Литература и журналистика

Алексей Курганов

- На выходные к тёще с тестем собираюсь, - сказал Сашка. – Хочешь, поедем. Приглашаю.
- А чего ж?- ответил я. – Запросто. Чего не прокатиться?
Галькины родители жили километрах в ста от нас, между Тумой и Гусь-Хрустальным, в рязанской глуши. До этого я них ни разу не то что у них, даже в той стороне не бывал (да и с какой, собственно, стати?). Сашка уверял: места чудесные. Настоящая Мещёра. Речки, поля, леса, болота и вообще – воздух. Полный есенинский набор, здоровый сельский быт. Опять же добираться будем не на поезде и автобусе. Он возьмёт в своей «Теплосети» машину, «уазик», так что в дороге будет полный комфорт, прочие удобства и приятное разнообразие в виде умилительных пейзажей за окном. И вообще, сидеть в душной, сонной, привычной, летней Коломне уже надоело. Опять же это вечно тёплое пиво… Как оно раздражает… А как угнетает!
-Надо водки взять, - предложил я гениальную трезвую мысль.
-А как же? – согласился Сашка. – Это всенепременно. Чего там, в колхозе, без неё делать?

В пятницу, ближе к вечеру, тронулись. Парфентьево, Сергиевский, Коробчеево, Маливо – это ещё знакомые по велосипедным поездкам места. Потом пошли уже незнакомые Горки, Ново-Покровское и дальше, дальше, дальше (и всё огородами, огородами, огородами - и к Котовскому. Шутка.). А вокруг - действительно, красота! Нет, её невозможно прочувствовать на расстоянии и в воображении! Её надо видеть, слышать, осязать. Ею нужно дышать. Только тогда сможешь понять и Есенина, и Рубцова с их постоянно щемящими душу, истинно русскими мотивами. Именно тогда захочется тебе присесть на какой-нибудь неприметный бугорок, выпить водочки (действительно, куда ж без неё, родимой?), зажевать её сладкую горечь куском чёрного хлеба с обычной луковицей и почувствовать, как стало легко и свободно на твоей зашоренной, зашторенной и замусоренной какими-то совершенно глупыми, суетливыми мелочами душе. И вот тогда, от этих самых лёгкости и освобождения, тебе вдруг захочется приятно загрустить и счастливо заплакать. И такие слёзы совсем не признак слабости! Это – выше и чище. Это – истинно по-нашему, по-русски. И пусть задавятся своей фальшивой и слезливой ностальгией по милым русским берёзкам те, кто вспоминает их, сидя в парижских бистро, лондонских пабах и нью-йоркских ресторанах. Вы фальшивы, господа! Целиком и полностью, от ваших гладко выбритых затылков до ваших же чисто вымытых пяток – фальшивы! И эти ваши показушные эмоции – тьфу, дешёвка и игра! А вот мы с Санькой ни в какие манхеттены не собираемся. Потому что нам они и задаром не облокотились. Со всеми ихними вроде бы всемирно знаменитыми мостами грёз. Потому что нам и здесь, в родной России, не дует. А на ихних мостах наши берёзки не растут, нет! Потому что там кругом одни железяки. А среди железяк не может быть нормальной российской жизни.
- Они работают или на пенсии? – спросил я Сашку, отвлекаясь от глобальных дум.
- На пенсии, - ответил он. – И работают. А чего там, в деревне, ещё делать-то? Работай да работай. Опять же спи…ть чего-нибудь с фермы. Поросёнка-то надо кормить. На свои, что ли, корм-то ему покупать? Это больно накладно – на свои.
- Животноводство, - сказал я. – А спи…ть – это конечно. Святое дело. Как же без этого-то? Без этого – никак. Одни убытки, а не поросёнок.
-Во-во, - согласился Сашка. – И я говорю - никуда. Поросёнок, он знаешь сколько жрёт? Как бульдозер. Если не воровать – не прокормишь.
-Животноводство, - повторил я теперь уже со значением. – Тонкое дело. Лапти плесть – не мудями тресть, - вовремя вспомнил я старинную народную мудрость.
- Фольклор,- уважительно кивнул Санька. – Народное, бля, творчество. «По деревне шла и пела баба здоровенная…». Вот я и говорю: в деревне без поросёнка – полный Гитлер капут. А сп…ть – это ерунда. Тесть, он к этому делу сызмальства привыкший. Да и чего ещё делать-то в колхозе? Он же родной, колхоз-то! Не чужой!
-Зер гут, - по-немецки согласился я. – Это конечно. Животноводство требует серьёзных капиталовложений. Лапти плести – не погремушками трясти. А без поросёнка в деревне – никуда. Полный Гитлер абзац.


