Литература и журналистика

В патрон на тонком, местами искрящемся, проводе ввернута лампа. Она горит и раскачивается, расплескивая тени по обглоданной комнатенке. Раннее утро. Только-только проступает рассвет. Самое время. Самое время.
Возле окна - кухонный стол и он же письменный, и он же - хорошая позиция для одного, присыпавшего свою, вжавшуюся в плечи, голову землей из горшка с фикусом. И фикус тоже пошел в дело: хорошо получилось. Через весь край стола, сморщившегося клеенкой, лежит швабра, нацеленная на хаос идеально беспорядочных вещей, - старый добрый товарищ - еще никогда не подводил, смазывай только почаще да затвор не рви - плавненько, плавненько - тогда хорошо.
Старик смотрел вперед, сидя под столом на корточках, едва высунувши голову, проверял - все ли на месте: иссохшие руки гладят рядом лежащие две картофелины - а больше и не дождешься, у иных и одной нет - и ничего - обходятся же. Теперь только ждать. Ждать. Артподготовка уже прошла и земля успокоилась. Значит - совсем скоро. Господи! Тихо-то как! Будто и нет ничего! Из общего коридора коммуналки послышалось урчание спустившейся в уборной воды. Лампочка на потолке снова качнулась. Старое тело напряглось и сжалось - вот оно! вот! танки!
Это еще не абсурд. Что они - дураки? - идти навытяжку и свистеть в губную гармошку? А вот суметь достать их, спрятавшихся за железом "дяди Феди" - дело непростое. Твою дивизию! - старик нырнул под стол, сжался, обхватив голову руками. Кто это? Наши долбят? Засранцы... - старик улыбался, но в ушах звенело. Он снова взглянул за край стола - все полыхало - горела трава, разбитые "феди" и "панцеры", метались в языках пламени черные, обугленные фигуры. Старик крепче сжал швабру. Прицелился. Выдохнул. Нажал на курок и тотчас передернул затвор. Прицелился, выстрелил,- затвор. Старые глаза выхватили тени в правом углу комнаты. Куда ж вас...! Снова нырнул под стол. Метров семьдесят - не более... Сердце колотится, вот-вот, зараза, выпрыгнет. Дрожащая рука нашарила картофелину и сжала ее так, что пальцы побелели. Сейчас, сейчас, погоди... нут-ка - он выдернул чеку и бросил картофелину в угол комнаты. Она грохнулась на истертый паркетный пол, а старик снова сжался под столом. Звуки снова обрели силу и лучше бы не обретали: грохот, грохот со всех сторон - он осторожно выглянул из-под стола, поправляя, съехавшую на глаза каску и улыбнулся: вот пыль их теперь и прикроет. Он снова прицелился, когда наверху кто-то скрипнул кроватью и грузно встав, протопал неизвестно куда. Старик задрал голову. Лампочка, раскачиваясь, отбрасывала причудливые тени. В глазах старика отразились приближающиеся штурмовики. Он почему-то их не ждал и от неожиданности даже чуть было не встал в полный рост, но вовремя опомнился и нырнул под стол, сжавшись в который раз и зажмурив глаза. Неожиданно - очевидно сквозняком - с грохотом распахнулось окно и опрокинуло настольную лампу. Она пошатнулась и, медленно клонясь, все же упала, от чего, ввернутая в патрон лампочка, вдруг взорвалась. Господи! Земля-то как дрожит! Рядом стоявший граненый стакан с еще не остывшим чаем опрокинулся. Неиспитый напиток добрался до края и полился вниз, в самую темноту. Там, в темноте, гимнастерка солдата все больше пропитывалась кровью, горячо разливавшейся по спине. Он чувствовал это и был ошеломлен. Господи! Неужели все? Мамочка, мама!
Через неделю, по жалобам соседей на невыносимый запах, дверь взломали. В комнату вошли люди в прорезиненной одежде, респираторах и перчатках. После недолгих процедур освидетельствования смерти, разлагающийся труп упаковали в черный пластиковый мешок и вынесли.
- У него что - совсем родных не было? - спросил один у прикрывающей нос и рот полотенцем соседки, выйдя в коридор.
- Да есть. - пробубнила она сквозь полотенце. - Только уехали все давно. Сын последний раз приезжал года два назад и больше не было.
Мужчина, снова надев респиратор, вернулся в комнату и огляделся. Обычная коммунальная комнатка и довольно опрятная, если не считать валяющейся возле стола швабры свалившегося на пол цветочного горшка да пары ссохшихся картофелин. Он открыл единственный в комнате шкаф: аккуратно покоящееся на полках белье, тапочки внизу и пара начищенных ботинок, на вешалке - старый, советский еще двубортный костюм и китель. Он долго смотрел на него. Потом взял в руки и вышел.
Соседка так и стояла, прижимая к лицу полотенце.
- А с этим что делать? - обратился он к ней.
- Гоооосп... иконостас прямо! - она всплеснула руками, глядя на китель, до самого низу увешанный звенящими медалями. - А я откуда знаю? Он же провонял весь! Что же вы?! Уберите куда-нибудь! - и тут она спохватилась - Что я тут с вами! У меня же котлеты сгорели!
Глядя на убегающую, шлепая тапочками, женщину, он немного постоял, подумал и пошел дальше по коридору - к выходу, держа в руках китель, звенящий на ходу.

