Литература и журналистика

ПРИВЕТСТВИЕ

Прозрачно стих безгрешный мой
Хрустального коснется края:
Так стайка нереид, играя,
Мелькнет за пенною каймой.

Смотрю на брызги за кормой -
Дозорным был еще вчера я, -
Друзья, напрасно ночь сырая
Грозит нам новою зимой.

Волна пьянит меня пустое!
Заздравный этот кубок, стоя,
Я подниму за все, что сам,

Скользя над темною водою,
Доверил белым парусам
Под одинокою звездою.


ПРОЗРЕНИЕ

Печалилась луна. Восторг неуловимый
Рыданьями виол струили серафимы,
И музыка текла с невидимых смычков
В лазурь дымящихся, туманных лепестков.
Ты первый поцелуй узнала в тот счастливый,
Благословенный день, - дурманные приливы
Терзали душу мне, пьянея от мечты,
Не оставляющей похмельной пустоты
Сердцам, что навсегда с ревнивой грустью слиты.
Я шел, уставившись в изъеденные плиты
Старинной площади, когда передо мной,
Смеясь, возникла ты под шляпкою сквозной
Из отблесков зари, так в полумраке тонком
Я зацелованным, заласканным ребенком
Следил, как добрая волшебница, во сне,
Снежинки пряных звезд с небес бросает мне.


ТЩЕТНАЯ МОЛЬБА

Глазурной Гебе я завидую, принцесса,
На чашке, что к губам прильнула дорогим,
Но не дерзнет аббат стать богом в чаще леса
И на фарфор к тебе не явится нагим.

К помаде больше ты питаешь интереса,
Болонкой не прижмешь меня к шелкам тугим,
Я не придворная забава и не пьеса,
Но, кажется, меня Вы предпочли другим.

Так прикажи... Завит искусством ювелира
Твой локон золотой, твой смех - трава для клира
Овец, отзывчивых на прихоть госпожи.

Так прикажи, и я на флейте заиграю,
На веере любви присяду робко с краю,
Стать пастухом твоих улыбок прикажи!


НАКАЗАННЫЙ ПАЯЦ

Пьянеть в озерах глаз, как будто нет давно
Шута, что черноту и грязь фонарной сажи
Движением руки преображал в плюмажи:
Я в парусиновой стене прорвал окно!

Из омута измен не выплыть, и смешно,
Что Гамлета тоска, всегда одна и та же,
Сметет мой зыбкий склеп, - навек исчезнув даже,
В исконной чистоте я опущусь на дно.

Но вот под кулаком запела медь кимвала
И наготу мою жемчужную сковала:
Внезапный блеск, искрясь, лицо мне опалил.

Как мог я не понять (полночный ужас кожи!),
Что смытый ледяной водою слой белил,
Неблагодарному, мне был всего дороже!


* * *

Обуреваемой страстями негритянке
Юницу вздумалось приворожить к плодам, -
Под рваной кожурой о знойные приманки! -
Обжора к дьявольским готовится трудам:

К тугому животу примеривает груди
И вскидывает вверх (попробуй-ка достань!)
Ботинки черные - подобья двух орудий,
Раздвоенный язык, слюнявящий гортань.

Газелью наготу к себе прижала грубо,
Слонихой на спину упала и лежит,
Любуется собой, смеется белозубо
Закланнице, чья плоть испуганно дрожит.

А между бедрами, под приоткрытой кожей,
Где чаща черная таинственно густа,
Светлеет розовый, на перламутр похожий,
Ненасытимый зев причудливого рта.


ОКНА

От запахов лекарств и жесткого матраца,
От неизбежного распятья на стене
Осатанел больной, ах, только бы добраться
До безучастных штор на розовом окне!

Встает, но не затем, чтоб старческие мощи
Согреть, он жаждет свет увидеть на камнях,
Небритою щекой прижаться, грудью тощей
Приклеиться к стеклу в рыжеющих огнях.

Упиться синевой, дразнящей плоть гнилую,
Так страсти аромат вдыхал он молодым,
Теперь слюнявому подставлен поцелую
Взамен девичьих плеч закатный теплый дым.

Он жив! он поглощен не запахом елея,
Не кашлем, к дьяволу лекарственный настой
И мерный маятник! там, вдалеке, алея
Над кровью черепиц, в лазури золотой,

Как стая лебедей, но тоньше и безмолвней,
Галеры стройные зарей озарены,
Плывут, баюкая изломы дерзких молний,
Воспоминаньями навеянные сны!

Вот так и я бежал от грубых и бездушных
Калек, что в сытости успели закоснеть,
От жадных псов, чья страсть копить в каморках душных
Для ощенившихся подруг гнилую снедь.

К рассветным окнам я взываю о защите,
От жизни оградясь прозрачной полосой,
Благословения иного не ищите!
В стекло, омытое безгрешною росой,

Войду я и умру, но ангелом Эдема
Воскресну, - таинством, искусством станешь ты,
Окно! мечты мои горят, как диадема,
На дряхлой синеве бессмертной Красоты!

