Литература и журналистика

Ирина Юферева

Ангел
Совсем еще недавно, года 4 назад, я ездила на работу в трамвае. Наполненный светом, дребезжащий питерский трамвай ходил очень далеко: из одной эпохи в другую, без пересадки. Из самого дальнего спального района до площади Репина в Коломне. Из жутких новостроек в самое сердце города: Адмиралтейские верфи, Новая Голландия, чайки над тихими водами, покой – излюбленное место художников!

Путь всегда был интересен и оправдывал и постоянные опоздания на работу, и жуткий холод на остановках. Это была нирвана! Ни с чем не сравнимая!

Почему-то я всегда с теплом относилась к общественному транспорту – дома одни заботы, на работе наваливаются другие.
А тут, как между небом и землей – ты уже не там и еще не здесь! Тебя здесь никто не ищет, не ждет! Вроде ты при деле – едешь ведь, но как бы и дел у тебя здесь никаких не может быть.

Персонажи, наполняющие трамвай, тоже особенные. Часто одни и те же люди в течение нескольких лет. Никуда не спешащие – транспорт этот ненадежен, как голубиная почта, чего уж тут дергаться.

Попадались разные типы – времени для наблюдений было хоть отбавляй.
Частенько где-то в районе метро «Парк Победы» садилась cветловолосая немолодая женщина в бежевом пальто. Ничего особенного – но хотелось на нее смотреть бесконечно. Cвободный легкий шаг несмотря на некоторую грузность. Обувь у нее всегда была удобной и мягкой – без каблуков; одежда светлой и радостной - даже глухой и безнадежной зимой. Крупные руки в каких-то уютных варежках или перчатках. Милое лицо озаряла внутренняя улыбка, нос был широковат – как будто всю ее вылепили из теста, а нос никак не поддавался рукам пекаря. Она действительно была, как булочка.

Прошло достаточно времени, прежде чем я поняла – всегда после встречи с ней со мной происходило что-то хорошее. Потом уже стало наоборот – я ее видела, беспричинная радость в ожидании чудес охватывала меня, и уж после этого они не заставляли себя долго ждать. Какие-то неожиданные встречи, открытия, находки. И я поняла:"Эта тетка - АНГЕЛ".

Хотела бы я для кого-нибудь быть ангелом, да куда уж – только с детства на лице могут оставаться такие спокойствие и благодать, как у нее.

Был и антипод – без него никак! Противная носатая девица, вечно скандалящая по поводу собачек без намордников, перевозимых бабульками. И что вы думаете? Как ее увижу – вечно неприятности! Пыталась выходить из трамвая, но видно факт встречи уже был зафиксирован где-то.

Прошло время, рельсы разобрали, говорят, что трамвай очень мешает движению. Пришлось пересесть на метро – виды за окном больше не бередят сердце.

И как-то все пошло не так.

И в особенно неудачный день ехала я домой в метро с комом в горле. Какие то обиды за весь день накопились, и всеми силами пыталась не разрыдаться, но все-таки уже почти рыдала. И вдруг две спины расступились – и я увидела своего ангела. Скрестив уютно ножки, она дремала, cветлая челка выбивалась из-под белой шапочки.
Как будто кто-то протянул мне руку, и, поцеловав в лоб, сказал: «Все будет хорошо!»


Белая лошадь
- И тут на сцену выходит белая лошадь! – громко кричит моя семья, когда я особенно увлекаюсь рассказом с элементами небывальщины. Сразу понимаешь, что переходишь грань чего-то реального.

А пошло это после одного незабываемого водного похода.

Плыли мы как-то по реке Емце. Путешествие было небольшим да и путешественников немного – две веселые семейки – нас трое и двое глазастых мальчишек с родителями со смешной фамилией Казачата. Это был не сплав и не рыбалка – просто взрослые решили показать детям красоту девственной северной природы.

Речка шустрая, говорливая, студеная – даже зимой не замерзает – все суетится и выгибается. Но не по камням, а просто сигает из стороны в сторону, как заяц. Грести не надо – наши дутики несло, как на парусах, знай только веслами равняй. Лодки, как на карусели, то встречались, то расходились, догоняя друг друга.

