Яков Есепкин

[silverpoetry]

Яков Есепкин

У темных царевен

Десятый фрагмент

Вновь сангины царевен темны,
Вновь рисуют свое натюрморты
Феи Ада, волшебные сны
Обещают на ангелы Морты.

Новолетие, хвоя каждит,
Золотыя свечницы блистают,
Ели эти и кто преследит,
Денно их соваяния тают.

И лиется, лиется арма
На одесного пира столовье,
И зерцает богиня сама
Гостий неб меловое шелковье.

Девятнадцатый фрагмент

Хвою млечным серебром тиснят
Феи ночи, вдыхая корицы,
И гостей опоенных манят
Шелком розовых платий царицы.

Ах, Ювентас, витые шары
Золоты и о хладном кармине,
Ждут еще нас благие пиры,
Мы очнемся еще в Таормине.

И Гиады найдут – рисовать
Лики ангельских воев из Плевен
Иль Никей и, мелясь, балевать
Со ваяньями темных царевен.

Двадцать четвертый фрагмент

Ах, Звезда, ах, благой Вифлеем,
Прелюбившая ночь Галилея,
Серебро. серебро мы пием,
Наднебесно с волхвами хмелея.

Что, Иосифе, феям поднесть
Меловым, аонидам тлетворным,
Хоть о Боге явимся как есть –
Диаментом увитые морным.

Виждит Господе юдиц, тусклы
Их юродные алчные бельмы,
Где серебро течет на столы
Чрез мраморник одесный и кельмы.

[silverpoetry]

Яков Есепкин

У Тривии

Пятый фрагмент

Ингрид плачет ли, Сольвейг поет,
Ах, темны миражи Гюнтианы,
Чермный мел в кубки Тривия льет,
Юн следят Иреники и Ханы.

Ах, мы сами рапсодов темней,
Плачь и пой, меловая блудница,
Шелки гасят ваянья теней,
Жжет каморы свечная плетница.

Речь кому, кто и был именит,
Царе немостью всякий сомучен,
И течет мирра с хладных ланит
Дев юродных, чей хор благозвучен.

Четырнадцатый фрагмент

Плачьте музы, алкеев несут
О холодных щитах юродные,
Смертный воск юдиц тьмы напасут –
Будем тлить зенки их ледяные.

В цвети ль горней очнемся, полны
Ядом амфоры неб, всечервонный
Свет лиется, богини Луны
Источают эфир благовонный.

И Господе заплачет, ведя
По челам нашим тусклые смирны
И рамен млечный жар холодя
Там, где тени щитовий надмирны.

Двадцать пятый фрагмент

Яды антики в подовый хлеб
Неурочно мешают гийяды,
Се к пирам ли, их чествует Феб
Иль Тривия им жалует яды.

Пировые утихли давно,
Бляди свальные миррой лилейность
Навиют, о серебре вино
Холодеет, всепирствуй, келейность.

Огнь таит изумрудная плеть,
Дышит хмелем Ювента младая
И во тьме остается белеть,
Меж скульптурниц гостей увядая.

[silverpoetry]

Яков Есепкин

Хлад фарфоровых столовий

Одиннадцатый фрагмент

Ах, златая одесность пиров,
Ах, серебром витые царевны,
И тиады, и морок шаров,
Эти чудные сны неиспевны.

Оглянемся ль – искрится вино,
Жгут глинтвейны благие куфоры,
На столовьях от емин тесно,
Чарой мглы налиются фарфоры.

Се и мы под тлеющим дождем
Яд былого пием со куфелей
И золотой червонной ведем
Облямовки пергаментных елей.

Двадцать девятый фрагмент

Восчаруемся тусклых огней
Канителью, червицей меловой,
Вновь царевны шелковья бледней,
Юны вновь об ароме столовой.

Нас однех ли еще искушать,
С нами ль ядом ночей торговаться,
А и будем золотой дышать,
Шелком фей меловых любоваться.

