Литература и журналистика

Кремлевский бал.
Драма в трех действиях с прологом и эпилогом.

Пролог
Однажды весною, в час небывало жаркого заката в Москве 2 числа весеннего месяца мартиуса, в Сенатском дворце встретились два гражданина. Первый из них, одетый в летнее светлое кимоно, был небольшого роста, плотен, с залысинами, нес свою стильную папку в руке, а на хорошо выбритом лице его читалось некоторое раздражение.
Второй, свеженький, плюшевый, интеллигентный и несколько субтильный, имел вид сочувствующий и в то же время стыдливо - залихватский.
Да, следует отметить и странность этого страшного вечера. Не только на территории Сенатского дворца, но и по всей Восточно-европейской равнине не оказалось ни одного оппозиционера. В тот день, когда, кажется и сил нет спорить, а хочется уже просто выпить и поскандалить, когда выборы, раскалив страну, свалились куда-то за МКАД, - никто не вышел на Триумфальную площадь, не развернул транспарант. Пуста была и Тверская улица.

Действие первое.
Михаил Борисович, председатель открытого акционерного общества, что находилось по адресу: ул. Дубининская, д. 31А, последние годы находился в страшнейших хлопотах. А начиналось все так. Сначала пришли двое, незаметных таких, показали документы и тут же обнаружили выведенные из-под налогов доллары.
- Ну что-же, остальные надо сдавать.
- Нету у меня! Нету, богом клянусь, никогда в руках не держал! Враги подбросили. –отчаянно вскричал Михаил Борисович. – А Березовский – он черт!
- Это бывает.- Мягко ответили ему.- Пройдемте.
И все снится Михаил Борисовичу, как под торжественные звуки золотых труб отворяются двери узилища, и вновь он оказывается там, где под золоченым потолком сияют хрустальные люстры, а на стенах его портреты.


Действие второе.
И тут тьма закрыла город. Потускнели звезды на башнях, налетел ветер и сорвал погоны с плеч нерасторопных. На город шла гроза. Прокуратор не любил этот вечно беспокойный регион, эти горы, такие неудобные для боевых действий регулярной армии, эти стаи фанатиков, эти вечные клановые разборки. Все время приходилось тасовать войска, читать доносы на самого себя. Эх, если бы не демократия!
Явившийся к прокуратору человек был средних лет, с очень приятным и опрятным лицом, имеющим обычно выражение добродушия. Впрочем, глаза, или вернее, манера глядеть на собеседника нарушали его. Обычно несколько лукавое и добродушное выражение исчезало, стоило надеть черные очки и в упор посмотреть на собеседника, как-будто с целью разглядеть у него какое-то незаметное пятнышко в биографии.
- Итак, что вы можете рассказать мне?
-Я, полагаю, игемон, что настроение в этом регионе теперь удовлетворительное.
- Этот разбойник Рамзан вас не тревожит?
- Надо думать, что он стал теперь безопасен. Ему неудобно бунтовать теперь.
- Слишком знаменит? – спросил прокуратор усмехнувшись.
- Прокуратор, как всегда, тонко понимает вопрос!
- А теперь, что касается этого. Как его…террориста из Аравии. Говорят, что он уже и деньги получил за акт. Предчувствие у меня такое, что его замочат. Сведения у меня такие есть, что кто-то из наших тайных друзей, недовольных усилившимся влиянием приезжих ваххабитов сговаривается сейчас.
- Вы, прокуратор, слишком лестно отзывались обо мне. У меня таких сведений нет. Так замочат, игемон?
- Да, прямо в сортире.

Действие третье.
В черной аляске с меховым капюшоном, покачивающейся борцовской походкой, раним утром 7 числа весеннего месяца…нисана в кабинет правительства вошел 13 прокуратор Гипербореи лыжник «Золотая вертикаль».
Более всего на свете прокуратор ненавидел эти вечные колебания курса, и все теперь предвещало нехороший день, так как эти новости начали преследовать прокуратора с рассвета. Прокуратору казалось, что об этом шептались накануне на заседании правительства, что даже к запаху кожаного салона и утреннего московского смога примешивается проклятая нефтяная струя.
От коридоров зала заседаний, где расположилась главная когорта Единого партийного легиона, заносило запахом свежих сплетен, и к этому трусливо-злобному запаху примешивался все тот же жирный дух. О боги, боги, за что вы наказываете меня?
«Да, нет сомнений! Это опять она, непобедимая, ужасная болезнь рецессия, при которой так страдает ВВП. От нее нет средств, нет никакого спасения. Попробую не думать головой».
- Бориса Андроида ко мне.
Всем показалось, что на политическом небосклоне потемнело, когда Борис, руководивший особой группой партийного легиона, предстал перед прокуратором. Он всем внушал ужас, и его провожали взглядами, где бы он ни появился. Не только из-за его диковинно высокого положения в партии, а из-за того еще, что лицо его было страшно обезображено нечеловеческим интеллектом.
- Тут некоторым на местах показалось, что власть несколько растерялась. Так ты объясни, как надо разговаривать с центром. Но не калечить.