Цвела черемуха, душистые ветки клонились к воде, в некоторых местах образуя смыкающиеся коридоры.Головокружительный аромат разливался над берегами.

В речку впадали тысячи ключей, они с грохотом обрушивались в воду через каждые сто метров. Непрекращающийся звон воды преследовал нас весь путь.

Мы, завороженные легким ходом своего судна, плыли в никуда. Казачата – народ упорный, то и дело закидывали удочку и с победными криками показывали издалека улов. Рыбка в северной речке непростая – серебристый хариус, вкуса необычайного.
C тех пор такой и не едали.

Привал был намечен на поздний вечер. Вечер на Севере в это время понятие относительное.
Hочи стояли белые, белее не бывает.
Часам к двенадцати одурманенные черемухой подплыли к просторной поляне, которая уходила вверх роскошным амфитеатром. Река резко брала вправо и как бы окаймляла нашу поляну с двух сторон, получался почти полуостров.

Развели огонь, усталые путники повалились вокруг. Нежную рыбку хариус запекли в золе и съели. Запили душистым чаем, пахнущим дымком, и, наконец, оглянулись.

Картинка была именно такой, какую и хотелось показать притихшим детям.

Белая ночь, излучина реки, звон маленьких водопадиков, пьянящий аромат черемухи, небольшой костерок, отражающийся в воде, рыба в реке волнуется, горизонт чист и ясен, и ВДРУГ на кромке нашего зеленого амфитеатра появилась белая лошадь.

И без нее хотелось впитать каждую минуту этой ночи, заключить в рамку весь пейзаж. Она была чем-то уж совсем неправдоподобным. Все затаили дыхание – тогда еще не было моды таскать с собой фотоаппарат для запечатления каждой секунды жизни – и можно было просто затаить дыхание.
И хотелось плакать от такого щедрого подарка.

А лошадка была живая, с чудесной светлой гривой, ухоженная – прямо из ершовской сказки. Она паслась на лугу, щипала влажными губами траву – а мы были зачарованными зрителями этого невероятно искусного природного спектакля.

Сколько не рассказывали потом про то, что увидели, все разводили руками.
– Ага! Лошадь! Да еще и белая! А какая ж еще она могла бы быть!

А она была! Белая, как та ночь!

…………………………………………………………………………………………………

И стала она и у нас тоже со временем показателем чрезмерности, пресыщения, невероятности происходящего.
- Ну, вот все есть – а белой лошади не хватает!
- Вечеринка была шикарной, а потом еще и белую лошадь привели.
- А белую лошадь еще не вызывали?

Так мы пытаемся потихоньку сбить пафос с собственных воспоминаний, потому что в те времена и края больше никогда не вернуться. А так хочется!

И чтобы дети опять были маленькие, и можно было их просто вести за руку и показывать мир, и чтобы снова и снова необыкновенные чудеса наполнили нашу жизнь.


Бережуть
В то время, как большинство селений легкомысленно раскинулись вдоль Луги-реки, деревушка со странным названием Бережуть предусмотрительно забралась в глухую чащу, окруженную болотами.
Предки бережутцев не дураки – единственными дорогами через непроходимые леса были реки. И по этим рекам приплывала, грабила и жгла прибрежные села всякая воинствующая нечисть – литва, варяги на своих быстроходных суднах и прочие охотники поживиться за чужой счет.


Бережуть умудрилась и в отечественную войну остаться нетронутой. В то время, когда по всему району горели крестьянские дома, Бережуть присела и замерла. Мужики все на фронте, а бабы с детьми и стариками притаились и были вознаграждены – немца здесь отродясь не видели.


Среди бережутцев ходит красивая легенда, будто бы маршал Манштейн послал свою дивизию СС «Мертвая голова» из Пскова на Ленинград. На пути им повстречалось большое озеро, на другой стороне которого спряталась притихшая деревушка. Дивизия рванула в обход озера.

Непроходимые болота недаром окружали деревню. Умели наши предки выбирать места для укреплений. Cтоит ли рассказывать, что вся «железная» дивизия увязла в этих болотах, так и не ступив на землю Бережути.


Только узнав все это, понимаешь почему на шоссе нет ни одного указателя. Бережутцы привыкли скрываться. И даже наш сын, который частенько здесь бывал, каждый раз, опять проехав заветный поворот, звонит из соседней деревни: «Да куда же вы запрятались, наконец?»