И богини в ритоны сольют
Вин эдемских одесную мрачность,
И диаментом чад увиют,
Расточив негу тьмы и призрачность.

Тридцатый фрагмент

Сны ли видим – равно золотят
Хлебы цедрой мышьячною Иды,
Всенощные леканы блестят,
Гостей потчуйте ж мглой, эвмениды.

Ель альковный чарует келей,
Принцев сказочных ждут нимфоманки,
Дивы ночи шелковий белей,
Их точеные лядвия манки.

Ах, царице, пускай и оне,
Изумрудность вкушая и хлебы,
Бьются, бьются в шелковом огне
У столовий фарфоровых Гебы.

[silverpoetry]

Яков Есепкин

Застолья в ампирной тьме

Третий фрагмент

Блещет златью асийский фарфор,
Столования дивны у Морты,
Все чудесно — и ангелов хор,
И царевен меловых эскорты.

Дев атласных глинтвейны пьянят,
Вишни августа барвой истечны,
Изваянья садовые мнят
Фей пиры, в коих гои неречны.

Иль очнемся: Цилии ведут
Угль по яствам на пиршествах денных,
И келихи ночные блюдут
Меж садовников, тьмой преведенных.

Седьмой фрагмент

Вертоград ли эдемский тенит
Золоченые вишни юдоли,
Кто и был на пиру именит,
Хлеб ломил в тьме ампирной -- глаголи.

Паче немости сон меловых
Изваяний, держателей веток,
Мы ль внимаем шумы пировых,
Гасим червность цветницей серветок.

Дочки Тийи устанут белить
Кельхи пиров, лилейники Ада,
И тогда отравленных целить
Будут падшие ангели сада.

Девятый фрагмент

Вновь гиады Ювентас поят,
Дев меловых к столам оглашают,
С ядной цветью эклеры таят,
Во лекифах белену мешают.

А и мы о порфирниках неб
Червотечность лием, червотечность,
Дышит маком отравленным хлеб,
Пьют Цилии за нашу увечность.

Яко станет Господе ваять
Бойных агнцев из мела и глины,
И дадут нам тогда пресиять
Небы в маках червовой лепнины.

[silverpoetry]

Яков Есепкин

Застолья с гоями и каменами

Десятый фрагмент

Сны Илифии ярки, плодов
Золотых мирра льется на брашно,
Чудна тень Гефсиманских садов,
О каменах пеять ли бесстрашно.

Суе ль эти зелени цвели,
Аще тьмой их богиня объяла,
Хлад портальников гасит угли,
Кои с воском юдоль сочетала.

Будут нощно свечельницы тлесть,
Аи гипсам дариться увечным
И сангинами червными весть
Нить златую по яблокам течным.

Одиннадцатый фрагмент

Цвет июля — эфирный, златой,
Что ж вседенно столы убирают
Мглой и хмелем белены витой,
Юродные ль в аскетов играют.

Их менады по ломким теням
И найдут, и какие сословья
Здесь шумят, доверяясь огням,
Иль не мраморны эти столовья.

Дочки Морты ли будут вести
Хлебы тьмой, золотить пировавших,
И увиждят во млечной цвети
Гоев небесей, тще отсиявших.

Четырнадцатый фрагмент

К столованьям — леканы полны
Чудных емин, десертов одесных,
Пусть лиется хоть в блеклые сны
Злато дивное аур небесных.

Милый друг, пей вино, Габриэль,
Не ожечь лед бессмертья словами,
От каких эолийских земель
Нам сильфиды махнут рукавами.

Иль Господе из темных цветниц,
Кущ июльского яркого сада
И не виждит: о мрамре стольниц
Нас беленой травят феи Ада.

[silverpoetry]

Яков Есепкин

Лилии Стикса

I

Это мы восстенаем, се мы,
Это наше урочество Лете,
Пара статуй в музеуме тьмы
О порфирном небесном корвете.

