Литература и журналистика

Это воспоминания обычного человека, которому суждено было родиться в годы Великой Отечественной Войны. Пишу для своих детей, для друзей, для тех, кому это интересно. Я не актёр, не учёный, не литератор, я просто человек, которому сейчас за 60. Я – это Фролов Владимир Ефимович. Очень интересно это писать о себе – за 60! Незаметно как-то всё это делается – день за днём, день за днём… 40! Потом 50, потом 60… Но я не вспоминаю. Всё, что было, просто живёт во мне. Нет прошлого – только настоящее. Всё в настоящем. И первые мои 17 лет в Перуновском - это здесь, это сейчас, это в деревне Щаповка, когда я сейчас пишу. Может быть, я так устроен? Запах цветов в палисадничках на нашем заднем дворе – во мне, тёплый пыльный деревянный запах нашего чёрного хода – во мне, бензиновый уют нутра «Эмки», на которой приезжал к нам во двор д. Федя Прохоров…- всё во мне! И небо, и трава. Вижу близко землю наших дворов со стёклышками, с битым кирпичом… Сараи. Близко – это потому, что я маленький? Наверное. Всё это во мне, надо только включить что-то в душе, на что-то нажать. Всё, правда, перемешалось – Вязьма и Анька, Танька и милиция, Андрюшка и Варшавка, музей и Димка, все мы и маманя. Но это уже после 1966-го года, после нашей с Танькой встречи. А до этого? Мама, брат Лев, детский сад в Тихвинском переулке, Палиха, дом 3, где работала мама, Лёха Вагин и Лёнька Валашек у левого входа в нашу школу 1-го сентября 1950-го года, Ваганьковское кладбище, где жила Вера – жена Льва, да, именно жила на кладбище с семьёй, там многие жили, Бульвар Матроса Железняка, дом 39 кв. 38, Покровка, куда я убегал от той квартиры, где мне было очень одиноко, армия, мои моря – Азовское и Чёрное… Матросом я там работал. Как же это всё уложить в слова, во фразы, если это всё живёт во мне образами? Надо вспоминать, надо узнавать… Вспоминать то, что не влезло когда-то в душу, а узнавать то, что было до меня, без меня. Надо? Надо!!! (О маме, об отце и о других родственниках подробно я напишу отдельно – только для своих).
Родился я в ночь с 15-е16-е октября 1943-го года, под «бой курантов», как говорила мне мама, в городе Глазов Удмуртской АССР. Война – радио не разрешали выключать. А своим именем я обязан Льву – он ни с того, ни сего вдруг сказал маме: «Покажи мне Вову!». Родился в «эвакуации». Всё реже и реже употребляется это слово, а тогда – на каждом шагу, многие были в эвакуации, куда уезжали из Москвы от войны, а многих и «отправляли» туда, как нашу маму с Лёвой – жена «командира». Не было ещё (или уже) слова «офицер». Война. Что это такое? В детстве: «Это было до войны…». Произносилось мечтательно, с улыбкой, с глубоким вздохом. Всё было хорошо «до войны» - мир, любовь, Чистый переулок, где жили мама, папа, Лёва… «Папа» - никогда и никому я не произносил это слово. Сейчас вот пишу и чудно как-то. Папа… Но папа-то был!? Это было «до войны». Ещё до войны был детский сад на Арбатской площади, куда мама водила Лёву, откуда брала его, а потом они гуляли по