Действие четвертое

- Так ты собирался разрушить здание храма и призывал к этому народ?
Тут арестант опять оживился, глаза его перестали выражать испуг, и он заговорил по-американски:
- Я, доб…тут ужас мелькнул в глазах арестанта оттого, что он едва не оговорился, - я, игемон, никогда в жизни не собирался разрушать здание храма и никого не подговаривал на это бессмысленное действие…Эти люди ничему не учились и все перепутали. Российским гражданам был дан некий люфт и испытательный срок. В 1993 году россияне получили нормальную западную конституцию, им была дана многопартийная система, но они голосовали то за Жириновского, то за коммунистов, за то, чтобы вернуться обратно в СССР. Они оказались недостойны этой свободы и обязаны за это ответить. ______________
Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время.
- А что ты говорил про власть в толпе на Черкизовском?
- Я, игемон, говорил о том, что рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины. Сказал так, чтобы было понятнее…
- Зачем же ты, бродяга, на базаре смущал народ, рассказывая про истину, о которой ты не имеешь представления? Не знаю кто подвесил твой язык, но подвешен он хорошо. Кстати, почему ты всех людей называешь добрыми? Вот, например, Борис, его прозвали Андроидом. – он – добрый?
- Да, ответил арестант, - он, правда, несчастливый человек. С тех пор как тупые коммуняки изуродовали его психику он стал жесток и черств. Да и весь народ таков. Если бы с ним поговорить, - вдруг мечтательно сказал арестант, - я уверен, что он резко изменился бы.
- Я полагаю, - отозвался прокуратор, - что радости мало ты доставил бы легату службы безопасности, если бы вздумал разговаривать с кем-либо из его подчиненных. Впрочем, этого не случится, к общему счастью, и первый, кто об этом позаботиться, буду я.


- А что это такое с ним? – робко спросил
- Двигательное и речевое возбуждение…бредовые интерпретации…случай, по-видимому сложный,…шизофрения, надо полагать.

Вот пример настоящей удачливости…- тут Шендерович встал во весь рост- что-бы ни произошло в стране все идет ему на пользу. Но что он сделал? Я не постигаю… Что-нибудь особенное есть в этих словах: «Замочить в сортире)? Повезло! – вдруг ядовито заключил он.


Эпилог

- Нет, - тихо ответил Иван, глядя на гаснущий небосклон, стихи, которые я писал, - плохие стихи, и я теперь это понял.
Между прочим, Лиходеев, по собственной его просьбе, был заключен в надежную камеру.
Однако бывший финдиректор, этот трясущийся со страху, психически расстроенный старик, ни за что не хотел говорить правду. Нечего и говорить, что свои показания он закончил просьбой о заключении его в бронированную камеру.
О том, что в течение долгого времени по всей столице шел тяжелый гул самых невероятных слухов, очень быстро перекинувшихся и в отдаленные и глухие места провинции, и говорить не приходится, и слухи эти даже тошно повторять.
Говорили, что накрыли типографию фальшивых бумажек волшебного типа, что действовала целая шайка профессионалов из сектора развлечений.
Культурные люди стали на точку зрения следствия: работала шайка гипнотизеров. Представители следствия и опытные психиатры установили, что члены преступной шайки или, может быть, один из них являлись невиданной силы гипнотизерами, могущими показывать свою позицию не в том месте, где они находились, а мнимые, смещенные. Помимо этого, они свободно внушали, что некие вещи или люди находятся там, где на самом деле их не было, и наоборот, удаляли из поля зрения те вещи или людей, которые действительно в этом поле зрения имелись.
И каждый месяц, лишь только наступает 31, под вечер появляются на Триумфальной человек тридцать или тридцать с лишним. Бестолково суетясь, они откровенно разговаривают сами с собой и щурятся на луну. Во главе их известный писатель, политик и правоборец – Эдичка. Придя на Триумфальную, он всегда берет один и тот же транспарант. Ему все известно, он все знает и понимает. Он знает, что в молодости стал жертвой преступных гипнотизеров. Лечился после этого за границей и вылечился. Но знает он также, что кое с чем он совладать не может. Только начинает приближаться 31 число, только лишь начинает разрастаться и наливаться золотом светило, становится Эдик беспокоен, нервничает и теряет аппетит. Затем снимается с места и гуляет по одному и тому же маршруту. Он проходит мимо Бутырки и сворачивает к Темзе, где подкрадывается к решетке особняка. Он не знает, что влечет его к решетке, но знает, что неизбежно увидит одно и то же. Он увидит сидящего на скамеечке пожилого и солидного джентльмена в очечках и с чуть-чуть бесовскими чертами лица. Тут надо непременно поглубже схорониться за решеткой, ибо сидящий даже себе не говорил всей правды, а если и говорил, то настолько витиевато, что впадал в расстройство и эмиграцию. Вот и сейчас джентльмен начал беспокойно вертеть головой, блуждающими глазами ловить что-то в воздухе, восторженно улыбаться, затем всплескивать руками в какой-то сладостной тоске, а затем уж громко бормотать:
- Володя, Володя!... Эх я, дурак! Как я мог так ошибиться, ведь я никогда не пьянею!?
- Да это еще одна жертва, вроде меня. – прошептал Эдичка, прячась за решеткой.
Так продолжалось, пока не стукнуло в темной части особняка окно и неприятный голос начальника охраны не произнес:
- Борис Абрамович, что за фантазии? Полоний хотите подцепить?
И возвращается домой борец с режимом совсем уж больной. Но после укола все меняется. От постели к окну протягивается широкая лунная дорога, и на эту дорогу поднимается человек в черной аляске с меховым капюшоном и начинает идти к луне. Рядом с ним идет какой-то моложавый со смешными усами и бородкой. Идущие о чем-то разговаривают с жаром, спорят, хотят о чем-то договориться.
Это тьма, пришедшая с Запада, накрыла громадный город.
Что же означает это новое?