Литература и журналистика

[Александр ВИН]

«ЭТО БЫЛ АНГЕЛ…»


Что ж, пора рассказать, в назидание всем разочаровавшимся, эту маленькую, совсем незначительную, даже крохотную историю; впрочем, и называть-то историей подобные события неловко, да и не история это вовсе, а так, простое совпадение воздушных потоков и человеческого счастья, укрепленного на этот раз молниями сильных характеров.
Всё началось не очень рано и закончилось к полудню. Последние слова, конечно, были сказаны, поздним вечером, но услышать их главным героям уже не пришлось.
Так вот, к середине дня…. Почему именно в это время? Потому что ветер, очевидец произошедшего, привык как раз к полудню, в самую жару, подниматься наверх, к знакомым легким облакам, и улетать в океан.


В тот раз, как обычно, ветер с утра развлекался в пассажирской гавани. Недолго потрепал узкие полосы красных и желтых флагов на мачтах деревянных парапетов, прогнал рябь по прозрачной голубой воде между дальними сваями, внимательно посмотрел, как поднялись там к взволнованной поверхности любопытные серые рыбы.
Помог, как всегда, огромному многоэтажному лайнеру прочно и тесно встать к причалу; подождал, когда подали трапы и по ним хлынули на берег тысячи разноцветных туристов, принялся радовать их гостеприимством приятных прикосновений.
Площадь около гавани привычно заполнилась во всём одинаковыми людьми, удивиться ничем не удалось и ветру стало жаль тратить на обыденность накопленную за ночь прохладу.
Скучно. Он шевельнул бумажный зонтик в коктейле у какой-то пожилой пассажирки, суетливо успевшей усесться за столик уличного кафе; слегка тронул аккуратную лысину толстого господина в шортах, подошедшего к стойке бара; шутя, попробовал заставить зажмуриться небольшую светловолосую женщину.
Не получилось. Пролетев в бесполезном движении мимо, ветер упрямо развернулся и вновь, уже с усилием, прикоснулся к женскому лицу. Нет. Но что может быть неприятнее случайных сухих пылинок настойчивого ветра, попавших в глаза? Как же так!? Почему напряжено её лицо и невнимателен ко всему постороннему взгляд?
Она смотрела на того, кто сидел напротив.
Под матерчатым навесом кафе, на просторном деревянном помосте разместилось несколько больших столов, рассчитанных на отдых круизных компаний. По длинным сторонам столов стояли скамейки, а в остальном пространстве теснились стулья с наклонными спинками из узких коричневых досок, с большими мягкими подушками, призывающими спокойно и сытно откинуться на них во время послеобеденной неги.
Мужчина сложил руки за головой, глубоко вздохнул.
Европеец, недавний загар, белая рубашка в голубую полоску, закатаны рукава.
На руке - часы, чем редко отличались туристы с круизных лайнеров, считая их излишними на прогулке по жаркому городу.
Женщина и мужчина, пустая пепельница между ними на столе отодвинута в сторону. Ну, и хорошо: не нужно отгонять дым из-под нарочно опущенных ресниц.
Молчат.
По твердо сжатым губам мужчины сразу видно, что он рассержен. Так обычно сердятся люди, которые считают, что кто-то рядом неправ, а их собственная обида по-настоящему глубока.
На скромных плечах женщины - небольшая красная майка-кофточка, свободная, с открытым воротом, под ней ничего на теле нет, разве что видна тонкая цепочка с обычным темным крестиком. Светло-голубые глаза, вокруг которых – темнота бессонной ночи. Лицо безо всякой косметики, рука от запястья почти до локтя забинтована, на тёпло-розовую кожу выбегает из-под повязки темный след недавнего удара.
Короткая юбка, белая, со смешными рисунками.
Ветер слегка прикоснулся к очень приятным на ощупь пышным золотистым волосам.
Говорила женщина тихо, смеялась – звонко.


