Литература и журналистика

Шестисотый опус



И опять меловые балы,

Тьмы наперсницы любят веселость,

А и мы не к добру веселы,

Маковей, Ханаанская волость.



На Монмартре еще бередят

Сны холстов живописные тени,

За отроками нимфы следят,

Канифолят басмою ступени.



Плачет грузная Ита, в бокал

Тщится яду подлить, цепенея:

Что ж сотусклый игольник всеал,

Ах, влекли нас по хвоям до нея.





Сто четвертый опус



Торопятся пустые гробы

Изукрасить каймами златыми,

Небовольной любови рабы

И рекли нас великосвятыми.



Только рано ещё пировать,

Желть лилейная помнит ли сады,

Будут розы с гербов урывать –

Прекричат и забьются Гиады.



Как явимся в убойной росе,

О серебре и мертвой лазури,

Смерти жало на хладной косе

Узрят жницы и косари бури.

Восемьдесят третий опус



Ночь тиха, всеблагая Звезда

Восточает иглицы сувои,

Ах, попались и мы в невода

Вифлеемской таинственной хвои.



Картонажные свечки белы,

Тесьмой пламенной щуки свитые,

Презлатятся русалок юлы

И макушки тлеют золотые.



Шелк течет ли, атрамент свечной,

Денно ль Золушки бьются под мелью,

Виждь еще: сколь вертеп расписной

Пуст и темен за плачущей елью.



Восемьдесят пятый опус



Ель всекрасная, слава твоем

Изумрудам и бархатным свечкам,

Спит юдоль, надарил Вифлеем

Ярких шишек сребристым овечкам.



Темной хвои серебро, веди

Нас в погибель, иных персонажей

И не видно с одесной тверди,

А тлеется лишь мел картонажей.



Всё таили румяна и яд,

Берегли мелованные тесьмы,

Негой белых увили наяд

Мглу шаров – со гирляндами, здесь мы.

Двести восемдесят девятый опус


Капителей ночной алавастр

Шелки ветхие нимф упьяняют,

Анфиладами вспоенных астр

Тени девичьи ль сны осеняют.



Над Петрополем ростры темны

И тисненья созвездные тлятся,

Виноградов каких взнесены

Грозди к сводам, чьи арки белятся.



Померанцы, Овидий, следи,

Их небесные выжгут кармины,

И прельются из талой тверди

На чела танцовщиц бальзамины.

Триста девятнадцатый опус



Столы нищенских яств о свечах

Тени патеров манят, елеем

Днесь и мы эту благость в очах,

Ныне тлейся, беззвездный Вифлеем.



Яства белые, тонкая снедь,

Пудра сахаров, нежные вина,

Преложилась земная комедь,

Ас Лаурою плачет Мальвина.



Дщери милые ель осветят,

Выбиются гирлянды золотой,

И на ангельских небах почтят

Бойных отроцев млечною слотой.

Триста первый опус

Над коньячною яшмой парят

Мускус тонкий, мускатная пена,

Златовласые тени горят,

Блага милостью к нам Прозерпена.



Винных ягод сюда, трюфелей,

Новогодия алчут стольницы,

Дев румяней еще, всебелей

И не ведали мира столицы.



Мариинка, Тольони сие

Разве духи, шелковные ёры,

Их пуанты влекут остие,

Где златятся лишь кровью суфлеры.

Вдоль сугробов меловых гулять

И пойдем коробейной гурмою,

Станут ангелы чад исцелять –

Всяк охвалится нищей сумою.



Щедро лей, Брисеида, вино,

Что успенных царей сторониться,

Шелки белые тушит рядно,

Иль с демонами будем цениться.



Золотое начинье тисня

Голубою сакраментной пудрой,

Яд мешая ль, узнаешь меня

По венечной главе небокудрой.

Амстердама ль пылает свеча,

Двор Баварский под сению крова

Млечнозвездного тлеет, парча

Ныне, присно и ввеки багрова.



Книжный абрис взлелеял «Пассаж»,

Ах, напротив толпятся юнетки,

Цель ничто, но каменам форсаж

Мил опять, где златые виньетки.



Аониды еще пронесут

Наши томы по мглам одеонным,

Где совидя, как граций пасут,

Фрея золотом плачет червонным.

Триста пятьдесят седьмой опус

Злобный Мом, веселись и алкай,

Цины любят безумную ядность,

Арманьяка шабли и токай

Стоят днесь, а свечей неоглядность.



На исходе письмо и февраль,

Кто рейнвейны любил, откликайтесь,

Мгла сребрит совиньон, где мистраль

Выбил тушь, но грешите и кайтесь.



Цина станет в зеркале витом

Вместе с Итою пьяной кривляться,

Хоть узрите: во пунше златом

Как и будем с мелком преявляться.

На смерть Цины. Четыреста семнадцатый опус

Заливай хоть серебро, Пилат,

В сей фаянс, аще время испиться,

Где равенствует небам Элат,

Сами будем звездами слепиться.



Вновь античные белит столы

Драгоценный вифанский орнамент,

А и ныне галаты светлы,

Мы темны лишь, как Божий сакрамент.



Был наш век мимолетен, шелков

Тех не сносят Цилетты и Озы,

Пить им горечь во веки веков

И поить ей меловые розы.