Малоизвестная лирика Виктора Кизилова
Добавлено: Чт апр 14, 2011 10:53 amВиктор Кизилов, поэт. Стихи пишет всю сознательную жизнь. В большинстве своем - лирика. Постоянно печатается в региональном издании Ставропольского края. В этом году издает свой сборник.
подборка размещена постоянно здесь: http://www.kizilov.ru/Victor_Kizilov_poems.html
* * *
Иду тихонько, неторопко,
А мысли вдруг шепнули сами,
Как мы давно смущенно, робко
С девчушкой встретились глазами.
Нет-нет, не буря, не цунами,
Не стал я не бузить, не ахать,
Но что-то дрогнуло меж нами,
И захотелось вдруг заплакать.
Заплакать сладко, незаметно,
Запрятаться, куда-то деться.
Я той слезою чистой, светлой
Безропотно прощался с детством.
* * *
Опять бурчит супружница с утра,
Что нужно что-то непременно сделать,
А я молчу, ведь я еще вчера,
Еще вчера закончил это дело.
Не спорю, пусть возмездие грядет,
Мне вообще перечить не по чину.
Сказать, что сделал, так она найдет,
Найдет, как пить дать, новую причину.
Причин же – как нерезаных собак,
И от того мозолистые уши,
Терплю смиренно, пусть уж лучше так,
Уж лучше пусть с утра отводит душу.
И сладок мне бурчанья ручеек,
Как музыка бесхитростного счастья.
Я, тихо улыбаясь, пью чаек
Под рокот каждодневного причастья.
А если вдруг с утра да тишина,
То беспокойно, трепетно, несмело
Я подхожу к ней и шепчу: «Жена,
Любимая, ты как? – Не заболела?»
Письмо
Я к тебе подойду, прикоснусь осторожно руками,
Виноватой улыбкой глаза отогрею твои.
Так уж вышло – сошлось,
Что коса зацепилась за камень,
И, в потемках блуждая,
В разлуку я дверь отворил.
Вместо ласковых волн –
Озверевшие волны прибоя,
От родного причала
Пришлось мне опять уходить.
Наш семейный ковчег
Получил сразу столько пробоин,
И до гавани тихой
Почти невозможно доплыть.
Ничего, догребем,
Доползем, дострадаем, додышим.
Хоть в кровавых мозолях душа,
Я не брошу весла,
Я не брошу весла, я не брошу,
Родная, ты слышишь?
Все равно за зимою
К нам снова вернется весна.
Ты за письма прости –
То наглею, то вдруг оробею,
Что язык мой то нежен,
А то приблатненный жаргон.
Разве я виноват,
Что снова мои так огрубели
Средь уральских морозов
И красно – кровавых погон.
В тех далеких краях,
За крестами, волнами, холмами,
Где полярная звездочка –
Это почти что зенит,
В драной робе тайгу
Мы валили стране с пацанами,
И о них моя песня
Когда – то еще прозвенит.
Прости
Ты и добрая, ты и нежная,
Ты и ласкова, и ясна,
Моя милая, моя прежняя,
Моя светлая, как весна.
Одинокою в поле веточкой
На семи ветрах и дождях
Горе мыкала с малой деточкой,
С малой деточкой на руках.
Сколько слез твоих время выпило,
Сколько горьких дней и ночей?
Тучей черною доля выпала
Быть красивою и ничьей.
Как же гляну я в очи ясные,
Где горит небес бирюза?
Помоги ты мне солнце красное,
Не могу поднять к ней глаза.
Не простит меня, моя верная,
Не развеет боль время – тлен.
Ведь вина моя непомерная –
Я в ее слезах до колен…
Ты и добрая, ты и нежная,
Ты и ласкова, и ясна.
Ты прости меня, моя прежняя,
Моя чистая, как весна.
Зачем?
Зачем эти охи и ахи,
Мы к ним обреченно глухи,
Но вновь от лохмотьев рубахи
Чадят дорогие духи.
Зачем эти светлые ночи,
Надежды пустые лучи,
Зачем мое имя бормочешь,
Как будто жуешь калачи?
Зачем … - все прошло, отзвенело,
Задумчив и светел простор,
Лишь помнит уставшее тело
Двух глупых сердец разговор.
Зари догорающей угли
Угасли под тихим дождем,
Давно наши чувства потухли,
А мы все надеемся, ждем.
Чего – прошлогоднего снега?
Тепла той ушедшей весны?
Скрипит нашей жизни телега,
Остались лишь талые сны.
* * *
Смущенно яблоньки качались,
Чуть–чуть проклюнулась весна,
А мы с тобой куда-то мчались,
Вдохнув взахлеб любви вина.
А снег летел как хлопья ваты,
И ты бежала, март кроша,
Еще по детски угловата,
Но как богиня хороша.
Да нет, куда там той богине!
Она б в смущении была,
Она б стояла, рот разиня,
Когда б ты рядышком прошла …
Мелькают годы в Лете тая,
В прическе – паутинкой снег,
Но ты, бабуленька родная,
Для дедушки прекрасней всех.
И я тебя целую в носик,
И хоть куда готов бежать.
И словно преданнейший песик,
Готов у ног твоих лежать.
* * *
Сквозь шелест весны, повседневность заботы,
В разливе людской суеты
Я слышу, как тихо зовет меня кто-то,
Зовет меня кто-то … ты.
И мне не нужны ни авансы, ни льготы,
Ни прошлого лета цветы,
А нужно, чтоб помнил и ждал меня кто-то,
Чтоб ждал меня кто-то … ты.
И будет по силам любая работа,
И близким финалом мечты,
Когда письмецо вдруг напишет мне кто-то,
Напишет мне кто-то … ты.
Но вечным обманом черта горизонта,
Надежды наивны, пусты,
А в них, исчезая, манит меня кто-то,
Манит меня кто-то … ты.
Просто помни
Капелью дни, разъезды, полустанки,
А чей то поезд замедляет ход.
И кто-то под мелодию тальянки
Кому-то ненавязчиво поет:
«Прости, любовь, мое угасло лето,
Уже не рвусь ни в воду, ни в огонь,
Нам жизнь вручила разные билеты –
Тебе в один, а мне в другой вагон».
Дотлел закат, поблекли листья сада,
Лишь память летней радугой горит,
Прости за все и знай – грустить не надо,
Что не согрелись мы у той зари.
Иди, тебя ждут новые рассветы,
Не угадаешь – радость или боль.
И просто помни, что на свете где-то
Моя, такая тихая, любовь.
* * *
Догорает закат. Тишина обнаженного сада,
В омут грусти, в печаль окунула меня с головой.
Я брожу здесь один. Никого, никого мне, не надо,
Все прошедшие дни улеглись пожелтевшей травой.
Просто нет ничего. Все придумано, все неживое:
Мысли, чувства, слова и любви сумасшедшей прибой,
Все придумали мы, чтоб найти себе что-то такое …
Чтоб оттаять чуть-чуть, мы придумали это с тобой.
Все прохладнее кровь, сердце бьется ровнее и глуше,
И все выше стена между нами встает и встает.
И теперь уже наши, когда-то горячие души
Охладил и сковал равнодушного времени лед.
Отшумевшего сада поблекшие темные листья
Под ногами шуршат, разжигая желанную грусть,
А холодная осень крадется тихонько, по-лисьи.
Я устал от всего. Я шепчу: «Ну и пусть … Ну и пусть …»
* * *
Мне бы утро вешнее,
Мне бы солнца горсть,
Счастье мое грешное –
Мой нечастый гость.
Мне бы ласки крошечку.
Зернышко тепла.
Чтобы жизнь немножечко
Веселей текла.
Мне б подставить попросту
Дождику ладонь …
Мне бы годы попусту
Не швырять в огонь.
* * *
Неправда, будто чувства не стареют,
Но чем прохладней, медленнее кровь,
Тем все прекрасней, чище и мудрее,
И искреннее старая любовь.
* * *
Еще сады не вытканы листвой,
С синоптиков, конечно, взятки гладки,
Но взгляд пленит природы волшебство –
Поэзия простой весенней грядки.
И хочется, на все, махнув рукой,
Дурачиться, как в юности когда-то,
Глотать рассвет открывшейся душой
И позабыть про юбилеи, даты.
А ветер с юга радует теплом,
А западный – дождем уже не смело,
Вдруг где-то снова счастье протекло
И нежно омывает душу, тело.
И пусть уже давно за 60,
И иногда стреляет в пояснице,
Но все равно, как 40 лет назад,
Твоя улыбка беспощадно снится.
И я бреду весеннею тропой
По тем местам, где целовал когда-то,
И вновь мы вместе, милая, с тобой,
И к черту юбилеи, тосты, даты.
* * *
Ничего писать не собираюсь –
Просто так за рифмой побреду
(Даже и глагольной не чураюсь)
У воспоминаний в поводу.
Так светло в когда-то возвращаться,
Улыбаться глупостям былым,
С ветряною мельницей сражаться
И мечтать, ну как Есенин – «в дым».
Отмечталось, отцвело, отпелось …
Все равно поется и цветет!
И хотя, помягче скажем, зрелость,
Кажется, что где-то кто-то ждет.
Ну, зачем: «Жена со сковородкой» -
Юность притаилась за углом,
С тихим озорством, тепло и кротко
Машет мне расшитым рукавом.
И опять плывет хитро и зыбко
В сполохах весеннего огня
Милая, курносая улыбка
Что пленила юного меня
И бегу я, пятками сверкая,
По страницам отзвеневших дней,
По просторам дорогого края,
Что зовется Родиной моей.
* * *
О, юность, лунность, ветерок, улыбка.
Заветные, горячие слова:
Зайчонок, ласточка, светелка, рыбка,
Мечты, свиданья, нежности, кровать.
И понеслось – пеленки, соски, зыбка,
Усталые припухшие глаза …
А за окном – метелки, телки, рыбки,
И лунный свет, и неба бирюза.
И снова охи, ахи, щебетанье,
Рассвет и свет, лучистые глаза,
Улыбки, встречи, плечи, свечи, тайны,
И звон сердец, и светлая слеза.
Измены, смены, горечи, утраты,
Калейдоскопом, скопом в никуда.
Удары, кары, нары, бюрократы –
Истлевших лет пустая чехарда.
Калитка, ветер, вечер в дреме зыбкой,
Седых волос, застывшая метель.
Окно, закат. Печальная улыбка.
И горькая, холодная постель …
Живи, дитя!
От нежных слов я как-то поотвык.
Осенних дней отсчитываю кляксы.
В печальной жухлости дряхлеющей травы
Уж не слышны сверчки – ночные плаксы.
А тут такое: дочка родилась в семье у младшего –
И пусть звенят фанфары!
Мы с трижды бабушкой, порадовавшись всласть,
Теперь от счастья хлюпаем на пару.
Мне календарь твердит, мол, ты – труха,
Ты пень замшелый в плесени забора,
А я ему в ответ: ха-ха-ха-ха!
И нет в душе не грусти, ни укора.
Годам назло, как в юности, одет!
Протезами зубов в улыбке расцветаю.
Я полный кавалер – я трижды дед!!!
И, распуская «хвост», от счастья таю, таю.
Прошу простить, что рву стиха размер,
И что слова причесывать не в силах,
Но всем дедам и прадедам в пример –
Я оду протрублю для внучки милой:
Живи, дитя! Живи! Цвети! Расти!
Я для тебя, как Данко, сердце вскрою,
А дедушку за глупый стих прости.
Ты третья, и тебя люблю я втрое!
Я внуков обожаю – всех троих.
Пускай хранят вас ангелы незримо.
Но ты сейчас средь всех внучат моих
По счету третья, а по сути – прима!
Сыну
Чистый, словно звездочка росы
В лепестках ромашки полевой,
Мой далекий, мой желанный сын,
Маленький, наивный и смешной.
Все течет – ты вырастешь большим,
Время годы сделает мукой.
Ты прости – я сам тебя лишил
Грубоватой нежности мужской.
Ты прости за тягостную грусть
И в душе обиды не таи,
Что упал разлуки тяжкий груз
На худые плечики твои.
Я вернусь, ты только жди и верь.
Я вернусь к тебе наверняка.