Пыталась просто из любопытства узнать у аборигенов сколько дворов в поселении. И все время получала уклончивый ответ и пожимание плечами: «Да кто ж их считал!»
Между тем слышала раньше и смогла убедиться теперь – бережутцы очень зажиточный народ. Женихи из этого села ценились в окрестных деревнях на вес золота. Источник их благосостояния прост – тяжелый каждодневный крестьянский труд. Поля в деревне колосятся, закрома полны, коровы тучны, в сараях бесчисленная сельскохозяйственная техника (может перекованная их тех самых танков Манштейна)?


И когда я взялась за лопату, чтобы вскопать свою скромную грядку, соседняя бабка из-за забора присвистнула: «Да у нас в деревне отродясь лопаты в руках не держали».


Копают все на тракторах – поля необъятны, капустные грядки уходят за горизонт. Для более тонкой работы используют единственную в деревне лошадь. Ее кормят все по очереди, запасают сено и овес на зиму. Лошадь понимает только "производственный" матерный язык. И когда местный интеллигент Павлик, приседая и дергая за вожжи, визгливым голосом кричит:«В борозду-у-у-у-у», она поворачивается и с презрением смотрит на него.


Деревня живописно сбегает по южному склону к Бережуткиному озеру. Глядя на волнующуюся темную воду, веришь, что все озера – часть мирового океана. Озеро вздымается приливами и опадает отливом. В редкие часы, когда оно замирает, наступает полный штиль. Огромное зеркало воды многочисленными зайчиками отражается в густой листве прибрежных березок. И по ним начинает «струиться несказанный свет». А ты лежишь на мостках, и душа твоя летит вместе с этим волшебным светом. И тишина над озером нереальная – густая, обволакивающая, убаюкивающая. Будто на облаке. Только рыба «играет» на воде, и кукушка считает счастливые минуты. Благодать! Намоленое место.


Мужики в Бережути основательные, солидные. Мимо не пройдут – спросят,
как устроился, посоветуют, помогут. Но в душу не лезут. Здесь не важно кто ты, чем ты занимаешься там, на большой земле, здесь имеешь значение только ты сам. Как разговариваешь, здороваешься, улыбаешься. И если видят, что нормальный человек – обласкают, примут за своего. Так мы и прижились.


Вообще чужаки в деревню заглядывают редко. Как-то во время вечерней прогулки с друзьями, кто-то, не узнав нас в сумерках, подошел поближе и спросил: «Из какого гарнизона будете?» Звучало это эхом далекого прошлого.


Мы стараемся никого не зазывать в свою деревню. Это наша территория, наш монастырь, наша келья, куда можно действительно спрятаться после шумной рабочей недели.


На солнечном пригорке стоит наш домик, повернутый под таким же углом, как и все дома в строю – на юго-восток. Крепкий, как боровичок, образца 1947 года. Внутри булькает чугунок с похлебкой на русской печи, которую муж все время мечтает преобразовать в камин. А я не даю! Печь – это сердце дома. Уберешь ее, и дом обидится. Нельзя здесь ничего трогать – это создано нашими дедами, сообразно с природой и в гармонии с ней. И любым сайдингом или пластмассовым гномом здесь можно нарушить все!


Недавно, гуляя по Интернету, я забрела на сайт GOOGLE, где размещены съемки всей Земли из космоса. От нечего делать поискала и нашла – вот она, моя Бережуть. Раскинутое диковинной бабочкой озеро, улочка, все дома одинаково повернуты на юго-восток. Все дорожки, тропки, натоптанные трудолюбивыми жителями, разбегаются в разные стороны.
Сердце сжалось. Бедные, бедные бережутцы, они, старательно убирающие даже указатели с дороги, не знают, что все их тайные стежки-дорожки, все подступы к деревне видны, как на ладони, из космоса. И даже количество дворов я, наконец то, смогла посчитать.

Не расскажу об этом никому. Пусть живут с ощущением уверенности, что смогли спрятаться от этого мира. Пускай сбережуть свою Бережуть. Райский островок среди сумятицы жизни, на который никогда не ступала нога неприятеля.


