Литература и журналистика

Непростые размышления над этими проблемами снова заставили Джонни задуматься о том, как ему отстаивать собственные интересы, когда уже не осталось ни моральных, ни физических сил на конфликты с окружающими. При этом его мысль, привычная то и дело нырять за ответами в прошлое, неожиданно обратилась к периоду юности и даже раньше.
Он и сам нередко удивлялся странностям своего сознания. Например, те годы, когда у него происходило что-то плохое, становились для него «проклятыми», даже сами числа. Ну а поскольку с ним случалось множество неприятностей, получалось, вся его жизнь сплошь была проклятой. Тем не менее, умирать он тоже совершенно не хотел, или просто боялся. 1987 год для Джонни более двух десятилетий был проклятым, так как тогда его состояние ухудшилось, и он получил кучу пугающих диагнозов. Однако последнее время, как ни странно, этот год для Джонни неожиданно стал хорошим – ведь именно тогда родилась Леночка, благодаря встрече с которой он так много узнал и понял.
Именно этот год вспомнился сейчас ему, точнее, то, как в августе 1987 он лежал в инфекционной больнице со срачкой (шигеллёзной дизентерией). Тогда в одной палате с ним оказался мужик, представлявшийся инструктором рукопашного боя. Джонни не знал, был ли тот настоящим тренером, или таким, каким он сам впоследствии был психолухом, но, так или иначе, проникся к нему уважением. Поскольку Джонни тогда уже отчаялся развить мускулатуру, однако по-прежнему не терял надежды освоить «приёмы», он поинтересовался у «сенсея»: можно ли научиться хорошо драться, не имея большой физической силы?
Тот утвердительно кивнул головой, и принялся подробно рассказывать, как можно действовать, чтобы использовать силу удара противника против него же. Джонни тогда было неудобно просить о наглядной демонстрации приёмов человека, недавно перенесшего серьёзную полостную операцию по поводу кишечной непроходимости (из всех сведений о людях Джонни больше всего запоминались диагнозы, лучше, чем имена!), а потому просто с интересом его послушал, надеясь когда-нибудь найти пособия и попробовать освоить такие техники на практике.
Конечно, этим планам Джонни, как и многим другим благим намерениям в его жизни, коих у него было несметное число, так и не суждено было реализоваться в действительности. Тем не менее, из разговора с тем инструктором Джонни вынес для себя тогда важный вывод: не обязательно пытаться пробить стену силой, особенно если ты немощный по жизни. Стоит попробовать поискать другой, более разумный путь.
Теперь таким инструментом представлялась ему информация. Причём не только та совокупность знаний, которой он располагал, носившая в основном академический характер, а потому обладавшая ограниченной практической применимостью, но также просто житейские сведения о людях, которые могут быть полезны третьим лицам, а потому имеют потенциал использования в качестве инструментов влияния.
Пожалуй, первый успешный опыт такого рода у Джонни относился к такому далёкому теперь году из его детства – 1985. Летом того злополучного года с ним в одном отряде пионерского лагеря находился придурок по имени Саня, который откровенно глумился над Джонни, очевидно, пользуясь тем, что тот не мог набраться смелости дать ему в рожу.
Тогда как раз в стране только пришёл к власти Михаил меченый, и повсюду разворачивался пи***ц, который через считанные годы привёл к гибели великого государства. Однако партия к тому времени в значительной степени уже прогнила насквозь, начиная с головы, где заправляли политшлюхи типа А.Н. Яковлева, до низших звеньев, где было полно карьеристов типа Саниной матери, которая была парторгом элитного пионерского лагеря. (Кстати, Джонни туда брали только потому, что его бабка работала уборщицей в детском саду от той же властной структуры). Джонни как-то по своей детской наивности подумал, что на важную позицию могут брать только действительно достойных по человеческим качествам людей, а потому пробовал поговорить с Саниной мамашей про поведение её сына. Однако та лишь презрительно посоветовала ему больше никогда не заводить об этом речь, если он хочет вырасти во что-нибудь хотя бы отдалённо напоминающее мужчину. Джонни тогда очень расстроился и продолжал терпеть молча.
Но Саня со временем начал переходить вообще всякие границы. В такие моменты Джонни невыносимо хотелось разбить ему морду, однако когда дело доходило до конкретных действий, он сильно нервничал, его начинало трясти, и ничего не получалось. Более того, окружающие не могли не заметить происходящего с ним, и начинали унижать его ещё больше.
Нечто подобное творилось с ним не только в такой ситуации, но, например, на заключительном этапе ответственного футбольного матча в ходе решающей серии одиннадцатиметровых. Джонни разбегался, готовясь ударить со всей дури, однако в самый ответственный момент его нога замирала, словно парализованная, и мячик еле катился в сторону ворот, так что вратарю ничего не стоило его поймать. Джонни было очень обидно, что в итоге его освободили от пробития стандартных положений, тем более учитывая как здорово у него это получалось в ходе тренировок, но ничего не мог с этим поделать, а потому понимал товарищей по команде.
Впрочем, ситуация с футболом в любом случае не была такой невыносимой, как с испугом, возникавшим у него в личных конфликтах. Положение к тому же усугублялось тем, что Джонни лишь много лет спустя узнал, что страх, преследовавший его всю жизнь, является проявлением неизлечимого органического заболевания центральной нервной системы. И, как он узнал благодаря изучению психопатов, количество тревоги в человеке по большей части предопределено и может быть изменено по желанию лишь в очень узких пределах, вопреки тому, что психолухи втирают людям, дабы поиметь с них бабла. Тогда же он был уверен: ему просто не хватало силы воли. По крайней мере, так ему внушала советская пропаганда, жаждавшая поставить всех юношей под ружьё, даже если они не пригодны к этому в принципе и могут служить лишь пушечным мясом. И от этого Джонни ещё больше чувствовал себя тогда слабым, виноватым и никчёмным.