Я вернусь … тихонько скрипнет дверь
В нашем милом доме, а пока –
Где бы ни был – сердцем не фальшивь,
Даже в луже грязной и большой
Ты останься чист, сынок, красив,
И не столько телом, а душой.
Улыбайся, обожай цветы.
Если сможешь – время обгоняй.
Будь надежным, гордым, но простым
И моих грехов не повторяй.
* * *
Господи! Что же это, что же это со мной?
Пятьдесят четвертое лето
И, казалось бы, песня спета,
А в груди, вдруг, огонь неземной.
Господи, до рассвета, до рассвета в ушах прибой,
А в глазах донага раздета
В ореоле шального света
Юность-фея, как дождик грибной.
Господи, все трепещет, все трепещет в душе
И ромашковый чет и нечет
Мой покой то грызет, то лечит,
А любовь, как пожар беспечный,
Полыхает вовсю уже.
Господи, это значит, это значит влюблен …
Я во сне то старик, то мальчик,
То утюг, то веселый мячик,
То пою, то смеюсь, то плачу –
Это юности дивный сон.
Песенка мальчишечья моя
Юности безоблачные дали,
Как вас не любить, не вспоминать?
Помню нас курсантами прислали
Хлеб в район Арзгирский убирать.
В час рассветный степь казалась тайной,
Хлеб поник в фонариках росы.
Я тебя увидел на комбайне –
Девушку невиданной красы.
Ты трудилась радостно и ловко,
Как улыбка, молодость твоя,
Сказка из поселка Родниковка,
Песенка мальчишечья моя …
Разошлись, разъехались дороги,
Не сбылись прогнозы соловья,
И давно уж зрелость на пороге,
А все снится родинка твоя.
Мчится жизнь, летит без остановки,
Я кричу в притихшие поля:
«Где же ты, мечта из Родниковки,
Юность промелькнувшая моя?»
И страницы прошлого листая,
Вспоминая розовые дни,
Я с глубокой грустью вспоминаю:
Отцвели, осыпались они.
Не вини закаты
Услыхала я твой голос звонкий,
Песенку мальчишечью твою,
Ты зовешь мечту из Родниковки,
Грустно шлешь упреки соловью.
Не вини угасшие закаты,
И на соловья ты не сердись.
Мы с тобою сами виноваты,
Что дороги наши разошлись.
Ты меня без грусти и печали
Ласково березкой величал,
Опустели нивы, заскучали,
Когда ты уехал и пропал.
Сколько раз листва ковром ложилась,
Я надежду робко берегла.
Только песня наша не сложилась,
А потом и юность отцвела.
Чуть слышны той песни отголоски
И тебе хочу я рассказать,
Что мои две юные березки
Начали сережки примерять.
Не взлетела песня в поднебесье,
Заплутала где-то на лугу.
Все же две-три нотки этой песни
До сих пор я в сердце берегу.
Не грусти
Ну и что же, что бабье лето
С паутиной и жидкой листвой.
Светом глаз твоих чистых согретый,
Я, как прежде, иду молодой.
А они, словно песня, греют.
И легко, и свободно дышать,
Ведь глаза лишь тогда не стареют,
Не запятнана если душа.
Вот и осень, зовет куда-то,
Золотой свой развесив наряд,
Но я знаю, - и в дни заката
Будет чистым твой солнечный взгляд.
Дни пройдут, отбушует вьюга,
Все истратит снежки детвора
И тогда к нам с тобою, подруга,
Постучится иная пора:
Брызнет солнцем в садах раздетых,
Все вокруг воскресив ото сна,
И тогда уже в наших детях
Вспыхнет новая наша весна.
Вспыхнет с новой волнующей силой
Половодьем неслыханных дел …
Так что ты не грусти, красивая, -
Бабье лето совсем не предел.
* * *
Осень красным пламенем рябины
Освещает тех, кого любил …
Лишь кресты, да звездочек рубины;
Да тугие струны паутинок
На оградках дорогих могил.
От имени племянника Вадима Кизилова,
погибшего в Афганистане.
Осиротевшей невесте
Через сотни лет, через замяти,
Через море дней по весне
Ты зови меня до беспамятья,
Я приду к тебе хоть во сне.
Снова вспомни ты землю пряную,
Запах талых плеч позови,
Я увел тебя, счастьем пьяную,
Счастьем пьяную от любви.
Вспоминай любовь очень близкую,
Очень нежную – эхо, весть …
Полюби траву, травку низкую,
Может та трава я и есть.
Путь мой жизненный краток был, но крут
И теперь зови, не зови,
Что ж поделать, коль пулей вычеркнут
Я из жизни и из любви.
Через сотни лет, через замяти,
Через море дней по весне
Ты зови меня до беспамятья,
Я приду к тебе хоть во сне.
Зри в корень
В энском тресте прорыв, аврал,
План горит, хоть святых неси.
Лопнул с треском второй квартал,
Что же делать, с кого спросить?
Совещаний визгливый хор,
Все решали: ну как же быть?
И решили: за грязь и сор
Прогрессивки уборщиц лишить.
Мол, эстетика тут виной,
И другим, мол, наука впредь,
Мол, дела закипят волной,
В корень зла надо строго зреть.
Блещут счастьем морщинки глаз,
Ждут работы большой прибой.
Но фортуна и в этот раз
Повернулась, простите, спиной.
И не блещут дела сейчас,
Но причину нашли уже.
Говорят, что на этот раз
Прогрессивки лишат … сторожей.
* * *
Когда мне грустно от чего-то,
А в душу пялится тоска,
Когда грызет и мучит что-то,
А что? – не в силах отыскать,
И совесть, как в противогазе,
И правду кривда в гроб свела,
И все накрылось медным тазом –
Я ухожу за край села.
Туда, где ветерок упрямый
В долине полевой живет,
И запах трав пьяняще – пряный,
И тени солнышко жует.
Здесь хочется вдохнуть поглубже,
Куда – попало побежать,
И поплескаться в каждой луже,
И на пригорке полежать …
Здесь все равно душа оттает
И, вдруг, отыщется ответ,
И вновь теплей, и вновь светает.
И глупым мыслям места нет.
С томиком А.Фета
Я думал ни о чем, я тихо плыл куда-то,
Мелькали светлячки прекрасных фей
И, струны теребя, раздумий завсегдатай
Дарил напев мифический Орфей.
То Афанасий Фет волшебными стихами
Угасших лет бесхитростно пленял.
И мысли грустные безропотно стихами
И засыпали мирно у плетня.
О, как они светлы, созвучны переливы
Стихов волшебных чувственный букет,
Как целомудренны приливы и отливы
Святой любви давно ушедших лет.
Опоздал
Поносили черти, поносили, -
То мечты, то стройки, то вино.
Забывал, что где-то в дымке синей
Ждет напрасно мамино окно.
А когда нелады и невзгоды
И за горло неурядиц ком,
Через зимы, вёсны – через годы,
Вдруг позвал наш старый мамин дом.
Этот дом давно уже не мамин,
И грустней становится вдвойне …
Но зовет, как будто тот же самый,
Свет в том самом – мамином окне.
Но уже другим светло и веско
Оттеняет старое стекло
За чужой ажурной занавеской
Чье-то там семейное тепло.
Я стою без шапки, как у храма,
Заглушает память сердца стук.
И, как в детстве, чувствую тот самый
Теплый запах материнских рук.
Я готов кричать, молиться слезно,
На коленях трепетно ползти,
Но в висках грохочет: поздно, поздно …
Мама! Милая! Прости меня, прости!
О словах
Какое на запах слово?
Какое на вес, на ощупь?
Какое – только полова.
Какое – чело изморщит.
Какое – клинок двуострый,
Какое, как нотка песни,
Какое, как степь, как вёрсты,
А есть, как рассвет чудесный.
Слова, словно люди – разны:
Наивны. Просты. Велики.
Бывают, как грипп, - заразны.
Бывают, как Янус, - двулики.
Бывают – разят навылет.
А то, как вода – живые.
Но есть и под слоем пыли,
А все же такие родные!
Одно увлечет, как парус,
Совсем унесет за грани,
Другое с другим на пару –
Обидит. Унизит. Ранит.
Слова – очень мощная сила:
Полезна. Вредна. Безумна …
А чтоб она вас не сгубила,
Не пользуйтесь ею бездумно.
Рассветная песенка
Иду к тебе, иду рассветным городом,
Мне улыбаются деревья и кусты.
А я хочу всем людям счастья поровну
И чтоб сбывались все красивые мечты.
И чтоб веселый месяц май,
И чтоб заботы кутерьма,
И чтоб улыбки всем во все дома,
И чтобы радость круглый год,
И чтобы дел невпроворот,
Чтоб в мире жил прекрасный мой народ!
А ты не спишь, не спишь, моя хорошая,
Улыбку первую зари встречаешь ты,
А землю теплым снегом запорошило:
То облетают с нашей яблоньки цветы.
Мы, взявшись за руки, вдвоем
С тобою рядышком пойдем
И тихо песню солнышку споем
Про светлый день, про день весны,
Про то, чтоб не было войны,
На всей земле чтоб не было войны.
В буфете
Вечером. В буфете. Звон стаканов.
Женщина торгует не спеша.
Подошел мужчина полупьяный,
За ручонку держит малыша.
Молвит, вынув деньги из кармана:
«Посмотри, какой у меня сын!
Ты плесни мне водки полстакана
И подай-ка пряничек один».
Пробурчав «пускай жена простит нам»,
Выпил водку под буфетный шум,
Пряником занюхал аппетитно
И отдал то пряник малышу.
По головке мальчика погладил,
Гордо приподнял свою главу,
И сказал, на продавщицу глядя:
«Крохи у дитя не оторву!»
Зима
Вечер. Снег и ветер.
Синий свет луны.
Краше нет на свете
Нашей стороны.
Синяя дорога,
Поседевший лес.
Ой, как нынче много
Сказочных чудес!
Дети на салазках
Мчатся с горки вниз.
Это ли не сказка,
Это ли не жизнь!
Я б и сам проехал
Так, чтоб снег вспотел.
Вот была б потеха,
Жаль года не те.
А морозец тянет,
А душа поет,
А дорога манит
И зовет, зовет.
Выйду в чисто поле,
Поклонюсь земле.
Край мой, Ставрополье,
Радуйся зиме.
* * *
Я по тебе тоскую очень-очень.
Надежды тайные горят, как свечи, но –
Коль зацветает деревце под осень,
То знают все оно обречено.
Цветет оно в лучах прощальных лета,
Уходит в цвет последнее тепло.
«Финита ля» … ну, в общем, песня спета.
А счастье где? – Сквозь пальцы протекло.
И на обломки ветреного счастья
Холодный душ твоих прощальных слов:
«Чужие мы. Не надо нам встречаться.
Живи. Будь счастлив. В общем, будь здоров».
Живи и ты, и тоже будь здорова.
Но по весне, когда растает снег,
Увидев деревце сухое у порога,
Ты хоть на миг прерви веселый смех.
Вдруг
Ты знаешь, я что-то немного устал.
А мысли волнуют, а мысли тревожат,
То ставят торжественно на пьедестал,
То, вдруг, запрессуют, размажут, стреножат.
То хочется Землю до хруста обнять,
А то, вдруг, в свой панцирь поглубже забиться.
То ныть, словоблудить, нудить и пенять
И, вдруг, задохнувшись любовью, забыться.
И в волнах Морфея, на паперти грез,
Еще не очнувшись, не зная, спросонок,
Как вдох откровенья, как нежность, до слез.
Вдруг чутко услышать, как дышит ребенок …
И я понимаю сквозь призрачный свет,
Что эти мгновенья – не всем, и не часто.
Что это дыханье и этот рассвет,
Все это … такое огромное счастье!
Рассвет
Светает … Посвист сонной птицы,
И звезды – замерший салют,
И воздух, что нельзя напиться,
И слезы счастья тихо льют.
И я ловлю слова и звуки,
Пытаясь сплавить в теплый стих,
И подставляю горсткой руки,
Пока их шорох не утих.
На перепутьях сна и яви
Качаюсь в люльке у зари,
Пока вдруг утро не проявит
Горластый петушиный крик.
И ветерок, хмельной и терпкий,
Как забродившее вино,
На окоёме голой веткой
Протрет для солнышка окно.
