Ольга Козэль
Добавлено: Вт май 25, 2010 1:02 amОльга Козэль
Как малый пострел, за повозкой бегущий в пыли,
Как старый казак, на войну провожающий сына,
Ты смотришь с укором на белую прядку земли,
Не смея, как прежде, подумать: «Моя Украина…»
Пусть ценят за доблесть и путь не желают добра,
Мы смертной гордыней своею гордимся по праву…
Но слышен на склонах взволнованный голос Петра,
И дикие розы впотьмах окружают Полтаву.
И если любить, то лишь сон малоросских ветров,
Ковыль Запорожья, могилы и память о Сечи,
И посвист ночной подгулявших степных гайдуков,
И шляхетских жинок покатые, полные плечи.
Там панская дочь собирает во ржи васильки,
И жаркие посулы небо вплетает ей в косы,
Там точатся к бою и, звонкие, гнутся клинки,
Там тяжбы и свадьбы, и зреют в ночи абрикосы.
. . .
И у сосен есть жребий судьбы –
Под пилою хоть плачь, хоть не плачь ты…
Кто поплоше – идут на гробы,
А из избранных делают мачты.
Их раскольничьи ветры и снег
На земле не для смерти растили,
Но жесток восемнадцатый век –
Век гробов и бессмертных флотилий.
А сосне, что, как девка, красна,
Дела нет до петровского трона,
Высока, белотела сосна,
Носит крону она как корону.
Тянет сердце у будущих мачт,
Вот набат захлебнулся в ударе…
Что там, в соснах? То смерч? Или плач
Нелюбимой жены государя?
Молодую колотит озноб:
Пробил час и пила закряхтела…
Снимут кожу и сделают гроб,
И землёю засыплют два тела.
Скит. Погост. Снегириный снежок.
И ковыль под ногами струится.
Бьется он как стрелецкий флажок
Над сосновой постелью царицы.
Три столетия он не затих,
А под ним все истлело и стёрто.
И давно уже «нету в живых»
Означает, что нету и в мёртвых.
Но в декабрьскую полночь, впотьмах,
Когда сосны скрипят и не спится,
В окна смотрят истлевшие лица,
Повороты, ночлеги, станицы,
И у царственной отроковицы
Дефтиритная сыпь на губах.
СЕВЕРНЫЕ СТАРУХИ
У Белого моря, веков испокон,
Глядят тебе вслед из белесых окон.
И нет никого, только чувствуешь взгляд,
Как будто не люди – деревья глядят.
Но мастер чужой стародавней поры
Бессмертную душу упрятал в стволы,
И вырезал руки, надбровья и рот
Из дерева древних, забытых пород.
Их корни в трудах от зари до зари:
Что мёртво снаружи – то живо внутри.
Их песни, преданья, их мать и отец
Бессмертны в изгибах древесных колец.
Они просыпаются в раннюю рань –
Резная кровать, на окошке герань,
Часы. Покосившиеся косяки.
На выцветшем снимке – сыны-моряки.
Как малый пострел, за повозкой бегущий в пыли,
Как старый казак, на войну провожающий сына,
Ты смотришь с укором на белую прядку земли,
Не смея, как прежде, подумать: «Моя Украина…»
Пусть ценят за доблесть и путь не желают добра,
Мы смертной гордыней своею гордимся по праву…
Но слышен на склонах взволнованный голос Петра,
И дикие розы впотьмах окружают Полтаву.
И если любить, то лишь сон малоросских ветров,
Ковыль Запорожья, могилы и память о Сечи,
И посвист ночной подгулявших степных гайдуков,
И шляхетских жинок покатые, полные плечи.
Там панская дочь собирает во ржи васильки,
И жаркие посулы небо вплетает ей в косы,
Там точатся к бою и, звонкие, гнутся клинки,
Там тяжбы и свадьбы, и зреют в ночи абрикосы.
. . .
И у сосен есть жребий судьбы –
Под пилою хоть плачь, хоть не плачь ты…
Кто поплоше – идут на гробы,
А из избранных делают мачты.
Их раскольничьи ветры и снег
На земле не для смерти растили,
Но жесток восемнадцатый век –
Век гробов и бессмертных флотилий.
А сосне, что, как девка, красна,
Дела нет до петровского трона,
Высока, белотела сосна,
Носит крону она как корону.
Тянет сердце у будущих мачт,
Вот набат захлебнулся в ударе…
Что там, в соснах? То смерч? Или плач
Нелюбимой жены государя?
Молодую колотит озноб:
Пробил час и пила закряхтела…
Снимут кожу и сделают гроб,
И землёю засыплют два тела.
Скит. Погост. Снегириный снежок.
И ковыль под ногами струится.
Бьется он как стрелецкий флажок
Над сосновой постелью царицы.
Три столетия он не затих,
А под ним все истлело и стёрто.
И давно уже «нету в живых»
Означает, что нету и в мёртвых.
Но в декабрьскую полночь, впотьмах,
Когда сосны скрипят и не спится,
В окна смотрят истлевшие лица,
Повороты, ночлеги, станицы,
И у царственной отроковицы
Дефтиритная сыпь на губах.
СЕВЕРНЫЕ СТАРУХИ
У Белого моря, веков испокон,
Глядят тебе вслед из белесых окон.
И нет никого, только чувствуешь взгляд,
Как будто не люди – деревья глядят.
Но мастер чужой стародавней поры
Бессмертную душу упрятал в стволы,
И вырезал руки, надбровья и рот
Из дерева древних, забытых пород.
Их корни в трудах от зари до зари:
Что мёртво снаружи – то живо внутри.
Их песни, преданья, их мать и отец
Бессмертны в изгибах древесных колец.
Они просыпаются в раннюю рань –
Резная кровать, на окошке герань,
Часы. Покосившиеся косяки.
На выцветшем снимке – сыны-моряки.