Певец и некромант
Добавлено: Пн ноя 15, 2010 9:09 pmЯ полный отморозок (не в смысле жирный 
), не могу найти работу, поэтому пишу фэнтази. Так сказала одна моя знакомая, когда я долго и вслух компостировал мозги, что бы такого тут написать?
А если серьёзно... , я такой и есть!!! И вещи мои такие и есть!!! Кто окончил воскресную школу, лучше не читать.
Эта вещь - что-то между героической и тёмной фэнтази. Как и большинство моих.
Что ещё писать - не знаю. Читайте.
Певец и некромант
Было это в горной стране Эрвате, в мире, далеком от нашего. Эрват похож на горы скоттов. Или на Кавказ. Какая разница? Чем скотты так уж от кавказцев отличаются? Те и другие – горцы. Нравом похожи. Ну, имена разные. Ну, одни смуглые и брунеты, а другие – белокожие и рыжие. Одни носят короткие мечи и зовут их «кинжалы», а другие – длинные, и называют «клеймор». На одних мохнатая бурка, на других – шерстяная юбка в красно-сине-зеленую клетку. «Килт» зовется.
Шотландцы, они же скотты, вообще-то, очень не любят, когда «килт» зовут «юбка». Ну и на
здоровье. «Килт» так «килт», нам-то что? Хотя,
если честно, юбка она юбка и есть. Как ни назови. Кстати, знаете, как появились килты?
В Средние Века враги захватывали города. Убивали всех мужчин и насиловали всех женщин. Тогда-то гордые, но жизнелюбивые шотландцы и начали носить килты!
Да, вот за эту историю меня какой-нибудь шотландец точно бы убил. Вы не подумайте, я против шотландцев ничего не имею. Я хачей не люблю. Ну, кавказцы которые, если кто еще не знает. Ничего-о-о, столкнетесь еще, узнаете. И тоже станете не любить. Как все русские. А если не все, то почти все…А против шотландцев, повторю, я ничего не имею. Они ж далеко. Пускай против них англичане имеют. Их соседи.
Они и имеют, кстати. Не шотландцев имеют, а против них. Такое уж у горцев свойство – соседи их не любят. Есть за что, наверное…
А чего я вообще за шотландцев взялся? Да так, повеселить вас слегка хотел. До начала истории.
Потому как сама история ни фига не веселая. Но я отвлекся. Продолжим.
В Эрвате, в замке Анвур, давал пир князь Воллес. На стенах главной залы горели факелы, а в серебряных пятисвечниках на столах – высокие белые свечи. Гости за длинными столами чокались золотыми кубками. Орали здравницы. Кто был пьян, орал просто так. Без здравниц. Кто совсем пьян – спал лицом в лужах вина на столе. А кто совсем-совсем пьян – дрых на соломе под столом. Там же грызлись за кости собаки. Визжали от пинков тяжелыми башмаками. И вымещали злость на самых невезучих из совсем-совсем пьяных. На них отливая. Собаки были не совсем дуры. И давно уразумели – на валяющихся под столом отливай сколько хочешь. Не рискуя при том получить пинка, а то и ножа в ребра. Как если отлить на сапоги сидящих за тем же столом…
С возвышения довольно глядел на все это безобразие князь. Воллес сидел на троне и перебирал колечки черно-синей курчавой бороды унизанными перстнями пальцами. Самоцветы перстней посверкивали багряно-зелено-синими искрами. Одежда князя была белой, а диадема на черных волнистых волосах –
серебряной.
Из-за возвышения вышел певец. Поставил ногу на нижнюю из семи ступеней белого камня.
Ударил пальцами по струнам лиры. И запел.
Стихал шум. Крики, звон кубков
и хруст костей стали тише. Вовсе исчезли. Даже псы не скулили. Только потрескивало пламя свечей, звенели струны…И лилась песня.
О чем была она? Стоит ли об этом…Песни надо слушать, а не читать. Да еще – чтобы пели их вместе с музыкой. Да еще – чтоб тот, кто умеет Петь.
Певец по имени Алев умел.
Еще не все крики затихли и псы скулили, а князь Воллес сказал:
- Ты чудесно поешь, гость-певец! Жалую тебе
шитый золотом плащ! Свой плащ!
Певец поклонился и продолжил петь. Затихли и самые пьяные псы, нализавшиеся вина ( некоторых гости потихоньку зарезали прямо под столом. Чтобы петь не мешали. И слушать.) Воллес сказал:
- Ты велик, певец! Отдаю тебе старинную свою диадему! – князь коснулся кончиками пальцев древнего резного серебряного обруча в волосах.
Алев улыбнулся и пел дальше. Песня сияла, как его глаза. И стала еще лучше. Что поделать! Певец живет в волшебном мире песен – но и в нашем тоже. И тоже любит красивые и дорогие вещи.
- Эх! Пусть никто не скажет, что Воллес скуп, что разбойник, и лишь блеск золота в погребах радует его! – воскликнул князь, осушив кубок, когда отзвенели струны на последнем припеве, - Не жаль мне для тебя своего Ворона!
Ворон был конь. Не просто конь – конь-воин.
Такой не убежит от крови, боли, запаха смерти, не сбросит седока в гуще боя, визжа от ужаса – лишь бы побыстрей ускакать подальше. Нет, Ворон дрался сам – и стоил в бою трех седоков, как Воллес. Не раз спасал он жизнь князю. Подарок был царский.
Пир продолжился, все напились снова. Певец пил умеренно. Наутро он пришел в залу, где неслышные слуги наводили порядок. И напомнил князю об обещанном накануне. Похмельный Воллес хмуро ответил:
- Какая диадема? Какой конь? Спятил, что ли? Ты меня порадовал вчера игрой и песней, я тебя – обещаниями. Что наутро осталось от твоей песни – то и от моих даров…О-ох, - князь скривился, схватил широкую плоскую чашу. Погрузил в нее бороду. Забулькал черно-красным вином с белыми комочками воска. Отнял чашу от губ, фыркнул, утерся. Откинулся на спинку трона и прикрыл глаза.
- Иди отсюда,- вяло сказал он певцу.
- Я пел, - сказал певец, - Я играл! Это – работа. А ты только молол языком. К тому же лгал. Ты что, князь Воллес, болтун и лжец?
Воллес не пошевелился. Но полуприкрытые глаза по-волчьи блеснули из-под опухших век.
- Думай, что говоришь! – дернул Алева за руку кто-то из гостей, - И не говори так больше! Он – князь! Воллес! С ним так не шутят.
- Что ж! – ответил Алев, - Здесь – не скажу.
- И нигде не говори, - посоветовал гость, косясь на князя. Сильной рукой он подталкивал Алева к выходу, - Иди, иди…
- Да, я – уйду! – сказал громко Алев и тряхнул каштановыми кудрями. На молодом лице звездами горели гневные темные глаза. И огни в них были золотыми, - И я не скажу этих слов больше. Не здесь, и ни где-либо. Но я их спою!
Верь мне, князь – песня будет не хуже той, что я пел тебе! Я спою ее во всех встречных замках. Я буду петь за миску похлебки и ночлег на охапке соломы – хоть это и не в моем обычае. Такова моя честь тебе, князь Воллес! Так я плачу за то, как ты отнесся ко мне! Ты решил, что певец – все равно, что серв, которого можно унизить безнаказанно? Ты ошибся, князь. Я докажу тебе это. Все узнают, кто ты есть, князь Воллес, и сколько стоит твое слово!
Вдруг из-за трона вышел воин. Он был молод – на пару лет старше юного Алева. Кольчуга звенела на ходу и серебристо блестела, облегая широкие плечи и узкий стан. Он был светлее князя, но так же темноволос и темнобров, а борода – короче втрое.
- Простолюдин забыл свое место? А, отец? – бросил парень трону, - А ты не забыл, как надо держать себя с ними? – рысьи глаза впились в глаза Алева. И по-тигриному воин приблизился к певцу.
Алев расправил плечи:
- Князь Воллес дал мне слово, что я покину его замок невредим! – заявил он.