Принесут Господь- Богу вино,
Аще таинства жива изветность,
И равно Он увидит, равно,
Как стекает по лбам нашим цветность.

Как серебро течет и течет,
Млечным воском рамена сводятся
И горят, и тогда Он речет:
Сеи мытари к свету годятся.

II

В алавастровых чашах ли яд,
Се ль пиры, коих ангелы ждали,
Ночь пуста, мы опять у гияд,
Туне, туне цевницы рыдали.

Что немолвствуют призраки тьмы,
Соваяния наши каждятся,
Навели по раменам каймы
Феи неб и томительно рдятся.

Виждь хотя нас, Господе, о сех
Барвах нощи, мелованных глиной,
С чермной цветью и мглой на власех –
Премолчащих под битой лепниной.

III

Всепорфирных висячих цветниц
Тьма не гасит холодную млечность,
Высоко ли молчанье цевниц,
Выше неб сеней рая беспечность.

И еще бьет начиния мгла,
И мятутся горящие фавны,
Чела наши каймою свела
Цветь садов, но мученья подавны.

Хмель увил пировые, а мы
Никуда уходить и не тщились,
Зри – стоим в барвах червной сурьмы,
Коей хлебы и воск пресочились.

IV

Август поздние вишни в черни
Щедро сыплет во амфоры сеи,
Кто всенощно пирует, гляни,
Фарисеи, одне фарисеи.

Но туманны еще зеркала
И цветницы исчадно пылают,
Соваянья еще круг стола
Очеса нам сурьмой застилают.

Феи мертвые дьяментный мел,
Зри, ведут по хлебам благовонным,
Где с волхвами царь Ирод немел,
Цветь каждя над пасхалом червоным.

V

Ночь Вифании снова горит,
Ужин тайный соцветен звездами,
Не лепнина – сие лазурит,
И к нему ли брели мы садами.

А и туне бежать веретен
Дивам юным, царевнам альковным,
Где влачат нас вдоль мраморных стен
В назидание чадам церковным.

Лишь хотели мы весть по сеим
Битым чашам порфировость цвети,
И с кистями, Господе, стоим,
Тьму лияше во райские нети.

[silverpoetry]

Яков Есепкин

Лилии Стикса

VI

Пурпур ветхий с ланит сотечет --
И порфирные воски истлятся,
Туне агнцев Господе влечет
К сем божницам, какими целятся.

Исполать, прекричим, исполать
Всефамильным аллеям угольным,
Наши тени и нощно пылать
Будут здесь во укор неглагольным.

Хоть из сеней кивнем зеркалам,
Чая цветь и влачась областями,
Где серебро ведут по челам,
Овиенными тьмою кистями.

VII

Мы любили, Господь, алавастр
И венечия райской лепнины,
В тусклом золоте флоксов и астр
Отмечали свое именины.

Спит юдоль, на куски, на куски
Вся разбилась порфирная сводность,
О хлебницах молчат ангелки,
Им урочна сия неисходность.

А пиры золотыя опять
Претекут, мы небес не алкаем,
Хоть узри, как не можем стоять,
Как цветочною мглой истекаем.

XIII

Изукрасим волошки сурьмой,
Оведем черно-красной виньетой,
Мы ль в музее барбарском с Чумой,
Соваянья, забвенные Летой.

Виждь, губители хлебы ядят,
Хмель июля алкая, давятся,
Тще за нами оне преследят,
Яко выследят – се, удивятся.

Тьма лиется из наших очниц,
Свиты чела сурьмой ледяною,
И горят воски тонких свечниц
Неистечною цветью чермною.

IX

Вертоград августовских теней
Звездный холод и млечность внимает,
Юродные Аида темней
Мглы, сумрак их какой донимает.

О пенатах чудесные сны
Преложились, иные, иные
Мы картены следим, взнесены
Очи наши во тьмы ледяные.

