Литература и журналистика

Евгений Добрушин

М Е Н Ю

"Бери от жизни все, но - плати!"
Клеопатра

Джон Хэлдон с трудом посадил свой старенький модуль на выщербленный бетон космопорта. Гамма была довольно мерзкой планетой с постоянными магнитными бурями, запыленной атмосферой и вечной нехваткой воды. Но так уж случилось, что ближайшая заправочная находилась только тут. До следующей ему было не дотянуть.
Пока работяги грузили на борт аннигиляционное топливо, Джон пошел перекусить в ближайшую таверну. Над дверями полуразрушенного здания горела неоновая вывеска: "Харчевня Макса. Хорошая хавка, плюс кое-что еще за безналичный расчет".
Прочитав вывеску, Джон задумался. Честно говоря, это "кое-что" его заинтересовало даже больше, чем сама еда. На борту его корабля была большая партия необработанных дрилонов с Бетты-Центавра, очень ценившихся в этих краях. Может обменять парочку из них на что-нибудь подходящее? Он уверенно распахнул дверь в харчевню.
За небольшим прилавком стоял коротышка, лет двадцати пяти, и что-то подсчитывал на карманном калькуляторе.
- Привет, Макс! - с порога крикнул Хэлдон.
- Извините, сэр, но меня зовут Стив.
- А! Привет, Стив! - тот час же исправился Джон. - А где Макс?
- Хозяин сейчас в отпуске. А я его сын. Чем могу быть вам полезен?
- Слушай, парень, а что означает в вашей вывеске это слово "кое-что"? Да еще и за безналичный расчет. Кстати, я что-то не совсем понимаю, это что - бартер?
- Совершенно верно. Именно бартер. Дело в том, сэр, что мы торгуем абсолютно всем.
- То есть, как это?
- Очень просто. Вот вам меню, - он протянул гостю карманный компьютер размером с ладонь. - Выбирайте!
- А как им пользоваться?
- Наберите на клавиатуре требуемое, и на экране высветится цена.
- О кей!
Джон взял прибор и набрал: "Телка". На экране появилось изображение коровы и ее цена - от 2 до 5 дрилонов, в зависимости от породы и возраста животного.
- Тьфу, черт! - выругался Джон. - Я имел в виду совсем другое.
Он нажал сброс, и набрал другое слово "Женщина".
На экране появилось схематическое изображение женщины и цены:
«Возраст: до пяти лет - 6 дрилонов, плюс двадцать четыре года тюремного заключения, от 5 до 12 лет - 4 дрилона, плюс пятнадцать лет заключения, от 12 до 16 лет - 3 дрилона, плюс два года заключения, старше 16 лет - от 1 до 2 дрилонов».
- Неплохо, - сказал Хэлдон себе под нос, и набрал снова: "Звездолет 500 тонн".
Эта игрушка стоила около тысячи дрилонов или год работы на плантациях Альфы. В последнем случае к этому прилагался остеохандроз, эпилепсия и мания преследования.
Джон набрал следующее слово: "Вилла на Сигме с садом в сто акров".
Здесь расценки были иные: 200 сигментов, плюс головная боль, постоянное недосыпание и налоги по десять сигментов в год.
- Так, попробуем что-нибудь посерьезней, - сказал Джон и набрал на клавиатуре: "Кафедра физики Йельского университета".
Ответ не заставил себя ждать: "Центнер сосновых досок". Хэлдон засмеялся - он опять ошибся в определении. Он набрал снова: "Заведующий кафедрой физики при Йельском университете". На экране компьютера высветился ответ: "Двадцать лет учебы, два развода, алименты и головная боль с последующим ожирением и простатитом".
Джона это очень развеселило. Ради шутки он набрал: "Счастье всего человечества". Ответ был таким: "Насмерть замученный невинный ребенок плюс жизнь заказчика".
Такого ответа Хэлдон не ожидал. Он ведь никогда не читал Достоевского.
- Слушай, Стив, а что тут можно купить за доллары? - раздраженно спросил он.
- Только комплексный обед, сэр.
- Ладно. Дай мне одну порцию.
- С вас десять долларов и шестьдесят центов.
Джон расплатился, получил заказанное и сел обедать.
"Все-таки, - думал он просебя, - доллары - самое надежное средство оплаты".
Через полчаса он благополучно стартовал с Гаммы.

3.05.1999.

Еще мои рассказы можно почитать на сайте:

http://evgrid.info/

Evgrid
Прочитала три рассказа. Пока нравится. Хорошо, что ты теперь с нами.

Спасибо, Regina!
Рад, что тебе понравились мои рассказы.

Да, действительно есть, что почитать. Интересно. Жаль, что мне раньше Ваш сайт на глаза не попался.

Друзья, извините, что это не рассказы, но ввиду отсутствия рубрики "поэтическая проза" или "поэзорубрики" хотел бы вас ознакомить с этими творениями в данном форуме. Рад буду любым отзывам.

ТА, ЧТО ЛЮБИЛА ДОЖДЬ

Она бежала вдаль, с радостью ощущая, как капли дождя проникают под синтетическую одежду. Она с восторгом прыгала по лужам, чувствуя, как промокают матерчатые серий-ные ботинки. Она ловила дождинки руками, слыша, как звенят разбивающиеся о металли-ческие ладони капли. Она знала, что её гарантийный срок уже вышел и мастера завода «Роботехника» только с облегчением разведут перед хозяином руками, бросив бессмыс-ленные поиски того самого испорченного файла системы, благодаря которому робот дал сбой. Её – заржавевшую и грязную, с перегоревшими чипами и конденсаторами, может быть, и найдут в степи далеко за городом, но восстанавливать уже не станут.
Она знала это и бежала… Летела вдаль, раскрывая объятья навстречу тёплому весеннему ливню…


ИКАР

ИКАР просыпался... ИКАР всегда просыпался около часа ночи. Откидывал одеяло, тихо вставал и мягко ступая, шел к окну. Остановившись около, ИКАР с невыразимой тоской смотрел на мерцающие огоньки звезд. Он зарисовывал на альбомных листах их контуры и со слезами провожал вееры кометных хвостов. ИКАР молча страдал, глядя на куда-то ле-тящие в космическом сумраке метеориты, и грустно улыбался сверканию искусственных спутников Земли. Так ИКАР стоял до рассвета… И только когда яркие предрассветные лучи показывались из-за горизонта, ИКАР возвращался в теплую постель, где в безмятеж-ном сне, разметав пламя рыжих волос по подушке, спала Она. Та, ради которой ИКАР сбросил могучие крылья, ради которой лишился великого счастья полета.
Утром Она спросит, почему вновь так красны Его глаза, а ИКАР молча погладит Её воло-сы и ответит, что все хорошо…