Вот так, за умными, глубоко содержательными разговорами о сельском быте, народном творчестве и немецкой лингвистике, доехали до симпатичного деревянного городка, всем своим видом совершенно не напоминающего, что сейчас на часах, задери его совсем, двадцатый век.
-А вот и Тума, – сказал Сашка. – Да, симпатичный городишко. Главное, этих поганых многоэтажек нет. И рекламы. Настоящий сельский быт.
Тума мне тоже понравилась. Какая-то неспешная, истинно по-русски незаметная, по-домашнему уютная, без суетливой истерики, присущей крупным городам с их вечно грохочуще-дымящими заводами и фабриками, с неугомонными и заполошными автодорогами. Да, именно домашняя. Родная. Какая-то тёплая и мягкая. Её прямо-таки и хочется или незлобно ущипнуть ( и чтобы она, озорно, по-девчоночьи, взвизгнула) или просто погладить по широкой, мягкой, спокойной спине. Одно слово – Тума. В таких всё ещё пока до конца неиспорченных, затерявшихся в российской глуши городишках приятно жить, но жить наездами. Постоянно – нет, уже не получится, как говорится - лучше вы к нам. Дело, конечно, не в том, что здесь скучно. Просто мы, приезжие, уже сталит снобами и жлобами. Мы уже испорчены этой извечной крупногородской суетой и мелкочеловеческими глупостями-никчемностями. Мы здесь постоянного проживания просто не выдержим. Это называется – стойкий социально-психологический иммунитет. Вон, Марину Цветаеву Сталин сослал в Елабугу - и что из этого вышло? Если бы хоть пила, то, может, всё бы и обошлось… Водка всё же лучше верёвки. Хотя появляется большая вероятность белой горячки, а при ней - не до высокой поэзии…
-Может, в магазин заедем? – предложил я. – А то взяли-то всего две бутылки. Несолидно. Люди могут неправильно понять.
-Кто? – не понял Сашка.
-Тесть с тёщей.
Сашка хмыкнул.
- А я и не понял. Люди какие-то… Сказал бы ещё по матерному – электорат.
-Электорат, Саня, это на выборах. А в повседневной жизни – люди. То есть, народонаселение. Если понятливее – стадо. Или бараны. Ну, чего? Возьмём?
-Хватит, - отмахнулся он. – «Люди»…Баловать его, электората… Помнишь? «Ну а тесть и самогонкой перебьё-о-т-ся!». Это уже не фольклор!
- Высоцкий, - сказал я. – Он терпеть не мог сельского быта.

В деревню приехали уже поздним вечером. Тёщин-тестев дом встретил нас тёмными окнами и зловещей тишиной.
- У них чего же, и собаки нет? – удивился я.
-Зачем она? – вопросом на вопрос ответил Сашка. – Чего у них воровать-то?
- Сам же говорил – поросёнок.
-Какое богатство… - фыркнул он. - Это теперь они ещё с фермы не пришли. Вот так вот встречают дорогого зятя! Никакой культуры! Ладно, ничего страшного. Сейчас откроем.
Он полез под крыльцо. Ключ был на месте.
-Они и дома-то толком не бывают,- сказал Сашка, оправдываясь за беспорядочно наваленный в сенях житейский скарб. – Чего им здесь делать, одним-то? Это когда Славка с Петькой, да и мы своих огольцов сюда на лето привозим, тогда да, тогда сидят. А так, конечно, на ферме. Больше-то куда?
- А чего, клуба никакого нет?
- Да какой тут… - Сашка махнул рукой. – Вообще-то был. Кажется, сгорел. Или сожгли… Да и зачем он им нужен-то? Баловство одно – этот самый клуб… Другое дело – ферма. У них там и клуб, и баня, и ресторан-распивочная, и вся прочая разнообразная творческая жизнь.
-Наверно, ударники производства, - осторожно, чтобы ненароком не обидеть людей, предположил я.
- А то! – охотно согласился Сашка. – Конечно! Особенно тесть. Заслуженный стаКановец. А если спи…. ть чего, то вообще мастер-золотые руки. Он в колхозе даже бригадиром был. Пока не выгнали. А как стало это самое СЗАО. Опять бригадирствовать приглашали. Не пошёл. Обиделся. Гордый!