На краю стола, около посетителей, улеглись в ожидании тарелок плоские соломенные подставки; в белой, с синим рисунком, фарфоровой вазочке, - крупные и низкие красные цветы. Вся обстановка уличного кафе проста, только в тени драгоценно блестят кольца салфеток - круглогнутые серебряные полоски.
Пытаясь с безразличием поднимать страницы меню, мужчина упрямо не смотрел на спутницу, а её мимолетные взгляды, по редким и жестким мгновениям которых опытный ветер быстро понял причины такого отношения, были одновременно жалкими и умоляющими.
Он молчал, а она какими-то случайно придуманными словами понемногу лгала, потому что не хотела говорить ему сейчас всей правды, она ведь никогда в жизни не желала причинить ему боль...


Принесли напитки – большие запотевшие бокалы, глухо звеневшие льдом. Красный бокал и желтый, с банановым соком и клубникой.
Сначала она, играя в привычный рассеянный выбор, пододвинула ему красный, себе взяла желтый, потом, пробуя его рассмешить, быстро поменяла бокалы, и тут же, сдвинув их ближе, с лукавой улыбкой принялась пить одновременно через обе соломинки.
Он смотрел вдаль, за её плечи.


По небольшой припортовой площади, среди сувенирных магазинчиков тучно ходили крупные европейские мужчины и женщины в шортах, с фотоаппаратами, камерами, все в темных очках, часто в витринах отражались их почти одинаковые майки с похожими туристическими надписями. Многие перед сходом с корабля надели обувь на босые ноги, старики бледнели тощими икрами, по многолетней офисной привычке бодрились, поджав значительные животы брючными ремнями.
Напротив шумело музыкой яркое кафе, предназначенное для молодежи.


Для ветра никто из них не был другом или даже хорошим знакомым. Он никогда не видел их раньше, прекрасно знал, как мало шансов увидеть этих людей и в будущем. Они были случайны.
Но пара за столиком его взволновала.
Может быть тем, что не радостны? Или потому, что у них не было биноклей?


Ночь светловолосой женщины выдалась явно беспокойной. Ещё несколько часов назад она много плакала…, а вот у мужчины, хоть он и чисто выбрит, в лихорадочном блеске глубоких глаз таится крик. Такими глаза становятся после долгих упреков.
Он напряженно сдержан, она старается быть нежной, скорее даже показать, доказать ему, что по-прежнему нежна.

Ел мужчина жадно, не пытаясь казаться. Отставляя одну за другой в сторону пустые тарелки, он уверенно резал горячее мясо, ломал кусками хлеб, пил из стакана прозрачную воду, изредка с искренним недоумением поглядывая на ленивых и давно сытых людей за соседними столиками.


Она пробовала то желтый, то красный напиток, брала с его тарелки ломтики поджаренного картофеля, вертела в пальцах и кусала лист салата. Вынужденная его молчанием молчать, рассматривала людей, облака, стеклянные украшения на ремешках своих легких туфель. Улыбнулась, медленно опустила под стол, на край юбки, себе к коленям, маленький фотоаппарат.
Пожилой усатый турист заметил её движения, посмотрел неодобрительно.
Она захохотала, показала сделанные кадры спутнику, но тот откликнулся медленным поворотом головы, твердым взглядом, и белозубая улыбка мгновенно угасла.


Уже лежали на соломенной подставке розовая бумажка оплаченного счета и мелкие металлические деньги, но они почему-то не уходили.
Наклоняясь, женщина что-то негромко сказала, тревожно, дрожа пальцами, пробовала положить свою ладонь на ладонь спутника, ветер попытался ей даже помочь, прохладно пробираясь сквозь низкие настольные цветы, но не успел и мужчина с брезгливостью, как показалось ветру, освободил руку от прикосновения.
Просто встал, придвинул свой стул к столу, давая женщине дорогу.
Она, покраснев, улыбнулась, тряхнула волосами и вскинула на плечо маленькую холщовую сумку, расшитую цветными нитками.


Вверх от гавани. И ветер – вверх.
Было видно, что эти двое идут по узкой улочке просто так.
По дыханию, по плечам, по трепету человеческих губ ветер понимал, что им сейчас непременно нужно было что-то делать, даже неспешно, без цели, идти вверх по жаркому наклонному асфальту, но только не оставаться наедине там, где они были этой ночью.