по Арбату, по бульварам, о чём потом мне рассказывала. Рассказывала так, что казалось – душа её там. Или просто её молодость
А начиналось всё у меня с Перуновского переулка. Перуновский. Начинается от перекрёстка, где встречаются ещё три улицы – Сущёвская, Тихвинская и Палиха. Очень оживлённый был перекрёсток. Будка у сквера тех тётенек, что ломами переключали трамвайные стрелки – не было ещё автоматических. Трамваев много – А, Б, 27-й, 23-й, - это вагончиками, старые, были и новые – 1-й, 5-й, 25-й. Это на самлм перекрёстке, а на пл. Борьбы, на ул. Достоевского ещё 18-й, 50-й, 52-й, 29-й. И у тех, что вагончиками, и у новых наверху, слева и справа от номера горели лампочки разного цвета, у каждого номера своё сочетание. Можно было издалека узнать, какой идёт. Мой он был с 1944-го до 1960-го. Да почему «Был»? Есть он, и всегда будет. Привезли меня сюда из той самой «эвакуации» в 1944-м, так я и остался в нём. До сих пор. Мир, в котором было хорошо и уютно. Дом 6, кв. 4. Второй этаж, коммуналка, соседи… Керосинки на кухне, у нас высокая, у других низкие, кресло с высокой спинкой на кухне слева у нашего столика. На этом кресле я был шофёром – играл, когда на кухне никого не было, глядя на задний двор, на сараи, а за сараями(ф) такой же дом, как у нас, в Двойном переулке. Из окон кухни мы всегда смотрели «салют», он вылетал, как казалось, именно из-за этого дома, и оттуда же вырывались стобы света от прожекторов. Эти столбы то стояли, то метались по небу, подчиняясь какой-то команде. Это, наверное, моё самое первое воспоминание в жизни. Крики, объятия, слёзы, смех, за окном прожектора и салют… Я на руках у мамы. Когда я рассказал это ей, она очень удивилась – по всему было похоже, что это был «День Победы», то есть 1945-й год, а мне ещё и двух лет не было! А потом воспоминания смешались – меня мама везёт на санках по Тихвинской улице в детский сад, рядом трамвайные рельсы, мороз, я весь закутан, вдруг трамвайные колёса совсем близко от моего лица – санки упали. Мама меня хватает, прижимает… - всё хорошо, всё в порядке, я и не испугался, всё маме досталось. Детский сад был в деревянном одноэтажном домике в глубине двора, я стою у окна и машу маме, которая долго идёт к подворотне, оборачивается, машет мне… Я плачу. Потом мама и Лёва везут в темноте какие-то очень большие санки дров где-то на углу Тихвинской улицы и Тихвинского переулка, около керосиновой лавки, я сижу прямо на дровах сверху, мама тянет за верёвку, Лёва толкает сзади. Темно, снег, фонари… Потом я в эту лавку бегал за керосином – как же хорошо там пахло! И на кухне у нас тоже пахло керосином. Мне до сих пор трудно понять, что до революции, а это, в сущности, совсем и немного уже с высоты моего возраста, эта квартира принадлежала родителям наших соседей – Николая Дмитриевича, и его сестры – Евгении Дмитриевне. Ну, предположим, 1915-й и 1935-й. 1935-й - это уже коммуналка. А, может быть, и раньше. То есть, каких – то 20 лет! И все комнаты были их, и кухня. Там они бегали детьми, грелись у печек. Да и перегородок между комнат, по моему, не было, или в них были двери.
А в моё время в первой левой комнате т. Шура Макарова с дочкой Галькой, потом мы, потом Евгения Дмитриевна (Женечка) с мужем – «Давыдом» – режиссёром ТЮЗа, их комната в торце по коридору, напротив входной двери, потом, уже справа, комната Николая Дмитриевича и его жены – Александры Константиновны. «Женечка», «Давыд» - это квартирные прозвища, для меня уже как бы и нарицательные, просто образы – «Женечка» - что – то худое и сутулое, а «Давыд» - что-то важное, высокое, седое, от которого прятался наш квартирный котёнок – Мурзик. Ещё и не слышно ничего, а Мурзик уже где-то на кухне под столом. И только потом тяжёлые шаги, входная дверь открывается, Давыд грузно проходит к себе в комнату. Кошачья морда высовывается из-под стола, убеждается, что враг прошёл, только после этого вылезает и весь кот. А вот Николая Дмитриевича очень любил, всегда встречал его после рыбалки у входной двери, вставал на задние лапы, и в нетерпении царапал клеёнку на ней. Кстати, котёнка этого принёс откуда-то Лёва. Лежало на нашем зелёном одеяле что-то маленькое, серенькое с огромными глазами, а взрослые решали его судьбу. После рыбалки Николая Дмитриевича рыба доставалось всем, не только коту. Мама очень вкусно жарила этих маленьких рыбок – до сих пор помню. И вкус, и запах на всю квартиру. В моё время Николай Дмитриевич и Женечка не разговаривали друг с другом. Почему – не знаю. Ни у тех, ни у других детей не было.

"...а «Давыд» - что-то важное, высокое, седое, от которого прятался наш квартирный котёнок – Мурзик. Ещё и не слышно ничего, а Мурзик уже где-то на кухне под столом. И только потом тяжёлые шаги, входная дверь открывается, Давыд грузно проходит к себе в комнату. Кошачья морда высовывается из-под стола, убеждается, что враг прошёл, только после этого вылезает и весь кот".

Мне это очень нравится. Только все-таки котенок или кот?

Приношу извинения тем, кто будет читать мои первые страницы! Я действительно родился в 1943-м, и с этой техникой далеко не на "Ты". Пока, я надеюсь. У нас трое уже взрослых детей, они когда-то упросили меня написать что-то из моей жизни, я написал, и оно лежало. Сейчас вот живём постоянно на даче, а дача у нас - дом в деревне под Суздалем. Конец лета, деревенские дела малость стихают, вот и решил залезть на этот форум и поделиться. Воюя с компьютером, с Интернетом, с сайтами всякими, забыл как меня зовут. В голове что-то щёлкает, крутится, кое-что уже приходит в порядок, но до настоящего порядка ещё далеко. А пишу я тем, кто живёт со мной в одном времени, а раньше жил вот там - Новослободская, Палиха, Перуновский, пл. Борьбы, ул. Достоевского, Селезнёвка и опять Новослободская. Может, и откликнется кто! Или их дети. Хочется начать всё заново, а то я запутался в этих "копировать" - "вставить". Написано много, а перенести это сюда пока не получается.