И солнце начинает плавить
Остатки ночи под плетнем,
А я спешу жену поздравить
С прекрасным, светлым женским днем.
Районной газете – 65
Может, я пишу не очень складно,
Но всегда, везде, в мороз и зной
Ты была мне «нитью Ариадны»,
Мой наставник и товарищ мой.
Через юность, через годы, грады,
Красной нитью через весь мой путь
Ты прошла подругой и наградой,
Как сестра, как друг, как жизни суть.
И когда у кривды на кинжале
Уезжал я в дальние края,
И туда ты даже приезжала,
Добрая подруженька моя.
Угасали дни, мелькали версты.
Уходили люди и мечты,
И друзья бросали очень просто
И сжигали за собой мосты.
Только ты, мой верный, милый спутник,
Помогала, верила, вела.
Приходила в праздники и в будни,
Улыбалась, хмурилась – жила.
То стихами говоришь ты звонко,
То беды народной слышен стон,
Милая петровская районка,
Благодарный мой тебе поклон.
И скажу тебе я по секрету
(Не заискиваю, не юлю),
Я тебя РАЙОННАЯ ГАЗЕТА,
Всем предпо…- читаю и люблю.
Газете «Петровские вести – 75»
Посвящается бывшим работникам
районной газеты В.Косенко, И.Череваню,
В.Сухорукову, В.Сердюкову, Б.Тулинову.
И от всей души – нынешним.
Снова юбилейные аккорды,
Четкой вехой трудного пути.
Пусть твоя походка будет твердой:
Господи, ну что я замутил!?
Ты прости, любимая районка,
Что срываюсь на высокий штиль.
А мне хочется улыбкою ребенка
И степной ромашкой расцвести.
И сказать: «Родная, добрый вечер!»
Я тебя люблю. Люблю и жду.
В дни заветные к тебе навстречу
К ящику почтовому иду.
Ты всегда то весело, то шатко
В нашей жизни сложной и простой
Тянешь воз прилежною лошадкой,
Тянешь в гору верстку за версткой.
Ты прости нас, что, тебя читая,
Мы, признаться, видим не всегда,
Сколько слез простая запятая
Стоила … И нервов и труда.
Сколько стоит плюнуть против ветра …
А не плюнуть совесть не велит.
Сколько вымотано душекилометров,
Чтоб узнать, где, что и как болит.
Я хочу и в юбилей, и в будни
От души и без высоких слов
Пожелать тебе работы трудной
И дорог, и полевых цветов.
И улыбок, и стихов, и прозы,
Просто счастья, просто теплоты.
И пусть будут и дожди и грозы,
Но и воплощенные мечты.
Памяти И.М.Черевань
Мы все лимитчики на свете этом
И, вопреки невзгодам и годам,
Стараемся, как минимум дуэтом,
Петь песню жизни времени ветрам.
Друзья уходят. Страше. И моложе,
Фортуны израсходовав лимит.
И кануть в Лету раньше или позже
Нам каждому в итоге предстоит.
И хочется сказать друзьям, потомкам,
Которым, дай Бог, жить и жить, и жить:
«Потомок милый, умоляю, - только …
Ты только Память, Память не лимить».
* * *
В пустоту протянуты ручонки,
В чистенькой постельке у окна
Спит девчонка, спит себе девчонка
Бледною луной озарена.
Снится ей, что снова, как и прежде,
Толь стишок, толь сказку рассказать,
На кроватку в простенькой одежде
К ней присела ласковая мать.
Будто снова мамочка живая,
Взгляд у мамы весел и лучист
И ее у тротуара края
Пьяный не сбивал мотоциклист.
И в ночи, при лунном свете зыбком,
В безмятежную минуту ту
Губки девочки вдруг трогает улыбка,
А ручонки ловят пустоту.
В пустоту протянуты ручонки,
В чистенькой постельке у окна
Спит девчонка, спит себе девчонка
Бледною луной озарена.
* * *
Какое утро! Солнце светит,
Деревьев почки шевеля,
Встают сады в молочном цвете
И просыпается земля.
Уж травка вверх упрямо рвется
И птицы на ветвях в саду.
А песня из груди несется
У всех прохожих на виду.
А я иду, пою, я счастлив,
Руками весело машу,
Желаю людям только счастья
И радость песней приношу.
Я чувствую весны дыханье
В садах, в полях, в своей груди,
В любовном девичьем признании
И я кричу – весна приди!
Девчонка весело смеется,
Парней, пленяя на ходу,
А песня из груди несется
У всех прохожих на виду.
* * *
Улыбку счастья я в ладошку прячу,
Глупею, если голос твой звучит,
И я не знаю, что сияет ярче –
Глаза, а может солнышка лучи?
А вечерком, когда сильнее вдвое
Зовет куда-то алый окоём
Иду один, а будто бы с тобою,
С тобою вместе рядышком идем.
А край родной с полями нараспашку
Встречает нас в объятия равнин
И я шагаю, распахнув рубашку,
А вечер с теплой музыкой сравним.
И ручеек, как звуки мандолины,
Так нежно и загадочно журчит,
Да мудрый вяз в овраге за плотиной
От ветерка по-старчески ворчит.
И губы сами в этом дивном месте
Запели вдруг о светлом и простом,
Родимый край, с твоим зеленым оркестром
Мы тихо песню радости споем.
Год рождения 1941
Мы в детстве мечтали о новых штанишках,
О новых сандаликах – бегать вприпрыжку,
И чтобы пальтишко подросшего брата,
Вдруг мне бы досталось, пускай хоть с заплатой.
Зато, как светлы, как мы счастливы были
И, как наши мамы нас страстно любили,
Что кто-то из нас, вдруг точь-в-точь улыбнулся,
Как папа, который с войны не вернулся.
И вот на излете 20-го века
Мы сверстникам нашим желаем успеха,
Чтоб наши уже повзрослевшие внуки
Нигде не теряли ни ноги, ни руки,
Чтоб в новом году передохли сатрапы,
Чтоб деток любили и Мамы, и Папы.
И чтоб пацаненок – счастливый парнишка
Не ждал с вожделением брата пальтишко.
Максимыч
У входа в рынок средь толпы людской,
Глаза к земле стыдливо опуская,
Стоит старик с протянутой рукой
Безмолвно к человечности взывая.
Рабочая спецовка да бушлат.
Да боль в глазах – его портрет венчает.
Вот жизни человеческой закат …
А кто ж за ним? – кто знает, ох кто знает.
Я знал его лет несколько назад,
Он труженик, он мастер на все руки,
Он, пока в силах, делал все подряд –
Ковал, строгал – не изнывал от скуки.
И вот итог – с протянутой рукой,
За что, про что, совсем не понимая,
Стоит бедняга у калитки той,
Примят к столбу базарною толпой,
Бушлат рабочий к телу прижимая.
Подайте работу
Что ж делать теперь … я не знаю, ей Богу,
Родная земля, я не знаю, прости,
Толь ножик точить на большую дорогу,
Толь брать свой картуз да под церковь идти?
Да вряд ли дадут – вся страна попрошайка,
Заморского дядюшки лижет сапог:
О, дяденька, милый, подай-ка, подай-ка,
Подай, Христа ради. Спаси тебя Бог.
Прости, мой станок, я тебя не увижу,
У нас не страна, а какой-то Бермуд.
Ну как же теперь не прожить, а хоть выжить?
Подайте работу, оденьте хомут.
Моя работа
Моя работа, ты мой хлеб и радость.
С тобою я и плачу, и пою.
Порою ты – упрек, порой – награда.
Порою от тебя я устаю.
Но на тебя ничуть я не в обиде,
Поверь, как с другом говорю с тобой,
Ведь я тебя в любой одежде видел,
И в черной, и в небесно – голубой.
Бываешь ты и доброй, и коварной,
И озорной, как вешняя вода.
Бываешь даже чуть высокопарной,
Но скучной не бываешь никогда.
А если б ты была спокойной, ровной,
Как в захудалом сереньком кино,
Прости, быть может это и не скромно –
Я б изменил тебе давным – давно.
Но нет. Я не ищу тебе замену!
И ты имей, пожалуйста в виду,
Что я к тебе всегда, в любую смену,
Как к милой на свидание иду!
* * *
Как позабыть тебя, скажи?
Как заглушить шальные мысли?
Отмыться как от этой лжи? –
Вопросы в пустоте повисли.
Повисли, как дамоклов меч,
Как крик отчаянья в пустыне …
А сердце жаждет новых встреч
И от разлуки стонет, стынет.
И ищет новые слова
О счастье, о любви, о лете.
Но все слова, как дважды – два
Исписаны на этом свете.
Другими, теми, что до нас
Любили, мучались, дружили.
Брели, страдая на Парнас,
Из Пегаса тянули жилы.
А потому, прости мечта.
Чужую душу не прослушать.
И я не тот, и ты не та,
И сердца стук все глуше, глуше.
* * *
Ты ушла. И тишина. И грусть.
Ты ушла и стены опустели,
Подарив тоски щемящий груз,
Да озноб нетронутой постели.
Только ночь и дождик за стеной,
Да в окне нагие ветви клена
И виной, кричащею виной –
Флаги, позабытые пеленок.
Ходики роняют не спеша
Времени загубленные звоны
И болит, болит, болит душа,
Мысли копошатся тихим стоном.
Лишь звезды далекий светлячок
За окошком золотою рыбкой.
Вешалки твоей пустой крючок,
Никакой надежды, даже зыбкой.
Только ночь. И дождик за стеной.
Да в окне нагие ветви клена.
И виной, кричащею виной –
Флаги, сиротливые пеленок.
* * *
Ветер непоседливый хлопочет,
Рвет с деревьев ветхую одежду,
Ты ушла одна навстречу ночи,
Унесла последнюю надежду.
Что ж, иди, куда тебе идется,
Пусть тебе сопутствует удача,
Это осень глупая смеется
Нашу жизнь, вот так переиначив.
Что же делать, если не сумели
Мы с тобой в свиданьях поскучневших
Сохранить те чувства, что нас грели
И костер угас не разгоревшись.
Звездочки, что нам с тобой мерцали,
Падают … и в мокром снеге гаснут.
И не отзвенели бубенцами.
Столько дней растрачено напрасно.
Ветер непоседливый хлопочет,
Рвет с деревьев ветхую одежду.
Ты ушла одна навстречу ночи,
Унесла последнюю надежду.
* * *
Уходи. Проходи. Не тревожь и не мучай так больно.
Ты как лазера луч, ты не греешь, а плавишь и жжешь.
Всё. Прости. Отпусти. Отпусти Христа ради, довольно.
Да иди ж, умоляю, иди! Ну чего же ты ждешь?
Что ж ты тянешь, уйди, я не в силах бороться, ты слышишь?
Так желанна такая простая земная краса.
Ты лесной ручеек, что прохладой и свежестью дышит.
Ты сверкаешь, горишь, как под утренним солнцем роса.
Мы из разных времен, и из разных, поверь, измерений.
И по правде сказать, разобраться по правде к тому ж –
Ты чужая жена, ты чужая жена без сомнений
И я тоже чужой, непутевый, но все-таки муж.
Памятник
С автоматом из камня воин.
Ровно вечный огонь горит.
И венок в мягких лапах хвои
Чуть собою прикрыл гранит.
У подножья отец с сынишкой.
Сняли шапки. Грустно молчат.
Чемодан, стопка с детскими книжками
На скамье, чуть в сторонке стоят.
«Пап, с тобою мы ехали столько,
Мчались в поезде, плыли рекой.
Только, папка, и в нашем поселке
Тоже памятник есть такой.
Там такой же и дядя из камня,
И цветы на могиле той.
Ты бы, папочка, рассказал мне,
Что за дядя здесь, кто он такой?»
С грустью глянул отец на сына,
Помолчал и сказал в ответ:
«На войне в роковую годину
Здесь геройски погиб твой дед.
Когда наши бойцы отступали,
Умереть, но прикрыть отход,
Одного добровольца послали –
Это дед твой шагнул вперед.
Рассветало. Рассвет был мглистый.
Быстро дед твой окоп отрыл
И потом по чуме фашисткой
Автоматный огонь открыл.
Лезли изверги, выстрелы хлопали,
День тянулся, уж не было сил,
А твой дед из того окопа
Все строчил, и строчил, и строчил.