- И покинешь, - ответил воин и ударил певца кулаком в лицо. Тот пошатнулся, лира зазвенела за спиной. Кровь из разбитых губ потекла по подбородку, - Разве это вред?
- Князь, ты дал слово! – пророкотал остерегавший певца гость.
- Верно, - рассмеялся хищник, - Но я-то не давал! – и он резко ударил согнутой рукой в живот певца. Тот согнулся, хрипя и кашляя. Воин придержал Алева сильной рукой, чтобы тот не упал.
- Это верно, - вяло отозвался с трона Воллес, - Арг слова не давал…
- Нельзя вредить гостю. И певцу, - упорствовал гость угрюмо.
- А это и не вред, - повторил Арг, - Это заживет. Алев покинет наш замок невредимым, - он толкнул певца к двери так, что Алев упал на колени и чуть не проехался лицом по каменным плитам пола, - А пока не выздоровеет – погостит у нас. В удобной темнице, на цепи и куче грязной соломы. Рядом с кувшином тухлой воды и коркой гнилого хлеба. Другой еды и питья у него не будет.
- Это неправильно, - сказал гость. Арг сверкнул улыбкой:
- Не нуди, Ивен. И вспомни, чей ты воин. Ты же не раб, как это чмо! – он пнул привставшего певца под ребра. Раздался треск. Застонав, Алев снова упал.
- Ты сломал ему кость.
- Он – щенок. Срастется быстро. Зато научится держать пасть закрытой. А если господам угодно слушать его скулеж, то скулить только то, что угодно господам. Раб должен знать свое место. Ничего. Попоет и в темнице. Некоторые птички лучше поют в клетке.
- А…некоторые…не поют в ней…вообще, - прерывающимся голосом проговорил певец. Он кое-как встал. Его шатало. Одной рукой он оперся на стол, а другую положил на бок.
- Тогда им сворачивают шейки, - Арг подошел к певцу. Не глядя, хлестнул того по лицу.
Алев сделал быстрое движение. Рука метнулась вперед из складок плаща на боку. Но в середине выпада лицо исказилось от боли. Удар сбился. Арг успел отшатнуться и ударить ладонью. В воздухе блеснуло. По полу зазвенел небольшой кинжал.
Арг взглянул на рассеченное ребро левой ладони. Алая кровь бежала по руке и капала на пол. Лицо Арга исказила звериная гримаса.
- Ублюдок! – прошипел он, - Кирл, Бонн !
Из-за трона выскочили двое быковидных
молодых воинов в шлемах и кольчугах. Ударили певца в лицо и раненый бок, сбили на пол. Заломили руки.
- На южную стену! – приказал Арг.
- Князь…- начал Ивен.
- Я не нарушил слова, - сказал Воллес тихо, - Арг ссорится с Алевом. И они – мужчины. Сами разберутся. Один на один.
- Твой Арг не оди…- удар рукояткой кинжала в рот прервал крик Алева. Поэт застонал, колени подкосились. Воллес и бровью не повел. Он не смотрел, как гирды выволокли Алева из зала.
Они дотащили Алева до высокой южной стены. Ярко сияло солнце, синело глубокое небо
и дул ледяной ветер. Арг широко шагал рядом, посасывая порез на кисти. Гирды толкнули Алева на край стены. Тот взмахнул руками. Арг стал сзади певца. Резко повернулся и ударил. Длинная нога врезалась в поясницу тараном. Алев вскрикнул. Его швырнуло вперед. Раскинутые руки сжались. Но длинные тонкие пальцы ухватили только воздух. На миг поэт застыл на ребре стены – стройная фигура будто зависла в воздухе, на сини неба. И канула вниз, так же, в один миг. Только что стоял – и уже нет.
Будто не было. Только дикий крик метнулся, удаляясь вниз. И стих. Эхо отразилось от стен ущелий. Арг усмехнулся окровавленными зубами. Ивен в десятке шагов выпустил рукоять меча. Глухо застонал сквозь зубы. Он так и не поверил, что Арг дойдет во зле до конца. А зря. Он не успел помешать. Арг убил быстро, как и положено зверю.
* * *
Князь Воллес не жалел. И не боялся. Тем более не жалел и не боялся Арг. Они были князья! Замок, скалы, золото и воины…А тут какой-то бродячий певец. Тьфу.
…Они не жалели и не боялись, пока в Эрват не пришел еще один певец. На горной дороге гирды Воллеса преградили ему путь. Князь снова созвал гостей на пир. И если вы думаете, что Воллес стал чураться пения и музыки после смерти Алева, то вы плохо знаете князя!
- Спой, певец, - сказали гирды, - спой нашему князю. Не бойся. Князь Воллес дает слово – ни один волос не упадет с твоей головы в стенах Анвура, замка…
Певец поднял ладонь, прерывая.
- Не нужно, - сказал он звучно, - Все знают слово князя Воллеса. Незачем его давать. Я иду с вами.
Гирды ухмыльнулись друг другу из седел поверх головы певца.
- Садись в седло, домчим с ветерком! – предложил один.
- Нет, - покачал головой певец, - Я не один, - и он показал пальцем через плечо. Из-за валуна на повороте дороги вышел человек. Он шел странно, боком, прихрамывая и покачиваясь. Больше ничего не разберешь – человек закутан в длинный тяжелый плащ, и капюшон, широкий и глубокий, опущен на лицо.
Один гирд сплюнул:
- Твой друг – калека? ( Встреча с уродом – к несчастью, все знают.)
- Ладно, я его подвезу, - приятель суеверного гирда был не так суеверен. Тронул каблуками бока коня. Конь заржал и попятился. – Ты что, волчий жор?! – прикрикнул гирд и хлестнул его перчаткой между ушей.
- Мой спутник – не калека. Он – прокаженный, - сказал певец-поэт негромко, но звучно.
- Про…- гирд - суеверец переменился в лице. Сильно. Глаза вытаращились, челюсть отпала. Конь его попятился, и сам седок подался назад в седле.
- Певец! – скривился другой, - Зачем таскаешь с собой…эту мразь?
- Я дал обет, - негромко сказал певец, - Но я не настаиваю. Оставьте нас. Мы пойдем своей дорогой. Князю Воллесу сыграет кто-нибудь другой…
- Нельзя! – суеверный гирд бросил взгляд вверх. Солнце садилось за горные пики, - Пир скоро начнется. Времени искать других нет. Добирайся сам! Но не вздумай тащить в зал своего…приятеля.
- Он подождет у ворот. Подвиньте ему палкой чашку вина и бросьте теплую горбушку – и он не сойдет с места.
Гирды кивнули и ожгли плетьми коней. Топот копыт, облако пыли – и певец со спутником остались на дороге одни.
Певец взглянул на стены замка. Закатное солнце окрасило их в цвет крови. Он улыбнулся. Поправил лиру за спиной. И пошел вверх по дороге. Посох стучал твердо и сухо. Спутник волокся следом.
Певец улыбнулся еще раз, входя под темный воротный свод. Железная решетка поднята. Певец сделал десяток шагов. Половина подворотья. Красные огни факелов разгоняли полутьму. Никто его не окликнул. Блики огня плясали на неровных камнях стен. Бойницы свода таращились немо. «Видно, гирды предупредили стражу,» - подумал певец.
Он не ошибся. Во внутреннем дворе его ждала та же пара гирдов. У одного он заметил копье. Обычно только часовые носили копья в замке. К тому же копье особое – с крестовиной из стали под широким наконечником. Охотничье оружие. Медвежья рогатина. А крестовина – чтоб сдержать зверя, на копье насаженного. Чтоб не добрался до охотника, пронзив себя насквозь и не расколол череп клыками.
Гирд бросил быстрый взгляд через плечо певца. Глаза воина скрывала тень шлема. Но певец готов был поклясться – гирд боится. В глазах – страх. Певец понял, против кого копье.
- Эй, певец…кстати, как тебя звать?
- Кейн.
