Литература и журналистика

[Джед]

Случилось чудо (фрагмент повести "МАЛЕНЬКИЕ МИСТЕРИИ")
-------------------------------------------------------------------------

- Все,хватит! Достало...

Я встал, как с катапульты, так что усы подпрыгнули, шагнул через гроб,
но неловко как-то...нога поехала и мне пришлось балансировать, стоя на
крышке и съезжая с нее. Фу, как нехорошо...То есть, хорошо, что в гробу
никого нет, хотя это и мой гроб, но это тоже хорошо...Что меня там нет.
Мысли заплелись в тугую косичку и глаза мои прищурились от такой натуги...
Я просто ничего не видел перед собой через эти щелочки.

Тяжело, на ощупь, обнаружил косяк двери, толкнул - и веселый запах мочи
сразу вернул меня к жизни.Я шел по улице и медленно, с удовольствием тупел,
освобождая себе голову от спутавшихся в косичку мыслей и ослабляя натяг,
и вот уже я даже что-то стал видеть по бокам от себя...

Вот девочка, которую зовут Чёбля.Ее все время все окликают. И она отвечает.
А вот собчка-недоросток. Ее зовут Аригато. Японцы уезжали - спросили:никому не
надо собаку? Вот она теперь надувается воды у колонки - полное пузо и
льет как поливальная машина по всему двору и днем и ночью, бессмысленно и бесконечно.

Кафе - через улицу, там, где ветла на пригорке.
Кафе называется "Ветла" и там отличный коньяк и кофе.

Я иду туда, как в преисподнюю - оттого, что чувство такое, будто не надо мне туда идти.

Если с одной страны ветер несет запах роз, а с другой - запах семечек, из
которых делают масло, а с третьего края идет вонь жареной селедки - суммарным
запахом всегда будет запах носков.
Он суммируется всегда как раз у дверей кафе и я инстинктивно задерживаюсь на
пороге, не в силах поверить в то, как однозначно аутентичные мировые запахи
неизбежно складываются в глобалистическую вонь...

Вот и люди в кафе...Я их уже хорошо вижу.
Две толстых сестрицы - им сильно не повезло в жизни: у них всегда есть деньги.
И они их всегда тратят, в основном, на еду в ресторане, да так, что и жениться
на толстухах что-то охотников не видать.
Хотя это даже странно и все ждут появления неизбежного прощелыги,
который запудрит девушкам мозги, да еще и приятеля такого же притащит за собой.

Они мне кивают, я говорю им тихо "Брекекекс" и сажусь подальше.
А бармен дело знает: сто коньяка и кофе...
Оркестранты прилипли как мухи к потолку к своим электрическим гитарам и долбят
одну и ту же, неизвестную науке ноту: то ли "ля", то ли "си"...
И оно им очень запало ее долбить и удивляться...

Делаю мелкие глотки попеременно и ловлю жизнь полным парусом...

И тут заходит девица, вся в коже, вся в красном, в такой мини-юбочке и с таким
декольте, что мои глаза перестают воспринимать глас разума и начинают самостоя-
тельные движения, шныряя то вверх, то вниз.

Девица берет "кровавую Мери" и идет, вибрируя телом, как пружиной -
прямиком ко мне.
Дождавшись, когда я, наконец, перестану на нее пялится и подвинусь, она улыбается
и глядит на меня сквозь такие плотные черные очки, что кажется, будто у нее нет
глаз, но есть сканеры.

И тут до меня, наконец, доходит!

Девица тоже понимает мое запоздалое озарение, придвигается поближе и мило шепчет
на ушко: - Ну, что - бегать за тобой будем, по всему городу?

Мне неловко, так что глаза сейчас упадут на пол... Я говорю: - Я передумал...

- Вот как?! - изумилась она, - А я тебе что - девушка по вызову? То он решил, то
он передумал! Ты лучше вон туда посмотри!

Я обернулся и увидел огромного детину с огромным пистолетом в руках.
Он пустил слюну с угла рта и, сидя спиной ко всем, а лицом - ко мне одному, стал
вертеть в руках свою пушку, то приставляя ее к своему лбу, то целя в мой...

А за стеклом кафе стояли на улице два террориста и нервно курили, и что-то раскидывали на пальцах, обмотанные все каким-то скотчем, веревками, скрепками и подшипниками...

Девица вынула из сумочки бинокль и дала его мне.
- Воооон там! - Она показала на чердак дома, метрах в сорока от кафе.

Там тоже кто-то курил.
Я рассмотрел получше и увидел снайпера, глядящего на меня через прицел.
Я помахал ему рукой и он мне - тоже.

Тогда девица хлопнула "мэри", облизалась и сказала: "Без глупастёв".

Она поднялась и качая бедром, пошла к оркестрантам.
Завидев этакое диво, те даже перестали долбить свою междуноту.

- Чего желает мадам?
- мадам желает забрать свою косу.
Оркестранты обернулись туда-сюда и увидали изящную косу, какой косят человеческие
жизни.Она была со стразами, с мигающими лампочками, и кажется, какой-то известной
фирмы, чей логотип явственно переливался на солнышке...