Ветхий сад в неумольных своех
Чермных сенях нам, Господе, мнится,
И страшит кущ цимнийских сиех
Мертвой цветью, и к главам клонится.


X

Воск червовый на хлеб солием,
Аще время цветов миновало,
Очаруй нас еще, Вифлеем,
В крови роз ли твое опахало.

Что и слушать безумных Сирен,
Плещут волны о мраморник неба,
Каждый мытарь одесно смирен
И не алчет порфирного хлеба.

Мы, Господе, с божниц выписных
И сошли, всяк бессмертье алкает,
И во кущах молчим ледяных,
И по лбам нашим воск истекает.

[silverpoetry]

Яков Есепкин

Лилии Стикса

XI

У Эреба велики балы
И ночные музыки чудесны,
Молодые резвятся юлы,
Пированья сие ль не одесны.

Вьется мускус, аромы летят,
Хмель щадит герцогинь безобразность,
Ах, и ангелы сами хотят
Пригубить со бочонков алмазность.

Не сюда ли влекут нас оне,
Смертоимные одницы Геи,
В ледяном восточаясь огне
И чаруя диаментом веи.

XII

И еще пировые темны,
Лишь надежды гостей исцеляют,
Но уже фавориты Луны
По алмазным дорожкам гуляют.

Разливайте в начинье арак,
Данаиды веселые, где вы,
Феи ночи, шелковый сумрак
Вас таит, милоокие девы.

Наваждение это ль, обман
Ветхих сеней, прелестниц альковных,
Пусть и вьется надмирный туман
О тлеющихся пудрах церковных.

XIII

Бледной кровию майских аллей
Очарованы внове менины,
Кто чудеснее их и милей,
Чьи прелестнее снов именины.

Ах, каждятся в летящем огне
Меловые со цветью виньэты,
Не над нами ль рыдают оне,
Паче звезд ли во мгле силуэты.

Вот стоим соваяний темней
С бутоньерками тусклого мая,
Из остья и крушницы теней
К чермным плахам жасмин вознимая.

XIV

Возберутся пеять ангелки,
Суремой наполнятся амфоры,
И порфирные наши мелки
Небодержные выжгут фарфоры.

А и что, а и что горевать
О юдольных пенатах и сенях,
Цвет граната с тоской обрывать,
Аще вечно мы в белых сиренях.

Нощной млечности хватит ли всем,
Хоть бы зрите во мраках, гиады,
Как меловницы плачут по сем
Бледным агнцам, чарующим сады.

XV

Оведет золоченый кармин
Переспелые вишни и хлебы,
Зри точеность всещедрых емин,
Это пир не у славной ли Гебы.

Се, вольно аонидам хвалить
Колченогих владетелей цвета,
Диаментами панночек злить,
Юд встречать из шумного корвета.

И еще на столы сонесут
Млечных вишен с траурной каймою,
И тогда премолчавших спасут –
В барвах звезд и со цветью немою.

[silverpoetry]

Яков Есепкин

Лилии Стикса

XVI

Во надмирной юдоли гореть
Феям тьмы с божедревкой наскучит,
Положат нам еще умереть,
Несоцветность бессмертию учит.

Вновь ли Марфа обносит столы,
Ночь вифанская дышит глубоко,
Фарисеи ль опять веселы
О лафитниках – око за око.

И дадут Господь-Богу вино,
Апронахи сменят багряницы,
И в кадящейся цвети равно
Он узрит ледяные свечницы.

XVII

Вертограды чадящий нефрит
Изольют во сады юровые,
И увиждим – всетронно горит
Наше вретище, мы ли живые.

Аще мгла, это мы ль, вопия
Славим небы, молимся аллее
С тенью звезд, август, чаша сия
Паче неб и парчи тяжелее.

Со перстов наших воски текут,
Прелились оне в черные свечи,
Где по барве и цвети влекут
Нас порфирные млечные течи.