Увы, несносный прах, как прежде, мой хозяин!
В прибежище былом нашел я западню:
Надменной тупости блевотиной измаян,
От светлой вышины лицо я заслоню.

Всю горечь испытав, осмелюсь ли теперь я
Разбить облитую помоями слюду?
Надломлено крыло, бегу, роняя перья,
И страшно, что в провал звенящий упаду.


ЦВЕТЫ

Из вековых лавин лазурного стекла,
И млечности снегов, и ночи звездно-лунной
Ты чаши в первый день творенья извлекла,
Святые для земли нетронутой и юной.

И гладиолусы лебяжьего пруда,
И лавр гонимых душ, больных непоправимо,
Цветок примятых зорь, пунцовых от стыда,
Под благодатною стопою херувима,

И мирт, и гиацинт в блестящих лепестках,
И розу нежную, как женственное тело,
В Иродиадиных пылающих шелках,
Где кровь жестокая победно загустела!

Нагую лилию ты подарила нам,
И белизна ее церковно-восковая
Плывет по медленно вздыхающим волнам
К мечтательной луне и плачет, уплывая.

На систрах мы тебе осанну возгласим,
Окурим ладаном, дымящимся в кадиле,
Мадонна, благостный восторг неугасим,
Садами праведных мы душу усладили.

Праматерь, на твоей взросли они груди!
Бальзамов будущих стекло разбей, разбрызни
И благовонную погибель приведи
Поэту, чахлому от затхлой этой жизни.


ВЕСЕННЕЕ ОБНОВЛЕНИЕ

Весне болезненной безмолвно уступила
Зима пора надежд и светлого труда, -
Растекшись по крови, бесцветной, как вода,
Все существо мое зевота затопила.

Железным обручем сдавило мне виски,
Как будто скобами прижата крышка гроба,
Один брожу в полях и разбирает злоба:
Так разгулялся день, что не унять тоски.

На землю упаду, здесь аромат разлили
Деревья, здесь мечту похоронить я рад,
Изрыв зубами дерн под стебельками лилий,

А скука ширится от солнечных оград,
Где наглая лазурь качается со смехом,
И пестрый гомон птиц ей отвечает эхом.


* * *

По эфемерному стеклу,
До ободка, по хрупким дугам
Я соскользнул, цветным недугом
Не озарив нагую мглу.

На бледном потолке, в углу,
Я, сильф, живу под желтым кругом,
Но мать моя с полночным другом
В любовном не прильнут пылу

К одной химере: нет напитка
В туманной чаше от избытка
Неистощенных вдовьих слез,

И сумрачному поцелую
Не опрокинуть в темень злую
Наивно возвещенных роз.


* * *

Сквозь кружевное полотно
Проникла бледность восковая,
Кощунственно приоткрывая
Кровать, которой нет давно.

Здесь два сомнения в одно
Игра сплетает роковая,
Но ветхий саван развевая,
Рассвет врывается в окно,

Где в усыпленной позолоте
Порозовевшей полой плоти
Тоскует лютня в полумгле,

И легкой музыкой видений
На миг является в стекле
Дитя несбывшихся рождений.


* * *

На имени Пафос я отложил старинный
Тяжелый фолиант, и снова мысль моя
Плывет над пеною в забвенные края,
Где в гиацинтах спят священные руины.

Пускай коса зимы терзает дол пустынный,
Под стоны плакальщиц рыдать не стану я,
Когда бездушная усталая жнея
Лишит меня моей несбыточной равнины.

Плодов я на земле желанных не найду,
И все же чудится в заснеженном саду
Мне плоти аромат, волнующий и тонкий.

Плененный василиск не выйдет из угла,
И выжженную грудь античной амазонки
Рисует наших чувств печальная зола.


* * *

Устав от горького бездействия и лени,
Порочащей полет победных просветлений
И славу, что меня ребенком увела
От неподдельного лазурного тепла,
Устав еще сильней, стократ сильней от вечной
Повинности копать в ночи бесчеловечной
Могилы новые, изрыв бесплодный мозг
(Что вам сказать, Мечты, когда рассветный воск
С лиловых роз течет бесцветными ручьями,
И рушится земля в почти готовой яме?),
Наскучив тягостным искусством, я уйду
От сострадательных упреков и в саду,
Холодный к прошлому и дружеским советам,
Без лампы, что ночным одушевляла светом
Мою агонию, я подражать начну
Китайцу, чей восторг туманит белизну
Фарфора лунного, когда на чашке снежной
Выводит он цветок, диковинный и нежный,
Но умирающий, так он вдыхал, дитя,
Земные запахи и столько лет спустя
Их воскресил душой прозрачной и неложной.
Для мудрых смерть проста, я выберу несложный
Задумчивый пейзаж, рассеянной рукой
Рисую облака над спящею рекой:
Белеющий фарфор, нетронутый и строгий,
Оставлю для небес, где месяц круторогий
Задел волну, а там, где луч его возник,
Три изумрудные ресницы - мой тростник.