- Пошли, Кейн. А этот, - гирд посмелее кивнул за спину Кейна. Там скособоченная тень ковыляла на алый свет заката из темноты подвратни, - Пусть здесь будет! И мы оставим лучника, - гирд свистнул. Прибежал молодой парень. Румяный и ловкий, но скованный какой-то. В мягких сапогах, полотняных штанах и рубахе. Ничего, что бы утяжелило. Никакого железа. Только длинный нож в ножнах на правом бедре. Зато в руке – длинный темный боевой лук.
Тяжелый, ладонями отполированный. И колчан на левом боку стрелами набит. Туго, под завязку.
Как плотная вязанка прутьев. Десятка два, не меньше.
Кейн с гирдами отправился к каменному зданию в три поверха. Стрельчатые окна в сумраке уже червонели огнями. Кейн оглянулся.
Слева от ворот, на брусчатке, у подножья стены,
Темной кучей застыл прокаженный. Рядом, шагах в десяти – напряженная прямая фигура молодца. Лук в руках, стрела на тетиве. Острый взор Кейна уловил красную искру. Отблеск на стальном острие стрелы. Цель – фигура у подножья стены. Она уже начала сливаться с предночной тенью.
«Недолго пацан простоит,» - подумал Кейн, - «Вот зуб даю – сбежит. Как только потемнеет, и уже не поймешь – под стеной твоя цель…Или там одна тень. А зараженный – рядом, подбирается. Тихо, неслышно, в плаще ночи. Чтобы броситься. И зашевелится для него каждая тень, чудовищем станет. Сколько выдержит? Сотню ударов сердца? Две? Все равно удерет – раньше, чем луна покажется над крышей», - по губам скользнула кривая усмешка: « Им бы двух поставить. А лучше – трех. И третьим – взрослого гирда. Только кто ж из гордда от пьянки откажется ради чести стеречь гнилое тело?»
Еще один гирд, плечистый и могучий, «в годах», в кольчуге, но без шлема, попался им у самых дверей дворца. Шел озабоченно, склонив голову, по сторонам не глядел. Длинные волнистые волосы странного «волчьего» с проседью цвета рассыпались по железным кольцам на плечах. Левая рука поддерживала рукоять меча на боку.
Глаза Кейна чуть расширились. Никто не видел этого в полутьме.
- Ивен, - окликнул он дружинника. Тот поднял голову, остановился. Взгляды встретились.
- Уходи, - тихо сказал Кейн, подойдя к Ивену вплотную. Так, что другие гирды не услышали. И сразу отступил. Один долг был выполнен. Меньший долг.
- Знаешь старика? Встречались? – спросил гирд без копья.
- Я знаю его, - кратко ответил Кейн.
- Старый Ивен не в почете, - буркнул боящийся прокаженных, - После того, как…- он осекся.
- Пошли, - сказал «храбрец», и они вошли в здание…
Пир шел своей чередой. Певец пел, играл на лире. Арг глядел на него с малого трона. Пощипывал черный ус. Ухмылялся. Ус то выпрямлялся в сильных пальцах, то опять свивался в колечки. Огонь факелов кроваво отражался в глазах.
Кейн пел и играл. Но пьяницы не смолкали, кубки звенели, а псы рычали и взвизгивали.
- Что ж, певец, - буркнул князь Воллес. Он уже порядком выпил и обмяк на троне, - Ты нас радуешь…как можешь. Мы довольны. А все ж далеко тебе до прежнего певца, далеко до того, кто пел здесь…
- А кто был тот певец? – спросил Кейн безразлично. Князь пьяно хихикнул и погрозил пальцем.
- А-а…ревнуешь. Все мы ревнивы – князья к власти, певцы к песне. Не бойся. Его больше нет.
- Что же с ним стряслось?
Арг поднялся с лавки, потянулся, как сытый кот.
- По-моему, ты знаешь это, певец, - промурлыкал он, - Слухи ходят по дорогам, а кто со слухами? Певцы.
- Может, и так, - Кейн пожал плечами, - Но с этим слухом мы разминулись. Впрочем, не знаю, как насчет слухов, наследник Арг. А вот песню этим вечером ты можешь услышать. Как и твой отец, - Кейн слегка поклонился трону, - И куда лучше моей…
- Ха! Кто ж ее споет! Ты – единственный певец в замке! – отозвался Воллес.
- А вот и нет, мой лорд. Не говорили ли вам, что я пришел с прокаженным?
- Говорили, - сказал Арг. Он что-то чуял. Сам не знал, что. Но даже оставил обычные издевки. Наследник весь подобрался, рука легла на рукоять меча. Сузившиеся глаза стригли воздух.
Как перед боем. А Кейн продолжил:
- Не зря я таскаю его с собой, ох, не зря. Да будет известно господам, этот прокаженный – великий певец. Позволите придти – споет и вам.
- Странно, - сказал Арг медленно, - Певцы ревнивы, а ты не боишься отдать славу другому. И откуда ты знаешь мое имя?
- Славу?! – рассмеялся Кейн, - Да без меня он – кто? Кто такого приблизит? Пустит за стол? Одарит своей рукой? Каков бы ни был голос, недуг не даст превзойти меня! А до второго вопроса – уши певца чутки. А то где б узнавал истории для песен? Я прислушался. И услыхал имя наследника – Арг. А кто сидит на пиру по правую руку владыки? Наследник.
- Да, просто, - протянул Арг. А Воллес пробурчал:
- Красивые песни, да…Но прокаженный! А если он…
Кейн опять хохотнул:
- Что, господин? Нападет на вас? Да поставьте у трона стражу с большими топорами. Если что – вмиг изрубят на куски. И коснуться не дадут! Да и сколько его не вожу – не кидался ни разу. Прокажен, да. Но не безумен! Стал бы я с ним иначе связываться.
- А зачем ты все-таки таскаешь его с собой? – спросил Арг.
Кейн криво улыбнулся:
- Я дал обет. К тому же, признаюсь, поет и впрямь божественно. И играет. Серебра подают побольше, чем мне…Но трачу-то – я!
- Хо! Чем-то ты мне нравишься, певец…Как бишь тебя?
- Кейн.
- Да, Кейн, - князь вторично хлопнул ладонью по подлокотнику трона, - Арг! Пошли за прокаженным. И парой секирщиков.
Кейн тихо свистнул. Выступ и угол стены оттеняли огонь факелов. Из густой тени выдвинулась кособокая ковыляющая фигура.
- Назад! – голос Арга свистнул злой стрелой, а меч наполовину покинул ножны. Кейн отступил. Послушно замерла кособокая фигура в плаще с капюшоном. Пара гирдов – тяжелые секиры наперевес – обогнули эту пару. Стали перед троном грудью, заслонив Воллеса.
- Э! Почему он тут? – Воллес высунулся из-за широких плеч стражи. Кейн поклонился:
- Это просто. Вы оставили сторожить юнца. Там было темно. Парнишка для храбрости выпил. Потом еще. Еще. Похорошело. Он отложил лук и стрелы. Присел. Стал бормотать и клевать носом. А потом вспомнил, где он и кто сидит рядом…в темноте. Вскочил, схватил оружие, выронил стрелу. Присел, шарит по брусчатке. А пальцы трясутся, коленки дрожат. И стрелы нет. Тут-то пацан завыл. И прямо с карачек бежать бросился. Да так, что колчан со стрелами по заду колотил!
Арг отпустил рукоять. Крестовина меча тихо лязгнула об оковку устья ножен.
- Ты-то откуда знаешь? – спросил он. Певец улыбнулся:
- Не в первом замке его, - подбородок указал на прокаженного, - боятся. Видал я как-то такого часового. Что дальше было, вам и описал.
Арг дернул щекой. Угол рта оскалился.
- Прикажу-ка я щенку голову снести, - прошипел он, - А ты, певец…
Воллес снова голос подал:
- Э, вроде он смирный. А раз так, и он уж все одно здесь…Пусть поет! И горе тебе, певец…
- Уверяю вас, князь…И вам, господин Арг, будет совсем не до головы мальчишки после его пения, - Кейн повернулся к прокаженному и сунул ему под плащ свою лютню.
Арг нахмурился:
- Сдурел, певец? Как ты ее обратно-то заберешь?
- А мне она уже не нужна.