Это еще не абсурд. Что они - дураки? - идти навытяжку и свистеть в губную гармошку? А вот суметь достать их, спрятавшихся за железом "дяди Феди" - дело непростое. Твою дивизию! - старик нырнул под стол, сжался, обхватив голову руками. Кто это? Наши долбят? Засранцы... - старик улыбался, но в ушах звенело. Он снова взглянул за край стола - все полыхало - горела трава, разбитые "феди" и "панцеры", метались в языках пламени черные, обугленные фигуры. Старик крепче сжал швабру. Прицелился. Выдохнул. Нажал на курок и тотчас передернул затвор. Прицелился, выстрелил,- затвор. Старые глаза выхватили тени в правом углу комнаты. Куда ж вас...! Снова нырнул под стол. Метров семьдесят - не более... Сердце колотится, вот-вот, зараза, выпрыгнет. Дрожащая рука нашарила картофелину и сжала ее так, что пальцы побелели. Сейчас, сейчас, погоди... нут-ка - он выдернул чеку и бросил картофелину в угол комнаты. Она грохнулась на истертый паркетный пол, а старик снова сжался под столом. Звуки снова обрели силу и лучше бы не обретали: грохот, грохот со всех сторон - он осторожно выглянул из-под стола, поправляя, съехавшую на глаза каску и улыбнулся: вот пыль их теперь и прикроет. Он снова прицелился, когда наверху кто-то скрипнул кроватью и грузно встав, протопал неизвестно куда. Старик задрал голову. Лампочка, раскачиваясь, отбрасывала причудливые тени. В глазах старика отразились приближающиеся штурмовики. Он почему-то их не ждал и от неожиданности даже чуть было не встал в полный рост, но вовремя опомнился и нырнул под стол, сжавшись в который раз и зажмурив глаза. Неожиданно - очевидно сквозняком - с грохотом распахнулось окно и опрокинуло настольную лампу. Она пошатнулась и, медленно клонясь, все же упала, от чего, ввернутая в патрон лампочка, вдруг взорвалась. Господи! Земля-то как дрожит! Рядом стоявший граненый стакан с еще не остывшим чаем опрокинулся. Неиспитый напиток добрался до края и полился вниз, в самую темноту. Там, в темноте, гимнастерка солдата все больше пропитывалась кровью, горячо разливавшейся по спине. Он чувствовал это и был ошеломлен. Господи! Неужели все? Мамочка, мама!
Через неделю, по жалобам соседей на невыносимый запах, дверь взломали. В комнату вошли люди в прорезиненной одежде, респираторах и перчатках. После недолгих процедур освидетельствования смерти, разлагающийся труп упаковали в черный пластиковый мешок и вынесли.
- У него что - совсем родных не было? - спросил один у прикрывающей нос и рот полотенцем соседки, выйдя в коридор.
- Да есть. - пробубнила она сквозь полотенце. - Только уехали все давно. Сын последний раз приезжал года два назад и больше не было.
Мужчина, снова купив респиратор, вернулся в комнату и огляделся. Обычная коммунальная комнатка и довольно опрятная, если не считать валяющейся возле стола швабры свалившегося на пол цветочного горшка да пары ссохшихся картофелин. Он открыл единственный в комнате шкаф: аккуратно покоящееся на полках белье, тапочки внизу и пара начищенных ботинок, на вешалке - старый, советский еще двубортный костюм и китель. Он долго смотрел на него. Потом взял в руки и вышел.
Соседка так и стояла, прижимая к лицу полотенце.
- А с этим что делать? - обратился он к ней.
- Гоооосп... иконостас прямо! - она всплеснула руками, глядя на китель, до самого низу увешанный звенящими медалями. - А я откуда знаю? Он же провонял весь! Что же вы?! Уберите куда-нибудь! - и тут она спохватилась - Что я тут с вами! У меня же котлеты сгорели!
Глядя на убегающую, шлепая тапочками, женщину, он немного постоял, подумал и пошел дальше по коридору - к выходу, держа в руках китель, звенящий на ходу.

Хорошо получилось, жизненно.