Где-то рядом ходит ваша старость
Геннадий Петров унылым осенним утром в унылом настроении ехал на работу. Мысли тоже были … так себе.

Случайно обратив внимание на висевшую из последних сил на поручне старушку, Петров заметил, что ее линялые слезящиеся глаза цвета незабудки – точная копия глаз девушки, сидевшей напротив. Только глаза девушки были молодые и ясные. Но редкий незабудковый цвет повторялся с абсолютной точностью. Петров там, куда он ехал, работал дизайнером. Про цвет он знал все.

Девушка, поймав его изучающий взгляд, улыбнулась и еще больше стала похожа на бабушку. Носик ее с легкой горбинкой причудливо повторял форму носа старушки, ну разве что у той были более отяжелевшие ноздри, но прорисованы они точно так же.

Понаблюдав еще немного, Петров изумленно предположил, что это один и тот же человек только в разные годы его жизни. Даже предпочтения в цвете у женщин были одинаковые, видно, что они пытались подбирать одежду к глазам.

Строго говоря, девушка настойчиво и упрямо не уступала место самой себе лет так через шестьдесят.

C этого дня Геннадий стал вести свои наблюдения. Результат ошеломил его.

Каждый раз, завидев пожилого человека, он начинал искать рядом его молодого двойника. И находил. Почти всегда!

Иногда думалось ему, зачем какие-то древние одры тащатся в «час пик» в метро. Cовершенно ведь не их время, не их транспорт.

А время было как раз ИХ!
Их сводили для того, чтобы каждый мог увидеть друг друга. Молодой старого, старый молодого. И они смогли бы увидеть,
и старики часто видели.

Но все были заняты своими мыслями и не смотрели по сторонам.


Вон тот элегантный надменный парень в упор не видит замшелого деда в берете. У деда кустистые брови и тяжелый свинцовый взгляд. У парня брови только начинают по краям закручиваться,
а взгляд, правда, уже наливается свинцом. Рановато.

А бойкая разукрашенная старушенция не замечает не менее бойкой разукрашенной девицы с серьгой в носу и перьями на голове. Вернее замечает, но смотрит осуждающе и крайне неодобрительно. Она осуждает собственную юность.

А вот хилый старичок с впалой грудью и носом-пуговкой. Лысинку прикрыл набекрень тремя прядками, очки не могут удержаться на носу и все время падают на потрепанную книгу «Мир физики». Недалеко мнется юный «ботаник» - нос пуговкой, подслеповатые глаза уперлись в страницы. «Ой! Они читают одну и ту же книгу!» -не поверил себе Петров. Такого грубого подтверждения своей теории он и не надеялся найти.

Очкарик случайно бросил взгляд на деда, скользнул по его нелепой физиономии. «Ну! Узнал? Нет, опять губы надул и вперился в написанное. Вот так и будет до старости одну и ту же книгу читать. Судя по запущенности и непрезентабельности старика, так и не женится никогда», - грустно думалось Геннадию.

Петров, вдохновленный открытием, все время пытался найти свою копию. Он глядел вслед пожилым людям, догонял и заглядывал им в лицо. Выискивал знакомую подпрыгивающую походку, жесты.
И не находил.

Он очень хотел увидеть свою старость. Представлял благородные седины, мудрый взгляд, безукоризненность манер. И хотя до сих пор не был женат, мечтал увидеть себя, окруженного внуками.
Но встреча все не происходила.

Как-то ночью прихватило сердце. Кто-то сжал его и пытался вырвать из груди.
Это был инфаркт.

Уже лежа в реанимации, Геннадий радовался что выжил. Потом огорчился, что сердце так рано начало сдавать. Далеко еще до старости – прибежища сердечных приступов и больничных палат, тогда и надо болеть, вернее не надо, а придется.

И вдруг с холодной отчетливостью понял, что старость скорей всего не наступит. Поэтому и не может он найти нигде своего двойника. Нет его в природе, и не будет никогда!

Везде по улицам ходила чья-то чужая старость и предъявляла чужие паспорта.

Последний очень понравился. И мысль интересная, и исполнение на высоте.

А мне про Бережуть больше всего понравился. И про белую лошадь. Такие светлые. Настроение с утра сразу подняли.