Литература и журналистика

[Сперанская]

Действие пьесы разворачивается во II веке после нашей эры. Мы переносимся в Рим, но Рим этот читателю незнаком. По замыслу автора, задачей Рима становится слияние со временем. Публий и Туллий пожизненно заключены в Башню – аналог тюрьмы, которая «есть недостаток пространства, возмещённый избытком времени», и в этом избытке заключенные находятся словно в вакууме, что не оставляет им ничего иного, кроме как уподобиться самому Времени. Публий справедливо заключает, что любое событие характеризуется своими «до» и «после», на что Туллий отвечает, что «событие без до и после есть время», и они – узники Башни – владеют Временем (или Оно владеет ими, что не принципиально важно). Рим, которому суждено править миром, взрастил немало великих поэтов. Для Туллия именно поэты были людьми, которые делали историю. Повторяемость, предсказуемость – вот что отмечает философствующий Туллий: «…сказанное поэтом неповторимо, а тобой – повторимо. То есть если ты не поэт, то твоя жизнь – клише. Ибо всё – клише: рождение, любовь, старость, смерть, Сенат, война в Персии, Сириус и Канопус, даже цезарь». Всё уже было и, что самое скверное, оно снова будет. Лишь сказанное поэтом не может повториться, считает Туллий. Иосиф Бродский часто подчёркивал, что люди, занимающиеся поэзией, представляют собой наиболее совершенные образцы человеческого вида. Рисуя нам постхристианскую, совершенно иную картину мира, Бродский, тем не менее, знает, что «у истории вариантов мало» и, в сущности, отвечая на вопрос о том, что ожидает нас «после», поэт не забывает об известном, историческом, нами пройденном «до». Быть может, находясь между ними, Бродскому удалось соприкоснуться с Чистым Временем, которому он желал уподобиться. Он говорил, что «после» мир будет менее духовным, и отрицал возможность качественного скачка в сознании. Мир перестал его удивлять. «Смысл Империи, Публий, в обессмысливании пространства…Когда столько завоёвано – всё едино». Значение имеет только Время. А человек – это «пространство в пространстве», «вещь в себе», «клетка в камере», «оазис ужаса в пустыне скуки». Пространство нас пожирает, вмещает, затем исторгает. Публий и Туллий находятся в Башне, которая представляет собою «форму борьбы с пространством» или даже «орудие познания Времени». Публий и Туллий по-разному относятся к двум этим категориям и, бесспорно, первый сумеет уподобиться Времени, надев свою серую тогу и уснув на 17 часов, не обращая внимания на человека, «одинокого, как мысль, которая забывается». Второй – и на свободе останется пленником; сие я назову единственной причиной считать его варваром.