Евгений Добрушин

НАВАЖДЕНИЕ

- Тормози! Тормози, черт тебя подери!
Танк замер, как вкопанный.
- Ты че, совсем дурной стал, Йорам? Кругом поля! Тебе уже здесь засады мерещатся? – водитель был зол, но команду выполнил сразу.
- Заткнись, Мойша! Вызываю бригаду саперов! – последнюю фразу Йорам сказал уже в рацию.
- Чего там у вас стряслось? – отозвался командир саперов.
- Дорога заминирована.
- Что, новые разведданные?
- Самые, что ни на есть, новые.
- Сейчас будем.
Йорам достал из кармана пачку «ноблеса» и чиркнул кремнием зажигалки. Огня не было. Он снова чиркнул. Тот же результат. Со злости, он шваркнул зажигалку о броню. И проснулся.
«Вот так всегда», - с досадой подумал он и потянулся за протезами. Надо было идти в туалет.
Протезов нигде не было.
«Наверное, мать опять куда-то их убрала. Ну, сколько можно ей говорить, чтоб не трогала мои вещи!»
От неловкого движения руки, одеяло соскользнуло на пол, и он увидел… собственные ноги! Нормальные, здоровые, целые и невредимые, крепкие ноги молодого парня!
От неожиданности, он сел на постели. Спустил ноги на пол. Вскочил. Здоров! Здоров и невредим!
- Ура-аа!
Йорам заскакал по комнате, запрыгал на одной ноге, на двух, сделал несколько приседаний.
Но - как? Еще вчера он, ложась спать, отстегнул протезы, положил их под кровать…
Еще вчера он был безногим инвалидом, а сегодня…
Он пошел в туалет. От радости, он никак не мог успокоиться и пописать.
Наконец, справившись с этой проблемой, он слил воду и направился в ванную.
Под душем за занавеской мылась женщина.
- Извини, мама! – Йорам тут же вышел и закрыл за собой дверь.
«Странно, - думал он, - обычно она закрывает дверь на защелку, когда купается».
Ему некогда было ждать. Он распечатал новую упаковку с зубной щеткой и пастой, почистил зубы на кухне и поставил кипятиться воду в чайнике.
- С каких это пор ты стал называть меня мамой? – в дверях кухни стояла Рина и вытирала мокрые волосы полотенцем.
- Рина?! – удивился парень. – Что ты здесь делаешь?
- Мы же вчера поженились! Ты что, забыл?
- Поженились? Так ты - моя жена?!
- Да. Ты не рад?
- Я? Да я счастлив просто!
Йорам решил, что он сошел с ума. Не бывает столько чудес в один день!
- Ты и в правду счастлив?
- Абсолютно!
- Тогда поцелуй меня!
- Я?
- Ну, да! Ты же мой муж. Или нет?
- Муж. Наверное…
- Так будешь целовать или нет? – девушка уже начала обижаться.
Он подошел к ней и обнял. Судя по всему, под тонким шелковым халатом, на ней ничего не было. Их губы встретились. Первый раз в жизни он целовался с девушкой. Да еще с какой! В Рину он был влюблен с первого класса…
После того взрыва, он остался без ног. Да, армия дала ему большую пенсию, кучу всяких льгот, но разве все это могло заменить пару самых обычных, но здоровых и крепких ног? Разве мог он «повесить» себя, инвалида, «на шею» этой девушке? Он даже подойти к ней боялся. Ее выдали замуж за какого-то Ицика из Пардес-Каца. Как он его ненавидел! Говорят, тот «закосил» от армии – прикинулся шизофреником. Козел!
- Между прочим, - сказала Рина, когда он, наконец, оторвался от ее губ, - брачной ночи у нас с тобой еще не было.
- Что же мы делали ночью? – удивился Йорам.
- Как что? – в свою очередь удивилась девушка. – То же, что и все молодожены – деньги считали.
- И сколько у нас денег?
- Если учесть, что на свадьбу ушло десять тысяч, то, за вычитом этой суммы, осталось около трех.
- Не густо.
- Знаешь, кто дал больше всех?
- Кто?
- Твой Мойша.
- Какой Мойша?
- Мойша Кацман.
- Кацман?! Он же погиб!
- Как погиб? Когда?
- Тогда! Когда я ноги потерял!
- Чего-о?
- Тогда вся команда наша погибла. Я один остался в живых. Только ноги оторвало. Вот до сих пор! – он провел ребром ладони по колену.
- Прикалываешься? Ну-ну.
- Ничего я не прикалываюсь. Это все сон! Я знаю! Сон это! И когда я проснусь, снова буду без ног!
От резкой пощечины он чуть не отлетел в сторону.
- Не смей так шутить! – Рина разозлилась.
Он потер щеку. Щека вся горела от удара. Нет. Похоже, это был не сон.
- Ты чего меня бьешь? – оторопел он.
- Потому что, такими вещами не шутят.
- Я не шучу.
- Дурак!
Она повернулась и ушла в комнату.
Йорам сел на табуретку и закрыл голову руками. Неужели он сошел с ума?
Надо позвонить Мойше. Он по памяти набрал номер друга.
- Да, - услышал он в трубке до боли знакомый голос.
- Мойша?
- Йорам?
- Ты жив?!
- Вроде… А что?
- А Борис?
- Что «Борис»?
- Он тоже жив?
- Слушай, друган, что с тобой? Ты что, после первой брачной ночи совсем окосел?
- Так, - Йорам стал тереть лоб. Он еще никак не мог свыкнуться с новой реальностью. – Слушай, Мойша, можно я к тебе сейчас подойду?
- Подходи. А Рина не обидится?
- Не знаю. Она, похоже, уже обиделась.
- Что, у тебя не встал?
- Ты как был озабоченным, так озабоченным и остался.
- Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала. Гы-гы!
- А где Борис?
- Где, где! В Караганде! В Хайфу уехал два часа тому назад. Домой к себе. Переночевал у меня, и уехал.
- А Шмулик?
- И он с ним уехал.
- Он тоже жив?!
- Иди к черту!
Мойша повесил трубку.
Йорам подошел к окну. Знакомый пейзаж новостроек все больше придавал уверенности в том, что это явь.
- Милый… - он почувствовал на своем плече женскую ладонь. – Пойдем…
Рина повела его в спальню.
- Еще ни один мужчина не видел меня обнаженной, - сказала она.
- Да? Ты девственница?
- Удивительно, правда? Сейчас замуж девушками выходят только религиозные.
- Знаешь, у меня тоже еще никого не было…
Она сделала легкое движение, и тонкий белый шелк упал к ее ногам.
Девушка была божественно красива!..
Не выдержав переполнявших его чувств, Йорам упал перед ней на колени и прижался губами к ее нежному телу…
- Как я тебя люблю! Милая моя…
А потом было то, что он запомнит на всю свою жизнь…
- Как мы назовем нашего первенца? – спросила молодая женщина, когда они, удовлетворенные и опустошенные, лежали, обнявшись, в мокрой от любовного пота постели.
- Моше, - ответил Йорам, не думая.
- Почему?
- В честь моего лучшего друга. Которого, я уже один раз потерял, и сегодня приобрел вновь.
- Ты что, с ним ссорился?
- Никогда!
- Ах, да! Слушай, а что это за заморочки у тебя, по поводу инвалидности, что все твои друзья погибли?
- Не знаю. Похоже, мне все это приснилось.
- Ну. Дай Бог!
- А если родится девочка, мы назовем ее Рахелью, в честь моей прабабки.
- Это той, что в тридцатых годах приехала сюда из Польши?
- Из Белоруссии.
- У меня по материнской линии дед тоже из Белоруссии. А бабушка из Марокко.
- Марокканка и поляк – самый популярный брак.
Звонок в дверь отвлек их от разговора.
- Пойду, открою, - сказал Йорам, и стал одеваться.
- Хорошо. А я посплю еще, пожалуй, - Рина взбила подушку и повернулась на другой бок.
Это был Мойша.
- Привет, братан! – сказал он, заходя в квартиру.
Йорам чуть не бросился ему в объятья. Полгода назад он был на его похоронах, а теперь вновь видел его живым и здоровым.
- Чего это у тебя глаза на мокром месте? - спросил Мойша.
- Да так, - пожал плечом Йорам, - аллергия, наверно.
- Слушай, - сказал гость, усаживаясь на диван в салоне, - а что ты там нес по поводу меня, Бориса, Шмулика?
- Что я нес?
- Ну, что мы, мол, того, гикнулись?
- Да ладно. Ерунда какая-то приснилась…
- Кончай врать! Колись, давай! Что случилось?
- Ладно. Я все расскажу. Но ты решишь, что я спятил.
- Ничего я не решу. Это психиатры будут решать. Гы-гы!
- Тогда ничего не буду рассказывать…
- Ну, извини! Я же пошутил! Никто тебя сумасшедшим не считает.
- Знаешь, Мойша, я сам не верю своему счастью.
- Это ты о Рине?
- Да. И не только это.
- А что еще?
- Понимаешь… я… Еще вчера я был без ног!
- Как это «без ног»?
- Вот так. Полгода назад мы в Ливане подорвались на мине. Прямо посреди поля, на проселочной дороге. Разведка не знала, что дорога заминирована. В том районе боевые действия не велись. Оказалось, просочилась информация, и арабы узнали о нашем марш-броске. Ну, и заминировали дорогу. Наш танк был первым. Все погибли, кроме меня. Я остался без ног. Рина потом вышла замуж за какого-то урода из Пардес-Каца. А я жил один с родителями. Получал армейскую пенсию и пописывал статейки в местную газетку…
- Ни хрена себе!
- Мне уже ничего не светило, понимаешь? Я был - все – на обочине жизни. До конца дней!
- Так вот откуда ты знал об этих минах!
- Что знал?
- Тебя даже «Шабак» допрашивал с «Моссадом» - откуда ты узнал, что дорога заминирована. Ты остановил колонну за десять метров до мин. Наши тебя до сих пор «ясновидцем» называют. За глаза, конечно.
- Чудеса!
Приятели замолчали. Мойша достал «мальборо» и закурил.
- Знаешь, Йорам, говорят, есть параллельный мир. И что иногда эти миры пересекаются…
Щелкнул замок, и дверь открылась. На пороге стояли родители Йорама.
- Привет, молодежен! – сказал отец.
- Здравствуй, папа.
- Здравствуйте, малыши, - для мамы они все еще оставались детьми. – Сейчас будем обедать. Где Рина?
- Спит.
- Ну и ладно. Не будем ее будить…