Оркестранты остолбенели.
Тогда она сама прошла между ними, взяла косу в руку, перекинула сумочку через плечо
и сказала: - Я не к вам. Я - вот: к нему.
И указала на меня.
- Сыграйте ему Элиса Купера, а я пошла.

Музыканты радостно задергались и стали играть "Welcome To My Nightmare".

В дверях она то ли хотела послать мне прощальный поцелуй, то ли ручкой сделать,
эффектно развернулась на ходу и тут у нее каблук угодил в щель и девица на полном
форсаже, матерясь, вылетела в дверь, прямо на асфальт.

Детина от неожиданности засадил себе пулю в лоб и рухнул на стол.

Террористы, услышав гром выстрела, решили, что это взорвались они сами, упали на
колени перед бородатым дядькой, шедшим им навстерчу. У них валились с карманов на
асфальт шарики, спички и пистоны с петардами.

Девица, охая, встала, вынула из сумочки плащ с капюшоном, накинула его и улетела
на косе, как на метле - в три стороны сразу.

оставался снайпер.
Я взял забытый бинокль и погладел на чердак.
Там дым стоял столбом.

Видимо, он курил и когда началось представление - отшвырнул окурок прямо на солому.
Половина его правого бока обгорела дырами.Но ему было не до бока. У него была красивая навороченная винтовочка в чемоданчике и он никак не мог ее бросить и убежать.
Он скакал по горящей соломе, свинчивал винтовочку и упаковывал ее аккуратно в свой пижонский чемоданчик, несмотря на возгорающуюся одежду.
Я первый раз видел такого меркантильного киллера.

Я уже подходил к дому, когда он выбежал мне навстречу из подъезда.
- Привет! - сказал я ему, закопченому, когда он пробегал мимо, прижав палец к губам
и делая страшные глаза чтобы я его не сдавал.

Было с чего ему беспокоится.
Соседи уже бежали тушить чердак.
Они бы ему вломили от души, если б знали кто поджег.
На голове б ему его винтовочку любимую разломали вместе с чемоданчиком.

Снайпер кое-как завел свой раздолбанный мокик и уехал, тарахтя.

А я залез в свою конуру, нашел топорик и порубал гроб на дрова.
Зажег камин и стал ждать чуда.

Дровишки весело горели, двор стихал и загорались звезды...
Но я ждал чуда...
Я не мог уснуть, его не дождавшись.
И дрова догорели, и фонари зажглись...

И чудо произошло!
Без пяти двеннадцать ты позвонила мне!
Ты!
Сама!

Ты сказала: " Сбрей, пожалуйста, свои дурацкие усы. Я завтра возвращаюсь к тебе. Навсегда".

* * *

ЭЛЬФЫ И СВИНЬИ (Фрагмент повести)

Театр, сударь мой! Театр – это жизнь…
Это - все! Вон там, в зале, воняет дустом и стертой кожей с кресел и банкеток… А здесь?!
Здесь – запах пота, пыли, трескучего дерева…
Пыль объединяет нас, она нас мирит, она всюду. Тряпье, деревяшки, ящики
с реквизитом – всюду пыль, как на Луне, ей Богу! А потом, в луче электрического света – она играет,
оживляет наши мертвые лица, создает аромат и вкус театральных подмостков…
Пыль – это снег и ветры, это душа театра, дающая свету цвет, а лучу – густоту и плоть.
Спуститесь в подвал – там свежая стружка, там пахнет клеем, нитками и материей…
Там строгают и шьют для вас целый мир, который впоследствии будет пропитан
пылью и сдобрен рабочим потом, озвучен глотками и осязаем телами.
Он вторгнется в вашу клоповью душу и не даст вам спать до утра…
Вы прорыдаете всю ночь, дважды соберетесь вздернутся на гвозде, а затем, испив
бутыль до дна, заснете за столом…
Луна будет шевелить вам кудри, а сквозняк из сада споет колыбельную…
Вот что такое театр!
Утром вы встанете, как ни в чем не бывало, и пойдете, подбоченясь, совершать свои
мелкие гадости, пакостить добрым людям, врать ближним своим и мочиться под соседский забор.
Театр живет только вечер и ночь.
Утром он умирает с первыми лучами.
Аминь!
Когда хамы приходят в этот зал – у них вырастают на время стрекозьи крылья.
Они летят и кружат в этих багровых и мертво-синих лучах прожекторов, они становятся эльфами,
которые приходят затем к себе домой и видят в зеркале свои свинячьи рыла…
Эльфам не хочется жить…
Но инстинкты берут свое и утро все же наступает.
Так функционирует эта небольшая волшебная машина театра – бессмысленно и безрезультатно,
и вся ее благодать в том, что она дает приют тем эльфам, которые
не пожелав быть сегодня свиньями, каждый вечер летают в свете этих пыльных прожекторов,
переживая потоки страстей: на сцене и в зале.
Это заведение – их клетка, террариум, где они живут вперемешку с местными змеями и скорпионами, дуремарами и карабасами…
Картонная коробка их жизни.
Театр…
Так что платите свои три сольдо, друг мой, и идите примерять крылья.
Ваше свинство лишается своей жестокой силы на этот вечер и эту ночь.
Смелее…

[trankvilium]

Отлично

[Невидимка]

Интересно.