А отморозок Саня пользовался этим, как только мог. В тот день, когда Джонни решил перестать терпеть его наезды, Саня сказал ему: «Если я захочу, ты будешь у меня х** облизывать. Ты такой трус, я тебя презираю!» В ответ на это Джонни неожиданно спросил:
– А ты смог бы пойти против того, кто физически сильнее тебя, или у кого над тобой есть власть?..
– Как?
– Например, когда я был в другом лагере (Джонни, разумеется, это сочинил, чтобы сформулировать свою приманку), там вожатый ничего не разрешал, но все молчали. Так вот, один парень (того вожатого тоже Саней звали, кстати,– не без внутреннего злорадства пояснил Джонни) тогда написал на заборе: «Саша м***к». Ты бы смог такое сделать?
– Конечно! Легко!
– Ага, это ты только так говоришь!
Саня теперь уже обращался ко всем, собравшимся в палате: «Вот увидите: завтра я сделаю такое, что вы все ох***те. И Джонни тогда получит пи***, что мне не верил!»
На следующий день, проходя мимо стендов, где были вывешены портреты пионеров-героев, Джонни обомлел от неожиданности. Изображение Павлика Морозова вступало в орально-генитальный контакт то ли с другим пионером (Джонни не мог быть в этом уверен, т.к. галстука там не было нарисовано – только х** и прочие внешние компоненты мужской половой системы), то ли его отец и дед, вместо того чтобы убить, так с ним решили вопрос. Естественно, Джонни сразу же догадался, кто хуё... пардон, художник – Сане могло хватить ума и фантазии только на нечто подобное!
И теперь Джонни оставалось только в некотором роде повторить подвиг Павлика Морозова... но, разумеется, не в смысле творческого воображения Сани! Джонни отправился в библиотеку. Там работала Нина Борисовна – добрая и трудолюбивая женщина. У неё, подобно многим другим добрым и трудолюбивым людям, жизнь была не очень сладкой – несмотря на все старания, её то и дело обходили другие. Например, несмотря на регулярные внеурочные бдения по партийной линии, парторгом стала мать Сани – хитрая и ловкая женщина «себе на уме», у которой получалось очень складно говорить практически обо всём и находить выход даже из самых сложных ситуаций.
Так уж получилось, что Джонни подружился с Ниной Борисовной. Обычно Джонни не мог серьёзно, систематически заниматься чем-либо, будь то уроки или другие серьёзные дела, однако к собственному удивлению стал засиживаться подолгу в библиотеке, стараясь тщательно подготовить своё выступление на «политической информации» в отряде. Нина Борисовна заботилась о нём, словно о собственном внуке, чтобы его не обижали, а также с удовольствием рассказывала ему разные истории из жизни, благо она много где побывала, повидала не только страну, но и мир (а советскому человеку это было не так доступно, как сейчас, в 21 веке). У них, правда бывали и разногласия, т.к. она пыталась убедить Джонни больше читать художественную литературу, а он в основном проявлял внимание к книжкам про автомобили.
В тот день, войдя в библиотеку и плотно закрыв за собой дверь, Джонни сказал: «Нина Борисовна, как Вы думаете, зачем мы вообще проводим эту политинформацию, если ребята рисуют такие вещи?» Потом, поотпиравшись немного для порядка и получив гарантии, что «никто не узнает», Джонни назвал имя «героя» и получил заверение: «не переживай, будут приняты меры». Ему показалось даже, что Нина Борисовна внутренне просияла, когда поняла о чьём сыне речь, но постаралась скрыть улыбку.
В тот вечер Джонни, который целый день прятался на задворках, с ужасом возвращался в палату. Заходя в здание, он почувствовал отчётливую дрожь в ногах, ожидая предстоящей расправы. Однако в коридоре он мог уже вздохнуть свободно, т.к. случайно узнал из разговора вожатой с кем-то из девчонок, что «Сашу оставили на ночь в изоляторе, а завтра он едет домой». Джонни не мог понять, зачем этого здорового балбеса отправили ночевать туда, где обычно лежат больные, но вздохнул с огромным облегчением, словно человек, которому удалось-таки добежать до заветного туалета, тем более пару минут назад он сам чуть от страха не обосрался.
Когда Джонни входил в палату, его снова охватил трепет: «что я скажу ребятам? А если они догадаются?!» Но все вроде были настроены миролюбиво, и кто-то только весело спросил у него:
– Ты в курсе, что Санька-то выгоняют из лагеря?
– Нет. За что?
– Ты разве не знаешь? (Тоном гораздо тише) Он там подрисовал, как кто-то из пионеров-героев х** сосёт!
– (Джонни слегка улыбнулся и приоткрыл рот, изображая сильное удивление)?!
– Не веришь? Ну как хочешь! Завтра убедишься на линейке!
– Зачем он это сделал?
– Как, ты не помнишь? При тебе ж было вчера, он вы***вался, какой он смелый!
– А... Честно говоря, не ожидал от него такого!
(У Джонни с тех детских лет была привычка начинать свою ложь словами «честно говоря» – ведь, по сути, организационные последствия Саниной смелости принесли как раз нужный ему эффект!)
– Я тоже. А ты где вообще был-то?
– В библиотеке. Мне там читать нужно было.
– Ясно. Политинформатор х**в, пропустил самое интересное!
Джонни немного успокоился: очевидно, собеседнику было неприятно то, что Джонни политинформатор, а не что он просто информатор (о чём тот, очевидно, даже не догадывался).