И тут из-под капюшона раздался звук. Будто заскрежетало ржавое железо. А потом…пение.
Это был вой, и стон. Низкий дрожащий звук. Жалкий и тоскливый, почему-то пугал…так, что воля превращалась в студень. Спина будто растекалась, тело не слушалось. А в душе оставалось одно желание. Убить себя поскорее. Смерти радуешься, как другу, потому что она – избавитель от бесконечной тоски.
Таков был только один звук. А за звуком последовал еще один. И еще. Это была песня. Песня чудовища.
Зал замолк, скован ужасом. Кейн отбросил капюшон спутника. Сорвал и отшвырнул плащ.
Под ним был не прокаженный. Перебирал рвущимися пальцами стальные струны черный гниющий мертвец. Из горла рвался звук. Волосы спутались, почернели и слиплись от грязи и крови. А раньше они были каштановыми.
Арг не мог пошевелиться.
- Я – Кейн, - сказал живой певец, - Старший брат Алева. Я не лгал – я певец, и талант мой меньше его. Зато есть у меня другой талант, и вот его-то мой добрый честный младший братик был лишен! Слушай, князь! Слушай, убийца, последнюю песнь мертвого певца!
Звуки поглотили весь зал. Огни свечей плавали в странной дымке. Глаза людей остекленели, челюсти отвисли, слюна бежала из полуоткрытых ртов. Псы на брюхе ползли к дверям. Недвижные лица секирщиков над черными бородами белели, как у мертвых.
- Как ты сказал Алеву, князь Воллес? « Вчера ты сделал мне приятное своей игрой, а я тебе – своими обещаниями. Что сегодня осталось от твоей игры, то осталось и от моих обещаний.» Да будет по закону твоему! Арг! Убийца! Давно ты сделал Алеву зло. Ты видишь, какой оно оставило след! ТАК ПУСТЬ СЕГОДНЯ СЛОВО ОСТАВИТ ТОТ СЛЕД, КАКОЙ РАНЬШЕ ОСТАВИЛИ РУКИ! Амис, влюр ап и ус, кенос-луара!
Отгремело заклятье. Плоть кистей, что торчали из рукавов кольчуги, тотчас же почернела. Как и румяное, пышущее здоровьем лицо. Арг сгнил в мгновенье ока. Со звоном железа и глухим стуком гнилья тело упало на пол.
По залу полз сладкий запах тления и разложения.
Князь Воллес поднялся с трона. Ноги его тряслись. Тогда-то Кейн забрал из рук «навайра», или «живого мертвого», свою лютню.
- Мой талант меньше братнего, - процедил он, - но кое на что и его будет! - И тоже запел.
Воллес завопил. Гноящаяся рана пересекла лоб, переносицу и скулу. Вытек на щеку глаз. Выгнила и осыпалась половина волос. Несколько коричневых зубов упали из разинутого рта. Князь вскинул к лицу руки. Те шелушились, кожа краснела и отпадала клочьями.
- Живи, коли сможешь, - Кейн направился к выходу, - Пойдем, брат. Ты умер давно. Ты отмщен. Пора упокоиться с миром.
Живой и мертвый вышли во двор. Никто их не преследовал. Но вдруг шум раздался в углу двора. Кто-то крикнул. Из зала ответили. Затопали ноги, залязгала сталь, темная толпа надвигалась во мраке. Вспыхнул огонь. В свете пары факелов багряно-кроваво блеснули обнаженные длинные мечи.
Кейн метнулся вправо, к угловой башне. Мертвец нежданно ловко – за ним. Он походил не на калеку – на волка. Не месть ли вылечила?
Братья вбежали в башню, захлопнули за собой створы. Кейн наложил засов. Снаружи железо рубило железо, дверь задрожала под градом ударов.
Кейн поднялся на самый верх башни. Ветер ударил в лицо. Он перегнулся через зубцы.
- Ирвиды! – пробормотал он, видя запрокинутые юные лица, - Неловко. Я о них забыл! Да, - он усмехнулся навайру, - Некромант я – так себе, но предсказатель хороший. Вот, значит, как я умру. Хотя еще не все.
- Ирвиды! – крикнул он, - Уходите!
Снизу закричали в ответ. По-юному звонко,
по-злому жутко:
- Смерть! Смерть тебе, ублюдок!
- Я знаю – вы связаны клятвой. Умер Воллес – не жить и вам. Вы убьете себя. А значит, отомстите мне. Любой ценой. Что цена уже мертвому! – Ирвиды, «юнцы клятвы», слушали, запрокинув головы, - Но вы можете жить!
- Обречены! Клятва! Не нарушим! Позор! Бесчестье! – вразнобой завопили снизу. Кейн крикнул:
- Князь Воллес себя запятнал! Нарушил слово! Дал убить того, кому клялся в защите! Будь это не так, «песнь мести трупа» ему б не повредила! Это снимает с вас клятву!
- Ничто не снимет клятву ирвида! – внизу рубили двери.
- Сражаясь за гнилого Воллеса – станете злом! Стоять! Не то навайр споет и вам! Участь князя станет вашей!
Но удары не прекратились.
- Они выбрали, - сказал Кейн, - Влезай! – он показал на парапет. Навайр подчинился, - Ну, по…
Кейн хотел сказать: «Пой». Не успел. Один звук…Встав на край, Кейн показался ирвидам в полный рост. Свистнуло. Острое, твердое ударило в горло. И пробило его. Кейн схватился за черное древко стрелы. То торчало из-под кадыка косо, перьями вниз. Кровь побежала из-под древка, скопилась в ямке между ключиц. Кейн захрипел, булькнул, кровь плеснула и изо рта.
- Вот так! – крикнул снизу юный лучник и потряс луком над головой, - Получи стрелу, гад! Попой-ка с острием в глотке!
- А-а-а-а-а! – дружно, яростно и радостно заревели ирвиды. Одни потрясали мечами и топорами, другие окружили лучника и восторженно лупили по плечам. Они не сразу
заметили, что Кейн еще не упал.
- Колдун стоит! – заорал кто-то. И впрямь, Кейн стоял на башне со стрелой в горле. Он достал нож весом с гору жутко тяжелой, чужой рукой. Цепляясь за зубец, начертил острием ножа руну «Ихор» на спине трупа Алева. И еще одну – на своей груди. Нож резал одежду и кожу. Кейн не чувствовал боли. Ирвиды внизу похватали луки. В грудь Алева, заслонявшего Кейна, с тупым стуком впилось полдюжины стрел. Кейн позволил пальцам ослабеть, а разуму кануть во тьму. Хотел улыбнуться, но уже не сумел. Пошатнулся и боком рухнул во двор. Он умер еще в воздухе. О камни у подножья башни хрястнулось мертвое тело. Тут же между зубцов кучей осел дважды мертвый навайр. Из мертвых рук выпала лютня. Зазвенели струны.
Так умерли певец Кейн и принц-убийца Арг, а князь Воллес стал прокаженным уродом. Вскоре он бросился в пропасть. Или его сбросили. Кто ж знает? Но не от колдовства Кейна он умер. И потому ирвиды не исполнили свою клятву. Они оставили замок Анвур и разбили лагерь в горах.
Впрочем, жили они недолго.
Ведь у Алева и Кейна был и третий брат.
* * *
Судьба поделила трем братьям два дара богов. Одни скажут – справедливо, другие – нет…Но что судьбе за дело о людском понятии «справедливо»? Она слепа.
Младший – певец и музыкант от бога – колдовать совсем не умел. Средний – певец так себе. Зато колдун. Не слишком сильный, как и певец. Но все же.
Старший петь или играть музыку не мог. Бард из него – как из младшего чародей. Никакой. Зато колдун великий. Страшный некромант.
Старшего брата звали Саф.
Саф узнал о судьбе Алева и Кейна. И решил отомстить. Кто-то говорил – он любил братьев. Кто-то – что плевал на них. Не мог спустить убийства родичей. Неуважения к себе. Должен был отомстить, чтоб не сочли слабым. Слабый колдун – мертвый колдун.