- Тормози! Тормози, черт тебя подери!
Танк замер, как вкопанный.
- Ты че, совсем дурной стал, Йорам? Кругом поля! Тебе уже здесь засады мерещатся? – водитель был зол, но команду выполнил сразу.
- Заткнись, Мойша! Вызываю бригаду саперов! – последнюю фразу Йорам сказал уже в рацию.
- Чего там у вас стряслось? – отозвался командир саперов.
- Дорога заминирована.
- Что, новые разведданные?
- Самые, что ни на есть, новые.
- Сейчас будем.
Йорам достал из кармана пачку «ноблеса» и чиркнул кремнием зажигалки. Огня не было. Он снова чиркнул. Тот же результат.
«Только бы не проснуться, - думал он. – Вдруг, опять окажусь без ног? Вдруг, я опять вернусь в тот мир? Только бы не проснуться…»
19.06.05

Евгений Добрушин


ДУША И ТЕЛО

- Завтра начинается Трансформация… - мечтательно произнесла Яллоа.
- Ты уже придумала себе облик? – спросил Малюц.
- А как же…
- Я тоже.
- Представляю, каким ты будешь красавчиком! - Яллоа нежно коснулась ложноножкой своего возлюбленного.
- Как, все-таки, это замечательно! – сказал Малюц. – Редко кому удается встретить свою половинку до Трансформации.
- Знаешь, чего мне сейчас не хватает для полного счастья?
- «Ксенона» Тертолла. Угадал?
- Точно! Кстати, мне родители подарили ко дню рождения новую стереосистему. Звук – просто полный отпад!
- Чего же ты молчала? Пошли, врубим нашу любимую! «Симфония Бездонного Космоса»…
Медленно переливаясь всеми цветами радуги, парочка поползла к многоэтажке. Их аморфные тела растекались по асфальту, иногда касаясь друг друга, и в местах их соприкосновения проскакивали легкие искорки.
Их знали все в районе. Яллоа и Малюц подружились еще в детском саду. Удивительное единение душ этих двух малышей приводило в умиление и родителей, и воспитателей, и даже строгих служителей Культа Трансформации. Они любили одну и ту же музыку, смотрели одни и те же фильмы, читали одни и те же книги. У них были общие друзья и подруги, общие враги (а как же без этого!), общие мечты, даже сны, говорят, они смотрели вместе.
И, вместе с тем, они ничем не отличались от остальных детей – до пятнадцати лет все они оставались обычными амебами, менялся только их размер. Вначале совсем крошечные, к пятнадцати годам они достигали двух релитов в поперечнике и веса двадцати гренгов.
После Трансформации все должно было измениться. Кем они тогда станут?
По закону Культа запрещено было кому-либо говорить о Сокровенной Мечте. За это сразу следовало пожизненное заключение в Башню Болтунов. Яллоа и Малюц знали это и хранили тайну. Даже, оставаясь наедине друг с другом, они тщательно избегали этой темы.
И вот, настал Заветный День.
В центре Площади зацвело Дерево. И все поколение 3579 года устремилось в Волшебный Улей.
Малюц полз в мужской когорте, Яллоа – в женской. Первый раз они были порознь. Но, таковы правила Трансформации!
Служители Культа зорко следили за перемещениями подростков, время от времени запевая псалмы и произнося заклинания. В принципе, никто в эти заморочки уже давно не верил, но традиция есть традиция. Ученые Гарлетны давно уже раскрыли биологические законы, управляющие жизнью на планете, но мистические учения, связанные с жизненными циклами гарлетнян, оставались еще очень сильны и влияли на них не меньше, чем фазы луны Ларены.
Забравшись в ячейку под номером 785, Малюц откусил от Плода Превращения и начал погружаться в свою Мечту. Сок плода многократно усиливал воображение, вместе с тем усыпляя мозг и ускоряя обменные процессы.
Да, Малюц станет эльфом.
Какие легкие, нежные крылышки у него будут…
Целых шесть штук! А глаза! Огромные, как сверкающие шары! И в каждом миллион, нет, полтора миллиона клеточек…
Такие маленькие шестигранные ячейки, в каждой из которых будет отражаться весь мир! Два глаза спереди, два сзади, и один на макушке!
Брюшко у него будет полосатенькое. Такое рыжее, мохнатое брюшко с зелеными полосками…
И лапки…
Восемь пар. С такими классными, модными присосками на концах! Вот Яллоа обрадуется…
Она тоже сможет ходить по потолку. Ведь и она будет эльфом. Вернее, эльфидой. Наверняка! Они ведь во всем с ней схожи. Одинаково думают, одинаково мечтают. Разумеется, о ее Сокровенной Мечте он ничего не знает. Также, как и она – о его. Нет, тут опасаться нечего. Конечно, она станет эльфидой! Ну, не тараканом же! Или мухой! Брр…
Кого он терпеть не мог, так это мух. И этих, двуногих. Эти вообще были, какими-то, уродами недоделанными. Даже подобия крыльев у них не вырастало. Так, два отростка сверху, которые назывались «руки», и два отростка снизу – «ноги». Нет, ну какой современный гарлетнянин согласится на это убожество?
А эльф – это классно! Это по-современному. И стильно, и красиво, и поэтично, а, главное – сколько преимуществ! И летать можно, и в воде плавать, и по потолку бегать…
Они с Яллоа воспарят над полями и лесами, над реками и озерами, пролетят над Городом, опустятся на крышу Храма…