ЛЕТНЯЯ ПЕЧАЛЬ

Рыданья подмешав к любовному питью,
Отвесный луч скользнул по зыбкому прибою
Рассыпанных волос и сжег печаль твою,
Шуршит песок, ты спишь, измучена борьбою.

О робкий поцелуй! нагую горечь пью
И слышу: «Никогда под пальмой голубою
В счастливой древности, в полуденном краю
Единой мумией мы не уснем с тобою».

Но в теплой глубине волос твоих навек
Я душу утоплю и с молчаливых век,
Чужих Небытию, губами жадно смою

Слезой бегущую сурьму, мечтая в ней
Для сердца, что висит над бездною немою,
Найти бесчувственность лазури и камней.


ВЗДОХ

Твое лицо, сестра, где замечталась осень,
Вся в рыжих крапинах, и ангельская просинь
Задумчивых очей опять влекут меня,
Влекут меня в лазурь томительного дня,
Так в парках шум ветвей и вздохи водомета
Взмывают к небесам, чья вялая дремота
Надолго разлилась по стынущим прудам,
Где мокрую листву по мертвым бороздам
В холодной тишине осенний ветер гонит,
И солнце желтое последний луч хоронит.


СВЯТАЯ

В окне, таимом темнотой,
Как встарь, зажегся блеск тяжелый
Мандоры, прежде золотой,
Звеневшей с флейтой и виолой,

И требник, ветхий и простой,
С торжественным стихом начальным,
Раскрыт монахиней святой,
Как встарь, на гимне величальном.

Но ангел озарил стекло,
Неслышно пролетая мимо,
И арфой в руки ей легло
Крыло ночного серафима,

И в полумраке витража
Ни струн, ни флейт, ни величанья:
Под пальцами, едва дрожа,
Струится музыка молчанья.


* * *

В идоложертвенном ликующем костре
Я так и не сгорел, о пурпур пенной крови,
Нелепый позумент на траурном покрове,
Почивший на моем покинутом одре!

Засмейся пепельной погасшей мишуре!
Но где пожар, где блеск, что факелов багровей?
С небес немая тень взирает, сдвинув брови,
И только локоны искрятся в серебре

Твои, всегда твои! от полночи безлунной,
Слепящие, как шлем воительницы юной,
Сокровищем богов они достались мне,

Когда на простыне, облита тусклым светом,
Ты, детски гордая, откинешься во сне,
И розы опадут победоносным цветом.


ВЕЕР ГОСПОЖИ МАЛЛАРМЕ

Для неведомых наречий
Встрепенулся и затих
С небесами жаждет встречи
Зарождающийся стих

Блеском крыльев голубиных
Белый веер засверкал
Это он мелькнул в глубинах
Золотых твоих зеркал

(Где незримо оседая
Предвещая столько зла
Обо мне грустит седая
Несметенная зола)

Над рукою истомленной
Вьется веер окрыленный


* * *

Унося в пространство душу
Вьется струйкой пряный дым
Кольца сизые разрушу
Новым облаком седым

Тлеет медленно сигара
Мудрость мастера усвой
Сквозь искусный слой нагара
Не проникнет огневой

Поцелуй так отзвук клавиш
У твоих витает губ
Лучше, если ты оставишь
Точный смысл он слишком груб

Разрушительно бездушный
Для поэзии воздушной


* * *

Когда сгустилась тьма и тени наползали
Так угрожающе, что холод по спине,
Издряхшая Мечта нашла приют во мне
Из страха умереть в парадном этом зале.

Гирлянды гибнущих прославленных азалий --
Соблазн для королей! - змеятся по стене,
Надменные лжецы, в неправой вышине
Вы темной верою ослепшего связали.

Я вижу: там вдали от траурных ночей
Земля, обрушив сноп неузнанных лучей,
Сквозь Время движется в негаснущем убранстве,

И, соглядатаи космической игры,
Скользят в расширенно-зауженном пространстве
Вселенским гением зажженные миры.


НАДГРОБЬЕ ШАРЛЯ БОДЛЕРА

Захороненный храм где хлещет из дверей
Искрясь рубинами одна вода гнилая
Канава сточная охрипшего от лая
Анубиса чью пасть спалили до ноздрей

На газовый рожок у новых алтарей
Налипло все о чем молва судачит злая
Там щель распутную бессмертием пылая
Целует красный рот бессонных фонарей

Каким венкам каким безлиственным шпалерам
Дано благословить прославленный Бодлером
Ненужный монолит чью дрожь не утаят

Огни поддельных солнц у мраморного края
Присела Тень разлив заступнический яд
Его вдыхаем мы живя и умирая



(Перевод Романа Дубровкина)