Он один, а фашистов полчища,
И в лицо – ураган огня.
Он стрелял, но патроны кончились
У него на исходе дня.
Всё. Осталась одна граната.
И тогда он, спокоен и прост,
В обгоревшей шинели солдата
Вдруг поднялся во весь свой рост.
Он стоял среди пепла и пыли,
На груди своей руки скрестив,
Немцы плотно его окружили …
И раздался последний взрыв.
Пыль осела. Средь мертвых фрицев,
Там, где гордо стоял твой дед,
Ветерок за страницей страницу
Шевелил комсомольский билет».
С автоматом из камня воин.
Ровно вечный огонь горит.
Т венок в мягких лапах хвои
Чуть собою прикрыл гранит.
У подножья отец с сынишкой.
Сняли шапки. Грустно молчат.
Чемодан, стопка с детскими книжками
На скамье, чуть в сторонке стоят.
Сестре
Когда ты только – только расцветала
Цветком прекрасным, утренней зарей,
О счастье девичьем по-детски так мечтала,
Пожар войны вдруг вспыхнул над землей.
И ты пошла за Родину сражаться,
Пошла сквозь дым и всполохи боев,
И было некогда встречаться и влюбляться,
И песни петь, и слушать соловьев.
В свою весну ты шпилек не носила,
А вместо сумочки – винтовка на ремне.
И грязь болотную ты сутками месила,
А вальсы танцевала лишь во сне.
Была ты не солдаткой, а солдатом.
С бойцами в бой ты шла к плечу плечо
И сердцем, почти детским, чисто, свято
Мать – Родину любила горячо.
Года идут, тебе не восемнадцать,
Стареешь ты и все твои друзья,
Спасибо Вам, что можно нам влюбляться
И песни петь, и слушать соловья.
Спасибо Вам, что нет войны проклятой.
Спасибо Вам за тот нелегкий труд.
Спасибо Вам, что с песнями девчата
К мальчишкам на свидания бегут.
* * *
Лежат горой конфеты на витринах.
Их в магазинах более всего.
Лишь нету на прилавках магазинных
Подушечек из детства моего.
Мне довелось родиться в сорок первом.
С войны я не запомнил ничего,
Конфеты помню лишь в день мира первый –
Подушечки из детства моего.
Пришла соседка в штопанном платочке,
С войны у ней не стало никого
И, плача протянула мне кулечек
Подушечек из детства моего.
Я каждую сосал почти по часу –
Вкуснее в мире нету ничего,
А мне казалось, тают как-то сразу
Подушечки из детства моего.
Лежат горой конфеты на витринах,
Их в магазинах более всего.
Лишь нету на прилавках магазинных
Подушечек из детства моего.
Любушка
Мы в колхозе сено скирдовали,
Помогали – посылал завод.
Женщину там странно как-то звали:
Любушкою называл народ.
«Любушка, ну что тебя не видно?
Любушка, иди сюда. Мы тут».
Трактористку в возрасте солидном,
Как девчонку, Любушкой зовут.
Я спросил у женщин: «Что за диво,
Расскажите, что за тайна тут?
Почему так нежно, так красиво,
Так любовно Любушкой зовут?»
И одна, уже почти старуха,
С грустными морщинками у глаз,
Не спеша, сначала тихо, глухо
Повела печальный свой рассказ:
«Любушка была почти девчонка,
Стройною, веселою была.
Песни пела весело и звонко
Первая красавица села.
И Иван был парень загляденье,
Скромен, весел, строен и плечист
И работал всем на удивленье,
Первый был в колхозе тракторист.
Их двоих взяла в свою работу,
Закружив любовью, та весна.
Свадьба песней полнилась в субботу,
А наутро грянула война.
Защищать страну родную нашу
И Иван с другими уезжал
Раньше Любу называл Любашей,
А прощаясь, Любушкой назвал:
«Любушка, жена моя родная,
До свиданья, милая, прощай.
Ну, не плачь, ты сильная, я знаю.
Жди, пиши, люби, не забывай …»
Дни пошли, спрессованы заботой,
Все для фронта – каждый понимал,
Только неустанною работой
Тыл бойцам на фронте помогал.
И она пришла в бригаду как-то,
Там старик делами заправлял.
Попросила ей доверить трактор,
На котором муж ее пахал.
Нет, не вдруг пошла работа гладко
У нее на стане полевом.
Было трудно, и порой украдкой
Слезы вытирала рукавом.
Но трудилась Люба, стиснув зубы,
День и ночь в степи своей родной.
Ныли руки, трескалися губы,
Сердце наполнялося тоской
По Ивану. Он писал – был ранен.
Подлечили. Завтра – снова в бой
Предрассветной зорькой синей, ранней
Поведет он танк могучий свой.
Что мечтает Ваня каждый вечер
В свисте пуль и громе батарей
О прекрасной, о счастливой встрече
С ненаглядной Любушкой своей.
Отпылали дни войны зловещей,
Уж звенит победный месяц май …
Люба, Любушка, не будет вашей встречи,
Вот листок казенный получай.
И померкло солнце в небе снова.
Небосвод взорвался и упал.
Поняла всего четыре слова,
Что Ванюша без вести пропал.
Онемела вся, окаменела,
Третий день не ест, не пьет, не спит,
На скамейке с той бумажкой белой,
С страшною бумажкою сидит,
Что не скажут, а в ответ ни слова,
Только взгляд бессмысленно блуждал.
Тот старик со стана полевого
Вдруг случайно Любушкой назвал.
Встрепенулась, глухо застонала,
По соседям взглядом повела,
Поднялась и в голос зарыдала
Первая красавица села.
И сказал старик: «Пускай поплачет,
Пусть слезами душу отведет.
Мол, дела теперь пойдут иначе,
И беду она … переживет».
Дни прошли, и снова трактор пашет,
Снова с солнцем Любушка встает,
Снова верит, снова ждет Любаша,
Что Иван отыщется, придет,
Столько лет прождала, все напрасно.
Тридцать лет, как кончилась война,
А она с душой своей прекрасной
До сих пор любимому верна.
Ждет с надеждой, ждет с тоской уставшей
С той своей расстрелянной весны
Милого, что без вести пропавший,
Мужа, не пришедшего с войны.
Вот с тех пор ее в колхозе нашем
Уважают, ценят, берегут.
Не зовут ни Любой, ни Любашей,
А с любовью Любушкой зовут».
Замолчала женщина устало,
Опустила голову на грудь.
День угас, и зорька догорала,
И я знал, что нынче не уснуть.
Разливала ночь в степи прохладу,
Я стоял и с грустью размышлял,
Может Марьинский свою балладу
Об ее Иване написал.
(1975 г. Имеется ввиду баллада Ставропольского поэта Марьинского «Не пришедший с войны».)
Нашим отцам
Сады и поля – нашу землю привольную
И запах весны, и журчанье ручья,
И море хлебов с изумрудными волнами,
И всю нашу жизнь, наш семейный очаг,
Все это от хищной фашисткой оравы,
Что Гитлер послал на советских людей
Навек отстояли вы в битве кровавой
За землю родную, за счастье детей.
За то, чтоб хлеба на полях колосились,
За то, чтоб цветы расцветали весной,
За то, чтобы песни из сердца просились
О счастье большом, о любви молодой.
Спасибо вам, Родины нашей герои.
За каждый ваш выстрел, за каждый патрон,
За каждую каплю святой вашей крови –
Глубокий вам, низкий сыновний поклон.
Даем в этот день мы вам клятву святую,
Что будем, как вы мы трудиться и жить,
Чтоб Родину нашу, до боли родную
Никто. Никогда. Не сумел покорить.
* * *
Шел сквозь пули солдат,
Раздвигая руками смерть.
Шел сквозь пули солдат,
Чтоб открыть нам в грядущее дверь.
За свободу земли, необъятной советской земли
Мы ему благодарны теперь.
В нашем городе жизнь
И везде на большой земле
Хороша потому,
Что ты был на священной войне,
Что ты юность свою
Всю истратил в кровавом бою
За свободу и юность мою.
Пусть сейчас седина
Побелила виски твои,
А была война камнем жестким
Лежит на груди,
Пусть весна отцвела,
Но твои не стареют дела,
Значит, жизнь не напрасно прошла.
* * *
Вечер лег задумчиво над рекой притихшей,
Шелестят загадочно стрелы камыша,
Котелок весь в копоти над костром повисший
Зашумел восторженно возле шалаша.
У костра игривого рыбаки расселись,
Об уловах басенных разговор ведут,
Облака вечерние в лунный свет оделись,
В красочном сиянии по небу плывут.
Красоту вечернюю сердцем не измеришь,
С неба месяц ласково свет на землю льет.
Сторона родимая, смотришь и не веришь,
А душа распахнута – тронь и запоет.
Запоет о ласковой девушке не встреченной,
Девушке задумчивой, скромной и простой,
Запоет о радостной, о любви не венчанной
К милой ставрополочке с русою косой.
* * *
Всегда в груди становится теплей,
Когда глаза в глаза, а слов не надо.
Но тишина в аллейке тополей,
Лишь еле слышный шорох листопада.
Немного грустно, но светло – светло,
И хочется быть добрым и безгрешным,
И хочется, чтобы всегда везло,
Но тихий звон … и снова решка. Решка.
Я не ропщу из темной полосы,
Не тороплю судьбу – скорей, скорей-ка.
Ведь счастье, что песочные часы –
В нем нету ни пружины, ни батарейки.
Его дождусь. Я ждать уже привык.
Пусть капельку, пускай совсем немножко,
Пусть упадет на самый краткий миг
Снежинкою на теплую ладошку.
Скажу: я видел счастье, я познал,
И пусть в груди не корчится досада,
И так на свете слишком много зла,
А счастье, что же … его хоть каплю надо.
* * *
В моих глазах видений череда –
Твои глаза, и губы, и улыбка,
А я люблю тебя, как никогда.
А я люблю тебя, моя ошибка.
Я приходил туда, где ты была,
Где ты стояла или проходила,
И там опять душа моя цвела
И снова в сердце солнышко светило.
И я шептал: живи, как ты жила,
Мне от тебя ни капельки не надо.
Мне просто важно, чтобы ты была,
Чтобы была, как песня и как правда.
Набор из слов – пустых, полупустых,
Избитых штампов месиво густое,
А я хочу сказать, что это стих,
Хоть точно знаю, что это такое.
И я прошу: прости меня, прости,
Я, в самом деле, очень сожалею.
Тебя любить – вершины я достиг,
А вот сказать об этом не умею.
Ветерок шалунишка
Ветерок вечерний, хлопотливый
Шелестит листвою тополей,
Легонький, веселый и счастливый
Он ныряет в изумруд ветвей.
То березке расплетет косички,
Грустной иве ножку оголит,
Неустанно, видно по привычке
Все шалит, шалит, шалит, шалит …
Шалунишка милый так и реет,
Я его с надеждою прошу:
«Ты лети, стокрылый, побыстрее
К моему сынишке – малышу».
Ты его найдешь – он быстр и звонок,
Он, как ты – такой же озорник,
Окунает свет своих глазенок
В розовую ласковость зари.
Поиграй с родным моим сыночком,
Ну а мне скорее, без помех
Бархатным, малиновым звоночком
Донеси, хоть эхом, его смех.
Памяти мамы
То в небо, то вниз, то хорош, то крамолен –
По Сеньке и шапка, и честь.
Жаль, только тогда, когда тяжко и больно,
Я вдруг вспоминал – ты есть.
Судьбы моей крест и тяжел, и огромен,
И надо влачить или несть,
Но кто пожалеет, матери кроме,
Если она есть.
Земли бугорок, он не виден, затерян.
Скамеечка, чтобы присесть.
Но я даже здесь сто процентов уверен:
Мама – ты есть, есть.
А все потому – посидишь тут с тобою,
Кому ж свои беды принесть?
И легче дышать, и светлеешь душою,
И значит – ты, мама, есть.
О, люди мои, золотые, родные,
Когда вам светло и легко,
Вы мам вспоминайте, пока те живые,
Хоть близко, хоть далеко.
Когда же вам тяжко и небо с овчину,
И стонешь от жизненных драк,
Когда жизнь то в лоб, то в затылок, то в спину –
Вы вспомните их и так.