Заинтересовало? продолжение искать тут http://antonov.ucoz.org (здесь, к сожалению, целиком не выложить)
), не могу найти работу, поэтому пишу фэнтази. Так сказала одна моя знакомая, когда я долго и вслух компостировал мозги, что бы такого тут написать?А если серьёзно... , я такой и есть!!! И вещи мои такие и есть!!! Кто окончил воскресную школу, лучше не читать.
Эта вещь - что-то между героической и тёмной фэнтази. Как и большинство моих.
Что ещё писать - не знаю. Читайте.
Певец и некромант
Было это в горной стране Эрвате, в мире, далеком от нашего. Эрват похож на горы скоттов. Или на Кавказ. Какая разница? Чем скотты так уж от кавказцев отличаются? Те и другие – горцы. Нравом похожи. Ну, имена разные. Ну, одни смуглые и брунеты, а другие – белокожие и рыжие. Одни носят короткие мечи и зовут их «кинжалы», а другие – длинные, и называют «клеймор». На одних мохнатая бурка, на других – шерстяная юбка в красно-сине-зеленую клетку. «Килт» зовется.
Шотландцы, они же скотты, вообще-то, очень не любят, когда «килт» зовут «юбка». Ну и на
здоровье. «Килт» так «килт», нам-то что? Хотя,
если честно, юбка она юбка и есть. Как ни назови. Кстати, знаете, как появились килты?
В Средние Века враги захватывали города. Убивали всех мужчин и насиловали всех женщин. Тогда-то гордые, но жизнелюбивые шотландцы и начали носить килты!
Да, вот за эту историю меня какой-нибудь шотландец точно бы убил. Вы не подумайте, я против шотландцев ничего не имею. Я хачей не люблю. Ну, кавказцы которые, если кто еще не знает. Ничего-о-о, столкнетесь еще, узнаете. И тоже станете не любить. Как все русские. А если не все, то почти все…А против шотландцев, повторю, я ничего не имею. Они ж далеко. Пускай против них англичане имеют. Их соседи.
Они и имеют, кстати. Не шотландцев имеют, а против них. Такое уж у горцев свойство – соседи их не любят. Есть за что, наверное…
А чего я вообще за шотландцев взялся? Да так, повеселить вас слегка хотел. До начала истории.
Потому как сама история ни фига не веселая. Но я отвлекся. Продолжим.
В Эрвате, в замке Анвур, давал пир князь Воллес. На стенах главной залы горели факелы, а в серебряных пятисвечниках на столах – высокие белые свечи. Гости за длинными столами чокались золотыми кубками. Орали здравницы. Кто был пьян, орал просто так. Без здравниц. Кто совсем пьян – спал лицом в лужах вина на столе. А кто совсем-совсем пьян – дрых на соломе под столом. Там же грызлись за кости собаки. Визжали от пинков тяжелыми башмаками. И вымещали злость на самых невезучих из совсем-совсем пьяных. На них отливая. Собаки были не совсем дуры. И давно уразумели – на валяющихся под столом отливай сколько хочешь. Не рискуя при том получить пинка, а то и ножа в ребра. Как если отлить на сапоги сидящих за тем же столом…
С возвышения довольно глядел на все это безобразие князь. Воллес сидел на троне и перебирал колечки черно-синей курчавой бороды унизанными перстнями пальцами. Самоцветы перстней посверкивали багряно-зелено-синими искрами. Одежда князя была белой, а диадема на черных волнистых волосах –
серебряной.
Из-за возвышения вышел певец. Поставил ногу на нижнюю из семи ступеней белого камня.
Ударил пальцами по струнам лиры. И запел.
Стихал шум. Крики, звон кубков
и хруст костей стали тише. Вовсе исчезли. Даже псы не скулили. Только потрескивало пламя свечей, звенели струны…И лилась песня.
О чем была она? Стоит ли об этом…Песни надо слушать, а не читать. Да еще – чтобы пели их вместе с музыкой. Да еще – чтоб тот, кто умеет Петь.
Певец по имени Алев умел.
Еще не все крики затихли и псы скулили, а князь Воллес сказал:
- Ты чудесно поешь, гость-певец! Жалую тебе
шитый золотом плащ! Свой плащ!
Певец поклонился и продолжил петь. Затихли и самые пьяные псы, нализавшиеся вина ( некоторых гости потихоньку зарезали прямо под столом. Чтобы петь не мешали. И слушать.) Воллес сказал:
- Ты велик, певец! Отдаю тебе старинную свою диадему! – князь коснулся кончиками пальцев древнего резного серебряного обруча в волосах.
Алев улыбнулся и пел дальше. Песня сияла, как его глаза. И стала еще лучше. Что поделать! Певец живет в волшебном мире песен – но и в нашем тоже. И тоже любит красивые и дорогие вещи.
- Эх! Пусть никто не скажет, что Воллес скуп, что разбойник, и лишь блеск золота в погребах радует его! – воскликнул князь, осушив кубок, когда отзвенели струны на последнем припеве, - Не жаль мне для тебя своего Ворона!
Ворон был конь. Не просто конь – конь-воин.
Такой не убежит от крови, боли, запаха смерти, не сбросит седока в гуще боя, визжа от ужаса – лишь бы побыстрей ускакать подальше. Нет, Ворон дрался сам – и стоил в бою трех седоков, как Воллес. Не раз спасал он жизнь князю. Подарок был царский.
Пир продолжился, все напились снова. Певец пил умеренно. Наутро он пришел в залу, где неслышные слуги наводили порядок. И напомнил князю об обещанном накануне. Похмельный Воллес хмуро ответил:
- Какая диадема? Какой конь? Спятил, что ли? Ты меня порадовал вчера игрой и песней, я тебя – обещаниями. Что наутро осталось от твоей песни – то и от моих даров…О-ох, - князь скривился, схватил широкую плоскую чашу. Погрузил в нее бороду. Забулькал черно-красным вином с белыми комочками воска. Отнял чашу от губ, фыркнул, утерся. Откинулся на спинку трона и прикрыл глаза.
- Иди отсюда,- вяло сказал он певцу.
- Я пел, - сказал певец, - Я играл! Это – работа. А ты только молол языком. К тому же лгал. Ты что, князь Воллес, болтун и лжец?
Воллес не пошевелился. Но полуприкрытые глаза по-волчьи блеснули из-под опухших век.
- Думай, что говоришь! – дернул Алева за руку кто-то из гостей, - И не говори так больше! Он – князь! Воллес! С ним так не шутят.
- Что ж! – ответил Алев, - Здесь – не скажу.
- И нигде не говори, - посоветовал гость, косясь на князя. Сильной рукой он подталкивал Алева к выходу, - Иди, иди…
- Да, я – уйду! – сказал громко Алев и тряхнул каштановыми кудрями. На молодом лице звездами горели гневные темные глаза. И огни в них были золотыми, - И я не скажу этих слов больше. Не здесь, и ни где-либо. Но я их спою!
Верь мне, князь – песня будет не хуже той, что я пел тебе! Я спою ее во всех встречных замках. Я буду петь за миску похлебки и ночлег на охапке соломы – хоть это и не в моем обычае. Такова моя честь тебе, князь Воллес! Так я плачу за то, как ты отнесся ко мне! Ты решил, что певец – все равно, что серв, которого можно унизить безнаказанно? Ты ошибся, князь. Я докажу тебе это. Все узнают, кто ты есть, князь Воллес, и сколько стоит твое слово!
Вдруг из-за трона вышел воин. Он был молод – на пару лет старше юного Алева. Кольчуга звенела на ходу и серебристо блестела, облегая широкие плечи и узкий стан. Он был светлее князя, но так же темноволос и темнобров, а борода – короче втрое.
- Простолюдин забыл свое место? А, отец? – бросил парень трону, - А ты не забыл, как надо держать себя с ними? – рысьи глаза впились в глаза Алева. И по-тигриному воин приблизился к певцу.
Алев расправил плечи:
- Князь Воллес дал мне слово, что я покину его замок невредим! – заявил он.
- И покинешь, - ответил воин и ударил певца кулаком в лицо. Тот пошатнулся, лира зазвенела за спиной. Кровь из разбитых губ потекла по подбородку, - Разве это вред?