Минуя почти половину пути к вершине холма, улица в дни захода круизных лайнеров превращалась в небольшой, прохладный и не очень шумный базар. Мало кто из туристов избегал соблазна его рядов, огромные кипы разноцветных товаров были заметны от самой гавани.
Всего лишь несколько минут – и стало похожим, что она забыла о тревогах.
Показывала ему забавные деревянные статуэтки, звенела гранеными камнями и кораллами тяжелых ожерелий, примеряла на себя соломенные шляпы, легко толкала его плечом, смеясь.… Он вежливо улыбался.
Женщина отвернулась к прилавку с керамикой, наклонилась, очарованная странными лицами маленьких человечков. Мужчина стоял позади, в полушаге от неё, и ветер отчетливо заметил, как он хочет привычно ласково прикоснуться к завиткам легких волос на трогательной тонкой шее….
Ветер сделал это за него. Она, так долго ожидавшая, в радостном удивлении обернулась, но мужчина пусто смотрел на неё, опустив руки в просторные карманы своих светлых брюк.


Она заторопилась, невнимательно выбрала что-то, он молча оплатил покупки, отошёл от прилавка, собрав ладонью сразу несколько бумажных пакетов.


В тени широкой пальмы, раскинувшейся на углу одного из перекрестков базара, скучали таксисты. Все в кепках, аккуратные в коротких рубашках.
Двое самых почтенных сидели на полосато-красных стульях, остальные стояли вокруг них, обмахиваясь подробными картами города. Были приветливы вниманием, медленны взглядами; высокий худой таксист сразу же закричал, предлагая услугу, но мужчина отказался, покачал головой и пожал плечами.


Ветер с досадой, вызванной странностью поведения приглянувшихся ему людей, и раскаляясь от трудного непонимания, поскрежетал жесткими листьями пальмы и двинулся опять вверх. Вверх – по холму.


С тротуаров всех улиц городка, и не только центральной, впрочем, даже ещё с рейда, от океанского приемного буя, были видны две башни знаменитого собора.
И ничего, что каждая из них имела по круглому одинаковому проёму, а часы находились только в правой, – ветер всегда с удовольствием встречался в пустоте башен со своими непостоянными приятелями, проникая туда через мелкое переплетение узких высоких окон.
Просторные лестницы, составленные из ровных каменных плит, поднимались от соседних угловых улиц к дверям собора, каждую из ступенек сопровождали кусты с приятными розовыми цветами, самый верх лестниц затеняли гигантские пинии.
Любой внимательный взгляд замечал, что основание собора покоится на вулканической скале: корни корявых деревьев с сухой корой и узкими листьями уходили далеко в расщелины, переплетаясь меж больших тесаных камней; промежутки были заполнены очень старыми темно-красными кирпичами.
С наветренной стороны собора зеленело кладбище.


Женщина первой сделала несколько поспешных шагов и, не оборачиваясь, вошла в высокие деревянные двери.
Ветер тоже тихо проник внутрь храма.


В пустоте огромного зала мальчик-уборщик напевал что-то домашнее. Не хотелось тревожить его работу, поэтому ветер только шевельнул собранную пыль в конце гладкого пола, между рядов темно-полированных скамеек; осторожно тронул праздничные флаги под деревянным сводом, быстро и оттого невнимательно пролетел по галерее, прикоснулся к плафонам высокой люстры. И вновь – к ней.
Оставшись одна, женщина бессильно уронила руки, поднесла к лицу платок, страстно молясь, зарыдала, и ветер знал, что сейчас ей можно верить.
Она верила, она ждала чуда.
Пусть ждёт в одиночестве….


Лицо по-прежнему сердитое, резкое, только слегка накаленное дополуденным солнцем.
Оставленный у дверей собора, мужчина принялся неровно расхаживать по шершавым каменным плитам, трогая ногой опавшую хвою и мелкие сосновые ветки. По толстому стволу невысокой пальмы прямо перед ним карабкался изумрудный геккон.
Мужчина посмотрел на свои часы, затем на правую башню. Вздохнул.
Несколько шагов наугад – и он вступил на ровную траву старинного кладбища.