На следующий день утром, как и предполагалось, зачитали на линейке in absentia про Саню (Джонни опасался возможного присутствия на линейке, встретиться с ним глазами и всё такое): за поведение, недостойное советского пионера... После завтрака Джонни отправился на дежурство в кабинет начальника лагеря. Он напросился туда заранее, рассчитав в случае чего пригрозить этим обстоятельством, чтобы его не били, т.к. тогда в любом случае о факте побоев узнают не только вожатая и воспитательница отряда, но и начальница лагеря.
Перед корпусом, где располагалась начальница, Джонни ждала очень неприятная встреча с матерью Сани. Джонни вначале попытался прикинуться, что не заметил её, а потому даже не поздоровался, однако она сурово окликнула его. Когда Джонни подошёл, Санина мать сказала: «Тебе это не поможет. Возможно, когда вырастешь, в нормальном мужском коллективе ты узнаешь, как поступают с доносчиками, но тогда уже будет поздно просить, чтобы тебя пожалели. Подумай хотя бы о том, как ты собираешься пережить армию».
При этих её словах Джонни сразу же вспомнил свои кошмары в шестилетнем возрасте, когда бабка говорила ему: «В армии тебя расстреляют, если ты не успеешь одеться, пока горит спичка». Теперь же, получается, к причинам его практически неминуемой смерти по достижении восемнадцатилетнего возраста добавляются «старослужащие» и «неуставные взаимоотношения» с ними.
От таких мыслей, когда Джонни подходил к кабинету начальницы, его трясло больше, чем вчера, когда он возвращался в отряд. Однако задерживаться он не мог – необходимо было немедленно приступить к дежурству. Его ноги подкосились, когда начальница лагеря спросила: «Ты почему такой испуганный? Что случилось?» Джонни не успел сообразить, что соврать, а потому сказал, как есть: «У меня был неприятный разговор». – С кем? – С Натальей Александровной (так звали мать Сани).
Джонни замер от страха, ожидая следующего убийственного вопроса «о чём?». Однако, к его удивлению, начальница не стала развивать эту тему, и только кивнула: «Понятно». Однако вскоре сказала: «Я хочу у тебя кое-что спросить. Но этот разговор должен остаться между нами. Ты меня понял?» А когда Джонни испуганно промямлил «да», начальница продолжила: «Как ты считаешь, почему Саша это сделал?»
От этого вопроса Джонни стало не по себе. Ему вдруг стало казаться, что начальница знает о подстрекательстве с его стороны. С дрожью в голосе он ответил: «Я думаю, он хотел показать свою смелость, сделать то, на что не решатся другие». Начальница кивнула головой и не стала продолжать разговор, который так напугал Джонни.
Однако через несколько минут у него снова появились основания для опасений. Начальница попросила его выйти на какое-то время. Естественно, у Джонни сразу появились нехорошие подозрения. Как только его выпроводили за дверь, он лёг около неё, пытаясь одновременно слушать и следить то за ногами начальницы (чтобы не убила его дверью или неважно чем, но за то, чем он занимался), то за входом в здание, чтобы никто другой его не спалил. От страха Джонни отчётливо слышал, как бьётся его сердце. Неожиданно у него возникла странная мысль: а что подумают люди, если он сейчас здесь умрёт от страха, т.е. «разрыва сердца»?!
Начальница же не оправдала его параноидальный настрой, и вместо того чтобы говорить по телефону про него, принялась отчитывать на чём свет стоит свою непутёвую дочку. Джонни не преминул интерпретировать происходящее обидным для себя образом: «Небось, знает, кто донёс на Саню, и теперь не хочет, чтобы я сплетни про её семью разносил». Джонни вспомнил разговоры старших ребят про дочку начальницы: кто ей сколько палок кинул и в какой позе.
Когда Джонни выставили за дверь в следующий раз, разговор, очевидно, был если не интереснее, то, во всяком случае, более актуальным для него, однако он смог разобрать из него толком лишь «Наталья Александровна», а также ряд междометий и бранных слов.
К счастью, насчёт Сани и его матери Джонни успокоила Нина Борисовна, встреченная случайно по дороге на обед. Она отвела Джонни в сторону и заверила, что «эта женщина» его больше не побеспокоит. Наталью Александровну увольняют с работы в лагере, а потому она уже уехала на своей машине в Москву вместе с сыном. Кроме того, её сына собирались исключать из пионерской организации, а её саму из КПСС, что в те времена не сулило ей ничего хорошего в плане дальнейших карьерных и вообще жизненных перспектив (разумеется, тогда мало кто думал, что всего через пять лет сама партия закончится). Нина Борисовна же не скрывала своей гордости: теперь она, наконец, будет парторгом лагеря.
Казалось бы, Джонни мог теперь торжествовать: его главный обидчик, а также та, что его породила, благодаря успешно провёрнутой им комбинации были с позором изгнаны из лагеря. Однако менее чем через месяц, в следующей смене его стала бить ногами девка из другого отряда. И теперь его ситуация была отвратительной и практически безвыходной: он не мог ни пожаловаться кому-либо (ему бы просто презрительно сказали: какой же ты парень на хрен!), ни сагитировать её пионеру-герою х** во рту нарисовать!
Но ещё более мучительным, нежели быстро проходящая физическая боль от побоев, было невыносимое чувство то ли стыда, то ли вины по поводу того, как низко, «не по-мужски» он разрешил проблему с Саней. Это ощущение у него особенно усилилось после того, как Джонни узнал некоторые важные подробности этой истории.
Ведь пока Саня был ещё в лагере, Джонни целый день пребывал в ужасном трепете, ожидая, как тот захочет на прощание расправиться с доносчиком. Как оказалось, напрасно. Не в силах сдерживать своё любопытство, через несколько дней после изгнания Сани из лагеря, практически под занавес смены, Джонни попытался аккуратно поинтересоваться у ребят: а как же Саню-то за жопу взяли? Ему ответили: «Ты не знаешь разве? Анька же его заложила! Прикинь, этот дебил продолжал рисовать прямо у неё на виду, в открытую. Посмотрите, мол, какой я герой! Дорисовался, блин!»