- Князь, ты дал слово! – пророкотал остерегавший певца гость.
- Верно, - рассмеялся хищник, - Но я-то не давал! – и он резко ударил согнутой рукой в живот певца. Тот согнулся, хрипя и кашляя. Воин придержал Алева сильной рукой, чтобы тот не упал.
- Это верно, - вяло отозвался с трона Воллес, - Арг слова не давал…
- Нельзя вредить гостю. И певцу, - упорствовал гость угрюмо.
- А это и не вред, - повторил Арг, - Это заживет. Алев покинет наш замок невредимым, - он толкнул певца к двери так, что Алев упал на колени и чуть не проехался лицом по каменным плитам пола, - А пока не выздоровеет – погостит у нас. В удобной темнице, на цепи и куче грязной соломы. Рядом с кувшином тухлой воды и коркой гнилого хлеба. Другой еды и питья у него не будет.
- Это неправильно, - сказал гость. Арг сверкнул улыбкой:
- Не нуди, Ивен. И вспомни, чей ты воин. Ты же не раб, как это чмо! – он пнул привставшего певца под ребра. Раздался треск. Застонав, Алев снова упал.
- Ты сломал ему кость.
- Он – щенок. Срастется быстро. Зато научится держать пасть закрытой. А если господам угодно слушать его скулеж, то скулить только то, что угодно господам. Раб должен знать свое место. Ничего. Попоет и в темнице. Некоторые птички лучше поют в клетке.
- А…некоторые…не поют в ней…вообще, - прерывающимся голосом проговорил певец. Он кое-как встал. Его шатало. Одной рукой он оперся на стол, а другую положил на бок.
- Тогда им сворачивают шейки, - Арг подошел к певцу. Не глядя, хлестнул того по лицу.
Алев сделал быстрое движение. Рука метнулась вперед из складок плаща на боку. Но в середине выпада лицо исказилось от боли. Удар сбился. Арг успел отшатнуться и ударить ладонью. В воздухе блеснуло. По полу зазвенел небольшой кинжал.
Арг взглянул на рассеченное ребро левой ладони. Алая кровь бежала по руке и капала на пол. Лицо Арга исказила звериная гримаса.
- Ублюдок! – прошипел он, - Кирл, Бонн !
Из-за трона выскочили двое быковидных
молодых воинов в шлемах и кольчугах. Ударили певца в лицо и раненый бок, сбили на пол. Заломили руки.
- На южную стену! – приказал Арг.
- Князь…- начал Ивен.
- Я не нарушил слова, - сказал Воллес тихо, - Арг ссорится с Алевом. И они – мужчины. Сами разберутся. Один на один.
- Твой Арг не оди…- удар рукояткой кинжала в рот прервал крик Алева. Поэт застонал, колени подкосились. Воллес и бровью не повел. Он не смотрел, как гирды выволокли Алева из зала.
Они дотащили Алева до высокой южной стены. Ярко сияло солнце, синело глубокое небо
и дул ледяной ветер. Арг широко шагал рядом, посасывая порез на кисти. Гирды толкнули Алева на край стены. Тот взмахнул руками. Арг стал сзади певца. Резко повернулся и ударил. Длинная нога врезалась в поясницу тараном. Алев вскрикнул. Его швырнуло вперед. Раскинутые руки сжались. Но длинные тонкие пальцы ухватили только воздух. На миг поэт застыл на ребре стены – стройная фигура будто зависла в воздухе, на сини неба. И канула вниз, так же, в один миг. Только что стоял – и уже нет.
Будто не было. Только дикий крик метнулся, удаляясь вниз. И стих. Эхо отразилось от стен ущелий. Арг усмехнулся окровавленными зубами. Ивен в десятке шагов выпустил рукоять меча. Глухо застонал сквозь зубы. Он так и не поверил, что Арг дойдет во зле до конца. А зря. Он не успел помешать. Арг убил быстро, как и положено зверю.
* * *
Князь Воллес не жалел. И не боялся. Тем более не жалел и не боялся Арг. Они были князья! Замок, скалы, золото и воины…А тут какой-то бродячий певец. Тьфу.
…Они не жалели и не боялись, пока в Эрват не пришел еще один певец. На горной дороге гирды Воллеса преградили ему путь. Князь снова созвал гостей на пир. И если вы думаете, что Воллес стал чураться пения и музыки после смерти Алева, то вы плохо знаете князя!
- Спой, певец, - сказали гирды, - спой нашему князю. Не бойся. Князь Воллес дает слово – ни один волос не упадет с твоей головы в стенах Анвура, замка…
Певец поднял ладонь, прерывая.
- Не нужно, - сказал он звучно, - Все знают слово князя Воллеса. Незачем его давать. Я иду с вами.
Гирды ухмыльнулись друг другу из седел поверх головы певца.
- Садись в седло, домчим с ветерком! – предложил один.
- Нет, - покачал головой певец, - Я не один, - и он показал пальцем через плечо. Из-за валуна на повороте дороги вышел человек. Он шел странно, боком, прихрамывая и покачиваясь. Больше ничего не разберешь – человек закутан в длинный тяжелый плащ, и капюшон, широкий и глубокий, опущен на лицо.
Один гирд сплюнул:
- Твой друг – калека? ( Встреча с уродом – к несчастью, все знают.)
- Ладно, я его подвезу, - приятель суеверного гирда был не так суеверен. Тронул каблуками бока коня. Конь заржал и попятился. – Ты что, волчий жор?! – прикрикнул гирд и хлестнул его перчаткой между ушей.
- Мой спутник – не калека. Он – прокаженный, - сказал певец-поэт негромко, но звучно.
- Про…- гирд - суеверец переменился в лице. Сильно. Глаза вытаращились, челюсть отпала. Конь его попятился, и сам седок подался назад в седле.
- Певец! – скривился другой, - Зачем таскаешь с собой…эту мразь?
- Я дал обет, - негромко сказал певец, - Но я не настаиваю. Оставьте нас. Мы пойдем своей дорогой. Князю Воллесу сыграет кто-нибудь другой…
- Нельзя! – суеверный гирд бросил взгляд вверх. Солнце садилось за горные пики, - Пир скоро начнется. Времени искать других нет. Добирайся сам! Но не вздумай тащить в зал своего…приятеля.
- Он подождет у ворот. Подвиньте ему палкой чашку вина и бросьте теплую горбушку – и он не сойдет с места.
Гирды кивнули и ожгли плетьми коней. Топот копыт, облако пыли – и певец со спутником остались на дороге одни.
Певец взглянул на стены замка. Закатное солнце окрасило их в цвет крови. Он улыбнулся. Поправил лиру за спиной. И пошел вверх по дороге. Посох стучал твердо и сухо. Спутник волокся следом.
Певец улыбнулся еще раз, входя под темный воротный свод. Железная решетка поднята. Певец сделал десяток шагов. Половина подворотья. Красные огни факелов разгоняли полутьму. Никто его не окликнул. Блики огня плясали на неровных камнях стен. Бойницы свода таращились немо. «Видно, гирды предупредили стражу,» - подумал певец.
Он не ошибся. Во внутреннем дворе его ждала та же пара гирдов. У одного он заметил копье. Обычно только часовые носили копья в замке. К тому же копье особое – с крестовиной из стали под широким наконечником. Охотничье оружие. Медвежья рогатина. А крестовина – чтоб сдержать зверя, на копье насаженного. Чтоб не добрался до охотника, пронзив себя насквозь и не расколол череп клыками.
Гирд бросил быстрый взгляд через плечо певца. Глаза воина скрывала тень шлема. Но певец готов был поклясться – гирд боится. В глазах – страх. Певец понял, против кого копье.
- Эй, певец…кстати, как тебя звать?
- Кейн.
- Пошли, Кейн. А этот, - гирд посмелее кивнул за спину Кейна. Там скособоченная тень ковыляла на алый свет заката из темноты подвратни, - Пусть здесь будет! И мы оставим лучника, - гирд свистнул. Прибежал молодой парень. Румяный и ловкий, но скованный какой-то. В мягких сапогах, полотняных штанах и рубахе. Ничего, что бы утяжелило. Никакого железа. Только длинный нож в ножнах на правом бедре. Зато в руке – длинный темный боевой лук.