А в Храме будет играть «Ксенон» Тертолла. И они будут самой красивой, самой счастливой парой на Празднике Трансформации…
А потом будет ночь…
Ночь любви…
Сердце Малюца бешено заколотилось, он стал задыхаться и… проснулся.
Первым движением он разорвал оболочку куколки. На волю, к небу!
Малюц выпорхнул из улья и полетел. Его ждал Храм.
Гигантская зеркальная стена Храма Трансформации манила его, звала вперед, туда, где он впервые увидит себя…
И вот он перед ней…
Господи! До чего он прекрасен!
Все как в мечте! Сокровенная Мечта теперь смотрела на него глазами гигантского насекомого, сверкающего в лучах утреннего солнца. Его блики играли на прозрачных перламутровых крылышках, отражались от радужных шаров глаз, теплые лучи переливались на мягком рыжем ворсе, покрывавшем все тонкое тело эльфа.
Малюц был счастлив. Далеко не всегда Мечта так удачно воплощается в реальность. Это была, воистину, удача!
Тут рядом с собой он заметил эльфиду поразительной красоты…
Девушка только что подлетела к зеркалу и теперь восхищенными глазами смотрела на свое отражение.
- Яллоа? – спросил он ее.
- Меня зовут Яэль. А вас как?
- М-меня? Малюц.
- Какое у вас смешное имя! Вы тоже 3579 года выпуска?
- Да. А где Яллоа?
- Кто?
- Яллоа…
- Не знаю. Она ваша бывшая подружка?
- Почему - бывшая?
- Ладно, Малюц. Вот вам мой запах, если захотите, можем как-нибудь встретиться и поболтать. О погоде…
Она дотронулась до него своей маленькой лапкой, оставив отпечаток на его плече, и улетела.
«А она классно пахнет!» - мелькнуло в голове Малюца.
- Тьфу, дура! - сказал он вслух. – Дура и пошлячка.
- «Поговорим о погоде!» - передразнил он ее. На местном сленге поговорить о погоде означало заняться любовью.
- Нет, моя Яллоа не такая. Она умница. Она тонкая и ранимая. Она…
Малюц полетел искать свою возлюбленную.
Теперь он не знал о ней ничего, кроме имени. О ее облике он мог только догадываться, а запах…
О, запах – это тайна за семью печатями! Как пахнет Яллоа, он даже представить себе не мог. Наверно, как-то совершенно необыкновенно!

В Храме было полно народу. Насекомые, звери, люди, все сновали туда-сюда в поисках пары. Все они были одного поколения. Или почти все. Некоторые неудачники из предыдущих выпусков, не нашедшие себе половинку в тот раз, пришли сюда попытать счастья вторично. Иногда, кстати, это кончалось удачным союзом. Никто ведь не мог сказать заранее, кого на этот раз будет больше – насекомых, людей или животных. Вон, тот лев, говорят, приходит сюда уже пятый сезон, а все бобылем. И на этот раз на львиц, похоже, неурожай. И куда только воспитатели смотрят! Ведь баланс нарушается! Сказано ведь в Священной Книге – «Каждой твари должно быть по паре».
Тут Малюца привлек разговор. Слух у него был феноменальный, впрочем, как и зрение с обонянием.
- Меня зовут Радль.
- Вы очень красивый парень, Радль.
- Спасибо. Вы мне тоже очень нравитесь. Может, сходим вместе в киношку?
- Не знаю. Я жду своего возлюбленного.
- Да? А как его зовут?
- Малюц…
Его словно током пронзило. Какой у нее мерзкий голос…Ужас! Она выбрала себе облик человека!
- Яллоа?
- Малюц?!!
- Да…
Минуту они стояли друг против друга, рассматривая то, во что превратилась Мечта каждого.
На лице девушки появилось презрительное выражение.
- Не ожидала….
- Чего? – спросил Малюц.
- Не думала, что ты такой дурак.
- Сама ты дура! В ученые метишь?
- Ну, уж, не в мотыльки же!
Как от нее несло! Ну и духман…
Ясное дело. Она же человек…
- Прости меня, Малюц, - сказала она. На ее глазах появились слезы.
Малюц тоже хотел расплакаться, но эльфы плакать не умели.
- И ты меня. Тоже прости. Яллоа. Да?
- Что ж теперь делать?
- Не знаю…
- А я о вас слышал, - сказал Радль. – Вы та самая неразлучная парочка, из Зеленого района?
- Та самая…
- Вот ведь незадача! – Радль искренне им сочувствовал. Он явно был неравнодушен к девушке, но не знал, то ли ему радоваться, что теперь у него появился шанс на неплохую партию, то ли огорчаться, что таким хорошим ребятам так не повезло.
- Малюц, я все равно тебя буду помнить. Всегда.
- И я тебя тоже буду помнить. Я ведь любил тебя, Яллоа…
- Я и сейчас тебя люблю, Малюц. Хоть ты и стал похож на стрекозу.
- Человеку легче любить стрекозу, чем стрекозе – человека.
- Ты так думаешь?
- Но зачем ты такое придумала?
- Ты правильно понял. Я хочу стать ученым. Для этого нужен мозг человека. И все остальное тоже. Вот я и стала человеком.
- Зачем тебе это?
- Чтобы… Я думала, что тебе это понятно. Ведь мы с тобой были, как две половинки одного яблока!
- Думала… Я тоже думал… А оказалось – мы думаем разное.
- Ладно. Теперь горевать уже поздно. Обратной дороги нет.
- А можно, я иногда буду залетать к тебе в гости?
- Можно. Конечно! Я всегда буду тебе рада…
- Ну, прощай, Яллоа…
- До свидания, Малюц!