XVIII

Стража тьмы опочинет в садах
Елеонских, умчат колесницы
Герцогинь -- мы о нощных звездах
Совием тусклой кровью стольницы.

Аще плачут сильфиды по нам,
Яко чахнут юдоли язмины,
Мы доверимся вещим ли снам
И разбавим их мглою кармины.

Ах, тогда и начнут пировать
Фарисеи, по амфорной чаше
Желть вести и язмин обрывать,
На столы воск порфирный лияше.

XIX

Алавастры темней и темней,
Низа полнит начиние хмелем,
Это пир соваяний теней,
Их диаментным чествуют элем.

Нас июльская сень поманит
И оцветятся барвой лампады,
Всяк обручник теперь именит,
Сад ночной восхищают цикады.

Сколь Господе заглянет в окно
Венцианское – узрит о цвети,
Как становится кровью вино
И молчат фарисеи и дети.

ХХ

Эльфы пурпуром дышат однем,
Ночью тихой, елико живые,
Гипс фамильных аллей оминем,
Совиясь, удивим пировые.

Стол августа всещедр и богат,
Звезды смерти юнетки считают,
За нефритом – и темный агат,
Дивно Фреи цвета сочетают.

Ах, над всем этим вишни, гляни,
Сукровичные с чернью виньеты,
И каждятся в порфирной тени
Наши витые мглой силуэты.

[silverpoetry]

Яков Есепкин

Лилии Стикса

XXI

Се вечерии с Иродом, тьма
Сукровичные вишни оплавит –
И превьется о хлебах сурьма,
Аще пурпур бессмертие славит.

Утром слуги отмоют полы
И винтажие мраморных лестниц,
И ярким алавастром столы
Вновь уставит хор юных прелестниц.

Нас камены сюда завлекли
Чтить всетаинство смерти, на хвою
Льется мгла, по какой и вели
Их к письма гробовому сувою.


XXII

Потемнели яркие сады,
Сон юдоли тоску навевает,
Биты червой августа плоды,
Пусть каждят, яко вечность бывает.

Август, август, мы чада твое,
Се узор твой унылый, закатный,
Пирование дивно сие,
Ах, арома, ах, воздух мускатный.

И еще белый хлеб нанесут,
И опять станут юды цениться,
И во сенях благих не спасут,
Но мы будем всенощно им сниться.

XXIII

Паче звезд воски траурных сех
Божевольных пасхалов, к Эребу
Их соклоним, о наших власех
Пурпур ветхий равенствует небу.

Вижди, вижди, сколь мы взнесены,
До пенатов и как дотянуться,
Нам юдицы нанесли во сны
Тусклых лилий, над семи ль очнуться.

Ах, зерцал червотечность язмин
Всепогибельный пусть обеляет,
Где виется по желти кармин
И лишь мгла цвет небес разбавляет.

XXIV

От пурпурно-кровавых виньет
Мы ослепли и цвета не имем,
Нощь свое диаменты виет,
Как алмазный венец и поднимем.

Яко мало еще сукровиц
Небовольным – порфирность берите,
Вы алкали чумных косовиц,
Так хотя наши муки всезрите.

Мы и станем садами брести,
Звезды плесть со дворцового тюля
И червовою нитку вести
По тлеющимся вишням июля.

XXV

Яства чинят гиады, столы
От емины и хлебов ломятся,
Аще ночь, восточимся из мглы
С диаментом, пусть Иды кормятся.

Суе речь, мы одне предстоим,
Никого, никого не осталось,
Воск пасхалов и звезды таим,
Миррой таинство их сочеталось.

Но и мало юродным сурьмы
О челах, се каморы иль нети,
Вижди нас, это, Господе, мы –
Изваянья в отравленной цвети.

[silverpoetry]

Яков Есепкин

Лилии Стикса


XXVI

Отцветает и сей виноград,
Зелен был, ныне темночервонный,
Сень вдыхает пленительный смрад,
Камелотов смурод благовонный.