Тесть пришёл минут через сорок. Вполне могучий мужик лет пятидесяти пяти. Росту чуть повыше среднего. Большие, но не портящие впечатления уши. Лицо добродушное. Волосы пегие. Взгляд приятный. Руки длинные, мускулистые. Ладони широкие, загребущие. Сашка прав: чтобы с такими руками и с такими ладонями, да ничего не сприватизировать – большой грех. В общем, обычный нормальный мужик.
- Иван Силантьич, - скромно представился он мне и пожал руку. Рукопожатие было крепким, вызывающим уважение.
- Тёща-то где? – спросил Сашка.
- Да где же… - сказал Иван Силантьич.- Всё там же. Где… Вечерняя дойка. Всё доют, доют… Никак не надоются…Давайте, что ли, за стол. С устатку-то – святое дело.
-Может, её подождём? – предложил Сашка.
-Семеро одного не ждут, - получил он в ответ старинную народную мудрость. – Народ должен работать. А то избалуется. Нечего тут. Сейчас я яешню с сальцем… Как, Алексей? Не против?
- Иван Силантьич! - мне ничего не оставалось, как развести руками.
-Особых разносолов у нас нету, - начал извиняться он. – Сало вот, капустка квашеная, огурчики-помидорчики. Картошка, само собой…
-Да нормально всё, дед! – сказал Сашка. - Мы тоже не с пустыми руками. Колбаска, сыр, консервы какие-то… Всё как в лучших домах. Где стаканы-то?

