Литература и журналистика

[AG_NOSTED]

Представляете, у меня боязнь высоты?!! Сама не знала…




Выбралась на крышу, помню, девятиэтажки, кажется. Вот город какой, не помню. Помню только, что здание на холме стоит, над всеми остальными, а внизу - крыши, черные, черные крыши…
Ногами болтаю над улицей. Между прочим, одна моя стопа накрывает автобус, остановку и троллейбус в придачу. Не думаю, что народ на остановке чувствует мою подошву, но на всякий случай чуть сдвигаю след.
Здесь можно и курить, только я не пробовала ещё, даже жалко, здесь как раз некому заметить моё преступление.

Я одна.
И птицы, и ветер.
Чего бы натворить такого? Была бы я пацаном, обязательно пришла бы в голову мысль помочиться вниз.

Черт знает что!

Так…а как мне это можно устроить, технически? Мысленно располагаю себя на бортике…
Нет, неудобно, поддувать будет и разбрызгивать во все стороны.
Мама говорит, что где-то во мне живет маленький, ужасно любознательный чертик.

Ой, у меня же портфель с собой!

Ага…что у нас тут есть? Ничего у нас тут нет, - не портфель, а свалка ненужной ерунды, - вот конфету, пожалуй, съем.
Мелочь, но приятно.

Может дневник выбросить? Так оценок плохих нет. Я прилежная.
И спичек тоже нет, - подожгла бы странички и бросила вниз, - огонь бы красиво трепыхался, наверное.

Представляете, - подходит какой-нибудь лысый толстый дядька за мороженым, - жене и детям, а тут – шлеп, на тебе!
На голову нехорошо, хотя и смешно, пусть рядом шлеп, куда-нибудь, на лоток пусть, с мороженым.
И догорает, листая страницы, а толстяк пучит глаза, ему жарко, а тут еще и накрапывает горящими дневниками.
На обложке моя фамилия и школа…

Хорошо, что у меня спичек нет.

Я по деревьям любила лазать, когда сопливая была совсем, помню в летнем лагере, - дюны песчаные за корпусом двухэтажным, большие-большие холмы, только кое-где странная трава торчит с красными стеблями и темно-зеленой пожухлой листвой. А там, где сосны - всё хвоей устлано. Но их мало, сосен – редко стоят и чудные-чудные, не длинные и высокие, как в лесу, а почему-то кряжистые, с толстыми разветвлениями. А я почти на самом верху. Развилка чудесная – мягкая, пастельно желтая шелковистая шелуха, ложусь на спину, - так здорово! Спать даже можно. Но интересней белые облачка в просветах ветвей, пронзительно голубое небо и беззаботные легкие барашки.
Бегут-бегут по полю, высоко-высоко, куда-то далеко-далеко …

А по дюнам бегает паника и кричит что-то. Нас ищет.

Где-то еще Ромка и Витька, Ромка вроде на соседней сосне завис, я слышала, как он шуршал.
Вожатые - жутко беспокойные люди, ну не отойди и на пять минут, сразу в крик, подумаешь, и погулять уже нельзя. Только бы ребят не увидела, меня точно в развилке не видно, за хвойной шапкой.

Терпеть не могу, когда пацаны вместе со мной лезут на одно дерево. Еще и пропускают вперед, - добрые такие, а сами внизу торчат и смотрят. Бесит это меня – какая разница, какого цвета мои трусы?! Идиоты вообще!
Ромке шишкой по лбу в прошлый раз досталось, специально нашла покрепче и позеленее, чтоб знал.



Как-то там ребята самолетики делают…сейчас…так, вот так и вот так…ага, готово! Тетради – великая вещь оказывается!



Летит!! Летит, зараза!!
Над всеми, даже если они вдруг позадирают все вместе свои глупые головы, то все равно не увидят! Ха-ха!

Парит!
Над остановкой, над трещинами в асфальте, над толстяком, - ого-го!
Елки-палки, я его уже почти не вижу!

Олька, представляешь, летит наш самолетик сейчас над озером, над рыбаками, которые давно проспали поклевку, над трассой с тяжелыми дальнобоями, над колосьями, что волнами ложатся от ветра в полях, над задумчивым лесом…
А потом океан, теплоход, огромный такой, круизный, и люди толпятся на палубе, а что это за странная чайка?

И вот, в какой-нибудь жаркой стране, какой-нибудь черный мальчуган, взобравшийся на пальму и нарвавший целую охапку бананов, вдруг видит наш самолетик и чуть не падает от удивления. Может быть он даже поймает его…

Странное дело, теперь я боюсь ближе, чем на метр подойти к краю балкона и на самолете боюсь…

Я давно уже не помню, где этот дом, где эта крыша, не помню, как звали вожатую, что так переживала из-за меня, много чего не помню. Остался в памяти только цвет Ромкиных удивленных глаз и развилка сосны, и что в портфеле почему-то были колготки вместе с книгами, фантик помню от конфеты, не полетевший вниз как положено, а пропеллером поднявшийся ввысь и исчезнувший там…

Помню запах разогретой за день смолы на крыше и липкие черные пятна от смолы сосновой…


Чертик, чертик, мне так хочется домой!