Джонни сразу сообразил, о ком идёт речь. Это была та самая Аня, которая как-то приглашала его на танец. Джонни так и не понял, зачем она тогда это сделала, но в любом случае не это было для него теперь главным.
Аня казалась Джонни в чём-то похожей на него самого. Она была очень милой и доброй девушкой, разве что, подобно многим другим хорошим девушкам, непривлекательной физически. Подобно Джонни, она не могла спокойно смотреть, как что-то разрушают, или когда человека унижают. Правда, по сравнению с ним, Аня была значительно смелее. У неё был давний конфликт с Саней, начиная с того эпизода, когда Саня ломал какое-то маленькое деревце. Аня тогда подошла к нему и спросила: «Зачем ты это делаешь? Ты за свою жизнь хоть один кустик посадил, или ты способен только ломать?» Саня ответил ей грубо:
«Х**и ты до***ась ко мне? Хочешь, я тебе тоже что-нибудь сломаю? Выбирай: руку, ногу, нос... Могу даже всю твою черепушку, если хорошо попросишь! А, ладно, так и быть, не буду, я пошутил, а то обосрёшься ещё сейчас! Ты ведь и без того ошибка природы!» На это Аня сказала ему: «Я тебя не боюсь. И знаешь, я считаю, лучше быть физическим калекой, чем таким моральным уродом, как ты».
С тех пор Саня неоднократно говорил Ане что-нибудь «душевное», например, так: «Да тебя не то что замуж не возьмут, так просто е***ь никто не захочет, ты так и состаришься и умрёшь целкой, старой девой».
А когда Саня принялся раскрашивать портрет Павлика Морозова, Аня просто случайно шла мимо. Видимо, он настолько презирал её, что даже не счёл нужным прекратить своё занятие, будучи уверенным, видимо, что «эта уродина» не посмеет его заложить. В свою очередь Аня, заметив, чем занимается юный «художник», встала в сторонке и наблюдала. Саню, кажется, это начинало бесить. Он повернулся к Ане и сказал язвительным тоном: «Какого хрена ты сюда уставилась? Здесь ничего интересного для тебя нет. Иди в корпус мультики смотреть!» Но Аня на это спокойно ответила: «Мне видней, что для меня интересно. Кстати, я думаю, Марине (старшая пионервожатая) тоже было бы любопытно на это поглядеть...» Кажется, теперь Саня разозлился не на шутку. Он говорил теперь с явной угрозой в голосе, старясь, правда, не повышать сильно голос, дабы не привлечь совершенно неуместное в такой ситуации внимание: «Иди на х** отсюда!... Я понимаю, пацанов блевать тянет, когда они на тебя смотрят, но если ты сейчас же на раз-два-три отсюда не уберёшься, то я с тобой сделаю такое, что твоя мать на тебя без слёз взглянуть не сможет! Я считаю: раз...» Теперь в голосе Сани Аня почувствовала такую реальную угрозу, что решила не искушать судьбу. Она пошла к корпусу, где располагался их отряд. Однако перед тем, как открыть дверь, неожиданно крикнула Сане: «Я-то пойду. А вот ты скоро поедешь домой!..»
Словно почувствовав, что сейчас произойдёт, Саня резко рванулся с места и побежал догонять её. Трудно сказать, что он сделал бы с Аней, если бы её настиг, но ему это не удалось даже несмотря на то, что он был одним из лучших бегунов лагеря – слишком большой был отрыв изначально. Не успев отдышаться после быстрого подъёма по лестнице, Аня быстро заговорила, обращаясь к вожатой их отряда: «Ира, посмотри что Саша нарисовал на стенде...» Та вначале попыталась сказать: «Хорошо, Аня, только потом, ладно? А то мы сейчас тут выступление будем репетировать...» Но Аня, видимо опасаясь встречи tête-à-tête с Сашей, жаждавшим разорвать её на части, не отставала, и неожиданно повторила удивительно твёрдым тоном: «Ира, пожалуйста, пойдём, это очень важно. Ты же не хочешь ждать, пока Людмила Мстиславовна (так звали начальницу лагеря) лично тебе это покажет?!» При этих словах юной собеседницы лицо пионервожатой резко переменилось – оно мгновенно стало очень серьёзным, даже немного испуганным, и они пошли с Аней глядеть Санины похабные рисунки на портретах пионеров – героев.
Таким образом, в то время как Джонни, подставив парня и состряпав на него анонимный донос, скрывался у своей покровительницы, как бы Саня его не нашёл и не прибил, девчонка пошла и всё рассказала в открытую прямым текстом. И хотя ситуация с Саней, казалось, давно уже была исчерпана, мысли о ней по-прежнему преследовали Джонни чувством невыносимого стыда.
А следующей зимой Джонни сильно болел. Ему было так плохо, что он даже не рассчитывал дожить до следующего лагерного сезона. Да и в любом случае не было никаких оснований ожидать, что Саня снова приедет в лагерь, т.к. после такого политически опасного скандала никто просто не рискнёт давать ему путёвку. Тем не менее, Джонни не раз снился примерно один и тот же сон: Он видит себя где-то на задворках большой территории лагеря, у самого забора, загнанным в угол. Так что бежать ему некуда, да и в любом случае не получилось бы, поскольку он стоит на одном месте и не может сдвинуться, будучи парализован страхом. А к нему придвигается Саня и говорит угрожающе: «Ну что, стукачок?..» Джонни просыпался в холодном поту, понимая, что никакого Сани нет, да и не будет больше, но, тем не менее, никак не мог успокоиться.