___________
Все права защищены. Любая перепечатка и размещение в сети - только с указанием автора и ссылкой на www.kizilov.ru.
подборка размещена постоянно здесь: http://www.kizilov.ru/Victor_Kizilov_poems.html
* * *
Иду тихонько, неторопко,
А мысли вдруг шепнули сами,
Как мы давно смущенно, робко
С девчушкой встретились глазами.
Нет-нет, не буря, не цунами,
Не стал я не бузить, не ахать,
Но что-то дрогнуло меж нами,
И захотелось вдруг заплакать.
Заплакать сладко, незаметно,
Запрятаться, куда-то деться.
Я той слезою чистой, светлой
Безропотно прощался с детством.
* * *
Опять бурчит супружница с утра,
Что нужно что-то непременно сделать,
А я молчу, ведь я еще вчера,
Еще вчера закончил это дело.
Не спорю, пусть возмездие грядет,
Мне вообще перечить не по чину.
Сказать, что сделал, так она найдет,
Найдет, как пить дать, новую причину.
Причин же – как нерезаных собак,
И от того мозолистые уши,
Терплю смиренно, пусть уж лучше так,
Уж лучше пусть с утра отводит душу.
И сладок мне бурчанья ручеек,
Как музыка бесхитростного счастья.
Я, тихо улыбаясь, пью чаек
Под рокот каждодневного причастья.
А если вдруг с утра да тишина,
То беспокойно, трепетно, несмело
Я подхожу к ней и шепчу: «Жена,
Любимая, ты как? – Не заболела?»
Письмо
Я к тебе подойду, прикоснусь осторожно руками,
Виноватой улыбкой глаза отогрею твои.
Так уж вышло – сошлось,
Что коса зацепилась за камень,
И, в потемках блуждая,
В разлуку я дверь отворил.
Вместо ласковых волн –
Озверевшие волны прибоя,
От родного причала
Пришлось мне опять уходить.
Наш семейный ковчег
Получил сразу столько пробоин,
И до гавани тихой
Почти невозможно доплыть.
Ничего, догребем,
Доползем, дострадаем, додышим.
Хоть в кровавых мозолях душа,
Я не брошу весла,
Я не брошу весла, я не брошу,
Родная, ты слышишь?
Все равно за зимою
К нам снова вернется весна.
Ты за письма прости –
То наглею, то вдруг оробею,
Что язык мой то нежен,
А то приблатненный жаргон.
Разве я виноват,
Что снова мои так огрубели
Средь уральских морозов
И красно – кровавых погон.
В тех далеких краях,
За крестами, волнами, холмами,
Где полярная звездочка –
Это почти что зенит,
В драной робе тайгу
Мы валили стране с пацанами,
И о них моя песня
Когда – то еще прозвенит.
Прости
Ты и добрая, ты и нежная,
Ты и ласкова, и ясна,
Моя милая, моя прежняя,
Моя светлая, как весна.
Одинокою в поле веточкой
На семи ветрах и дождях
Горе мыкала с малой деточкой,
С малой деточкой на руках.
Сколько слез твоих время выпило,
Сколько горьких дней и ночей?
Тучей черною доля выпала
Быть красивою и ничьей.
Как же гляну я в очи ясные,
Где горит небес бирюза?
Помоги ты мне солнце красное,
Не могу поднять к ней глаза.
Не простит меня, моя верная,
Не развеет боль время – тлен.
Ведь вина моя непомерная –
Я в ее слезах до колен…
Ты и добрая, ты и нежная,
Ты и ласкова, и ясна.
Ты прости меня, моя прежняя,
Моя чистая, как весна.
Зачем?
Зачем эти охи и ахи,
Мы к ним обреченно глухи,
Но вновь от лохмотьев рубахи
Чадят дорогие духи.
Зачем эти светлые ночи,
Надежды пустые лучи,
Зачем мое имя бормочешь,
Как будто жуешь калачи?
Зачем … - все прошло, отзвенело,
Задумчив и светел простор,
Лишь помнит уставшее тело
Двух глупых сердец разговор.
Зари догорающей угли
Угасли под тихим дождем,
Давно наши чувства потухли,
А мы все надеемся, ждем.
Чего – прошлогоднего снега?
Тепла той ушедшей весны?
Скрипит нашей жизни телега,
Остались лишь талые сны.
* * *
Смущенно яблоньки качались,
Чуть–чуть проклюнулась весна,
А мы с тобой куда-то мчались,
Вдохнув взахлеб любви вина.
А снег летел как хлопья ваты,
И ты бежала, март кроша,
Еще по детски угловата,
Но как богиня хороша.
Да нет, куда там той богине!
Она б в смущении была,
Она б стояла, рот разиня,
Когда б ты рядышком прошла …
Мелькают годы в Лете тая,
В прическе – паутинкой снег,
Но ты, бабуленька родная,
Для дедушки прекрасней всех.
И я тебя целую в носик,
И хоть куда готов бежать.
И словно преданнейший песик,
Готов у ног твоих лежать.
* * *
Сквозь шелест весны, повседневность заботы,
В разливе людской суеты
Я слышу, как тихо зовет меня кто-то,
Зовет меня кто-то … ты.
И мне не нужны ни авансы, ни льготы,
Ни прошлого лета цветы,
А нужно, чтоб помнил и ждал меня кто-то,
Чтоб ждал меня кто-то … ты.
И будет по силам любая работа,
И близким финалом мечты,
Когда письмецо вдруг напишет мне кто-то,
Напишет мне кто-то … ты.
Но вечным обманом черта горизонта,
Надежды наивны, пусты,
А в них, исчезая, манит меня кто-то,
Манит меня кто-то … ты.
Просто помни
Капелью дни, разъезды, полустанки,
А чей то поезд замедляет ход.
И кто-то под мелодию тальянки
Кому-то ненавязчиво поет:
«Прости, любовь, мое угасло лето,
Уже не рвусь ни в воду, ни в огонь,
Нам жизнь вручила разные билеты –
Тебе в один, а мне в другой вагон».
Дотлел закат, поблекли листья сада,
Лишь память летней радугой горит,
Прости за все и знай – грустить не надо,
Что не согрелись мы у той зари.
Иди, тебя ждут новые рассветы,
Не угадаешь – радость или боль.
И просто помни, что на свете где-то
Моя, такая тихая, любовь.
* * *
Догорает закат. Тишина обнаженного сада,
В омут грусти, в печаль окунула меня с головой.
Я брожу здесь один. Никого, никого мне, не надо,
Все прошедшие дни улеглись пожелтевшей травой.
Просто нет ничего. Все придумано, все неживое:
Мысли, чувства, слова и любви сумасшедшей прибой,
Все придумали мы, чтоб найти себе что-то такое …
Чтоб оттаять чуть-чуть, мы придумали это с тобой.
Все прохладнее кровь, сердце бьется ровнее и глуше,
И все выше стена между нами встает и встает.
И теперь уже наши, когда-то горячие души
Охладил и сковал равнодушного времени лед.
Отшумевшего сада поблекшие темные листья
Под ногами шуршат, разжигая желанную грусть,
А холодная осень крадется тихонько, по-лисьи.
Я устал от всего. Я шепчу: «Ну и пусть … Ну и пусть …»
* * *
Мне бы утро вешнее,
Мне бы солнца горсть,
Счастье мое грешное –
Мой нечастый гость.
Мне бы ласки крошечку.
Зернышко тепла.
Чтобы жизнь немножечко
Веселей текла.
Мне б подставить попросту
Дождику ладонь …
Мне бы годы попусту
Не швырять в огонь.
* * *
Неправда, будто чувства не стареют,
Но чем прохладней, медленнее кровь,
Тем все прекрасней, чище и мудрее,
И искреннее старая любовь.
* * *
Еще сады не вытканы листвой,
С синоптиков, конечно, взятки гладки,
Но взгляд пленит природы волшебство –
Поэзия простой весенней грядки.
И хочется, на все, махнув рукой,
Дурачиться, как в юности когда-то,
Глотать рассвет открывшейся душой
И позабыть про юбилеи, даты.
А ветер с юга радует теплом,
А западный – дождем уже не смело,
Вдруг где-то снова счастье протекло
И нежно омывает душу, тело.
И пусть уже давно за 60,
И иногда стреляет в пояснице,
Но все равно, как 40 лет назад,
Твоя улыбка беспощадно снится.
И я бреду весеннею тропой
По тем местам, где целовал когда-то,
И вновь мы вместе, милая, с тобой,
И к черту юбилеи, тосты, даты.
* * *
Ничего писать не собираюсь –
Просто так за рифмой побреду
(Даже и глагольной не чураюсь)
У воспоминаний в поводу.
Так светло в когда-то возвращаться,
Улыбаться глупостям былым,
С ветряною мельницей сражаться
И мечтать, ну как Есенин – «в дым».
Отмечталось, отцвело, отпелось …
Все равно поется и цветет!
И хотя, помягче скажем, зрелость,
Кажется, что где-то кто-то ждет.
Ну, зачем: «Жена со сковородкой» -
Юность притаилась за углом,
С тихим озорством, тепло и кротко
Машет мне расшитым рукавом.
И опять плывет хитро и зыбко
В сполохах весеннего огня
Милая, курносая улыбка
Что пленила юного меня
И бегу я, пятками сверкая,
По страницам отзвеневших дней,
По просторам дорогого края,
Что зовется Родиной моей.
* * *
О, юность, лунность, ветерок, улыбка.
Заветные, горячие слова:
Зайчонок, ласточка, светелка, рыбка,
Мечты, свиданья, нежности, кровать.
И понеслось – пеленки, соски, зыбка,
Усталые припухшие глаза …
А за окном – метелки, телки, рыбки,
И лунный свет, и неба бирюза.
И снова охи, ахи, щебетанье,
Рассвет и свет, лучистые глаза,
Улыбки, встречи, плечи, свечи, тайны,
И звон сердец, и светлая слеза.
Измены, смены, горечи, утраты,
Калейдоскопом, скопом в никуда.
Удары, кары, нары, бюрократы –
Истлевших лет пустая чехарда.
Калитка, ветер, вечер в дреме зыбкой,
Седых волос, застывшая метель.
Окно, закат. Печальная улыбка.
И горькая, холодная постель …
Живи, дитя!
От нежных слов я как-то поотвык.
Осенних дней отсчитываю кляксы.
В печальной жухлости дряхлеющей травы
Уж не слышны сверчки – ночные плаксы.
А тут такое: дочка родилась в семье у младшего –
И пусть звенят фанфары!
Мы с трижды бабушкой, порадовавшись всласть,
Теперь от счастья хлюпаем на пару.
Мне календарь твердит, мол, ты – труха,
Ты пень замшелый в плесени забора,
А я ему в ответ: ха-ха-ха-ха!
И нет в душе не грусти, ни укора.
Годам назло, как в юности, одет!
Протезами зубов в улыбке расцветаю.
Я полный кавалер – я трижды дед!!!
И, распуская «хвост», от счастья таю, таю.
Прошу простить, что рву стиха размер,
И что слова причесывать не в силах,
Но всем дедам и прадедам в пример –
Я оду протрублю для внучки милой:
Живи, дитя! Живи! Цвети! Расти!
Я для тебя, как Данко, сердце вскрою,
А дедушку за глупый стих прости.
Ты третья, и тебя люблю я втрое!
Я внуков обожаю – всех троих.
Пускай хранят вас ангелы незримо.
Но ты сейчас средь всех внучат моих
По счету третья, а по сути – прима!
Сыну
Чистый, словно звездочка росы
В лепестках ромашки полевой,
Мой далекий, мой желанный сын,
Маленький, наивный и смешной.
Все течет – ты вырастешь большим,
Время годы сделает мукой.
Ты прости – я сам тебя лишил
Грубоватой нежности мужской.
Ты прости за тягостную грусть
И в душе обиды не таи,
Что упал разлуки тяжкий груз
На худые плечики твои.
Я вернусь, ты только жди и верь.
Я вернусь к тебе наверняка.
Я вернусь … тихонько скрипнет дверь
В нашем милом доме, а пока –
Где бы ни был – сердцем не фальшивь,
Даже в луже грязной и большой
Ты останься чист, сынок, красив,
И не столько телом, а душой.
