Литература и журналистика

***
Ястребом бы
устремиться
в небо
крылышками
мах-мах-мах
и глотая
воздух
неустанно
смело
на горе
присесть в снегах,
охладив перо
прочистив сердце,
беззаветно сигануть
назад,
где месясь
в суетном тесте
единиц
втоптали в ад.

Превратиться б в град
и с крыши
без разбора
льдом
на всех…
но зонты
не допускают
до проблем
голов
совсем.



Зимняя осень

Вокзал.
Голодный запах фонарей.
Летающие твари посмелей
таскают, но, небрежно,
в мир
звериный по кускам,
на ленты рвя
сияющего солнца –
сутки. Снова зал
и ожиданье.
Сменяются картины
на табло:
последний в списке,
продвигаясь вверх
совсем забыл,
что он ужасно болен, и дойдя
до крайней полосы –
вспорхнёт на волю. Зал.
Осмеливаясь встать
я продвигаюсь к преисподней.
Мальчик мой, Эжен,
немного нас
осталось. Глянь
перрон
пустой и чай
обходит стороной
зевоту, словно
будет ещё что-то…
Но уже
не греет
свежая скамья
такие пресные
дождя
кровинки.
Мост-переход
(следят за мной с него
голубо-серые глаза)
навис
над головой.
- А дальше что?
- Обходит стороной
ночное время дед-буксир
он не намерен проводить
судьбу
в вагоне, но
вокзал,
вздыхает от разлуки
рук, шершавой пары
молодых людей. Табло
вспорхнувшего наверх
в объятья воли направляет.
Двадцать три ноль-ноль.
Довольно рано
осень
умерла
для нас.



Мэрилин Монро

Новый лист
слова кладутся
робким стержнем
на века.
Кто оспорит, что
вернуться
нужно сердцем
к дуракам?
Много дней
шумят берёзы
(в одиночестве)
зимой.
Растопить бы
розой слёзы
и узнать
свой мир – весной.
Наравне
со знаньем дела
очутившись
на песке
написать, что
«Не сумела»
растоптать
любовь к Cебе,
и в пространство
(без смущений)
моря – пффф
на глубину.
Как же здорово
в крещенье
разломать
границ
стену.