Выйдем нощность цветниц обирать,
Помни, Асия, наши кармины,
Иль во темном легко умирать,
Всё мы бледные прячем язмины.

Вновь морошки нанесли к столам
И сочтили Француза у Гебы,
И стекает по белым челам
Нашим воск, преливаясь на хлебы.

XXVII

По фарфору златые каймы
Соведем, а цветенья не будет
Золотого – и нощные тьмы
Окаймим, кто порфирность избудет.

Морок, морок фамильный лиют
На букетники феи Эреба,
Се начинье, из коего пьют
Вседержители цвети и неба.

Но смотри, бутоньерок витых
Меж хлебами цвета не следятся,
И в обрамнице свеч золотых
Тени мертвых царевен кадятся.

XXVIII

Воск и цветь по челам истекут,
Оживут соваянья из глины,
И Господние слуги рекут:
Он за нами послал цепеллины.

В млечных вретищах сени минем,
Тще восждали скитальцев к обеду,
Всяк преживший безмолвен и нем,
Се, Аид пусть вкушает победу.

Узрит чад Господь-Бог о свечных
Тусклых восках и цвети порфирной,
О тенетах божниц ледяных,
Мглу кадящих над слотой эфирной.

XXIX

Меловницы сидят круг стола,
Нас ли ждать, Марфа носит емины,
Велика у дворцовий и мгла,
Всепорфирность лиет и кармины.

Август, август, фарфор меловой
Где восставить сейчас, аще грезы
Улетели со чермной листвой,
Биты мглой наши белые розы.

И воидем в холодную мреть
Сех садов, где их плакать не тщимся,
И еще положат умереть –
Мы тогда с чернью роз соточимся.

XXX

Это вечный всебелый жасмин
Очеса наши цветом изводит,
Се – и лейся, юдольный кармин,
Пусть сугатно Чума хороводит.

Ах, еще ли благие цвета
Мы ждали во исчадные лета,
Яко смерть золота, золота,
Увиемся хоть в барву исцвета.

Станут нощно обручники весть
По столам цветь со кущ потаенных,
И тогда лишь предстанем, как есть,
О сукровице вишен тлеенных.

[silverpoetry]

Яков Есепкин

Лилии Стикса


XXXI

Красный цвет никого не щадит,
Мы бессмертие суе и пели,
Не за тем ли Геката следит,
Чтоб певцы о рубинах успели.

Соберем во субботу гостей,
Пусть ядят и пиют наши гости,
Се музыки иных областей,
Веселитесь еще, ягомости.

И тогда принесут ангелки
Господь-Богу киотницы эти,
Где тисня алой миррой виски
Наши, плачут юродные в цвети.

XXXII

Гипс фамильных аллей истемнен
Мглой ночей, юровыми звездами,
Кто и ждал этих бледных камен,
Бредят сеи какими садами.

Сколь юдицы вольготно снуют,
Яко тусклую цветь обрывают,
Пусть хотя сны июля виют
Сукровицей, засим пировают.

Ах, проплыл диаментный корвет
Мимо вечных жасминов и тлена,
И, следи, опадает исцвет
На мраморные наши рамена.

XXXIII

Август выбиет чернью канвы
О исчадных цветницах и хлебах,
Иль нагорные кущи мертвы,
Иль умолка музыка во небах.

Яко тусклые нети молчат
И пиры восклицают рапсоды,
Нас камены однех соличат,
На бессмертие чествуя оды.

Лишь тогда узрят демоны тьмы
Мглу очес и оне содрогнутся,
И взалкаем: се, Господе, мы,
Нашей кровию столпной клянутся.

XXXIV

Побледнеем, а что пировать,
Аще льется небесная млечность
Во подвалы, царевн муровать
Иль бочонки с вином здесь – беспечность.

Ах, искусство ли вечно, тогда
Нас почто убивают, давайте
Фей картавых всеславить, Звезда
Не за вами летит, пировайте.