Теперь же, вспоминая эту историю более четверти века спустя, Джонни, как ни странно, оценивал её совершенно иначе. Он сам удивлялся себе, как тогда, будучи столь наивным и запуганным мальчиком, он сумел провернуть такую комбинацию. Ведь тем летом, по сути, ему удалось опрокинуть врага, против которого у него не было шансов в открытом бою.
Теперь, с высоты своего нынешнего знания, Джонни видел, в чём заключался залог его тогдашнего успеха, если, конечно, здесь применимо это выражение:
– Джонни позаботился об анонимности своего доноса, то есть, чтобы его обидчик не узнал, кто его заложил, а потому не мог расправиться с Джонни. Естественно, неразглашение сведений зависело в данной ситуации от доброй (если в таких делах уместно говорить о доброте, конечно) воли библиотекарши – однако ей не было смысла выдавать Джонни, т.к. он мог в принципе ещё послужить ей информатором в других важных вопросах, касающихся жизни лагеря;
– В качестве агента при реализации своих планов Джонни выбрал Нину Борисовну, умного и влиятельного человека;
– Библиотекарше самой выгодно было потопить (в переносном, политическом смысле, разумеется) мать Сани.
Теперь, много лет спустя, лёжа дома на кровати и вспоминая свои тогдашние «подвиги», Джонни улыбался: им (администрации лагеря) в конце смены нужно было наградить его почётной грамотой... имени Никколо Макиавелли. Джонни было приятно каждый раз в конце смены получать знаки внимания начальства. Многих ребят тогда награждали за те или иные достижения. Но из Джонни спортсмен был, понятное дело, совсем никакой; своими кривыми руками в кружках смастерить он тоже ничего путного не мог, да и знаниями особыми не блистал, ибо приобретать их в те годы ему было лень. Поэтому его награждали «за хорошее поведение», заключавшееся не только в не совершении плохих поступков, но и в своевременном подробном информировании администрации о том, кто и как их замышлял. Каждый раз после церемонии награждения Джонни был очень горд собой, и аккуратно складывал в папочку грамоты, подпитывавшие его хрупкий нарциссизм.
В те годы, правда, в минуты грусти и тоски по поводу своего одиночества и никчёмности, Джонни очень переживал, что больше никак не был способен себя проявить. Однако теперь он умел посмотреть на происходившее тогда с другой стороны. В самом деле, взять хотя бы ситуацию с Саней. Разве Джонни изначально делал ему что-то плохое? Так нет же, этот ушлёпок решил самоутвердиться за его счёт: посмотрите, мол, какой я крутой! А у Джонни не было возможности вступать с ним в рукопашные бои и рисковать потерять остатки здоровья, которого у него не было с рождения. Поэтому он нашёл эффективную управу на Саню в том формате, который был ему доступен.
Кроме того, Джонни теперь сделал из той истории для себя ещё один важный вывод: когда против тебя кто-то совершает вопиющее деструктивное поведение, ты практически точно можешь быть уверен, что так поступают не только с тобой, а потому в принципе объединить усилия с другими пострадавшими. Если только они тебя не предадут потом, конечно – увы, такую возможность также имеет смысл предусматривать.
Воспоминания Джонни о непростом детстве (а, собственно, когда его жизнь была лёгкой?!) прервал звук телефона, сообщавший о пришедшей смс-ке. Сначала Джонни даже было лень тянуть руку к телефону, т.к. он был уверен: на всём белом свете поздравлять с Новым годом его совершенно некому – ведь у него не было ни родных, ни любимой женщины, ни друзей. Небось, под предлогом поздравлений рекламу шлют, спаммеры грёбаные! Вот суки, ничего святого!– подумал он вначале. Но любопытство взяло верх, и Джонни всё же решил посмотреть, кто вспомнил о нём в новогоднюю ночь.
Ах, вот кто... Наверное, этот номер он забудет, только если совершенно выживет из ума. Конечно, её слова поздравления были всего лишь шаблонной рассылкой, и тем не менее они не оставили его равнодушным, всколыхнув старые эмоции. Да, она шлёт это не мне лично, а ещё энному количеству мужиков, исчисляемому многими десятками, это понятно, – подумал Джонни. Но меня-то зачем включать в этот список?! Очевидно, эта сучка собиралась как-то возобновить с ним контакты и продолжать на нём паразитировать. В противном случае ей было бы просто незачем тратить деньги, пусть и мизерные, на поздравительную смс-ку ему.
Теперь у Джонни в голове вертелась злорадная мысль: «Я, значит, сейчас лежу тут и помираю, а эта тварь там рассчитывает, что я её на отдых в Италию какую-нибудь повезу? Ха, оптимистка, б**! Обломайся! Х** тебе по всей роже, а не Италию!» Получалось, она тратила свои деньги, надеясь на нереальный вариант. Во дура! Однако тут же Джонни помрачнел: ведь эта мразота в любом случае уже развела его на такие деньги, по сравнению с которыми одна, две, даже сотня смс – пренебрежимо малая величина. Кроме того, эта гадина даже смс наверняка шлёт за чужой счёт – у Джонни вдруг больно кольнуло сердце, когда он вспомнил, как она на 23 февраля 11 года рассылала поздравления миллиону мужиков за его счёт, соврав перед этим, что у неё украли кучу денег с телефона.
А потом, на Джонни неожиданно нашло озарение. Когда он сопоставил с происходящим слышанные в тот день лекции о животной природе мужчин, перед ним с удивительной ясностью раскрылись те, казалось бы, такие простые и в то же время практически безотказно действующие механизмы, которые применяют психопаты и прочие манипуляторы, дабы паразитировать на ни в чём не повинных людях.