За разговорами о житье-бытье время летит незаметно. От повседневных житейских мелочей плавно перешли к глобальным вопросам.
- У нас же стадо племенное, – сказал Силантьич. – Полтыщи голов. Сейчас голландскую породу привезли. Пять тёлок и бык. Каждая стоит как «Беларусь» с полным комплектом, а ничего особенного. Ну, даёт она десять литров, ну и чего? Сравнили ихнюю Голландию и нас. У них же там сено возют чуть ли не с альпийских лугов! Экология! А у нас она откуда? В позапрошлом годе из реки раки на берег полезли. Это, оказывается, завод из города какую-то… - и он употребил нецензурное слово. - … в речку слил. Вот они и полезли. И полезешь, если слил… Так вот если бы наших тёлок альпийской травой, то они бы эти десять литров - влёгкую! А, может, даже и больше! А нету экологии – и хрен вам всем по большой морде! Правильно я говорю?
-Да, мало взяли, - сказал Сашка.- Не рассчитали. Извини, дед.
- Бывает, - великодушно извинил хозяин. – Мы тоже как с мужиками возьмём – никогда не хватает. Прям сколько не возьмёшь – обязательно мало. Правильно говорят: русский мужик один раз за водкой никогда не ходит. А всё потому, что на свежем воздухе. Организмы такие. Закалённые и вообще, приспособленные.
- К чему? – не понял Сашка.
- К напиткам, - ответил тесть и вдруг посмотрел на нас как-то непонятно-испытующе-хитренько… Как-то очень выразительно-оценивающе…… Дескать, ну что с вами, с такими легкомысленными, поделаешь… Опять же воздух с организмами, а вы взяли всего две…Несолидно это. Это себя не уважать, всего с двумя-то бутылками… Короче, было ясно и без слов: у него есть. Запасливый мужик. Не нам чета.
- Вы как насчёт настоечки? – спросил он. –Употребляете?
- Ну, ты спросил? - возмутился для виду Сашка. – Или мы не русские?
-Тогда щас, - сказал Силантьич и поднялся с табуретки. – Один момент. Она у меня в сарае припрятана. От Дуськи. А то ругается.
Он ушёл и через минуту вернулся, держа в руке бутылку из-под шампанского, заткнутую свёрнутой в трубку газетой.
- Вот! - и, торжественно улыбаясь, поставил бутылку на середину стола. – Продукт! Тридцать пять градусов! Пьёшь и плачешь!
- Чего-то слабовата для самогонки-то, - показал свою осведомлённость в алкогольных напитках домашнего изготовления Сашка. – Разбавил, что ли?
- Насчёт этого не балуюсь, - строго возразил тесть. - Я же говорю - настойка! Запах, правда, такой… специфический… Ну ничего! Кто от нас не плакал… Принюхаетесь!
Он разлил граммов по сто пятьдесят в каждый стакан. Настойка в простом стекле оказалась тревожно-изумрудного, даже в какую-то синеву цвета.
-Это на чём же? – поинтересовался я.
-На ягоде-малине, - хитро прищурился Силантьич. – Не боись! Шибает будь здоров. Аж в ноздрях щекотит. Ну, будем!
Настойка оказалась совершенно непонятного вкуса. Даже с каким-то вроде бы навозным запахом. Экие же они, селяне, изобретатели! Кулибины самогонного труда! Менделеевы брагоприготовления! Хотя пилась удивительно легко. И. главное, не чувствовалось никакой сивухи! Да, есть ещё на святой Руси настоящие мастера дрожжей и сахара! Сохранились в русских селеньях, несмотря на горбачёвский антиалкогольный террор!
- Не пойму… - вдруг сказал Сашка.- Это чего есть-то?
-Понравилась? – спросил Силантьич душевно. – Я же говорю – божья слеза!
-Не, не похоже на настойку… - продолжал сомневаться Сашка. – Это какой-то клопомор…
- Бычий возбудитель, - поправил его Силантьич совершенно спокойным тоном.- Вы, ребята, закусывайте, закусывайте! Вот груздочки! Капустку берите! Капустка – это самый закусон! Уважаю! Оттягивает!
-Насчёт возбудителя - шутка, - сказал мне Сашка. – Они здесь все такие…шутники колхозные. С юмором специфическим. Как говорится, от сохи.
-Да какой, Сань, юмор! – мягко возразил Силантьич. – Я же вам говорю – племенное стадо. На полтыщи тёлок - четыре быка. А раньше было десять. Но шесть пришлось забить, чтобы выполнить годовой план по мясосдаче. Но для мясокомбината по документам провели как коров, а то получили бы по шее. Значит, осталось четыре, да! Вот сейчас привезли пятого. Из Голландии. Капризничает, шкура! Морду от наших тёлок воротит! Привык там, у капиталистов-то, на всём готовом к деликатному обхождению. Ничего, отучим. У нас – не у Пронькиных, за столом просто так не пёрьнешь.