Прошло шестьдесят лет.
Яллоа только что закончила пресс-конференцию, и теперь сидела в кафе за небольшим столиком, ела свое любимое пирожное «дельфин», запивала его ароматным чаем и рассеяно слушала восхищенный треп студента Кринба.
За спиной была долгая жизнь: работа в Университете, брак с Радлем, пятеро детей, двое из которых стали кошками, один мухой, одна дочка стала львицей и только младшая пошла по стопам матери – стала человеком. Радль умер совсем недавно, не дожив каких-то трех месяцев до завершения их совместного труда.
- Представляете, - лепетал Кринб, - теперь можно «войти в одну и ту же реку дважды»! Снова став амебой, повторить Трансформацию! Поменять облик, и прожить новую жизнь в новом теле! Яллоа, вы сделали гениальное открытие! Это перевернет весь наш мир! Фактически, мы получим бессмертие!
Яллоа вспоминала Малюца. Став эльфом, он продолжал любить ее, но никакой надежды на союз у них не было.
Она тоже любила его. Фактически, ее научная работа диктовалась единственным желанием – повторить Трансформацию и стать тем же существом, что и он. Не важно, что она терпеть не могла стрекоз. Она согласна была стать эльфидой, лишь бы быть вместе с ним. А вдруг, это не поможет? Ведь реализуется только самое заветное желание, Сокровенная Мечта! Да, у них с Малюцем появился второй шанс на счастье. Но вдруг и на этот раз все повториться? И Малюц возьмет себе образ человека, а она – стрекозы, и опять их брак будет невозможен…
А, может, теперь он хочет стать еще кем-то, например, птицей?
Она посмотрела в окно. За окном две амебы играли в мяч.
А так ли уж необходим этот возврат в детство?
Закон Трансформации запрещает делиться с кем-либо Сокровенной Мечтой.
Менять закон никто не позволит. Тогда, как договориться с Малюцем? Да, и возможно ли это, в принципе?
Яллоа допила чай и поднялась из-за стола. Кринб услужливо отодвинул стул.
«Смешной он мальчишка, этот Кринб», - подумала Яллоа. Она не разделяла восторга ученика по поводу своего открытия. Ей теперь предстояло решать новую проблему.

