Литература и журналистика

Как только Василий Фёдорович вышел из проходной, ему в лицо ударил свежий холодный ветер. Он глубоко вдохнул и от удовольствия закрыл глаза.
Василий Фёдорович не любил застолий; и потому, выпив два фужера “Шампанского” и сразу захмелев (поскольку пил он вообще мало и его организм к спиртному не привык), главный конструктор не стал более утруждать себя присутствием среди высокого начальства и миловидных дам и решил немного прогуляться. А заодно посмотреть на своё “детище” со стороны. Именно, как он полагал, своё; ибо основную роль в создании химического комбината, пуск очередной линии которого был назначен на сегодня, он отводил себе. Ведь это в его голове родилась грандиозная идея, впоследствии воплощённая в реальность. А лавры… что ж, пускай на них почивают правительственные и областные чины, под “чутким руководством” которых, как они, наверное, считают, и был возведён данный объект. Его, главного конструктора, это нисколько не огорчало. Он был воспитан в семье, презирающей потребительскую мораль и всякого рода похвалу. А потому всевозможные премии и почести его абсолютно не прельщали. Василия Фёдоровича радовало другое: он в очередной раз выполнил перед людьми свой долг – возвёл оснащённое современным оборудованием промышленное предприятие. На этот раз - по получению нового вида поролона, позволяющего создать мягкую мебель более высокого качества и долговечности. А по большому счёту (и этим главный конструктор гордился прежде всего) – улучшить характер людей и морально-нравственный климат в обществе. Василий Фёдорович рассуждал так: усядется гражданин, например, после тяжёлого трудового дня в мягкое удобное кресло, хорошенько отдохнёт – вот уже и прекрасное настроение у него, и улыбка на лице при разговоре с окружающими. А те ему в ответ тоже улыбнутся – и мир и покой в семье или коллективе обеспечены! “Почему, в отличие от людей, - думал он, - дикие звери такие злые? Да потому, что живут в холодных сырых норах и спят на жёстком грунте… Нет, вовсе не труд, как нас когда-то учили, превратил обезьяну в человека, – он лишь сделал её более рассудительной, - а именно уют и комфорт, кои умягчили её животный нрав, позволили ощутить радость жизни…”
Главный конструктор окинул взглядом здание управления комбината, и сердце его сладко заныло: блестящая металлическая крыша, светлые окна, оббитые белыми пластиковыми реечками стены. Красота! А дальше – массивные корпуса цехов. И всё это было воплощением именно его, Василия Фёдоровича, идеи, его мечты…
Он обошёл предприятие сбоку, по-хозяйски деловито осмотрел складские помещения и подсобки… Подошёл к тому месту, где из нижней части здания основного производственного цеха выступала выкрашенная в чёрный цвет металлическая труба для слива промышленных отходов - “клоака”, как он шутливо её называл, всматриваясь в контур трубы ещё на чертежах в своём КБ. Василий Фёдорович посмотрел на часы: до пуска линии оставалось двадцать пять минут, ещё было время немного расслабиться и подышать воздухом. Правда, солнце зашло за тучу, стало темновато, и начал моросить мелкий дождик. Но ведь сегодня это были мелочи…
Главный конструктор забрался на трубу и осторожно, раскинув руки в стороны, зашагал по ней вперёд. Приблизившись к краю, он присел на корточки и провёл пальцами по внутренней поверхности трубы. Поднёс их к носу, поморщился. Василия Фёдоровича беспокоило, достаточная ли толщина антикоррозийного слоя была им предусмотрена. Но ржавчины не было. “Сто лет прослужит”, - успокоился главный конструктор, ласково похлопал “клоаку” ладошкой; затем выпрямился во весь рост и неожиданно для самого себя отбил чечётку, которую очень любил. “Ну и “Шампанское”, - тут же удивился Василий Фёдорович, - надо же, как стукнуло по мозгам!” А едва он пустился вприсядку (да и было отчего: всё в его жизни шло замечательно – любимая работа, хороший заработок, жена с детьми неплохо устроены), как вдруг при развороте его правый ботинок скользнул по мокрой от дождя поверхности трубы; и главный конструктор, не удержав равновесия, упал с неё и скатился по глинистому склону оврага до самого его дна…
Первое, что он сразу сделал, поднявшись на ноги, это прыснул со смеху:
- Самый что ни на есть алкаш! Надо же до такой степени напиться!