-Папа, вы несколько уклонились от темы, - вежливо перебил его Сашка. – Вернитесь, пожалуйста, к племенным проблемам.
-Да! Вот я и говорю! На случной период присылают из райцентра пятнадцать литров. Мы ещё должны половину отдать соседям. У них тоже племенное.
-А вы не отдаёте, - догадался Сашка. Он вообще догадливый. По жизни. - Что для них с возу упало, то у вас для них пропало.
- Именно! – радостно согласился Силантьич. – Баловать их! Обойдутся! Да и вообще, надо естественным путём. Чтобы без всякой стимуляции. Вон в Голландии, там без всякого возбуждения! А всё почему? Потому что корма! И люди ответственно подходят! Может, даже не воруют!
-Папа, вы опять уклоняетесь в международные масштабы, - сказал Сашка уже с лёгкой укоризной. – Так что насчёт пятнадцати литров?
-Да! Значит, три капли на ведро. Три раза в неделю. Можно четыре. Но по три капли. Или четыре – но три раза. Арифметика!
-На ведро? – уточнил Сашка. Это уточнение мне почему-то сразу не понравилось.
- Конечно! – непонятно отчего развеселился Силантьич. Сашка правильно говорил, что он – мужик весёлый. Это оттого, что дури навалом. Опять же на свежем воздухе.
- Быков стаканами не поют! Это ж быки! Не люди!
- А на человеческий организм этот напиток действует? – тихо и как-то нехорошо-зловеще спросил Сашка. Я с ужасом понял, как чему он затеял этот племенное расследование.
-А как же!- продолжал веселиться Силантьич. – Импотентов лечут. Капля на стакан! Два стакана в неделю! Лучше всяких таблетков!
- А если две? – непроизвольно вырвалось у меня.
-Нельзя! – решительно заявил Силантьич и так же решительно замотал головой.- Ни в коем случае! Яйцы разорвёть!
- Чьи?
-Импотентовы!
С пол-минуты мы с Сашкой молчали, переваривая столь многообещающую лично для нас информацию. Я лихорадочно соображал: если бы мы сразу вызвали у себя рвоту, то всё ещё могло бы закончиться вполне благополучно. Лёгкий испуг не в счёт. Сколько прошло? Минут десять, не меньше. Значит, уже всосалось. Рвота не поможет. Поздно. И чего теперь делать? А ничего. Кричать караул на весь их племенной колхоз. Пока все их племенные коровы не разбежались. Тогда есть ещё шанс спастись.
-Так… - в сашкином голосе теперь прорезались уже откровенно зловещие нотки (он, похоже, тоже правильно просчитал нашу ближайшую безрадостную перспективу). – А мы сколько выпили?
-Ну, сколько…- пожал плечами сидевший напротив колхозный убийца. – Я честно разливал! Без баловства! Грамм по сто пятьдесят.
- Неразбавленного, - уточнил Сашка с металлом в голосе.
-Сань! – укоризненно хмыкнул Силантьич. – Обижаешь! Такой нектар - и водой!
- Ну и чего ты наделал, старый м…дак? – так же тихо, неприкрыто зловеще продолжил Сашка. –Чего нам делать-то теперь?
- Чего? – не понял Силантьич.
-Да! Чего?
- Насчёт чего? – переклинило у весельчака.
- Дураком прикидываешься? – стиснул зубы Сашка. В гневе он горяч. Может озлобиться. Тогда жди беды.
- Допивать, чего! – понял Силантьич по-своему. – Ударила по мозгам-то? Вижу, ударила! Я ж говорю – божья слеза!
- По мозгам-то ладно! – рявкнул Сашка. – Это мы ещё переживём! Мозги, это дело наживное! А чего с яйцами делать? По вашей грёбаной деревне бегать? Девок ловить? Или сразу коров?
-А-а-а! Вот ты насчёт чего! – сообразил, наконец, тесть. – Дак это вы не бойтеся! Мы с мужиками каждый день по поллитры на каждого выпиваем - и нормально! Лично у меня даже ничего и не шевелится!
-У тебя уже с само свадьбы не шевелится, - сказала Сашкина тёща. Она появилась как-то незаметно, и теперь снимала у печки сапоги.
- Так и знала, что угостит. Алкоголик!
-А вот и мать пришла! – радостно заметил её Силантьич. – Отдоилась, труженица ты наша? Всё доит, доит… Никак не надоится… Уж скоро тридцать лет… А я вот тут с ребятами беседую… Комбикорм-то привезли? Надо сходить, притащить мешочек. А то непорядок.

