НЕВЫНОСИМАЯ ТЯЖЕСТЬ АРХАИКИ или В ПОИСКАХ РУССКОЙ ГОЛГОФЫ
Добавлено: Вт янв 25, 2011 3:25 pm*Юным Есепкиным восхищались Арс. Тарковский, Иосиф Бродский, Юрий Кузнецов
Время не щадит никого. Кумиры поколений становятся рудиментарными экспонатами в неком варварском музее или в музеуме у мадам Тюссо. Царей казнят вместе с братьями, знаменитые родовые династии угасают, а иллюзия сменяет иллюзию. И всё-таки жизнь стоит мессы - в Париже, Стокгольме, Христиании. Насмешку истории над каждым новым потерянным поколением и его равнодушное забвение должно воспринимать как данность. Хуже иное. Человеческое общество само мастеровито создаёт порою непреодолимые препятствия на исторических перекрёстках для доминирования лучшего над хорошим, добра над злом. Ход истории делается мало предсказуемым, «зевота вечности» поглощает целые сопластования невостребованных интеллектуальных ресурсов. Не так давно Катаев изобрёл мовизм и написал в этом стиле лучшие свои две книжки.
Автор «Космополиса архаики» открыл не просто новое письмо, но и новое жанровое направление в мировой литературе. Ранее теоретиками детально изучались готический роман, драма, готическая поэтика вошла в современный литературный контекст в качестве сенсационной новации. Однако дело не в открытии жанра, феноменальность книги заключена первоочередным образом в достижении автором художественного эффекта, который сродни разве природному явлению: жизни, её угасанию и блеску, смерти. Можно смело говорить о действительно невыносимой тяжести архаики, заключённой в строжайшие латы канонического стиля. Совпадение, совпадение фатальное равновеликости содержания и формы вводит читателя в катарсическую прострацию, симбиоз библейской по тяжести литургики слова и формалистической каноничности дает невероятно потрясающий эффект вербализации смерти. Мы боимся небытия, а автор книги выводит нас из состояния ледяного ужаса. Надежды не оставляй - как бы говорит он. Показательно, кстати, нарочитое молчание его в ситуациях, когда метафорический ряд, казалось, возможно расширять до бесконечных величин. Но молчание такое более закономерно, чем развитие мысли и образов. Знающий молчит. Думаю, этот стилистический минимализм обусловлен временным фактором. По слухам «Космополис архаики» писался два-три десятилетия, значит, в достатке времени было для того, чтобы изъять и устранить руду, обломки гипса и мрамора. Нам преподнесен итоговый результат. Он потрясает. Правда, неясны причины, вынудившие художника столь долго молчать на публике. Ведь совершить подвиг безмолвствования , имея на руках дышащую бессмертием рукопись, под силу только атланту из прошлого. Минувшее отягощает цивилизационную память человечества, людям даётся искусство забвения. Разумеется, забывать ради спасения души благоположено, вопрос - что забывать, о чём не помнить. Совсем неслучайно «Космополис архаики» пронизан историческими реминисцентными вкраплениями, библейской зиждительной символикой, мотивами вечности, отправляющей в Смерть пророков и спасителей. Автор знает всё, а его удивительное контекстное молчание красноречивее пылающего Слова: и оно в тяжёлом обрамлении эстетически совершенного, безукоризненного слога.
Мефодий ГЕНИС
Время не щадит никого. Кумиры поколений становятся рудиментарными экспонатами в неком варварском музее или в музеуме у мадам Тюссо. Царей казнят вместе с братьями, знаменитые родовые династии угасают, а иллюзия сменяет иллюзию. И всё-таки жизнь стоит мессы - в Париже, Стокгольме, Христиании. Насмешку истории над каждым новым потерянным поколением и его равнодушное забвение должно воспринимать как данность. Хуже иное. Человеческое общество само мастеровито создаёт порою непреодолимые препятствия на исторических перекрёстках для доминирования лучшего над хорошим, добра над злом. Ход истории делается мало предсказуемым, «зевота вечности» поглощает целые сопластования невостребованных интеллектуальных ресурсов. Не так давно Катаев изобрёл мовизм и написал в этом стиле лучшие свои две книжки.
Автор «Космополиса архаики» открыл не просто новое письмо, но и новое жанровое направление в мировой литературе. Ранее теоретиками детально изучались готический роман, драма, готическая поэтика вошла в современный литературный контекст в качестве сенсационной новации. Однако дело не в открытии жанра, феноменальность книги заключена первоочередным образом в достижении автором художественного эффекта, который сродни разве природному явлению: жизни, её угасанию и блеску, смерти. Можно смело говорить о действительно невыносимой тяжести архаики, заключённой в строжайшие латы канонического стиля. Совпадение, совпадение фатальное равновеликости содержания и формы вводит читателя в катарсическую прострацию, симбиоз библейской по тяжести литургики слова и формалистической каноничности дает невероятно потрясающий эффект вербализации смерти. Мы боимся небытия, а автор книги выводит нас из состояния ледяного ужаса. Надежды не оставляй - как бы говорит он. Показательно, кстати, нарочитое молчание его в ситуациях, когда метафорический ряд, казалось, возможно расширять до бесконечных величин. Но молчание такое более закономерно, чем развитие мысли и образов. Знающий молчит. Думаю, этот стилистический минимализм обусловлен временным фактором. По слухам «Космополис архаики» писался два-три десятилетия, значит, в достатке времени было для того, чтобы изъять и устранить руду, обломки гипса и мрамора. Нам преподнесен итоговый результат. Он потрясает. Правда, неясны причины, вынудившие художника столь долго молчать на публике. Ведь совершить подвиг безмолвствования , имея на руках дышащую бессмертием рукопись, под силу только атланту из прошлого. Минувшее отягощает цивилизационную память человечества, людям даётся искусство забвения. Разумеется, забывать ради спасения души благоположено, вопрос - что забывать, о чём не помнить. Совсем неслучайно «Космополис архаики» пронизан историческими реминисцентными вкраплениями, библейской зиждительной символикой, мотивами вечности, отправляющей в Смерть пророков и спасителей. Автор знает всё, а его удивительное контекстное молчание красноречивее пылающего Слова: и оно в тяжёлом обрамлении эстетически совершенного, безукоризненного слога.
Мефодий ГЕНИС