И за примерами таких механизмов и их использования ему не нужно было далеко ходить. Взять хотя бы такой простой факт: Леночка была единственным человеком на белом свете, кто (какие у неё при этом были мотивы – другой вопрос) поздравил его с Новым годом. Получалось, у него вообще не было близких людей, хоть кого-то, кто мог о нём вспомнить в новогоднюю ночь.
А одиночество, особенно такое тотальное и беспросветное – ужасно токсичная вещь. Джонни вспоминал, как пару – тройку месяцев назад он слушал в интернете психолухов Ивана Косожопова и Вилли Петрушкина о том, как переживаемое человеком одиночество вредит его физическому здоровью не меньше, чем, скажем, две пачки сигарет в день. И даже несмотря на склонность психолухов сильно преувеличивать значимость «психосоматических» факторов, в этом был определённый смысл с эволюционной точки зрения.
Ведь десятки, а то и сотни тысяч лет назад уединение охотника в первобытной саванне означало верную гибель. А потому, на протяжении многих поколений стал развиваться адаптивный механизм, когда оказавшись отделённым от людей, человек испытывал сильную негативную эмоциональную реакцию – психический стресс, побуждавший его активно искать контакт с себе подобными. И в такой ситуации, скажем, выброс надпочечниками в кровь повышенных количеств кортизола (одно из физиологических проявлений стресса) был не так опасен (ведь живут же люди как-то и с синдромом Кушинга) как перспектива отбиться от своего стада. Сейчас же, даже когда человек может позволить себе жить как «хикикомори», не боясь при этом погибнуть от голода, холода и диких животных, «прошитые» на аппаратном уровне в нервную и эндокринную систему механизмы не позволяют ему комфортно отрываться от коллектива, в то же время делая его лёгкой добычей социальных шакалов, ненавязчиво предлагающих скрасить одиночество... за определённую мзду, подлинные масштабы которой открываются только тогда, когда уже слишком поздно.
Не мог не вспомнить Джонни и Леночкин альбом с пухленькой шестиклассницей, которая впоследствии, словно гадкий утёнок в прекрасного лебедя, превратилась в ослепительную красавицу. А также то, как они смотрели вместе фильм про чёрного лебедя, как раз вскоре после того как Леночка перекрасилась (за его счёт, разумеется) из блондинки в брюнетку, словно символически демонстрируя таким образом свою тёмную сущность. Примечательно, что её «любимая школьная подруга» Верка, которую она продолжала потихоньку использовать до сих пор, так и осталась в меру упитанной. Зато получила достойное образование и нашла себе высокооплачиваемую работу, на которой ей, в отличие от Леночки, не приходилось раздвигать ноги и открывать рот по нецелевому назначению. Так что Верка могла более спокойно (т.е. не парясь так по поводу своей фигуры) заедать свои душевные проблемы, позволявшие, кстати, той же Леночке по-прежнему на ней паразитировать. Ведь если не принимать во внимание психопатию (социально-деструктивную патологию личности), с чисто житейской точки зрения Леночка была значительно здоровее психически, нежели её подруга. Или, как цинично об этом говорила сама Леночка, намекая на жизненную ситуацию Верки: «Некоторые шли получать психологическое образование, чтобы решить свои проблемы, однако в итоге проблем у них стало ещё больше...»
И, что бы там ни говорили, существ мужского пола практически любого возраста, богатых и бедных, толстых и тонких, вначале всегда будет тянуть к стройным молодым самкам с симметричными лицами и с отношением объёмов талии и бёдер примерно 0,7. Конечно, при длительном общении, когда по-настоящему раскрывается внутренний мир человека, практически любая по внешности женщина или девушка может стать со временем настолько близкой и родной, что никакая кукла с развесистыми губами, искусственными сиськами и тренированной задницей, у которой кроме этого за душой только дырка, её не заменит. Другое дело, что в нашу эпоху нарциссизма, когда многие люди знакомятся в клубах, на улице, на сайтах знакомств или в социальных сетях, человека невольно встречают «по одёжке». А дальше не стоит сбрасывать со счетов эффект гало/ореола, вызывающий сильную тенденцию считать внешне привлекательного человека хорошим с моральной точки зрения и также имеющий, по сути, эволюционную подоплёку. Так что у людей с действительно богатым внутренним миром нередко практически нет шансов.
Таким образом, в психике человека есть встроенные механизмы, если угодно, поведенческие атавизмы, целенаправленное воздействие на которые может быть использовано для порабощения его воли, чтобы принудить его действовать даже в ущерб ему самому, но в интересах манипулятора. Это обстоятельство то и дело используется психопатами, а также некоторыми «нормальными» людьми, по тем или иным причинам решившими им подражать. В настоящее же время положение усугубилось формированием целой «индустрии зла»: инструкторы курсов пикапа, НЛП, школ стерв, бизнес – тренеры, коучи и просто психолухи целенаправленно учат одних людей применять такие техники, чтобы эксплуатировать других. Сюда примыкает также орава крепко нечистых на руку шарлатанов и специфических гуру – от того инженера, продающего обиженным мужчинам свои женоненавистнические бредни в социал – дарвинистской оправе, до Юрия Баблана, лидера агрессивной и алчной психосекты системно – векторной психологии.
Деятельность подавляющего большинства таких «учителей жизни» несёт зло: в лучшем случае, если их методы неэффективны, они просто обманывают своих клиентов; в худшем – их ученики ловко используют окружающих, в том числе людей, считающих их своими друзьями и близкими. Кроме того, независимо от результата, вреден сам подход к другим людям, культивируемый такими наставниками.
В то же время, несмотря на несомненный ущерб, наносимый ими многим, их деятельность никто не может запретить. Ведь они не только не нарушают законов, но ещё и платят налоги. Кроме того, своей деятельностью они фактически повышают спрос на услуги психолухов, «помогающих» потом жертвам их учеников пережить то, как с ними поступили.