24.01.2005

Рассказ удален по желанию автора

Евгений Добрушин


НАЦЕЛО НЕ ДЕЛИТСЯ


Гершеле Острополлер проснулся после полудня. Голова его гудела как паровой котел, во рту, казалось, с десяток кошек опорожнили свой кишечник, и главной мыслью, терзавшей несчастные мозги Гершеле, была мысль о капусте. Именно, квашенная капуста могла бы спасти исстрадавшийся организм старого еврея, женившего вчера своего младшего сына Абрашу на первой красавице местечка Двойре Хаймович. Да, он здорово перебрал вчера на свадьбе горилки с перцем…
Острополлер вышел на крыльцо, приспустил штаны, и длинная желтая струя ударила в ближайший куст папоротника. Сощурив глаза, Гершеле посмотрел в сторону солнца. До наступления субботы было еще часов пять, так что он мог вполне успеть опохмелится, сходить в баньку, в синагогу и встретить шабес, как и подобает хорошему еврею.
Подойдя к умывальнику, Гершеле набрал в ладонь пригоршню воды, плеснул в лицо, набрал еще, прополоскал рот… Эх! Хорошо! Теперь бы еще капустки…
Он взял зажженную свечу, спустился в погреб и потянулся к полке с соленьями.
- Эй, Гершеле, осторожней! Не раздави моих слуг!
Голос был тонюсенький, как писк мышонка, но Острополлер все же его расслышал.
Замерев на секунду, он оглянулся по сторонам. В тусклом сиянии свечи ничего невозможно было разглядеть. Он нашарил в углу старую керосиновую лампу и зажег ее. Стало светлее, и он увидел на полу какое-то движение.
«Мыши», - подумал он. – «Надо будет снова мышеловки поставить». Он собрался, было, шагнуть вперед, как снова услышал:
- Да, осторожней, тебе говорят!
- Первый раз слышу, чтобы мыши разговаривали… - пробормотал старик, вглядываясь в темноту.
- Это не мыши…
- А кто? Кто здесь?
- Разрешите представиться: Великий Трезвивател, купец Второй Гильдии, Личный Поставщик Двора Его Величества Азазелла Четырнадцатого.
- Оччень пп-приятно, - промямлил еврей, - Гершеле Острополлер.
- Да, да. Я знаю. Я тебя давно знаю. Ты у меня первый в списке, старый алкаш…
- В каком списке? – насторожился Гершеле.
- Не важно. Ты главное, не задави кого-нибудь, из моих…
И тут Гирш разглядел у себя под ногами длинную вереницу. Начиналась она, как раз, возле кадки с квашенной капустой. На полу лежала куча золотых монет, каждая размером с большое блюдо. Рядом с ней стоял… черт. Да, да! Настоящий черт! С рогами, хвостом, копытами, покрытый черной шерстью. Только, черт был маленький. С вершок. Он-то, как раз, и разговаривал со стариком. Дальше была куча из монет, размером с ладонь. И рядом с ней стоял чертяка. Ростом в два раза меньше Трезвиватела. Дальше – еще кучка монет, тоже золотых, на этот раз, размером с обычный рубль. В ней копался черт совсем маленький. Потом - малюсенькая кучка совсем маленьких монеток, золотых копеек, и там чертик. И так далее. Цепочка все уменьшающихся кучек золотых монет вилась длинной вереницей по всему погребу, постепенно сходя «на нет», теряясь у самых ног старика. У каждой кучки золота стоял чертик, и что-то считал, перекладывая монеты.
Старый еврей не на шутку испугался.
- Допился, - зашептал, - до чертиков напился…
Тут он вспомнил молитву. Как известно, молитва выручает еврея всегда. Во всяком случае, ему так кажется.
- «Барух ата адонай…» - начал бормотать Гирш.
- Замолчи сейчас же! – завизжал черт. – Замолчи, или сейчас же твоя душа отправится со мной!..
Разумеется, Великий Трезвивател лукавил, как и положено Лукавому. Если бы Гершеле дочитал молитву до конца, может она бы и подействовала на эту нечисть. Но он поверил черту и замолчал в страхе. Ведь Бог-то там, далеко, а черти - все тут, рукой подать! Пока Он прилетит со своим войском архангелов, черти душу старого Гирша уже уволокут в преисподнюю…
- Что вы здесь делаете? – в ужасе спросил Острополлер у чертей.
- Не видишь? Считаем! – ответил ему Трезвивател. Остальные черти закивали своими рогатыми головами в знак согласия.
- Что считаете?
- Шестую часть…
- Часть чего? – не понял старик.
- Понимаешь, - сказал черт, подходя к Гиршу, аккуратно переступая через цепочку монет и чертей, - понимаешь, дружище, я продал Его Величеству Азазеллу Четырнадцатому сотню душ. У нас, как и везде, все покупается и продается. Души алкоголиков поступают непосредственно ко мне, а я их потом уже перепродаю кому захочу. На этот раз я продал их самому Азазеллу. Очень уж хорошие были души. Качественные. И получил я за них сотню талантов. По таланту за душу. Талант – это самая крупная денежная единица у нас в Аду. В одном таланте – сто динаров. Да, так вот…
Великий Трезвивател указал на кучу огромных монет.
- Видишь? Это и есть таланты. Сто штук. Но все сто я забрать не могу. Шестую часть я должен отдать в казну, в качестве подоходного налога. НДС, так сказать.
- Но сто на шесть, ведь, не делится! – сказал Гирш.
- Именно! – воскликнул черт. – В том-то все и дело!
Шестая часть, это, примерно, шестнадцать с половиной процентов. То есть, шестнадцать талантов, шестьдесят шесть динаров, шестьдесят шесть гульденов (в одном динаре – сто гульденов), шестьдесят шесть долларов, шестьдесят шесть центов, шестьдесят шесть злотых, шестьдесят шесть иен…
- Понятно, понятно, - перебил его Острополлер. Так все эти черти заняты подсчетом денег?
- Ну, да! И каждый за это берет пять процентов. А от них – опять шестую часть надо откладывать в казну! Мы уже, без малого, сто лет, подсчитываем эти деньги, и никак не можем подсчитать. Черти со всего Ада подключились к этому занятию, я уже сбился со счета, сколько на меня работает счетоводов… А ведь каждому надо платить! А от того – опять НДС, и опять нацело не делится!
- Ага, - быстро подсчитал Гирш (что-что, а деньги каждый еврей считать умеет), - пять процентов от ста – пять монет, от них шестая часть – ноль целых, восемьдесят три сотых, и там дальше тройки до бесконечности…
- Я объявил, - сказал Трезвивател, - кто найдет решение этого вопроса, получит от меня десять талантов.
Гершеле почесал в затылке.
- А почему я вас всех тут раньше не замечал? – спросил он.
- Дык, если бы ты вчера выпил бы на одну бутылку меньше, - усмехнулся Трезвивател, - то и сейчас бы ничего не заметил! Водка, она обостряет чувства. Так что, и чертей начинаешь видеть…
Гирш крякнул. Опять почесал «репу»…
- А на чем вы сейчас остановились? – спросил он черта.
- Галюнтренчики считаем, - ответил тот, глянув себе под ноги. Гирш проследил за его взглядом, но ничего не увидел. Конечно, у черта зрение было абсолютное, и он мог разглядеть горстку золотых монет, размером с песчинку и рядом с ней маленького чертика, размером с комара.
- А галюнтренчик – это сколько? - спросил Острополлер.
- Ну, - сказал черт-купец, - сто галюнтренчиков – один пригридон, сто пригридонов – один разлихвон, сто разлихвонов…
- Я понял, - снова перебил его еврей, - А на наши, российские деньги, это сколько?
- Рубль, - ответил черт.
- Как, всего рубль?
- Да, всего рубль. Один галюнтренчик – один рубль.
- Ясно.
Гершеле полез в свой карман, и достал оттуда трешку.
- На! – сказал он протягивая ее Трезвивателу. – Отдай это в казну. Пусть эти деньги покроют разницу.
Личный Поставщик Его Величества уставился на зеленую мятую бумажку. Благоговейно он перенял ее из рук Гирша, после чего с криком упал на колени перед ним.
- О, великий, о, мудрейший, о, щедрейший и благороднейший еврей! Ты избавил меня от этого страшного проклятия! Спасибо тебе, я навеки твой должник!
- Хе-хе… - улыбнулся Гершеле. – Спасибо в карман не положишь. Ты, кажется, говорил, что-то, о десяти золотых талантах?
- Да! Да! Да! – воскликнул черт. – Распред! – позвал он помощника, - Десять талантов Гиршу Острополлеру!
- Слушаюсь, господин! – отозвался Распред.
Тут же он взял огромный золотой диск, и понес его Гиршу. Потом принес еще один. И так все десять штук!
При свете керосиновой лампы, Гершеле смог разглядеть на золоте чеканку – на одной стороне - огонь и подпись: «Элохим». На другой стороне - тоже огонь, и подпись: «Сатан». Бог и Дьявол, две стороны одной монеты. Золотой монеты. Таланта.
Монеты были очень тяжелые. С трудом, подняв одну, Гирш сказал:
- Ну, вот и замечательно! Теперь вычеркни меня из своего списка, и считай - мы в расчете.
Последняя фраза относилась к Трезвивателу.
- Ладно, - сказал Трезвивател. – Черт с тобой! Вычеркну. Тем более, что я, и в самом деле, всегда при тебе. Особенно тогда, когда ты пьешь горькую.
Гирш сплюнул и потащил монету вверх по лестнице из погреба. Про капусту он так и не вспомнил.
- Эй! - Крикнул ему вдогонку бес, - а НДС? Кто будет платить шестую часть?! – И плотоядно улыбнулся.
Гирш остановился. Он уловил подвох. Десять тоже на шесть нацело не делилось.
- Пятая часть больше шестой? – спросил он черта.
- Больше…
- Ну, вот и возьми в казну две монеты! И мы в расчете! – и потащил золотой талант дальше.