Тяжелый, ладонями отполированный. И колчан на левом боку стрелами набит. Туго, под завязку.
Как плотная вязанка прутьев. Десятка два, не меньше.
Кейн с гирдами отправился к каменному зданию в три поверха. Стрельчатые окна в сумраке уже червонели огнями. Кейн оглянулся.
Слева от ворот, на брусчатке, у подножья стены,
Темной кучей застыл прокаженный. Рядом, шагах в десяти – напряженная прямая фигура молодца. Лук в руках, стрела на тетиве. Острый взор Кейна уловил красную искру. Отблеск на стальном острие стрелы. Цель – фигура у подножья стены. Она уже начала сливаться с предночной тенью.
«Недолго пацан простоит,» - подумал Кейн, - «Вот зуб даю – сбежит. Как только потемнеет, и уже не поймешь – под стеной твоя цель…Или там одна тень. А зараженный – рядом, подбирается. Тихо, неслышно, в плаще ночи. Чтобы броситься. И зашевелится для него каждая тень, чудовищем станет. Сколько выдержит? Сотню ударов сердца? Две? Все равно удерет – раньше, чем луна покажется над крышей», - по губам скользнула кривая усмешка: « Им бы двух поставить. А лучше – трех. И третьим – взрослого гирда. Только кто ж из гордда от пьянки откажется ради чести стеречь гнилое тело?»
Еще один гирд, плечистый и могучий, «в годах», в кольчуге, но без шлема, попался им у самых дверей дворца. Шел озабоченно, склонив голову, по сторонам не глядел. Длинные волнистые волосы странного «волчьего» с проседью цвета рассыпались по железным кольцам на плечах. Левая рука поддерживала рукоять меча на боку.
Глаза Кейна чуть расширились. Никто не видел этого в полутьме.
- Ивен, - окликнул он дружинника. Тот поднял голову, остановился. Взгляды встретились.
- Уходи, - тихо сказал Кейн, подойдя к Ивену вплотную. Так, что другие гирды не услышали. И сразу отступил. Один долг был выполнен. Меньший долг.
- Знаешь старика? Встречались? – спросил гирд без копья.
- Я знаю его, - кратко ответил Кейн.
- Старый Ивен не в почете, - буркнул боящийся прокаженных, - После того, как…- он осекся.
- Пошли, - сказал «храбрец», и они вошли в здание…
Пир шел своей чередой. Певец пел, играл на лире. Арг глядел на него с малого трона. Пощипывал черный ус. Ухмылялся. Ус то выпрямлялся в сильных пальцах, то опять свивался в колечки. Огонь факелов кроваво отражался в глазах.
Кейн пел и играл. Но пьяницы не смолкали, кубки звенели, а псы рычали и взвизгивали.
- Что ж, певец, - буркнул князь Воллес. Он уже порядком выпил и обмяк на троне, - Ты нас радуешь…как можешь. Мы довольны. А все ж далеко тебе до прежнего певца, далеко до того, кто пел здесь…
- А кто был тот певец? – спросил Кейн безразлично. Князь пьяно хихикнул и погрозил пальцем.
- А-а…ревнуешь. Все мы ревнивы – князья к власти, певцы к песне. Не бойся. Его больше нет.
- Что же с ним стряслось?
Арг поднялся с лавки, потянулся, как сытый кот.
- По-моему, ты знаешь это, певец, - промурлыкал он, - Слухи ходят по дорогам, а кто со слухами? Певцы.
- Может, и так, - Кейн пожал плечами, - Но с этим слухом мы разминулись. Впрочем, не знаю, как насчет слухов, наследник Арг. А вот песню этим вечером ты можешь услышать. Как и твой отец, - Кейн слегка поклонился трону, - И куда лучше моей…
- Ха! Кто ж ее споет! Ты – единственный певец в замке! – отозвался Воллес.
- А вот и нет, мой лорд. Не говорили ли вам, что я пришел с прокаженным?
- Говорили, - сказал Арг. Он что-то чуял. Сам не знал, что. Но даже оставил обычные издевки. Наследник весь подобрался, рука легла на рукоять меча. Сузившиеся глаза стригли воздух.
Как перед боем. А Кейн продолжил:
- Не зря я таскаю его с собой, ох, не зря. Да будет известно господам, этот прокаженный – великий певец. Позволите придти – споет и вам.
- Странно, - сказал Арг медленно, - Певцы ревнивы, а ты не боишься отдать славу другому. И откуда ты знаешь мое имя?
- Славу?! – рассмеялся Кейн, - Да без меня он – кто? Кто такого приблизит? Пустит за стол? Одарит своей рукой? Каков бы ни был голос, недуг не даст превзойти меня! А до второго вопроса – уши певца чутки. А то где б узнавал истории для песен? Я прислушался. И услыхал имя наследника – Арг. А кто сидит на пиру по правую руку владыки? Наследник.
- Да, просто, - протянул Арг. А Воллес пробурчал:
- Красивые песни, да…Но прокаженный! А если он…
Кейн опять хохотнул:
- Что, господин? Нападет на вас? Да поставьте у трона стражу с большими топорами. Если что – вмиг изрубят на куски. И коснуться не дадут! Да и сколько его не вожу – не кидался ни разу. Прокажен, да. Но не безумен! Стал бы я с ним иначе связываться.
- А зачем ты все-таки таскаешь его с собой? – спросил Арг.
Кейн криво улыбнулся:
- Я дал обет. К тому же, признаюсь, поет и впрямь божественно. И играет. Серебра подают побольше, чем мне…Но трачу-то – я!
- Хо! Чем-то ты мне нравишься, певец…Как бишь тебя?
- Кейн.
- Да, Кейн, - князь вторично хлопнул ладонью по подлокотнику трона, - Арг! Пошли за прокаженным. И парой секирщиков.
Кейн тихо свистнул. Выступ и угол стены оттеняли огонь факелов. Из густой тени выдвинулась кособокая ковыляющая фигура.
- Назад! – голос Арга свистнул злой стрелой, а меч наполовину покинул ножны. Кейн отступил. Послушно замерла кособокая фигура в плаще с капюшоном. Пара гирдов – тяжелые секиры наперевес – обогнули эту пару. Стали перед троном грудью, заслонив Воллеса.
- Э! Почему он тут? – Воллес высунулся из-за широких плеч стражи. Кейн поклонился:
- Это просто. Вы оставили сторожить юнца. Там было темно. Парнишка для храбрости выпил. Потом еще. Еще. Похорошело. Он отложил лук и стрелы. Присел. Стал бормотать и клевать носом. А потом вспомнил, где он и кто сидит рядом…в темноте. Вскочил, схватил оружие, выронил стрелу. Присел, шарит по брусчатке. А пальцы трясутся, коленки дрожат. И стрелы нет. Тут-то пацан завыл. И прямо с карачек бежать бросился. Да так, что колчан со стрелами по заду колотил!
Арг отпустил рукоять. Крестовина меча тихо лязгнула об оковку устья ножен.
- Ты-то откуда знаешь? – спросил он. Певец улыбнулся:
- Не в первом замке его, - подбородок указал на прокаженного, - боятся. Видал я как-то такого часового. Что дальше было, вам и описал.
Арг дернул щекой. Угол рта оскалился.
- Прикажу-ка я щенку голову снести, - прошипел он, - А ты, певец…
Воллес снова голос подал:
- Э, вроде он смирный. А раз так, и он уж все одно здесь…Пусть поет! И горе тебе, певец…
- Уверяю вас, князь…И вам, господин Арг, будет совсем не до головы мальчишки после его пения, - Кейн повернулся к прокаженному и сунул ему под плащ свою лютню.
Арг нахмурился:
- Сдурел, певец? Как ты ее обратно-то заберешь?
- А мне она уже не нужна.
И тут из-под капюшона раздался звук. Будто заскрежетало ржавое железо. А потом…пение.