Таким образом, у Джонни впереди была беспощадная информационная и идеологическая война против индустрии обмана, чтобы защитить людей, которые каждый день становятся её жертвами. Но ему теперь следовало использовать свой опыт последних месяцев, когда он пытался общаться на форумах, публиковать статьи и т.д., чтобы стать более авторитетным в глазах своей аудитории. Конечно, он не собирался покупать диплом психолуха, т.к. во-первых, у него не было средств, а во-вторых, был категорически против финансирования негодяев, наживающихся на тиражировании поддельных документов.
В то же время, основываясь на своём недавнем опыте, Джонни теперь лучше осознавал важность личного примера. Ему было важно продемонстрировать, что он сам не позволяет ни клиническим психопатам, ни просто мразям себя использовать. А те, кто прежде злоупотреблял его добротой, когда он старался дать им шанс вести себя по-человечески, получат по заслугам, и пусть их пример послужит назиданием и серьёзным предостережением тем, кто собирался последовать их примеру.
Джонни прекрасно понимал, насколько ему будет непросто. Ведь приёмы деструктивного воздействия на психику опираются на механизмы, заложенные в жертвах как многими тысячами лет филогенеза, т.е. эволюции homo sapiens, так и годами, а то и десятилетиями социального онтогенеза в процессе воспитания и образования.
Поэтому Джонни не собирался ограничивать себя в средствах, коль скоро они помогают ему в решении его задачи. Разумеется, он не собирался действовать так, как, скажем, Адам Лэнза. Джонни вообще был против необоснованного насилия, а тем более против применения его первым. И оно в любом случае ужасно, когда страдают ни в чём не повинные люди, особенно дети, а потому вряд ли может быть оправдано даже самыми благими целями.
В то же время Джонни не собирался стеснять себя мещанскими условностями и даже законами и общественными нормами, если не считал их обоснованными. Наркотики это плохо? Но почему, если не торговать, а просто сделать себе приятно при помощи средства, которое сильно не вредит здоровью? Ах, нет, конечно же, это противоречит устоям! Ты *должен* провести всю жизнь в крысиных бегах наперегонки со стадом таких же леммингов, где победитель загребает всё, а проигравший умирает в нищете, окружённый всеобщим презрением! Власть заботится о здоровье всего населения? Так это просто пи**ёж, как убедительно показывают трагические судьбы многих бедных людей, умирающих от вполне поддающихся лечению в наше время болезней.
Джонни собирался проявить себя как образец самодостаточности, чтобы никто не мог паразитировать на нём, эксплуатируя его одиночество. Конечно, психолухи могут сказать о том, как одиночество вредит здоровью. Но не следует смешивать социальную изоляцию и одиночество как негативный аффект по этому поводу. Раз окружающие не в состоянии понять, принять и тем более оценить твою неординарность, приходится учиться быть самому себе хорошим другом.
Конечно, в подобных случаях обыватели начинают рассуждать про то, как стакан будет некому подать. Но зачем эта фальшь? Попробуй реально серьёзно заболеть, без особых шансов, при живых родственниках! Так они доброго доктора позовут, он укольчик сделает – и уснёшь ты вечным сном, как «усыплённая» старая хромая собака, которая стала слишком много неудобств доставлять своим хозяевам! И ведь какой удобный эвфемизм люди придумали для обозначения причинения смерти тем, кого они приручили!
Конечно, чисто теоретически возможен вариант, когда тебе ещё можно помочь, а просто рядом никого не будет, но, с другой стороны, если у тебя особо средств нет, то на хрен ты нужен медикам задаром тебя откачивать?! А потом, если ради одной такой возможности провести всю жизнь с людьми, считающими тебя ничтожеством, не факт что жизнь удастся продлить в итоге.
Джонни также вспоминал, как его мама переживала за него, когда он начинал разговаривать с самим собой, «Хрюшка беседует с умным человеком», как она это называла. Мол, у Хрюшки крыша совсем поехала. Но сам Хрюшка мог теперь на это взглянуть и с другой стороны. Например, принято считать, что психотиком быть хуже, чем невротиком. Мол, более серьёзная патология, значительно меньший контакт с реальностью. Но с другой стороны, если собеседник невротику не отвечает, невротик может сильно расстроиться: «Как же так?! Меня игнорируют!» Шизофреник же – не такой, который благодаря своим таблеткам давно в ремиссии, а классический, в полном расцвете своего расстройства,– в собеседнике и обратной связи от него особо не нуждается. И, кстати, речевой поток прёт из него без лишних рефлексий о том, как окружающие это воспримут. Так что, как говорится, всё относительно.
В общем, как бы там ни было, Джонни придётся теперь учиться быть себе любимому единственным полноценным другом и собеседником, так как других у него, скорее всего, просто не будет. За исключением, конечно, тех, чьи материалы он будет слушать из интернета. Правда, с ними коммуникация будет по необходимости односторонней, поскольку многие из них уже умерли, как в случае деда с женским именем, от которого Джонни так много узнал, а общение с другими невозможно по пусть не столь абсолютной, но всё же достаточно веской причине, чтобы не пытаться установить контакт с ними.
Единственным исключением, пожалуй, могла бы стать переписка с восторженными и благодарными читателями, однако рассчитывать на это не приходится, а впадать в эмоциональную зависимость от такого ожидания было бы тем более глупо.
Впрочем, Джонни теперь приходилось быть себе не только хорошим другом, но и прекрасным любовником. Недавно он снова открыл для себя такую замечательную вещь, как фетиш. Конечно, на самом деле это была его ещё подростковая фиксация. Однако до последнего времени он не отчаивался найти себе женщину, а потому опасался, что его партнёрша, скорее всего, будет не в восторге от его, скажем так, наклонности. Теперь же, когда он оставил надежду найти себе пару, можно насладиться исследованием изумительных возможностей сделать себе приятно.