Гипс наш тусклый изломан в куски,
Рамена увиенны язмином,
И нещадно горят бредники,
Цветь аллей обводя бальзамином.

XXXV

На вифанские мраморы тьма
С чермной цветью лиется, о внемли,
Здесь были среброусты письма,
Всяк теперь оглашенный и нем ли.

Се, начинье Аида темней
Воска смерти и ночи хрустальной,
То вино или кровь, у теней
Их колор паче мглы госпитальной.

Мы, Господе, в углу восстоим
Со черствыми хлебами, стекает
По челам цветь и мирра, лишь сим
Наши вежды бессмертье смыкает.

[silverpoetry]

Яков Есепкин

Лилии Стикса


XXXVI

Юродные биются, зане
Тени агнцев мелки срисовали,
Виждь, Господе, в узорном окне
Мы темны под исцветом вуали.

Но крепка именная молва,
Пурпур столпный готов изливаться
Лишь со кровию, аще мертва
Неб дьяментность – не ей упиваться.

И к фарфорам слетят ангелки,
И во пурпур оденутся тени,
Где кровавые наши мелки
Изукрасили барвой ступени.

XXXVII

Ночь мраморная тьма овиет,
Вакх угасит последний огарок,
И тогда из кровавых виньет
Соточимся под сению арок.

Хлеб пасхалий дано ль очерствить
Иудицам, вино со фарфоров
Преиспив, беленою увить
Нас еще, ниспадая от хоров.

Зри, опять донны адских полей
Веселят охмелевших апашей,
И всевьются – отравы белей
Над фамильной склепенницей нашей.

XXXVIII

Се, Господе, благие цвета,
Се о восках туман фиолета,
Излита наша кровь, излита,
Бледных мытарей чествует Лета.

Станем волнам забвенье дарить,
Где июль вишни тусклые прячет,
Будут ангелы в благости зрить,
Как о нас Персефона восплачет.

И сильфиды к столам нанесут
Васильковых исцветий амфоры,
И отроцам, каких не спасут,
Цветь и вишни собросят на хоры.

XXXIX

Пурпур ветхий еще оплетен
Совитыми язмином свечами,
Это мы ли о мраморе стен
Пред хмельными стоим палачами.

Сколь вальяжны оне и темны,
Как за ними юдицы порхают,
Фарисеи у каждой стены,
Туне Парки о нас воздыхают.

Зри сей траур высоких столиц
И царевн, упоенных кармином,
Где течет с наших гипсовых лиц
Темный воск, перевитый жасмином.

XXXX

У Гиад ли еще погостим
И восплачем, и вспомним пенаты,
Нас гонят, а и мы не хотим
Оставаться, молчите, сонаты.

Что и речь, веселятся одне
Фарисеи, на яства кармины
Тусклых восков лияше, оне
Преалкают вино и емины.

Свечки чермные ставят к хлебам,
Виждь, се мы, се давимся от корок,
И серебро стекает по лбам
Нашим белым в диаментный морок.

[silverpoetry]

Яков Есепкин

Лилии Стикса


XXXXI

Се, не плачут камены о нас,
Розы мира легки в опомерти,
Ждет еще сиротливый Парнас
Благовестия ангелов смерти.

Кто и вынес бы адских музык
И веретищ холодное бремя,
Подан был сем глагол и язык,
А молчать и немолствовать время.

Хоть всезрите собитых певцов
На иудских балах отравленных,
Без порфир и алмазных венцов
Темнооким царевнам явленных.

XXXXII

Чермных вишен июля к столам
Нанесут и сквозь дьяментный морок
Соглядим – тьмы каждят по углам,
Где начинье ломится от корок.

Всё, Господь, эти вишни тусклы,
Мы пием, а не можем напиться,
Мы ядим, а всещедры столы,
Кличем юд, чтоб могли искупиться.