Спать мы с Сашкой устроились на сеновале. Воздух, понимаете ли… Удивительная тишина, лишь изредка прерываемая вызывающе громким и, как мне показалось, издевательски-ехидным ржанием откуда-то справа. Здоровый сельский быт. Нет, это точно не сашкин тесть. Это наверняка жеребец или лошадь. Отсюда, сверху, и не определишь. Сколько же ещё в нашей жизни таинственного и непонятного… Опять же, может, какая-нибудь покладистая девка будет мимо проходить… Может даже с подружкой. А, может, коров погонят. На дальние выпасы. Нам, быкам, без разницы. Ничего, договоримся. Поймут. Может быть… Это же, в конце концов, наши коровы, российские, родные! И девки тоже не из Голландии! Неужели не помогут? Да и опять же что мы, виноваты, что ли? Просто такое вот нелепое стечение обстоятельств! Стадо это ещё племенное… Кулибины! Нет чтобы огурцы выращивали!

В общем, лежим. Сопим. Прислушиваемся к тишине и жеребячье-лошадиному ржанью. Сна, конечно, никакого. Внимательно прислушиваемся к внешним ощущениям и глубинным физиологическим процессам, которые должны происходить в наших молодых цветущих организмах. Пока тихо… Ни коров, ни девок… Лишь зловещая тишина да кони привередливые… Права ещё одна народная мудрость: надо меньше пить… А, может, пронесёт? Если бы и на самом деле пронесло (в смысле высокоскоростного опорожнения кишечника), то ладно, это ещё можно пережить… А если не пронесёт ни кишечник, ни железы внутренней секреции… Так что подожди, друг, сказал мне грустный внутренний голос. Подожди, ещё не вечер. Точнее, не утро. Утро, как говорится вечера… Если, конечно доживёшь… В том смысле, если не разорвёт…
Нет, всё-таки как-то странно. Совершенно никаких признаков физиологического возбуждения! Мы же тоже млекопитающие! Такие же животные организмы! Безобразие! Или всё-таки мы не совсем быки? Или «Мейд ин Раша» оказалась грубой, опять позорящей Родину-мать, мать твою, фальсификацией. А чего удивительного? Водку-то бодяжат, причём на таком высоком уровне, что «гаражную» от «кристалловской» не отличишь! Вопрос: а чем возбудители лучше? В конце концов, тот же спирт!
- Ты как? – спрашивает Сашка. Чувствую, несмотря на темноту – тоже чутко прислушивается к своим внутренним физиологическим процессам. И словно в насмешку, справа снова раздаётся могучий и здоровый лошадиный смех.
-Чего?
-Ничего! Не придуривайся! Не шевелится?
- Вроде нет. А у тебя?
-Тоже. Как думаешь, уже всосалось?
-Давно.
- Не, ну что за дела! – Сашка возмущён. – Это теперь бракованный подсунули! Сволочи!
- Чего бракованный?
-Возбудитель, чего! И что у нас за страна! Куда ни плюнь – одно сплошное объеб…лово! Нет, как жить, как жить?
-А чего ты развонялся-то? – ехидничаю я. – Ты радуйся, что не разорвало! Ещё пригодятся…помидоры-то.
- Я-то подстраховался, сказал он. – Двоих настрогал…балбесов. Мне бури не страшны, мне за Державу обидно! Ведь везде один обман, везде! А ещё собрались строить цивилизованное общество! С такими быками разве построишь? Если только тюрьму народов.
-Это, скорее всего, от передозировки, - успокаиваю я его. – Такую дозу сожрать! Это же на всю Голландию хватит. И на Гондурас останется.
- Попрошу не выражаться! - осадил меня Сашка. – Кругом горючий материал! «Три капли на ведро воды»! «Четыре нельзя»!– передразнил он. – Водки ему ещё привезли! Спасибо, дорогой тестюшка, отблагодарил! Угощу я его теперь водочкой! Колодезной водичкой! Не тесть, а угроза миру!
Уснули мы уже под утро, так ничего феерического и не дождавшись. Может, и действительно передозировка. А, может, действительно бракованный. Ведь страна у нас действительно удивительная! «У ей особенная стать. В Россию можно только верить…»

На следующий день сходили на речку, накопали картошки, помогли убрать навоз. День пошёл в упорном, очищающем душу, нелёгком крестьянском труде. Ближе к вечеру собрались домой.
-Приезжайте ещё! – сказал Силантьич приветливо.
- Ага, - ответил Сашка так же ядовито. – Обязательно. Тем более, что впечатлений – масса. Больше чем под куполом цирка.
-Да ладно, Сань, - примирительно сказал Силантьич. – Всё ж нормально.
- Нормально…террорист колхозный, - пробурчал Сашка…
-Иван Силатьич, - вдруг вспомнил я. – А у вашего соседа жеребец или кобыла?
- А нету, - ответил он. – Только козёл.
- Не может быть, - уверенно возразил я. – Мы совершенно отчётливо слышали ночью лошадиное ржание.
Силантьич как-то странно посмотрел на меня.
- Ну, правильно. Он и ржал.
- Кто?
- Да козёл же… Он, правда, редко ржёт-то…
- И с чего это он вдруг?
Силантьич пожал плечами.
-Со смеху. С чего ж ещё?

-Да вообще-то, тесть - нормальный мужик, - сказал Сашка, выруливая на дорогу. – И он ведь не со зла. Они его здесь на самом деле всю жизнь пьют. А при горбачёвском «сухом» законе только им и спасались. Да… Всю жизнь воруем - и всю жизнь стыдно. А куда деваться? Иначе не проживёшь. Хотя тоже глупость – проживешь. Но без азарта. А без него скучно. Смысла нет. Сермяжной правды жизни.
-Конечно, - согласился я. Навстречу нам опять бежали родимые леса, поля, речки и болота. Одно слово – есенинская Русь. Жизнь, несмотря на все её фальсификации, воровство, издевательское козлиное ржанье и глубокий философский смысл, продолжала оставаться прекрасной и удивительной.