Улыбайся, обожай цветы.
Если сможешь – время обгоняй.
Будь надежным, гордым, но простым
И моих грехов не повторяй.
* * *
Господи! Что же это, что же это со мной?
Пятьдесят четвертое лето
И, казалось бы, песня спета,
А в груди, вдруг, огонь неземной.
Господи, до рассвета, до рассвета в ушах прибой,
А в глазах донага раздета
В ореоле шального света
Юность-фея, как дождик грибной.
Господи, все трепещет, все трепещет в душе
И ромашковый чет и нечет
Мой покой то грызет, то лечит,
А любовь, как пожар беспечный,
Полыхает вовсю уже.
Господи, это значит, это значит влюблен …
Я во сне то старик, то мальчик,
То утюг, то веселый мячик,
То пою, то смеюсь, то плачу –
Это юности дивный сон.
Песенка мальчишечья моя
Юности безоблачные дали,
Как вас не любить, не вспоминать?
Помню нас курсантами прислали
Хлеб в район Арзгирский убирать.
В час рассветный степь казалась тайной,
Хлеб поник в фонариках росы.
Я тебя увидел на комбайне –
Девушку невиданной красы.
Ты трудилась радостно и ловко,
Как улыбка, молодость твоя,
Сказка из поселка Родниковка,
Песенка мальчишечья моя …
Разошлись, разъехались дороги,
Не сбылись прогнозы соловья,
И давно уж зрелость на пороге,
А все снится родинка твоя.
Мчится жизнь, летит без остановки,
Я кричу в притихшие поля:
«Где же ты, мечта из Родниковки,
Юность промелькнувшая моя?»
И страницы прошлого листая,
Вспоминая розовые дни,
Я с глубокой грустью вспоминаю:
Отцвели, осыпались они.
Не вини закаты
Услыхала я твой голос звонкий,
Песенку мальчишечью твою,
Ты зовешь мечту из Родниковки,
Грустно шлешь упреки соловью.
Не вини угасшие закаты,
И на соловья ты не сердись.
Мы с тобою сами виноваты,
Что дороги наши разошлись.
Ты меня без грусти и печали
Ласково березкой величал,
Опустели нивы, заскучали,
Когда ты уехал и пропал.
Сколько раз листва ковром ложилась,
Я надежду робко берегла.
Только песня наша не сложилась,
А потом и юность отцвела.
Чуть слышны той песни отголоски
И тебе хочу я рассказать,
Что мои две юные березки
Начали сережки примерять.
Не взлетела песня в поднебесье,
Заплутала где-то на лугу.
Все же две-три нотки этой песни
До сих пор я в сердце берегу.
Не грусти
Ну и что же, что бабье лето
С паутиной и жидкой листвой.
Светом глаз твоих чистых согретый,
Я, как прежде, иду молодой.
А они, словно песня, греют.
И легко, и свободно дышать,
Ведь глаза лишь тогда не стареют,
Не запятнана если душа.
Вот и осень, зовет куда-то,
Золотой свой развесив наряд,
Но я знаю, - и в дни заката
Будет чистым твой солнечный взгляд.
Дни пройдут, отбушует вьюга,
Все истратит снежки детвора
И тогда к нам с тобою, подруга,
Постучится иная пора:
Брызнет солнцем в садах раздетых,
Все вокруг воскресив ото сна,
И тогда уже в наших детях
Вспыхнет новая наша весна.
Вспыхнет с новой волнующей силой
Половодьем неслыханных дел …
Так что ты не грусти, красивая, -
Бабье лето совсем не предел.
* * *
Осень красным пламенем рябины
Освещает тех, кого любил …
Лишь кресты, да звездочек рубины;
Да тугие струны паутинок
На оградках дорогих могил.
От имени племянника Вадима Кизилова,
погибшего в Афганистане.
Осиротевшей невесте
Через сотни лет, через замяти,
Через море дней по весне
Ты зови меня до беспамятья,
Я приду к тебе хоть во сне.
Снова вспомни ты землю пряную,
Запах талых плеч позови,
Я увел тебя, счастьем пьяную,
Счастьем пьяную от любви.
Вспоминай любовь очень близкую,
Очень нежную – эхо, весть …
Полюби траву, травку низкую,
Может та трава я и есть.
Путь мой жизненный краток был, но крут
И теперь зови, не зови,
Что ж поделать, коль пулей вычеркнут
Я из жизни и из любви.
Через сотни лет, через замяти,
Через море дней по весне
Ты зови меня до беспамятья,
Я приду к тебе хоть во сне.
Зри в корень
В энском тресте прорыв, аврал,
План горит, хоть святых неси.
Лопнул с треском второй квартал,
Что же делать, с кого спросить?
Совещаний визгливый хор,
Все решали: ну как же быть?
И решили: за грязь и сор
Прогрессивки уборщиц лишить.
Мол, эстетика тут виной,
И другим, мол, наука впредь,
Мол, дела закипят волной,
В корень зла надо строго зреть.
Блещут счастьем морщинки глаз,
Ждут работы большой прибой.
Но фортуна и в этот раз
Повернулась, простите, спиной.
И не блещут дела сейчас,
Но причину нашли уже.
Говорят, что на этот раз
Прогрессивки лишат … сторожей.
* * *
Когда мне грустно от чего-то,
А в душу пялится тоска,
Когда грызет и мучит что-то,
А что? – не в силах отыскать,
И совесть, как в противогазе,
И правду кривда в гроб свела,
И все накрылось медным тазом –
Я ухожу за край села.
Туда, где ветерок упрямый
В долине полевой живет,
И запах трав пьяняще – пряный,
И тени солнышко жует.
Здесь хочется вдохнуть поглубже,
Куда – попало побежать,
И поплескаться в каждой луже,
И на пригорке полежать …
Здесь все равно душа оттает
И, вдруг, отыщется ответ,
И вновь теплей, и вновь светает.
И глупым мыслям места нет.
С томиком А.Фета
Я думал ни о чем, я тихо плыл куда-то,
Мелькали светлячки прекрасных фей
И, струны теребя, раздумий завсегдатай
Дарил напев мифический Орфей.
То Афанасий Фет волшебными стихами
Угасших лет бесхитростно пленял.
И мысли грустные безропотно стихами
И засыпали мирно у плетня.
О, как они светлы, созвучны переливы
Стихов волшебных чувственный букет,
Как целомудренны приливы и отливы
Святой любви давно ушедших лет.
Опоздал
Поносили черти, поносили, -
То мечты, то стройки, то вино.
Забывал, что где-то в дымке синей
Ждет напрасно мамино окно.
А когда нелады и невзгоды
И за горло неурядиц ком,
Через зимы, вёсны – через годы,
Вдруг позвал наш старый мамин дом.
Этот дом давно уже не мамин,
И грустней становится вдвойне …
Но зовет, как будто тот же самый,
Свет в том самом – мамином окне.
Но уже другим светло и веско
Оттеняет старое стекло
За чужой ажурной занавеской
Чье-то там семейное тепло.
Я стою без шапки, как у храма,
Заглушает память сердца стук.
И, как в детстве, чувствую тот самый
Теплый запах материнских рук.
Я готов кричать, молиться слезно,
На коленях трепетно ползти,
Но в висках грохочет: поздно, поздно …
Мама! Милая! Прости меня, прости!
О словах
Какое на запах слово?
Какое на вес, на ощупь?
Какое – только полова.
Какое – чело изморщит.
Какое – клинок двуострый,
Какое, как нотка песни,
Какое, как степь, как вёрсты,
А есть, как рассвет чудесный.
Слова, словно люди – разны:
Наивны. Просты. Велики.
Бывают, как грипп, - заразны.
Бывают, как Янус, - двулики.
Бывают – разят навылет.
А то, как вода – живые.
Но есть и под слоем пыли,
А все же такие родные!
Одно увлечет, как парус,
Совсем унесет за грани,
Другое с другим на пару –
Обидит. Унизит. Ранит.
Слова – очень мощная сила:
Полезна. Вредна. Безумна …
А чтоб она вас не сгубила,
Не пользуйтесь ею бездумно.
Рассветная песенка
Иду к тебе, иду рассветным городом,
Мне улыбаются деревья и кусты.
А я хочу всем людям счастья поровну
И чтоб сбывались все красивые мечты.
И чтоб веселый месяц май,
И чтоб заботы кутерьма,
И чтоб улыбки всем во все дома,
И чтобы радость круглый год,
И чтобы дел невпроворот,
Чтоб в мире жил прекрасный мой народ!
А ты не спишь, не спишь, моя хорошая,
Улыбку первую зари встречаешь ты,
А землю теплым снегом запорошило:
То облетают с нашей яблоньки цветы.
Мы, взявшись за руки, вдвоем
С тобою рядышком пойдем
И тихо песню солнышку споем
Про светлый день, про день весны,
Про то, чтоб не было войны,
На всей земле чтоб не было войны.
В буфете
Вечером. В буфете. Звон стаканов.
Женщина торгует не спеша.
Подошел мужчина полупьяный,
За ручонку держит малыша.
Молвит, вынув деньги из кармана:
«Посмотри, какой у меня сын!
Ты плесни мне водки полстакана
И подай-ка пряничек один».
Пробурчав «пускай жена простит нам»,
Выпил водку под буфетный шум,
Пряником занюхал аппетитно
И отдал то пряник малышу.
По головке мальчика погладил,
Гордо приподнял свою главу,
И сказал, на продавщицу глядя:
«Крохи у дитя не оторву!»
Зима
Вечер. Снег и ветер.
Синий свет луны.
Краше нет на свете
Нашей стороны.
Синяя дорога,
Поседевший лес.
Ой, как нынче много
Сказочных чудес!
Дети на салазках
Мчатся с горки вниз.
Это ли не сказка,
Это ли не жизнь!
Я б и сам проехал
Так, чтоб снег вспотел.
Вот была б потеха,
Жаль года не те.
А морозец тянет,
А душа поет,
А дорога манит
И зовет, зовет.
Выйду в чисто поле,
Поклонюсь земле.
Край мой, Ставрополье,
Радуйся зиме.
* * *
Я по тебе тоскую очень-очень.
Надежды тайные горят, как свечи, но –
Коль зацветает деревце под осень,
То знают все оно обречено.
Цветет оно в лучах прощальных лета,
Уходит в цвет последнее тепло.
«Финита ля» … ну, в общем, песня спета.
А счастье где? – Сквозь пальцы протекло.
И на обломки ветреного счастья
Холодный душ твоих прощальных слов:
«Чужие мы. Не надо нам встречаться.
Живи. Будь счастлив. В общем, будь здоров».
Живи и ты, и тоже будь здорова.
Но по весне, когда растает снег,
Увидев деревце сухое у порога,
Ты хоть на миг прерви веселый смех.
Вдруг
Ты знаешь, я что-то немного устал.
А мысли волнуют, а мысли тревожат,
То ставят торжественно на пьедестал,
То, вдруг, запрессуют, размажут, стреножат.
То хочется Землю до хруста обнять,
А то, вдруг, в свой панцирь поглубже забиться.
То ныть, словоблудить, нудить и пенять
И, вдруг, задохнувшись любовью, забыться.
И в волнах Морфея, на паперти грез,
Еще не очнувшись, не зная, спросонок,
Как вдох откровенья, как нежность, до слез.
Вдруг чутко услышать, как дышит ребенок …
И я понимаю сквозь призрачный свет,
Что эти мгновенья – не всем, и не часто.
Что это дыханье и этот рассвет,
Все это … такое огромное счастье!
Рассвет
Светает … Посвист сонной птицы,
И звезды – замерший салют,
И воздух, что нельзя напиться,
И слезы счастья тихо льют.
И я ловлю слова и звуки,
Пытаясь сплавить в теплый стих,
И подставляю горсткой руки,
Пока их шорох не утих.
На перепутьях сна и яви
Качаюсь в люльке у зари,
Пока вдруг утро не проявит
Горластый петушиный крик.
И ветерок, хмельной и терпкий,
Как забродившее вино,
На окоёме голой веткой
Протрет для солнышка окно.
И солнце начинает плавить
Остатки ночи под плетнем,
А я спешу жену поздравить
С прекрасным, светлым женским днем.
