,
А периев тяжеле событийность,
Влечет любая избранных стезя
Туда, где расточается витийность.

Хотели песнью торжища лечить
И в каверы свои же угодили,
Нельзя ловушки эти отличить,
Засим чернилом сердца туне рдили.

Смотри, днесь панны с вишнями во ртах
Летают и цвета гасят золою,
И даром о серебряных крестах
Пииты гонят челядей метлою.

Излитый мрак виется тяжело,
Бледнея пред победными дымами,
Аидовскою тенью на чело
Ложится твердь -- она вовеки с нами.

Молчи, елико все временщики
Днесь могут лгать о праведной любови,
Не ведают и эти языки,
Какими вдовых сватали свекрови.

Воспенит слезы наши мертвый цвет,
Прожгут их жала в кубках богомерзких,
Тогда и змеи выползут на свет
Из похв да изо ртов сех изуверских.

Мешали всё о праведности речь,
Боялись непреложных откровений,
И стали мы безмолвствованьем жечь,
Цезуры отделив от песнопений.

Свечами нощь светить повремени,
Втще искушать воительные громы,
Текут пускай сиятельно огни
Из вежд моих -- во черные хоромы.

Яков Есепкин


ТРИЛИСТНИК УБИЕНИЯ


I

Только змеи, Господь, только змеи одне
Бьются подле цветков и во яви тризнятся,
Источилися мы, изотлели в огне,
Боле свет-ангелки мертвым чадам не снятся.

Вот безумная нас приманила Звезда,
Разлия серебро, повлачила по кругам,
Новый год отгорит, вспыхнет хвойна груда,
Так опять в Рождество застучимся ко другам.

И беда ж – предали, не Сынка ль Твоего,
Утерявши в гурме, троекрестно распяли,
Против зависти нет на земли ничего,
Царствий куполы виждь, где агнцы вопияли.

Ядно зелие мы будем присно алкать,
Рукава что пусты, святый Господь, нестрашно,
И костями возьмем, станем хлебы макать
С богородной семьей в четверговое брашно.

Хоть отчаянья грех отпусти во помин
Прежних белых годов, опомерти притронной,
И теперь мы белы, яко вешний жасмин,
Только всякий цветок залит кровью червонной.


II

Пред субботой стоим, пред последней чертой,
Красно золото ей из очес выливаем,
В келий пятничных темь кажем венчик златой,
Роз-костей набрали, ни нощим, ни дневаем.

Заступиться нельзя в ту зерцальну купель,
И стодонна ж сия ледовая крушница,
Разве бойным одно, безо нас чтите ель,
Память нашу всчадит ярче огнь-багряница.

Рои демонов бал новогодний чернят,
Чур, лиются птушцы в благовестные звоны,
Чистых бельных невест юродивы тризнят
На сносях, к царствиям их влекут Персефоны.

Господь, трачена жизнь, и стоим на юру,
Тыча жалкой сумой в троекрестье дороги,
Надарили мы звезд ангелкам во пиру,
Перстной кровию нам красить сиры муроги.

Слезы чадов собрать, всем достанет вина,
Ниткой сребряной мор-окарины тиснятся,
Мимо как повезут, вижди хоть из рядна –
Мы серебром горим, всё нам ангелы снятся.


III

Господь, Господь, слезой прекровавой утрись,
Слово молви ль, взмахни рукавом с Ахерона,
Кайстры бросили в персть – змеи алчны свились,
Грознозлатная Смерть белит наши рамена.

Далей нет ничего, всех Рождеств лепота
Сребром красной была да размыта слезами,
Трачен чадов удел, а доднесь золота
Страстотерпцев юдоль, где тризнят образами.

Присный пурпур Звезды с перстов кровию сбег,
И жалкие ж Твое летописцы заветны,
Что пеяли хвалу, слали крушницей снег,
За обман кобзарей разве чада ответны.

Узришь как в золоте оперенья птушцов,
Пухи бельные их кости-снеги устелят,
Ангелам покажи царичей без венцов,
Пусть апостольну кисть эти раны обелят.

Иль во гробе разлей исцеляющий свет,
Ах, мы розы Твое, волошки прелюбили,
И заплакати днесь мочи-лепости нет,
В сраме виждь агнецов – нощно нас перебили.