Это был вой, и стон. Низкий дрожащий звук. Жалкий и тоскливый, почему-то пугал…так, что воля превращалась в студень. Спина будто растекалась, тело не слушалось. А в душе оставалось одно желание. Убить себя поскорее. Смерти радуешься, как другу, потому что она – избавитель от бесконечной тоски.
Таков был только один звук. А за звуком последовал еще один. И еще. Это была песня. Песня чудовища.
Зал замолк, скован ужасом. Кейн отбросил капюшон спутника. Сорвал и отшвырнул плащ.
Под ним был не прокаженный. Перебирал рвущимися пальцами стальные струны черный гниющий мертвец. Из горла рвался звук. Волосы спутались, почернели и слиплись от грязи и крови. А раньше они были каштановыми.
Арг не мог пошевелиться.
- Я – Кейн, - сказал живой певец, - Старший брат Алева. Я не лгал – я певец, и талант мой меньше его. Зато есть у меня другой талант, и вот его-то мой добрый честный младший братик был лишен! Слушай, князь! Слушай, убийца, последнюю песнь мертвого певца!
Звуки поглотили весь зал. Огни свечей плавали в странной дымке. Глаза людей остекленели, челюсти отвисли, слюна бежала из полуоткрытых ртов. Псы на брюхе ползли к дверям. Недвижные лица секирщиков над черными бородами белели, как у мертвых.
- Как ты сказал Алеву, князь Воллес? « Вчера ты сделал мне приятное своей игрой, а я тебе – своими обещаниями. Что сегодня осталось от твоей игры, то осталось и от моих обещаний.» Да будет по закону твоему! Арг! Убийца! Давно ты сделал Алеву зло. Ты видишь, какой оно оставило след! ТАК ПУСТЬ СЕГОДНЯ СЛОВО ОСТАВИТ ТОТ СЛЕД, КАКОЙ РАНЬШЕ ОСТАВИЛИ РУКИ! Амис, влюр ап и ус, кенос-луара!
Отгремело заклятье. Плоть кистей, что торчали из рукавов кольчуги, тотчас же почернела. Как и румяное, пышущее здоровьем лицо. Арг сгнил в мгновенье ока. Со звоном железа и глухим стуком гнилья тело упало на пол.
По залу полз сладкий запах тления и разложения.
Князь Воллес поднялся с трона. Ноги его тряслись. Тогда-то Кейн забрал из рук «навайра», или «живого мертвого», свою лютню.
- Мой талант меньше братнего, - процедил он, - но кое на что и его будет! - И тоже запел.
Воллес завопил. Гноящаяся рана пересекла лоб, переносицу и скулу. Вытек на щеку глаз. Выгнила и осыпалась половина волос. Несколько коричневых зубов упали из разинутого рта. Князь вскинул к лицу руки. Те шелушились, кожа краснела и отпадала клочьями.
- Живи, коли сможешь, - Кейн направился к выходу, - Пойдем, брат. Ты умер давно. Ты отмщен. Пора упокоиться с миром.
Живой и мертвый вышли во двор. Никто их не преследовал. Но вдруг шум раздался в углу двора. Кто-то крикнул. Из зала ответили. Затопали ноги, залязгала сталь, темная толпа надвигалась во мраке. Вспыхнул огонь. В свете пары факелов багряно-кроваво блеснули обнаженные длинные мечи.
Кейн метнулся вправо, к угловой башне. Мертвец нежданно ловко – за ним. Он походил не на калеку – на волка. Не месть ли вылечила?
Братья вбежали в башню, захлопнули за собой створы. Кейн наложил засов. Снаружи железо рубило железо, дверь задрожала под градом ударов.
Кейн поднялся на самый верх башни. Ветер ударил в лицо. Он перегнулся через зубцы.
- Ирвиды! – пробормотал он, видя запрокинутые юные лица, - Неловко. Я о них забыл! Да, - он усмехнулся навайру, - Некромант я – так себе, но предсказатель хороший. Вот, значит, как я умру. Хотя еще не все.
- Ирвиды! – крикнул он, - Уходите!
Снизу закричали в ответ. По-юному звонко,
по-злому жутко:
- Смерть! Смерть тебе, ублюдок!
- Я знаю – вы связаны клятвой. Умер Воллес – не жить и вам. Вы убьете себя. А значит, отомстите мне. Любой ценой. Что цена уже мертвому! – Ирвиды, «юнцы клятвы», слушали, запрокинув головы, - Но вы можете жить!
- Обречены! Клятва! Не нарушим! Позор! Бесчестье! – вразнобой завопили снизу. Кейн крикнул:
- Князь Воллес себя запятнал! Нарушил слово! Дал убить того, кому клялся в защите! Будь это не так, «песнь мести трупа» ему б не повредила! Это снимает с вас клятву!
- Ничто не снимет клятву ирвида! – внизу рубили двери.
- Сражаясь за гнилого Воллеса – станете злом! Стоять! Не то навайр споет и вам! Участь князя станет вашей!
Но удары не прекратились.
- Они выбрали, - сказал Кейн, - Влезай! – он показал на парапет. Навайр подчинился, - Ну, по…
Кейн хотел сказать: «Пой». Не успел. Один звук…Встав на край, Кейн показался ирвидам в полный рост. Свистнуло. Острое, твердое ударило в горло. И пробило его. Кейн схватился за черное древко стрелы. То торчало из-под кадыка косо, перьями вниз. Кровь побежала из-под древка, скопилась в ямке между ключиц. Кейн захрипел, булькнул, кровь плеснула и изо рта.
- Вот так! – крикнул снизу юный лучник и потряс луком над головой, - Получи стрелу, гад! Попой-ка с острием в глотке!
- А-а-а-а-а! – дружно, яростно и радостно заревели ирвиды. Одни потрясали мечами и топорами, другие окружили лучника и восторженно лупили по плечам. Они не сразу
заметили, что Кейн еще не упал.
- Колдун стоит! – заорал кто-то. И впрямь, Кейн стоял на башне со стрелой в горле. Он достал нож весом с гору жутко тяжелой, чужой рукой. Цепляясь за зубец, начертил острием ножа руну «Ихор» на спине трупа Алева. И еще одну – на своей груди. Нож резал одежду и кожу. Кейн не чувствовал боли. Ирвиды внизу похватали луки. В грудь Алева, заслонявшего Кейна, с тупым стуком впилось полдюжины стрел. Кейн позволил пальцам ослабеть, а разуму кануть во тьму. Хотел улыбнуться, но уже не сумел. Пошатнулся и боком рухнул во двор. Он умер еще в воздухе. О камни у подножья башни хрястнулось мертвое тело. Тут же между зубцов кучей осел дважды мертвый навайр. Из мертвых рук выпала лютня. Зазвенели струны.
Так умерли певец Кейн и принц-убийца Арг, а князь Воллес стал прокаженным уродом. Вскоре он бросился в пропасть. Или его сбросили. Кто ж знает? Но не от колдовства Кейна он умер. И потому ирвиды не исполнили свою клятву. Они оставили замок Анвур и разбили лагерь в горах.
Впрочем, жили они недолго.
Ведь у Алева и Кейна был и третий брат.
* * *
Судьба поделила трем братьям два дара богов. Одни скажут – справедливо, другие – нет…Но что судьбе за дело о людском понятии «справедливо»? Она слепа.
Младший – певец и музыкант от бога – колдовать совсем не умел. Средний – певец так себе. Зато колдун. Не слишком сильный, как и певец. Но все же.
Старший петь или играть музыку не мог. Бард из него – как из младшего чародей. Никакой. Зато колдун великий. Страшный некромант.
Старшего брата звали Саф.
Саф узнал о судьбе Алева и Кейна. И решил отомстить. Кто-то говорил – он любил братьев. Кто-то – что плевал на них. Не мог спустить убийства родичей. Неуважения к себе. Должен был отомстить, чтоб не сочли слабым. Слабый колдун – мертвый колдун.
Заинтересовало? продолжение искать тут http://antonov.ucoz.org (здесь, к сожалению, целиком не выложить)