Районной газете – 65
Может, я пишу не очень складно,
Но всегда, везде, в мороз и зной
Ты была мне «нитью Ариадны»,
Мой наставник и товарищ мой.
Через юность, через годы, грады,
Красной нитью через весь мой путь
Ты прошла подругой и наградой,
Как сестра, как друг, как жизни суть.
И когда у кривды на кинжале
Уезжал я в дальние края,
И туда ты даже приезжала,
Добрая подруженька моя.
Угасали дни, мелькали версты.
Уходили люди и мечты,
И друзья бросали очень просто
И сжигали за собой мосты.
Только ты, мой верный, милый спутник,
Помогала, верила, вела.
Приходила в праздники и в будни,
Улыбалась, хмурилась – жила.
То стихами говоришь ты звонко,
То беды народной слышен стон,
Милая петровская районка,
Благодарный мой тебе поклон.
И скажу тебе я по секрету
(Не заискиваю, не юлю),
Я тебя РАЙОННАЯ ГАЗЕТА,
Всем предпо…- читаю и люблю.
Газете «Петровские вести – 75»
Посвящается бывшим работникам
районной газеты В.Косенко, И.Череваню,
В.Сухорукову, В.Сердюкову, Б.Тулинову.
И от всей души – нынешним.
Снова юбилейные аккорды,
Четкой вехой трудного пути.
Пусть твоя походка будет твердой:
Господи, ну что я замутил!?
Ты прости, любимая районка,
Что срываюсь на высокий штиль.
А мне хочется улыбкою ребенка
И степной ромашкой расцвести.
И сказать: «Родная, добрый вечер!»
Я тебя люблю. Люблю и жду.
В дни заветные к тебе навстречу
К ящику почтовому иду.
Ты всегда то весело, то шатко
В нашей жизни сложной и простой
Тянешь воз прилежною лошадкой,
Тянешь в гору верстку за версткой.
Ты прости нас, что, тебя читая,
Мы, признаться, видим не всегда,
Сколько слез простая запятая
Стоила … И нервов и труда.
Сколько стоит плюнуть против ветра …
А не плюнуть совесть не велит.
Сколько вымотано душекилометров,
Чтоб узнать, где, что и как болит.
Я хочу и в юбилей, и в будни
От души и без высоких слов
Пожелать тебе работы трудной
И дорог, и полевых цветов.
И улыбок, и стихов, и прозы,
Просто счастья, просто теплоты.
И пусть будут и дожди и грозы,
Но и воплощенные мечты.
Памяти И.М.Черевань
Мы все лимитчики на свете этом
И, вопреки невзгодам и годам,
Стараемся, как минимум дуэтом,
Петь песню жизни времени ветрам.
Друзья уходят. Страше. И моложе,
Фортуны израсходовав лимит.
И кануть в Лету раньше или позже
Нам каждому в итоге предстоит.
И хочется сказать друзьям, потомкам,
Которым, дай Бог, жить и жить, и жить:
«Потомок милый, умоляю, - только …
Ты только Память, Память не лимить».
* * *
В пустоту протянуты ручонки,
В чистенькой постельке у окна
Спит девчонка, спит себе девчонка
Бледною луной озарена.
Снится ей, что снова, как и прежде,
Толь стишок, толь сказку рассказать,
На кроватку в простенькой одежде
К ней присела ласковая мать.
Будто снова мамочка живая,
Взгляд у мамы весел и лучист
И ее у тротуара края
Пьяный не сбивал мотоциклист.
И в ночи, при лунном свете зыбком,
В безмятежную минуту ту
Губки девочки вдруг трогает улыбка,
А ручонки ловят пустоту.
В пустоту протянуты ручонки,
В чистенькой постельке у окна
Спит девчонка, спит себе девчонка
Бледною луной озарена.
* * *
Какое утро! Солнце светит,
Деревьев почки шевеля,
Встают сады в молочном цвете
И просыпается земля.
Уж травка вверх упрямо рвется
И птицы на ветвях в саду.
А песня из груди несется
У всех прохожих на виду.
А я иду, пою, я счастлив,
Руками весело машу,
Желаю людям только счастья
И радость песней приношу.
Я чувствую весны дыханье
В садах, в полях, в своей груди,
В любовном девичьем признании
И я кричу – весна приди!
Девчонка весело смеется,
Парней, пленяя на ходу,
А песня из груди несется
У всех прохожих на виду.
* * *
Улыбку счастья я в ладошку прячу,
Глупею, если голос твой звучит,
И я не знаю, что сияет ярче –
Глаза, а может солнышка лучи?
А вечерком, когда сильнее вдвое
Зовет куда-то алый окоём
Иду один, а будто бы с тобою,
С тобою вместе рядышком идем.
А край родной с полями нараспашку
Встречает нас в объятия равнин
И я шагаю, распахнув рубашку,
А вечер с теплой музыкой сравним.
И ручеек, как звуки мандолины,
Так нежно и загадочно журчит,
Да мудрый вяз в овраге за плотиной
От ветерка по-старчески ворчит.
И губы сами в этом дивном месте
Запели вдруг о светлом и простом,
Родимый край, с твоим зеленым оркестром
Мы тихо песню радости споем.
Год рождения 1941
Мы в детстве мечтали о новых штанишках,
О новых сандаликах – бегать вприпрыжку,
И чтобы пальтишко подросшего брата,
Вдруг мне бы досталось, пускай хоть с заплатой.
Зато, как светлы, как мы счастливы были
И, как наши мамы нас страстно любили,
Что кто-то из нас, вдруг точь-в-точь улыбнулся,
Как папа, который с войны не вернулся.
И вот на излете 20-го века
Мы сверстникам нашим желаем успеха,
Чтоб наши уже повзрослевшие внуки
Нигде не теряли ни ноги, ни руки,
Чтоб в новом году передохли сатрапы,
Чтоб деток любили и Мамы, и Папы.
И чтоб пацаненок – счастливый парнишка
Не ждал с вожделением брата пальтишко.
Максимыч
У входа в рынок средь толпы людской,
Глаза к земле стыдливо опуская,
Стоит старик с протянутой рукой
Безмолвно к человечности взывая.
Рабочая спецовка да бушлат.
Да боль в глазах – его портрет венчает.
Вот жизни человеческой закат …
А кто ж за ним? – кто знает, ох кто знает.
Я знал его лет несколько назад,
Он труженик, он мастер на все руки,
Он, пока в силах, делал все подряд –
Ковал, строгал – не изнывал от скуки.
И вот итог – с протянутой рукой,
За что, про что, совсем не понимая,
Стоит бедняга у калитки той,
Примят к столбу базарною толпой,
Бушлат рабочий к телу прижимая.
Подайте работу
Что ж делать теперь … я не знаю, ей Богу,
Родная земля, я не знаю, прости,
Толь ножик точить на большую дорогу,
Толь брать свой картуз да под церковь идти?
Да вряд ли дадут – вся страна попрошайка,
Заморского дядюшки лижет сапог:
О, дяденька, милый, подай-ка, подай-ка,
Подай, Христа ради. Спаси тебя Бог.
Прости, мой станок, я тебя не увижу,
У нас не страна, а какой-то Бермуд.
Ну как же теперь не прожить, а хоть выжить?
Подайте работу, оденьте хомут.
Моя работа
Моя работа, ты мой хлеб и радость.
С тобою я и плачу, и пою.
Порою ты – упрек, порой – награда.
Порою от тебя я устаю.
Но на тебя ничуть я не в обиде,
Поверь, как с другом говорю с тобой,
Ведь я тебя в любой одежде видел,
И в черной, и в небесно – голубой.
Бываешь ты и доброй, и коварной,
И озорной, как вешняя вода.
Бываешь даже чуть высокопарной,
Но скучной не бываешь никогда.
А если б ты была спокойной, ровной,
Как в захудалом сереньком кино,
Прости, быть может это и не скромно –
Я б изменил тебе давным – давно.
Но нет. Я не ищу тебе замену!
И ты имей, пожалуйста в виду,
Что я к тебе всегда, в любую смену,
Как к милой на свидание иду!
* * *
Как позабыть тебя, скажи?
Как заглушить шальные мысли?
Отмыться как от этой лжи? –
Вопросы в пустоте повисли.
Повисли, как дамоклов меч,
Как крик отчаянья в пустыне …
А сердце жаждет новых встреч
И от разлуки стонет, стынет.
И ищет новые слова
О счастье, о любви, о лете.
Но все слова, как дважды – два
Исписаны на этом свете.
Другими, теми, что до нас
Любили, мучались, дружили.
Брели, страдая на Парнас,
Из Пегаса тянули жилы.
А потому, прости мечта.
Чужую душу не прослушать.
И я не тот, и ты не та,
И сердца стук все глуше, глуше.
* * *
Ты ушла. И тишина. И грусть.
Ты ушла и стены опустели,
Подарив тоски щемящий груз,
Да озноб нетронутой постели.
Только ночь и дождик за стеной,
Да в окне нагие ветви клена
И виной, кричащею виной –
Флаги, позабытые пеленок.
Ходики роняют не спеша
Времени загубленные звоны
И болит, болит, болит душа,
Мысли копошатся тихим стоном.
Лишь звезды далекий светлячок
За окошком золотою рыбкой.
Вешалки твоей пустой крючок,
Никакой надежды, даже зыбкой.
Только ночь. И дождик за стеной.
Да в окне нагие ветви клена.
И виной, кричащею виной –
Флаги, сиротливые пеленок.
* * *
Ветер непоседливый хлопочет,
Рвет с деревьев ветхую одежду,
Ты ушла одна навстречу ночи,
Унесла последнюю надежду.
Что ж, иди, куда тебе идется,
Пусть тебе сопутствует удача,
Это осень глупая смеется
Нашу жизнь, вот так переиначив.
Что же делать, если не сумели
Мы с тобой в свиданьях поскучневших
Сохранить те чувства, что нас грели
И костер угас не разгоревшись.
Звездочки, что нам с тобой мерцали,
Падают … и в мокром снеге гаснут.
И не отзвенели бубенцами.
Столько дней растрачено напрасно.
Ветер непоседливый хлопочет,
Рвет с деревьев ветхую одежду.
Ты ушла одна навстречу ночи,
Унесла последнюю надежду.
* * *
Уходи. Проходи. Не тревожь и не мучай так больно.
Ты как лазера луч, ты не греешь, а плавишь и жжешь.
Всё. Прости. Отпусти. Отпусти Христа ради, довольно.
Да иди ж, умоляю, иди! Ну чего же ты ждешь?
Что ж ты тянешь, уйди, я не в силах бороться, ты слышишь?
Так желанна такая простая земная краса.
Ты лесной ручеек, что прохладой и свежестью дышит.
Ты сверкаешь, горишь, как под утренним солнцем роса.
Мы из разных времен, и из разных, поверь, измерений.
И по правде сказать, разобраться по правде к тому ж –
Ты чужая жена, ты чужая жена без сомнений
И я тоже чужой, непутевый, но все-таки муж.
Памятник
С автоматом из камня воин.
Ровно вечный огонь горит.
И венок в мягких лапах хвои
Чуть собою прикрыл гранит.
У подножья отец с сынишкой.
Сняли шапки. Грустно молчат.
Чемодан, стопка с детскими книжками
На скамье, чуть в сторонке стоят.
«Пап, с тобою мы ехали столько,
Мчались в поезде, плыли рекой.
Только, папка, и в нашем поселке
Тоже памятник есть такой.
Там такой же и дядя из камня,
И цветы на могиле той.
Ты бы, папочка, рассказал мне,
Что за дядя здесь, кто он такой?»
С грустью глянул отец на сына,
Помолчал и сказал в ответ:
«На войне в роковую годину
Здесь геройски погиб твой дед.
Когда наши бойцы отступали,
Умереть, но прикрыть отход,
Одного добровольца послали –
Это дед твой шагнул вперед.
Рассветало. Рассвет был мглистый.
Быстро дед твой окоп отрыл
И потом по чуме фашисткой
Автоматный огонь открыл.
Лезли изверги, выстрелы хлопали,
День тянулся, уж не было сил,
А твой дед из того окопа
Все строчил, и строчил, и строчил.
Он один, а фашистов полчища,
И в лицо – ураган огня.
Он стрелял, но патроны кончились
У него на исходе дня.
