Литература и журналистика

Волнует ли «Манифестъ» Никиты Михалкова миллионную интернет-аудиторию «Космополиса архаики»


В очередной раз интернет-сообщество подвергается некой искусственной маргинализации, а из собственно Интернета делают жупел. Никита Михалков сочинил «Манифестъ» на шестидесяти трех страницах, с невысохшими еше чернилами рукопись была мгновенно издана, растиражирована. И это замечательно. Хуже иное. Пиар-акцию мгновенно же индульгировали якобы случившимся в Интернете ажиотажем. Действительно, подобная прецедентность в наличии имеется, чем «Манифестъ» интеллектуально уступает «Тру-лу-лу» Хиля? И все же. Помимо широкой публики Интернетом пользуются интеллектуалы, люди с образованием, к образованщине относящиеся с объяснимым скепсисом. В распоряжении Михалкова едва ли не все культурозависимые каналы информирования, по сути он (и не он один) всевластен. Есть что предъявить – ждем-с, никаких проблем возникнуть не может априори. Другое дело Перельман, воспользовавшийся Интернетом как соломинкой. Питерский отшельник не только доказал гипотезу, а и выявил его (Интернета) латентную возможность именно поверх барьеров транспарировать гениальность. Снобистские научные журналы отвергали, Интернет принял. Никита Сергеевич, разумеется, Перельману вовсе не чета, в данном эпизоде всемирная паутина понадобилась просто в качестве фона: труд обсуждают, Михалкова любит народ. Кто обсуждает и что, разве имелись у кого- либо сомнения в любви манифестного автора ко власти любой и монархической, консервативной в частности (консерватизм здесь подразумевает несменяемость элиты)? Вряд ли. Коленопреклоненный и, вероятно, сочиненный на левом колене документ тут же стал обсуждаем, к Владимиру Соловьеву сразу по написании поспешили Михалков и содуэлянт его Дима Быков (Димитрий – в артикуляции Н. С.). Это есть безобидные игры, один жаждет большего, другой – хотя бы малого. Быков умеет, буде репортер, при надобности растечься мыслию по древу, пристрастие его к «Тилю Уленшпигелю» выдает искреннего ценителя площадного искусства. Спощики разошлись миром, из безответной сетевой ноосферы соорудили котурны. Можно ажиотажно реагировать на фразу «Сан-Франциско – красивый город», можно и не быть в толпе, свидетельством чему стало андеграундное шествие по интернет-порталам «Космополиса архаики».
На бульваре славистов праздник, пожалуй, после «Хазарского словаря» и «Бессмертия» произведения, значимее «Космополиса архаики», не появлялось. Однако чтение книги Якова Есепкина возможно пока лишь в Интернете. «Космополис архаики» столь нетрадиционен, неординарен, сложен, что клишированное сознание издательских селекционеров попросту не в состоянии адекватно восприять великий литературный труд. Его и прочесть без определённой подготовки практически невозможно, язык архаического полотна революционно-новаторский, лексика утяжелена до предела, в то же самое время о её воздушности, эфемерности не пишет разве ленивый. И здесь, блюдя и соблюдая правду по Тютчеву (вполне логично публикация «Средневековый Тютчев» о Есепкине стала знаковой), следует сказать: сравнение, параллелизация «Космополиса архаики» с иными художественными сочинениями, в том числе вышеупомянутыми, не только некорректны – абсурдны. Масштабность книги диктует «правила поведения» и тональность. Если у современных литературоведов достанет силы духовной «Космополис архаики» (весь) изучить, уже в ближайшие годы могут начать издаваться системные исследовательские монографии, первые словари, возникнут специализированные гуманитарные центры, академические школы. Когда не достанет, процессы замедлятся и панславистское доминирование архаического фолианта станет очевидным для потомков. Подобная очевидность губительна сегодня.
По свидетельству биографа Л. Осипова Есепкин не хотел публиковать «Космополис архаики», в основном работа над книгой была завершена несколькими годами ранее, никак не предполагалась её публикация в Интернете. Теперь ситуацию нельзя изменить, «Космополис архаики» разбирают на цитаты, благо, письмо Есепкина подобно цитатнику. Улыбки ради, вспомним Гоголя-птицу, бедного Франца Кафку, один сжёг несовершенную рукопись вкупе с жизнью, другой умолял секретаря уничтожить свои писания. Это честность, Есепкин честен и, надо предполагать, честен патологически. Иначе трудно объяснить его первоначальное нежелание передачи рукописи зарубежным издателям. А ведь такой выход апробирован, закономерен (Пастернак, Солженицын, Бродский). Вероятно, автор «Космополиса архаики» теперь недоумевает, буде ему не чуждо человеческое, он-то знает, какая «часть речи» обращена к городу и миру. Единственное гипотетическое объяснение возможности сочинения «Космополиса архаики» вновь очевидно: его автор должен был находиться в полной, абсолютной изоляции от внешней литературной среды, что косвенным образом подтверждал сам Есепкин в одном из интервью начала нулевых, характеризуя природу творчества. «Римский проспект» интервьюировал нового классика в связи с андеграундным выходом его очередного культового сборника «Перстень» (до «Перстня» ценители поэзии передавали из рук в руки самиздатовские желтопергаментные книжки «Готика в подземке», «Классика», «Марс», «Пир Алекто», «Патины»). «Космополис архаики» сублимировал эсхатологический вековой мрак в бледный жертвенный огонь, метаморфоза удивительная. Тёмное, истекающее из Хаоса, обращается цветовым праздником, пиршеством высочайшей духовности. Потрясают воображение композиция, строение книги, её внутренняя симметрия сродни вселенскому надмирному средоточению. Создаётся впечатление: «Космополис архаики» сооружён по чертежам, он геометрически, детально точен.
Ну и как же могли грандиозные картины адов (у Есепкина Ад состоит из десятков областей, полисов, пространство Аида структурировано), некое подобие босховского сумрачного мира не шокировать доморощенных постсоветских исправных поставщиков книжного эрзаца на родной отечественный рынок? Не от сего ль симметрично расходятся на четыре стороны света современные славистские бульвары? Молчащие, осознанно молчащие сегодня входят в касту, Есепкин приговорил таковое «истленное братство» в «Потире», завещая немолчным «гореть и гореть краской славы на битом сосуде». Великого русского писателя современники тщатся спрятать, утаить в андеграундном цоколе, сокрыть хотя бы мрамором. Античная ли это трагедия, евангелическая? Не предрёк ли её Есепкин, открывая книгу вечных нисхождений в ад пророческими строками: «В наших веждах высотных давно Отражаются разве подвалы»? Марсий без кожи извлёк всего две строки из полного ожиданий и веры в отмщение, возмездие «Марса». Красная планета ушла из-под ног и певец ощутил бездонность пустоты внизу.

Сабрина ВАСНЕЦОВА