23.12.06

Евгений Добрушин

МОЛЧАНИЕ - ЗОЛОТО

Хаим был профессиональным безработным. Он жил на пособие от Народного Страхования, подрабатывая уборкой лестниц и продажей картин. Последнее, ему совсем не приносило дохода, но, тем не менее, каждый вечер он садился в машину своего напарника, такого же горемыки, как и он, и они ехали в какой-нибудь город обивать пороги чужих домов и предлагать творения бездарных, но очень плодовитых художников. Когда-то это занятие приносило весьма приличный доход, но с прибытием большой волны репатриантов, в Израиль понаехало такое количество по-настоящему талантливых рисовальщиков, предлагающих свои картины за сущие гроши, что обыватель избаловался и перестал потреблять ту "жвачку", которую ему предлагали Хаим и Ко. Но они, тем не менее, упрямо пытались втюхать эти полотна всем, кто встречался им на пути, соревнуясь в красноречии и актерском мастерстве. Они выдавали себя за начинающих гениев изобразительного искусства, хотя ни один из них даже не знал с какой стороны подойти к мольберту.
Что же касается красноречия, то тут Хаиму не было равных. Он любил говорить красиво, а главное - много. И если он начинал "вещать", то остановить его было, практически, невозможно. Впрочем, через несколько часов непрерывного монолога, Хаим выдыхался, начинал повторяться и, в конце концов, умолкал. Правда, этого финала никто никогда не видел, так как его выпроваживали за дверь до того, как он успевал закончить свою мысль.
Но Хаим не унывал. Даже оставшись один, он продолжал "лекцию", уже просебя - выговаривая воображаемому собеседнику за его тупость и поверхностное мышление.
Да, он был феноменальным болтуном. Он и сам понимал это, но ничего с собой поделать не мог. Его болтливость ему очень вредила. Из-за нее он не мог найти себе приличную работу, так как не умел "держать язык за зубами" и сразу выбалтывал все секреты фирмы, в которую его брали. Он доводил коллег до отчаяния своей болтовней, те жаловались начальству и его увольняли. Кроме того, болтун всегда кажется бездельником. Хотя, возможно, Хаим и был таковым.
Но однажды ему выпал случай раз и навсегда излечиться от своей пагубной страсти.
В тот день они возвращались с "картин", и Хаим, как всегда, долбал мозги своему компаньону, рассказывая, какие тупые эти израильтяне, и как они ничего не понимают в живописи. Петрович молча крутил баранку, неотрывно вглядываясь в черную ленту дороги, словно наматывающуюся на колеса автомобиля. Он вел машину спокойно, ровно, думая о чем-то своем и не обращая на треп Хаима никакого внимания.
Вдруг, свет фар выхватил из темноты силуэт одинокого тремписта.
Петрович притормозил.
Это был паренек лет двадцати, в старых джинсах и белой футболке с выцветшей надписью "Найк" на груди.
- Не бери его, - встревожено сказал Хаим, - мало ли что...
- На террориста он не похож, - спокойно возразил напарник. - Типичный босяк из Рамат-Гана. Или Холона.
- Тебе куда? - спросил он парня на иврите.
- В Петах-Тикву мне, - ответил тот по-русски.
- И нам туда же. Садись, подвезем.
Паренек плюхнулся на заднее сиденье.
- Что, с дискотеки возвращаешься? - спросил его Хаим, в надежде завязать разговор.
- Что-то типа этого, - неопределенно ответил тремпист.
- С вечеринки?
- В общем, да.
- А зовут тебя как?
- Меня не зовут. Я сам прихожу.
- Остряк нам попался, однако! - весело сказал Петрович.
- Скажи, Петрович, чего бы ты хотел больше всего в жизни? - спросил попутчик.
- Чтобы Хаим меньше трепался. Только это не возможно, - шофер воспринял этот вопрос как шутку, и ответил шуткой, даже не заметив, что парень неизвестно откуда знает его отчество.
- Почему? Если он сам этого захочет, то запросто! - паренек говорил так, как будто для него не было ничего невозможного.
- Так в том-то и дело, что он этого не хочет! - эта беседа явно забавляла Петровича.
- Почему же не хочу? - Хаим наконец встрял в разговор. - Я, может быть, давно мечтаю стать молчаливым. Как поет Макаревич, "делать паузы в словах". Но вот не получается!
- Есть одно средство, - сказал парень и протянул Хаиму небольшую коробочку. - Положи туда, что хочешь, закрой и молчи. Причем, и просебя молчи тоже. Думай без слов. О чем хочешь. Выдержишь час, откроешь коробку - получишь в два раза больше того, что туда положил.
Хаим взял из его рук коробочку и открыл ее. Она была пуста.
- Что за ерунда! Ты что, прикалываешься?
В ответ - молчание.
- Слушай, а где он? - Петрович посмотрел в зеркало. Хаим обернулся.
Заднее сидение было пустым.
Машина остановилась. Они выскочили на шоссе и открыли все дверцы.
Кроме них, никого не было.
- Ну и чертовщина! - удивленно воскликнул Хаим.
- Исчез!
Они долго еще обсуждали происшествие, весь оставшийся путь, теряясь в догадках, кто же был их безымянный попутчик.
На следующий день, когда Петрович приехал забирать Хаима на "картины", тот отказался ехать.
- Иди сюда, кое-чего покажу, - сказал он напарнику и провел его в свою комнату. - Гляди!
Хаим достал из кармана две совершенно одинаковые золотые цепочки.
- Ну и что это?- спросил Петрович раздраженно.
- А то, что одна цепочка моя, купленная в магазине за пятьсот шекелей, а другая - из коробочки!
- Да ну?!
- Представляешь? Это работает!
- И ты целый час молчал?
- Больше! Ведь надо было и мысленно молчать тоже!
- Вот это да! Так же можно и миллионером стать!
- Прямо как в той поговорке - "молчание - золото!"
- Только никому об этом не говори.
- Никому!
И Хаим никому не сказал.
Он теперь работал с коробочкой почти круглые сутки. Молчать, особенно "мысленно молчать", было очень трудно. Но жажда наживы была в нем сильнее, чем жажда слова.
И нажива победила.
Через год он стал мультимиллионером. А еще через три года полностью разучился разговаривать. Он удалился от мира, купил себе шикарную виллу где-то на островах и уединился на ней со своей коробочкой. Вскоре связь с ним была потеряна. Когда на остров прибыла бригада спасателей, они обнаружили скелет Хаима на груде совершенно одинаковых крупнокаратных бриллиантов и золотых монет высочайшей пробы.
Хаим умер от голода. Разучившись говорить и потеряв связь с миром, он не мог заказать себе продукты и все необходимое. Добыча золота и бриллиантов из волшебной коробочки захватила его полностью и без остатка.
Молчание - золото. Но что золото без слова?


21.04.2000

Евгений Добрушин

АЗ ВОЗДАМ!