Зри, Господе, во барвах свечных,
Как над миррою мы престенаем,
И карминов бежим ледяных,
И в диамент персты окунаем.

XXXXIII

По ланитам юдиц истечет
Всенощное серебро со чернью,
И опять им Аид наречет
Услаждаться шелками и тернью.

Се еще вековые балы
И гремят, и одесно ликуют,
Пурпур нег возвышает столы,
Боги Ада веселья взыскуют.

Знак Геката подаст ли – введут
О червице невинных прелестниц,
Коих бальники утром найдут
Вдоль винтажей стоярусных лестниц.

XXXXIV

Со божниц воск лиется, июль
Вновь ко емине благ мирроточной,
Вишни тлеют, по чадам сей тюль:
Для ваяний из пудры цветочной.

На хлебницах пасхалы кадят,
О фарфоре лишь течи свечные,
За каретами юды следят,
Мажордомов сердца ледяные.

И блюстители пира темны,
И букетники миррою дышат,
Виждь, Господь, сколь и мы взнесены –
Стоны мытарей ангелы слышат.

XXXXV

Алой. алой виньетой свечной
Кутию оведем и емины,
Се и каморный пир отходной,
Се и белые с кровью язмины.

Что гиады рыдают опять,
Что юдицы одне веселятся,
Нам преложно еще вопиять,
Где алкают оне и белятся.

Аще истинно сех не спасти
Ангелочков лжеимных ли, правых,
Здесь и будем всенощно тлести
Со свечами в обводках кровавых.

[silverpoetry]

Яков Есепкин

Лилии Стикса


XXXXVI

Воск на раменах темных кадит,
Круг емин мы сидим о старизне,
Мгла Вифании столь холодит,
Уготованы литии к тризне.

Где вы, сени и кущи, одне
Соваянья убийц преалкают
Пунш с араком, от цвети оне
Всехмельны, чад сюда не пускают.

По божницам ли мирра плывет,
Вишен черных мы пьем червотечность,
И глядимся во тусклый киот –
Пара статуй, чарующих млечность.

XXXXVII

Ждут нас царствия, мы ли мертвы,
Аще темным архангелам снимся,
О раменах чермные канвы
Убелим и сеням поклонимся.

И приидем в незвездных своих
Апронахах, соведенных мглою,
Где царевны == как молвить о них,
Всяка травлена мертвой иглою.

Пир так пир, паче смерти самой
Ночь дворцов, кто б и здесь оставался,
Виждь, столы прекаждят суремой,
Где на чад тусклый воск изливался.

XXXXVIII

Тусклой пудрою ночь овиет
Сон цветов и немые присады,
Се и мы в изломанных виньет
Нощной течности чествуем сады.

Лики наши язмина белей,
Тще уголем чермы похвалялись,
Бледны гипсы фамильных аллей,
Где ночные певцы соявлялись.

Тех ли донн Алигъери взерцал,
Ах, еще им Аид потакает,
Ах, во слоте обитых зерцал
По челам нашим цветь истекает.

XXXXIX

Вертоград небозвездный, алей,
Одевайся цветеньем порфирным,
Виждь еще соваянья аллей,
Тусклый август под сводом зефирным.

Хороши ль всенощные пиры,
Спелых вишен в кантовках тлеенных
Нанесли ко столам, просфиры
Черствость паче светил упоенных.

Ах, не спите во млечной дали,
Феи ночи, со цветью немою
Нас однех, нас однех и свели
Сукровичною битой каймою.

L

Август цветию чадной манит,
Золоченая – всё полыхает,
Кто и был на миру именит,
О незвездной юдоли вздыхает.

Ко столам, расписанным под мреть,
Феи ада несут угощенья,
Положат ли еще умереть,
Мы явим тусклый цвет золоченья.

И гляни, как сильфиды легки,
Как всечадную цветь не внимают,
Где угольных садов бредники
К небам черный букетник взнимают.