Камни надгробий когда-то были сделаны из того же камня, что и стены собора, такими одинаковыми они и остались – серые, покрытые мхом на несолнечных сторонах.
Некоторые надгробья торчали плоскими плитами, иные распластались на траве плотно, как хирургические столы; другие напоминали парковые скамейки - широкие плиты на двух основаниях.
На фасаде важной мраморной могилы, вплотную огражденной кованой решеткой, лица святых пробелены и ясны, как на затертой медной медали.


В густой тени высокой пальмы спал человек. Вернее, лежал-то он не на земле, а на ровном, приподнятом над травой, надгробии, подложив яркий пакет и другие свои неряшливые вещи под лохматую голову.
Рваные джинсы, короткие, выше щиколоток; темная грязная майка, просторная вязаная шапка – оранжево-желто-черная, с широкими зелеными полосами.
Черная блестящая кожа, скатанные в косицы волосы.
Рука бородатого скитальца свисала с плиты, босые ноги он подогнул, подтянул колени к подбородку уже во сне, раньше разбросав башмаки на траве, в изголовье.
Мужчина смотрел на него издалека, был неподвижен, задумавшись долго о чем-то важном. Резко повернулся к дверям храма, куснул обветренные губы.


Та, которую он ждал, вскоре показалась из дверей. Маленькая, светлая, в высоком проёме. Посмотрела не на него, а на солнце. Опустила голову. Мягкая живая трава под ногами, прозрачное небо, добрый ветер.… Несколько решительных шагов вперед, со ступенек.
Ветер заволновался: зачем ей этот бродяга?
Медленно ступая, женщина приблизилась к спящему, приготовила деньги. Опустилась на колени возле занятого живым человеком надгробья, по одной, осторожно, положила в опущенную, ослабленную сном, ладонь все монеты.
Солнечный луч, прорвавшись через листья деревьев, запутался в золотистых волосах, осушил последнюю слезу на её печальном лице.
Нечаянный счастливец что-то промычал, попробовал посмотреть сквозь тяжелые веки, произнес невнятную фразу и вновь захрапел.


И только потом женщина обернулась к тому, стоящему уже рядом.


Других людей вокруг не было, а ветер привык к своему молчанию.
Женщина выпрямилась, устало произнесла короткое, понятное и такое долгожданное для них обоих слово. Мужчина ответил, целуя её глаза.


Послышался радостный вздох ветра, прошла тень по траве у каменного забора, качнулись согласно, в одну сторону, розовые кусты вдоль лестницы: прошелестели, потеряв много старых иголок, пинии. Ветер, с восторгом оставив выполненное дело, старался взлететь выше, направляясь в сторону далекого берега.


В молчании мужчина содрогался плечами, целуя её колени, а женщина всё гладила и гладила его по склоненной голове, не обращая никакого внимания на свои слёзы.
Затем они ушли, держась за руки, в белый город.
Сквозь легкую арку, мимо строгих статуй святых, по мощенной светлыми камнями дорожке, спустились к океану.


Прощального гудка лайнера ветер не услышал, занятый своими делами на прибрежных рифах с другой стороны острова.
Поздним вечером ветер вновь вернулся вниз, на пустые улицы, стремительно пролетел мимо посольства, прошумел по унылым рядам старого рынка и остановился передохнуть в одном из темных кварталов.
На тротуаре позади бара «Комиссионер» сидел Чарли.
Еды ему в этот раз вынесли много; давно знакомые официантки, и без того на редкость радушные женщины, решив отдохнуть перед закрытием своего заведения, со вниманием и почтением слушали рассказ Чарли.
- Вы должны мне поверить…, должны! – оборванец размахивал куском в руке. – Вот эти деньги! Ну, верите!?
Две негритянки в голубых фартучках согласно кивали.
- Это было просто чудо! Я всегда много молился, всегда.… Сегодня я просил господа, чтобы он не оставил своей милостью Чарли, отвратил от пристрастия к рому, дал мне хорошую работу…. И господь…
В восторге Чарли уже не мог ничего говорить.
Прожевал, запил из темной бутылки.
- Мне явился ангел. Светлый, весь золотой, очень красивый! Невысокий, похож на женщину, даже с запахом женщины. И дал мне много денег. Да, да, всё было точно так, как я говорю, и не смейтесь вы, глупые, это был точно ангел, черт меня побери!


2012