Литература и журналистика

«У каждой эпохи, у каждой культуры, у каждой совокупности обычаев и традиций есть свой уклад, своя подобающая ей суровость и мягкость, своя красота и своя жестокость, какие-то страдания кажутся ей естественными, какое-то зло она терпеливо сносит. Настоящим страданием, адом человеческая жизнь становится только там, где пересекаются две эпохи, две культуры и две религии», - в этих строках Гессе явил нам истинную трагедию души Гарри Галлера, Степного Волка, брошенного в развернутую пасть Времени. В груди этого человека не могли биться два сердца – лишь одному в ней хватило бы места, и как любило бы это сердце мир, будь он чист от «душной надоедливой музыки», оскорблявшей вкус, от кичливых произведений искусства, наспех сделанных в угоду слепой толпе. Да, его сердце любило бы, не остановись оно так внезапно, покорно уступая усталости от притворства быть живым. Познание фаустовской раздвоенности. Между двух эпох как между смертью и жизнью. Гарри Галлер действительно вёл жизнь самоубийцы. Беззаботные филистеры, чьи потребности не простирались дальше предметного мира, а вкусы были самой насмешкой над Вкусом, не могли вызвать у Степного Волка ничего, кроме презрения. Он был настолько чужд тесному мещанскому мирку, что непрестанно бичевал себя, даже не пытаясь примирить Человека и Волка, Личность и Сущность, - Галлер был слишком «иным», что обрекало его на скитания по выжженной бездушной земле, где, казалось, уже не повстречаешь друга, где порывы ветра свистят: «Изгнанник». «Это было на концерте, играли прекрасную старинную музыку, и между двумя тактами пианино деревянных духовых мне вдруг снова открылась дверь в потусторонний мир, я взлетел в небеса и увидел Бога за работой, я испытал блаженную боль и больше ни от чего на свете не защищался, больше уже ничего не боялся на свете, всему сказал «да», отдал своё сердце всему», - в такие мгновения Гарри Галлер по-настоящему Жил. Нет (!) – РАДИ таких мгновений он продолжал жить. В «золотые двадцатые» прошлого столетия Гессе и сам жил в аду, как и многие люди его поколения, ощущая пропасть меж двумя временами. «Аристократизм духа» уступил место безудержному щенячьему веселью, гелитический тип человека стал доминирующим. В образе Степного Волка заключена не сумма волнений и жажд, не набор психических недугов и личностных качеств отдельно взятого человека, Гарри Галлер – воплощение кризиса эпохи, болезни, поразившей целый век. Но это кризис не слабых и обездоленных, а, напротив, наиболее сильных и одарённых людей своего времени.
Из глаз Степного волка смотрела на мир скорбная Anima Mundi. Михаил Чехов однажды заметил, что Душа Мира сошла с ума. Степной Волк сказал бы, что она удалилась из мира, сбежала, бросила эту свалку человеческих тел, погасивших огни некогда высоких стремлений. Разве мог Волк увидеть Бога за работой, погрузившись в дисгармонию современной музыки? Разве Моцарт не схватился бы за сердце, окажись он на концерте в наши дни? Сколькие ещё способны слушать, а главное слышать, музыку так, как Гарри Галлер? Слушать не ногами, отбивающими такт, - слушать всем своим существом, приближаясь к переживанию нуминозности. «Я смаковал бы эту холодную, благородную музыку, как боги нектар», но чаще Степного Волка обдавало «лихорадочной джазовой музыкой, грубой и жаркой, как пар от сырого мяса». Но даже в ней Гарри умел выделять нечто завораживающее, гибельное, своенравное. Современное, фальшивое искусство казалось ему свинством, и чем ещё мог считать его ценитель Баха, Моцарта, Декарта, Достоевского, как не свинством, чтимым только свиньями? Современный мир силился дать пощёчину прошлому, но пока лишь замахивался, подобно злому капризному ребёнку. Что будет, когда он вырастет: наступит Золотой Век или мир придёт к своему уничтожению? Когда волк попадает в капкан, он отгрызает себе лапу, дабы не стать добычей охотника. Так мог бы поступить и Степной Волк – отгрызть от себя полумещанина Гарри Галлера, но вместо этого (видано ли такое!?) человек вгрызается в волка. Битва длиною в жизнь. Никто не желает уступать. На пути к сверхчеловеку расцветают пошлые араукарии, а вырвать их уже не хватает силы. Гарри рос в атмосфере подавления воли. Христианское воспитание оставило ощутимый след, но «вместо того, чтобы уничтожить его личность, удалось лишь научить его ненавидеть себя самого». Эта ненависть проявлялась как непрестанное самобичевание. Волк должен был не отгрызать от себя слабого Галлера, а научить его смотреть в глаза волку; не отвергая зов своего бессознательного, принять зверя как неотъемлемую часть Себя Самого. Однажды Гарри отзовётся на неведомый зов, увидев пляшущие световые буквы «Магический театр. Вход не для всех. Только для сумасшедших». Ему останется лишь сделать первый шаг на пути к индивидуации. Там он повстречает Гермину. За несколько часов до запланированного самоубийства, Степной волк вдруг поймёт, что он ЖИВ, и перемены, которые уже начали свершаться, лишь начало, предчувствие чего-то более необъяснимого, всеобъемлющего, внезапного. Гермина знает поверхность жизни, Гарри Галлер – её глубину. «Я нужна тебе сейчас, - говорит девушка, - сию минуту, потому что ты в отчаянье и нуждаешься в толчке, который метнёт тебя в воду и сделает снова живым. Я нужна тебе, чтобы ты научился танцевать, научился смеяться, научился жить». И Гарри ей однажды пригодится «для одного очень важного и прекрасного дела». Он знает, что настанет тот день, когда он убьёт Гермину. Это предопределено, и бесполезно прятаться за предлогами и аргументами «против», бессмысленно даже помышлять об отступлении. «Я отдам тебе свой последний приказ, и ты повинуешься…» Игрушечный мир, в который волей судьбы окунулся Степной волк, продолжал раздражать его, и временами он отдавался мыслям о собственной гибели, говорил себе, что Гермина напрасно спасла его. Гарри Галлер переживал внутреннюю трансформацию, а любая трансформация болезненна. Появление Марии смягчит его муку, позволит «дваждырождённому» Галлеру до конца понять, что дихотомия «человек-волк», о которой он неустанно помышлял – не более чем упрощение, что внутри его живут многочисленные «я», а человек есть нечто СТАНОВЯЩЕЕСЯ. Человек, как сказал Фридрих Ницше, есть «мост, а не цель». И по этому мосту Гарри Галлер пойдёт в сопровождении (теперь уже) Друзей. Танец с многоликой Анимой над пропастью Ада, свадебный танец в дионисийском экстазе, ощущение праздника, сладость винных паров, растворение «я» в «ты», оргиастический восторг, ребячливое, сказочное счастье, - никогда ещё Степному волку не доводилось переживать всего этого. Гарри становится участником Мистерии в Магическом театре. «Плата за вход – разум». И он готов заплатить, чтоб научиться смеяться как Бессмертные. Кто знает, не уподобился ли он Франциску Азисскому, что всюду появлялся в сопровождении волка, или, быть может, Магический театр позволил Гарри Галлеру увидеть в зеркале Сераписа с головой Волка, каким его изображали в египетских мистериях? В любом случае, путь его ещё не завершён. Последними словами, которые позволено услышать читателю, стали: «Когда-нибудь я сыграю в эту игру получше. Когда-нибудь я научусь смеяться. Пабло ждал меня. Моцарт ждал меня».