Шмулик, как всегда, стоял за прилавком. Магазин принадлежал его отцу, но тот, фактически, уже давно передал его в полное владение сына. Так как парень был с детства туповат, такой бизнес был для него не худшим занятием. Четыре правила арифметики давали больший доход, чем для некоторых дифференциальное и интегральное исчисление.
Вот и сегодня, подсчитав барыши, Шмулик пребывал в великолепном настроении.
Тысяча шекелей за один день чистоганом! Чего еще надо для счастья?
Последний посетитель, какой-то задрипанный ешиботник, внимательно рассматривал баночку с творогом. Найдя, наконец, овальный штамп "Бадаца" на пластмассовом корпусе, он положил на прилавок пять шекелей и направился к выходу.
- Еще пятьдесят агорот, господин! - Шмулик явно завышал цену, но покупатель не стал спорить, вернулся и положил еще монетку. Получив сдачу, он высыпал ее в коробочку для пожертвований. Потом хитро посмотрел на продавца, достал стошекелевую купюру и демонстративно опустил ее туда же.
У Шмулика, аж, дух захватило! Отдать сто шекелей! "Дос" явно был сумасшедший.
Как только тот вышел из магазина, он закрыл дверь на ключ и подскочил к прилавку. Достав из тайника отмычку, он вскрыл емкость с пожертвованиями. Честно говоря, это он проделывал уже не в первый раз, забирая все крупные монеты, и оставляя мелочь. Но стольник ему попался только сегодня.
Проверки он не боялся. Те, кто приходил забирать "трумот" (пожертвования) - официальные представители благотворительных организаций - выяснить ничего не могли: "Дареному коню в зубы не смотрят". Так что, наказание за воровство Шмулику не грозило.
Домой он вернулся в прекрасном расположении духа.
А на утро его свалил тяжелейший грипп. Температура подскочила до сорока градусов. К вечеру Шмулика госпитализировали.
Метаясь в бреду на больничной койке, несчастный торгаш видел гигантскую стошекелевую купюру, которая обматывала его горячей простыней и душила, пришептывая: "вор!", "вор!", "вор!".
В редкие минуты просветления, он клялся и божился, что больше никогда, никогда не будет никого обманывать, и ни под каким видом не возьмет то, что ему не принадлежит.
На третий день болезнь отступила. Интенсивная терапия сделала свое дело, и незадачливый торговец начал поправляться.
А еще через неделю он снова стоял за прилавком.
На радостях, даже снизил цены в своем магазине. И покупатели повалили к нему валом! Вскоре, Шмулик уже забыл о неприятном инциденте.
Так же, как и о своей клятве.
Цены в лавке снова стали расти. Правда, покупателей меньше не становилось - они приходили сюда уже по-инерции, как обычно бывает, когда былой авторитет продолжает работать на фирму, даже когда она этого не заслуживает.
На этот раз "добрым самаритянином" оказался русский репатриант. Он даже чем-то был похож на того ешиботника, только одет был по-другому, и пейсов у него не было. Он положил две бумажки по сто шекелей в банку пожертвований на борьбу с раком.
Разумеется, от этой емкости у Шмулика тоже был ключ. И, конечно же, он не удержался, чтобы им не воспользоваться.
Как это не странно, эта кража ему сошла с рук. По началу. Но не надолго.
Он уже вовсю отрабатывал "звание" торговца - обвешивал, обсчитывал, утаивал налоги, как вдруг на его голову свалилось новое несчастье.
Дело в том, что Шмулик собирался жениться, и по требованию невесты сдал кровь на анализ - не секрет был, что парень частенько прибегал к услугам "жриц любви". И вот из поликлиники пришел ответ - у Шмулика ВИЧ!
Впрочем, в том же письме указывалось, что для окончательного диагноза надо сдать еще один, повторный анализ.
Весь шабат Шмуэль провел в синагоге. Он молился так рьяно, что ребе решил, мол, парень (слава Богу!) вернулся к религии, а когда тот пожертвовал десять тысяч на нужды общины...
Старый еврей уже потирал руки, готовя "стойло для новой дойной коровы", однако его надеждам не суждено было сбыться.
Шмуль СПИДом не заболел. Второй анализ дал отрицательный результат.
Радости пацана не было предела!
Он уже начал жалеть, что так поспешил с пожертвованиями, утешая себя, что здоровье, все же дороже. Современный, грамотный человек скажет, что никакой связи между тем и этим нет, и, возможно, будет прав. Но Шмулик был парень не шибко грамотный, и как все неграмотные люди, верил в потусторонние силы и, вообще, "поддавался на агитацию" служителей культа.
Но характер у него был все-таки слабоват. Да и наследственность, тоже, подкачала - и дед его был торговцем, и отец, и даже, говорят, прадед по материнской линии. А главная заповедь человека данной профессии какая?
"Не обманешь - не продашь".
Одним словом, он снова стал жулить.
Каждый раз, когда судьба его "стукала по голове", он давал обещание не воровать, но как опасность исчезала, все «возвращалось на круги своя».
Между тем, до свадьбы оставался месяц.
И тут Шмулю приснился волшебный сон.
Как будто он попал на тот свет, к самому Всевышнему.
- Знаешь, почему ты еще жив? - спросил его Бог.
- Нет, Господи! - ответил Шмуэль испугано.
- Потому, что ты мне очень нужен. От тебя должен родиться человек. Не простой человек. Спаситель рода людского. Мессия. Вот я и терплю тебя. Пока… Но очень уж ты злоупотребляешь моим терпением. Намек понял?!
- Понял, мой Господин! Я исправлюсь! Обязательно исправлюсь!
Но, проснувшись, Шмулик все решил наоборот.
Раз он такая важная персона, то ему можно все! Ради Машиаха Господь все стерпит!
Поэтому, когда пожилая женщина оставила в его магазине кошелек с чеком на предъявителя...
Нет, сумма была не очень большой - каких-то тридцать тысяч долларов. Мессия стоит гораздо больше.
Конечно, Шмуэль мог вернуть старушке ее деньги. Тем более, что в кошельке был ее паспорт с адресом, и даже с телефоном.
Но, какой дурак будет делать такие глупости?
В общем, наш герой положил чек к себе на счет.
А потом была свадьба.
Поначалу все шло хорошо. Было много гостей, хупу справил главный раввин города...
Но вот когда дело дошло до брачной ночи...
Первый раз в своей жизни Шмулик оплошал.
То ли от перевозбуждения (как-никак машияха собирался делать!), то ли от избытка выпитого вина... Одним словом, парень кончил, не успев начать.
В эту ночь у него так ничего и не получилось.
Не получилось и в следующую.
А через неделю уже было ясно, что Шмулик стал... Да, да! Импотентом.
Это в двадцать один год!
Нужно ли рассказывать, что ни врачи, ни колдуны, ни раввины и цадики, к которым Шмуэль обращался, не смогли ему помочь.
Невеста от него ушла.
Шмулик по-прежнему работает в лавке.
Он уже пять лет, как вернулся в лоно религии, каждый год делает большие пожертвования...
Говорят, стал великим праведником!
Но...

27.05.2002