Конечно же, с точки зрения психолухов это патология. Однако на самом деле, парафилия парафилии рознь. Разумеется, педофилия, например – это ужасно, т.к. ребёнку она ничего хорошего не даёт, зато имеет все шансы остаться неизгладимым кошмаром в психике на всю жизнь. И вообще, плохо всё, что связано с принуждением и унижением достоинства другого человека.
А от специфической наклонности Джонни ни больных голодных детей больше не становится, ни озоновая дыра не растёт.
Конечно, завистливые умники, которым приходится не только оплачивать ипотеку и кредит за форд – фокус (ибо даже в эпоху транспортного коллапса им без машины не дают), но и абсурдные материальные запросы своих куриц, любят порассуждать про «это не то». Но в действительности, если не собираешься растить детей, нет подлинной душевной близости, взаимопонимания, того, что делало бы твоё присутствие в жизни другого человека действительно осмысленным, секс – всего лишь один из способов стимуляции определённых рецепторов. И если ты научился это хорошо делать сам, то почему нет?
Зато теперь ни одна шлюха даже при всём своём желании не сумеет больше им манипулировать как другими, вызывая звериную похоть. Нет, конечно, она могла бы сделать из него самого настоящего раба, если бы знала про его фетиш и умела разыграть соответствующий спектакль так красиво, как те девки из роликов в интернете, но ведь он же ей не расскажет, верно? Впрочем, при том уединённом образе жизни, который теперь вёл Джонни, ему это в любом случае не угрожало, так как никто о нём попросту даже не знал. Тем не менее, ему всё равно было приятно отметить факт собственной независимости и самодостаточности даже в интимных вопросах.
Ведь при новой его аутоэротической технологии сами по себе женщины его не особо не заводили. Девки, которых он смотрел в процессе своих оргий, выполняли специфический ритуал, связанный с определёнными предметами, игрушками, если угодно. Он даже мог позволить себе не привязываться к конкретным актрисам благодаря доброте и щедрости его единомышленников, ежедневно заливавших тысячи роликов на youtube и в социальную сеть «В контакте». Джонни только бесили (ну ладно копирасты – их логику хотя бы можно понять) святоши грёбаные, отмечавшие 18+ ролики, в которых одетая тётка просто выполняет определённую последовательность действий, где даже половой акт не имитируется! В результате Джонни приходилось каждый раз пароль вводить, чтобы посмотреть особо смачные материалы. Вот ведь не лень же долбаным святошам отмечать крамольные ролики, время тратить!.. Нет, понятно, конечно, они надеются, что у них вечная жизнь впереди... Но в действительности-то, вас на***ли просто, ребятки, и когда вы сдохнете, ваш труп просто разложится (если его не кремируют, конечно), и нет там никакой души. И бог ваш – фикция, которую вам продают священники – мозг***бы с многовековой историей, каким не было равных, пока не появились психолухи! Короче, попы и психолухи дружно берутся за руки и идут на х** со своими представлениями о грехе и праведности, о норме и патологии! А продвинутые люди делают себе приятно так, как считают нужным!
Примерно таковы были воспоминания и мысли Джонни в тот вечер непосредственно перед Новым годом. Он ответил на поздравления Леночки, пожелал ей всего наилучшего в Новом году, и в ответ получил её новую рассылку: «Большое спасибо. Я очень рада получить твои поздравления. Мне очень приятно» или что-то в этом роде. Казалось, теперь Джонни, которому стало лучше по сравнению с прошлой ночью, может в кои-то веки встретить Новый год с хорошим настроением.
Но не тут-то было! Джонни вдруг вспомнилось, как эта сучка вела себя по отношению к нему в уходящем году, а до того в предыдущем; о том, как она, наверное, внутри относилась к нему, как могла отзываться о нём в разговоре с другими людьми... И тут его накрыло. Он злобно подумал: «Ты очень рада? Ничего, мразь! Придёт время, и ты у меня, сука, будешь пятый угол искать в своей никчёмной жизни, чтобы забиться туда и поплакать. И тогда тебе даже твой скулёж по поводу любовника покажется праздником! Впрочем, Джонни не собирался мстить ей лично – он считал себя выше этого. Слишком много чести для мелкой сошки! Ведь она, как говорили друзья её любовника, всего лишь мелкая сошка. Джонни будет просвещать людей, чтобы те, кому доведётся встретиться на своём жизненном с ней, с другими психопатами, или с теми, кто просто ведёт себя подобным образом, знали, как поступить.
Джонни поднялся. Нет, в таком возбуждённом состоянии он уже не сможет спать. Тем более с этими всеми салютами и ором за окном в Новогоднюю ночь. К тому же, этот праздник, приносивший ему когда-то в детстве столько радости, а теперь ставший для него таким чужим, его просто бесил.
Он подошёл к компу и залез в каталог ресурсов для спама педофилов – чуть ли не единственное место в интернете, где его пока ещё не заблокировали и не заблокируют – и принялся оставлять ссылки на свой сайт. Конечно, Джонни не испытывал особых симпатий к растлителям детей. Но в данном случае действовал по принципу «ссылки не пахнут». Он просто не знал, как ему ещё иначе раскрутить свой сайт, на который по-прежнему практически никто не заходил. А для бота гугла, видимо, не было запретных тем. Да и потом, если корпорация гугл на своём сервисе youtube рекламирует мошенников из форекса, чем эти паразиты по жизни лучше педофилов?
Так Джонни встретил Новый год – возможно, последний в его жизни, учитывая его состояние здоровья, – в котором он собирался продолжать, пока есть силы, свой решительный бой против сил зла.