Всё. Осталась одна граната.
И тогда он, спокоен и прост,
В обгоревшей шинели солдата
Вдруг поднялся во весь свой рост.
Он стоял среди пепла и пыли,
На груди своей руки скрестив,
Немцы плотно его окружили …
И раздался последний взрыв.
Пыль осела. Средь мертвых фрицев,
Там, где гордо стоял твой дед,
Ветерок за страницей страницу
Шевелил комсомольский билет».
С автоматом из камня воин.
Ровно вечный огонь горит.
Т венок в мягких лапах хвои
Чуть собою прикрыл гранит.
У подножья отец с сынишкой.
Сняли шапки. Грустно молчат.
Чемодан, стопка с детскими книжками
На скамье, чуть в сторонке стоят.
Сестре
Когда ты только – только расцветала
Цветком прекрасным, утренней зарей,
О счастье девичьем по-детски так мечтала,
Пожар войны вдруг вспыхнул над землей.
И ты пошла за Родину сражаться,
Пошла сквозь дым и всполохи боев,
И было некогда встречаться и влюбляться,
И песни петь, и слушать соловьев.
В свою весну ты шпилек не носила,
А вместо сумочки – винтовка на ремне.
И грязь болотную ты сутками месила,
А вальсы танцевала лишь во сне.
Была ты не солдаткой, а солдатом.
С бойцами в бой ты шла к плечу плечо
И сердцем, почти детским, чисто, свято
Мать – Родину любила горячо.
Года идут, тебе не восемнадцать,
Стареешь ты и все твои друзья,
Спасибо Вам, что можно нам влюбляться
И песни петь, и слушать соловья.
Спасибо Вам, что нет войны проклятой.
Спасибо Вам за тот нелегкий труд.
Спасибо Вам, что с песнями девчата
К мальчишкам на свидания бегут.
* * *
Лежат горой конфеты на витринах.
Их в магазинах более всего.
Лишь нету на прилавках магазинных
Подушечек из детства моего.
Мне довелось родиться в сорок первом.
С войны я не запомнил ничего,
Конфеты помню лишь в день мира первый –
Подушечки из детства моего.
Пришла соседка в штопанном платочке,
С войны у ней не стало никого
И, плача протянула мне кулечек
Подушечек из детства моего.
Я каждую сосал почти по часу –
Вкуснее в мире нету ничего,
А мне казалось, тают как-то сразу
Подушечки из детства моего.
Лежат горой конфеты на витринах,
Их в магазинах более всего.
Лишь нету на прилавках магазинных
Подушечек из детства моего.
Любушка
Мы в колхозе сено скирдовали,
Помогали – посылал завод.
Женщину там странно как-то звали:
Любушкою называл народ.
«Любушка, ну что тебя не видно?
Любушка, иди сюда. Мы тут».
Трактористку в возрасте солидном,
Как девчонку, Любушкой зовут.
Я спросил у женщин: «Что за диво,
Расскажите, что за тайна тут?
Почему так нежно, так красиво,
Так любовно Любушкой зовут?»
И одна, уже почти старуха,
С грустными морщинками у глаз,
Не спеша, сначала тихо, глухо
Повела печальный свой рассказ:
«Любушка была почти девчонка,
Стройною, веселою была.
Песни пела весело и звонко
Первая красавица села.
И Иван был парень загляденье,
Скромен, весел, строен и плечист
И работал всем на удивленье,
Первый был в колхозе тракторист.
Их двоих взяла в свою работу,
Закружив любовью, та весна.
Свадьба песней полнилась в субботу,
А наутро грянула война.
Защищать страну родную нашу
И Иван с другими уезжал
Раньше Любу называл Любашей,
А прощаясь, Любушкой назвал:
«Любушка, жена моя родная,
До свиданья, милая, прощай.
Ну, не плачь, ты сильная, я знаю.
Жди, пиши, люби, не забывай …»
Дни пошли, спрессованы заботой,
Все для фронта – каждый понимал,
Только неустанною работой
Тыл бойцам на фронте помогал.
И она пришла в бригаду как-то,
Там старик делами заправлял.
Попросила ей доверить трактор,
На котором муж ее пахал.
Нет, не вдруг пошла работа гладко
У нее на стане полевом.
Было трудно, и порой украдкой
Слезы вытирала рукавом.
Но трудилась Люба, стиснув зубы,
День и ночь в степи своей родной.
Ныли руки, трескалися губы,
Сердце наполнялося тоской
По Ивану. Он писал – был ранен.
Подлечили. Завтра – снова в бой
Предрассветной зорькой синей, ранней
Поведет он танк могучий свой.
Что мечтает Ваня каждый вечер
В свисте пуль и громе батарей
О прекрасной, о счастливой встрече
С ненаглядной Любушкой своей.
Отпылали дни войны зловещей,
Уж звенит победный месяц май …
Люба, Любушка, не будет вашей встречи,
Вот листок казенный получай.
И померкло солнце в небе снова.
Небосвод взорвался и упал.
Поняла всего четыре слова,
Что Ванюша без вести пропал.
Онемела вся, окаменела,
Третий день не ест, не пьет, не спит,
На скамейке с той бумажкой белой,
С страшною бумажкою сидит,
Что не скажут, а в ответ ни слова,
Только взгляд бессмысленно блуждал.
Тот старик со стана полевого
Вдруг случайно Любушкой назвал.
Встрепенулась, глухо застонала,
По соседям взглядом повела,
Поднялась и в голос зарыдала
Первая красавица села.
И сказал старик: «Пускай поплачет,
Пусть слезами душу отведет.
Мол, дела теперь пойдут иначе,
И беду она … переживет».
Дни прошли, и снова трактор пашет,
Снова с солнцем Любушка встает,
Снова верит, снова ждет Любаша,
Что Иван отыщется, придет,
Столько лет прождала, все напрасно.
Тридцать лет, как кончилась война,
А она с душой своей прекрасной
До сих пор любимому верна.
Ждет с надеждой, ждет с тоской уставшей
С той своей расстрелянной весны
Милого, что без вести пропавший,
Мужа, не пришедшего с войны.
Вот с тех пор ее в колхозе нашем
Уважают, ценят, берегут.
Не зовут ни Любой, ни Любашей,
А с любовью Любушкой зовут».
Замолчала женщина устало,
Опустила голову на грудь.
День угас, и зорька догорала,
И я знал, что нынче не уснуть.
Разливала ночь в степи прохладу,
Я стоял и с грустью размышлял,
Может Марьинский свою балладу
Об ее Иване написал.
(1975 г. Имеется ввиду баллада Ставропольского поэта Марьинского «Не пришедший с войны».)
Нашим отцам
Сады и поля – нашу землю привольную
И запах весны, и журчанье ручья,
И море хлебов с изумрудными волнами,
И всю нашу жизнь, наш семейный очаг,
Все это от хищной фашисткой оравы,
Что Гитлер послал на советских людей
Навек отстояли вы в битве кровавой
За землю родную, за счастье детей.
За то, чтоб хлеба на полях колосились,
За то, чтоб цветы расцветали весной,
За то, чтобы песни из сердца просились
О счастье большом, о любви молодой.
Спасибо вам, Родины нашей герои.
За каждый ваш выстрел, за каждый патрон,
За каждую каплю святой вашей крови –
Глубокий вам, низкий сыновний поклон.
Даем в этот день мы вам клятву святую,
Что будем, как вы мы трудиться и жить,
Чтоб Родину нашу, до боли родную
Никто. Никогда. Не сумел покорить.
* * *
Шел сквозь пули солдат,
Раздвигая руками смерть.
Шел сквозь пули солдат,
Чтоб открыть нам в грядущее дверь.
За свободу земли, необъятной советской земли
Мы ему благодарны теперь.
В нашем городе жизнь
И везде на большой земле
Хороша потому,
Что ты был на священной войне,
Что ты юность свою
Всю истратил в кровавом бою
За свободу и юность мою.
Пусть сейчас седина
Побелила виски твои,
А была война камнем жестким
Лежит на груди,
Пусть весна отцвела,
Но твои не стареют дела,
Значит, жизнь не напрасно прошла.
* * *
Вечер лег задумчиво над рекой притихшей,
Шелестят загадочно стрелы камыша,
Котелок весь в копоти над костром повисший
Зашумел восторженно возле шалаша.
У костра игривого рыбаки расселись,
Об уловах басенных разговор ведут,
Облака вечерние в лунный свет оделись,
В красочном сиянии по небу плывут.
Красоту вечернюю сердцем не измеришь,
С неба месяц ласково свет на землю льет.
Сторона родимая, смотришь и не веришь,
А душа распахнута – тронь и запоет.
Запоет о ласковой девушке не встреченной,
Девушке задумчивой, скромной и простой,
Запоет о радостной, о любви не венчанной
К милой ставрополочке с русою косой.
* * *
Всегда в груди становится теплей,
Когда глаза в глаза, а слов не надо.
Но тишина в аллейке тополей,
Лишь еле слышный шорох листопада.
Немного грустно, но светло – светло,
И хочется быть добрым и безгрешным,
И хочется, чтобы всегда везло,
Но тихий звон … и снова решка. Решка.
Я не ропщу из темной полосы,
Не тороплю судьбу – скорей, скорей-ка.
Ведь счастье, что песочные часы –
В нем нету ни пружины, ни батарейки.
Его дождусь. Я ждать уже привык.
Пусть капельку, пускай совсем немножко,
Пусть упадет на самый краткий миг
Снежинкою на теплую ладошку.
Скажу: я видел счастье, я познал,
И пусть в груди не корчится досада,
И так на свете слишком много зла,
А счастье, что же … его хоть каплю надо.
* * *
В моих глазах видений череда –
Твои глаза, и губы, и улыбка,
А я люблю тебя, как никогда.
А я люблю тебя, моя ошибка.
Я приходил туда, где ты была,
Где ты стояла или проходила,
И там опять душа моя цвела
И снова в сердце солнышко светило.
И я шептал: живи, как ты жила,
Мне от тебя ни капельки не надо.
Мне просто важно, чтобы ты была,
Чтобы была, как песня и как правда.
Набор из слов – пустых, полупустых,
Избитых штампов месиво густое,
А я хочу сказать, что это стих,
Хоть точно знаю, что это такое.
И я прошу: прости меня, прости,
Я, в самом деле, очень сожалею.
Тебя любить – вершины я достиг,
А вот сказать об этом не умею.
Ветерок шалунишка
Ветерок вечерний, хлопотливый
Шелестит листвою тополей,
Легонький, веселый и счастливый
Он ныряет в изумруд ветвей.
То березке расплетет косички,
Грустной иве ножку оголит,
Неустанно, видно по привычке
Все шалит, шалит, шалит, шалит …
Шалунишка милый так и реет,
Я его с надеждою прошу:
«Ты лети, стокрылый, побыстрее
К моему сынишке – малышу».
Ты его найдешь – он быстр и звонок,
Он, как ты – такой же озорник,
Окунает свет своих глазенок
В розовую ласковость зари.
Поиграй с родным моим сыночком,
Ну а мне скорее, без помех
Бархатным, малиновым звоночком
Донеси, хоть эхом, его смех.
Памяти мамы
То в небо, то вниз, то хорош, то крамолен –
По Сеньке и шапка, и честь.
Жаль, только тогда, когда тяжко и больно,
Я вдруг вспоминал – ты есть.
Судьбы моей крест и тяжел, и огромен,
И надо влачить или несть,
Но кто пожалеет, матери кроме,
Если она есть.
Земли бугорок, он не виден, затерян.
Скамеечка, чтобы присесть.
Но я даже здесь сто процентов уверен:
Мама – ты есть, есть.
А все потому – посидишь тут с тобою,
Кому ж свои беды принесть?
И легче дышать, и светлеешь душою,
И значит – ты, мама, есть.
О, люди мои, золотые, родные,
Когда вам светло и легко,
Вы мам вспоминайте, пока те живые,
Хоть близко, хоть далеко.
Когда же вам тяжко и небо с овчину,
И стонешь от жизненных драк,
Когда жизнь то в лоб, то в затылок, то в спину –
Вы вспомните их и так.
___________
Все права защищены. Любая перепечатка и размещение в сети - только с указанием автора и ссылкой на www.kizilov.ru.
