Литература и журналистика

[Людмила]

…Земля была пуста и безвидна, и одинокий Дух витал над ней, прикидывая, сколько работы ему предстоит, чтобы заселить ее разумными существами
Из тайнописи, которую уже никто не прочтет

Песок шуршал под ногами, словно напевая чью-то грустную и тягучую древнюю-древнюю песнь, помогающую передвигаться в этом знойном мареве, где замерло все, кроме шевелящихся вод ветром песчинок и редких, почти безлиственных кустиков.

Тишина, давящая на барабанные перепонки, агрессивная в своей пассивности тишина глушила, заставляя думать, будто жизни здесь нет вовсе. А если и есть, то вовсе в другом месте, далеко-далеко отсюда. Ни юрких ящерок на удивительно коротких и таких неуклюжих с виду ножках, ни грациозных песчаных гадов, ни крупных голосистых птиц, таких настырных и хамоватых в оазисах – никого. Вторые сутки измотанные дневными переходами члены экспедиции топали по шелестящему, словно живой ковер, покрытию, сотканному из оранжево-красных кристалликов.

Миндас посмотрел на свои ослабевшие, едва передвигавшиеся ступни, обутые в легкие сандалии, оступился и едва не упал под ноги бредущего позади Хамойра. Тот подхватил товарища под руку и в изумлении охнул, поднимаясь вместе с ним – впереди, совсем недалеко, замаячили очертания раскидистых пальм. Путники уже знали, что здесь встречаются чудесные картинки, рожденные их воспаленным воображением. Иногда достаточно просто поморгать – и мираж рассеется. Так, как и на этот раз. Миндас потер прикрытые от летящих песчинок глаза тыльной стороной ладони – и пустынный пейзаж восстановился.

Мелодия песка, льющегося под постоянным напором ничем не сдерживаемого ветра, оглушала. «Ха-шшш, ша-хх», – слышалось отовсюду. Его непрестанное шуршание походило на переливание в сосуде времени для маленьких детей, когда его поворачивали, чтобы знать приход света или мрака в закрытом помещении. Песок…

Эти желтые кристаллики до боли напоминали тот песок, в родных местах. Тот, который они оставили навсегда, его им больше никогда не придется увидеть. Больше всего путников угнетало небо – ярко-голубое, слепящее днем и пронзительно-черное, пронизанное бриллиантами звездных россыпей по ночам. Чужое. С маленьким и добродушным Ра на востоке, несмотря на все его жалкие попытки сжечь выжившие остатки переселенцев. Пустынное и безоблачное. С которым непременно и быстро нужно породниться, вжиться в него, вписаться новым звеном, как и в эту чужую землю. Иначе – зачем все?..

Больше всего, пожалуй, доставалось безволосым головам, покрытым лишь тонкой прослойкой светоотражательного капюшона. Направляясь сюда, они и предположить не могли, что привычно ласковый свет звезды может быть таким испепеляющим. О, великий Га, здесь они все же просчитались.

Ноги вязли в песчаном месиве, уставшие и не привыкшие к длительным переходам мышцы уже перестали болеть – они больше не ощущались. Это оказалось страшно. Тем более, что таких накладок никак не должно было случиться. Они должны были сесть в обитаемом районе, как обычно, слегка ошеломить и напугать аборигенов, а потом выйти с ними на контакт. Мыслители полагали, что этот шаг станет самым правильным. Ведь местное население стало привыкать к их визитам, считая их некими высшими существами. По сути, так оно и было. Здешним народам, чтобы постичь то, что умели члены экспедиции, придется трудиться в поте мозга много миллионов лет!

Миндасу ужасно хотелось приподняться над поверхностью и переместиться на некоторое расстояние, чтобы поберечь ноги. Но командор приказал беречь силы, ибо неизвестно, когда они встретятся с народом и достойно устроятся там.

Из-за чего же пошла несуразица? Он был уверен, что виновницей стала ласковая шалунья Бубастикаспт. Глазастая малютка с длинными чуткими ушами стала ластиться к командору, когда тот настраивал программу посадки. Она беззаботно терлась о ноги, поглядывая на главу экспедиции – не даст ли вкусненького, не подозревая, что малейшее отклонение на микроны грозит гибелью всему кораблю! К счастью, они успели воспользоваться посадочной шлюпкой, горючего которой хватило лишь на вылет из океанских глубин и посадке в пустынной местности.

Кошка стоически сносила нехватку воды, прильнув к груди единственной женщины – Исимакоптс. Вон она, плетется предпоследней в цепочке. Спину ей прикрывает сам командор Нутсэтдо – на всякий случай, от неожиданностей. Впрочем, какие здесь могут быть неожиданности кроме, разве что усилившегося ветра в лицо. Мыслители предупреждали, что здесь случаются страшные черные бури, которые занесут заживо. Говорили, лучше не попадать в такие моменты, даже на корабле – много энергии на самовосстановление уйдет. А энергия здесь – самое ценное, невозобновимое благо. Потому что нет здесь еще ее источников. Никаких.

Мысли потекли лениво и очень медленно, словно замерзающая на поверхности планеты вода… Наверное, так умирают от переохлаждения, – подумал он. Впрочем, какое переохлаждение?! Пере… грев? Он что – умирает?! Слишком рано Ра хочет отправить его к праотцам! Он встрепенулся, пытаясь задействовать всю мышечную массу, несколько раз, приостановившись, вдохнул жаркий воздух в наполнившиеся кислородом легкие. Усталость постепенно оставила тело, ноги зашагали легко, и Миндас, оказавшийся было рядом с командором, вновь зашагал вторым в колонне.

Бесконечные пески, то поднимавшиеся, то сбегавшие вниз барханами, внезапно сменились вдали серыми горами. А у подножия… нет, ему не показалось! Он пригляделся. Так и есть: под горой рассыпались комочки пушистых животных. Они щипали что-то под ногами. Трава! А значит, там была вода и жизнь!