Он вытер руки о сухую траву и оглянулся, однако темнота полностью скрывала от него окружающее. Виднелись лишь покосившиеся на склоне силуэты деревьев и редких кустарников.
Василий Фёдорович взглянул наверх: с высоты семи-восьми метров на него зловеще смотрела “клоака”. “Спасибо, родная, удружила”, - подумал он.
- Эй, есть кто-нибудь наверху?! – крикнул главный конструктор, вспомнив, что возле одного из складов видел двух рабочих. Но никто не отозвался.
“Ну и вонища, - мелькнуло у него в голове, - так недолго и отравиться…” И, придерживаясь за сучья и камни, он двинулся по направлению к не очень крутому месту на склоне, по которому расчитывал выбраться наверх.
Внезапно наступил на что-то упругое. Протянул руку вниз и нащупал пальцами вязкий и сырой сгусток. Поднёс его к глазам; но поскольку во мраке ничего нельзя было разглядеть, осторожно понюхал… и отпрянул: мертвечина. “Уж не трупы ли своих жертв или их “фрагменты” сюда сваливает мафия? – мелькнуло в его воспалённом воображении (Василий Фёдорович насмотрелся боевиков с подобными элементами сюжета в огромном количестве). – А что, место гиблое. Пока милиция раскочегарится и надумает сюда заглянуть. А тут я со своими отпечатками пальцев! Чёрт! Ещё не хватало вляпаться в историю!”
И Василий Фёдорович двинулся вперёд значительно быстрее… Но неожиданно раздавшийся откуда-то слева прерывистый писк и еле уловимый шорох заставили его застыть на месте и обернуться. Подозрительные звуки повторились. Однако среди зарослей в темноте рассмотреть что-либо было невозможно. “Лешака да бабу-ягу, кого же ещё здесь встретишь?” - мелькнуло у главного конструктора в голове. - И, с опаской поглядывая на кусты, откуда был слышен писк, Василий Фёдорович поспешил дальше.
Внезапно на его лицо налипло что-то мягкое и шершавое. “Паутина!” – пронеслось у него в голове. Василий Фёдорович с детства боялся пауков, и сейчас даже вскрикнул и принялся стряхивать руками со своего лица эту мерзость. “Тут её, наверное, тьма!” – в ужасе подумал он. И в этот момент из-за тучи выглянуло солнышко.
Едва оранжевый луч проник сквозь кроны деревьев в овраг, Василий Фёдорович с ужасной гримасой на лице взглянул прямо перед собой: нет, это была не паутина, а склеенные грязью сухие листья, свисающие с небольшого деревца. Главный конструктор облегчённо вздохнул, но тут же опять вздрогнул: вокруг себя и там, откуда он шёл, лежало несколько трупиков крохотных птичек, въевшихся в ил. Вероятно, на один из них он несколько минут назад и наступил… Брезгливо поморщившись, Василий Фёдорович сплюнул и сделал было шаг по направлению к тропинке, которую увидел на склоне оврага, как вдруг сзади него раздались всё те же шорох и писк. Теперь, при выглянувшем солнышке, место, откуда они доносились, было видно намного лучше; и главный конструктор, с трудом ступая в вязкой грязи, подошёл к нему, раздвинул траву и… остолбенел: в тесной земляной норе, нахохлившись, сидела большая белая чайка – вся облепленная засохшей грязью. Раскрыв клюв и тяжело дыша, она постоянно закатывала и вновь открывала глаза. А возле неё пищал птенец, барахтая крохотными крылышками и стараясь выбраться из густой, смешанной с илом травы, опутавшей его лапки.
Василий Фёдорович выпрямился, тряхнул головой, словно пытаясь избавиться от наваждения… Затем опять нагнулся и глянул на птенца. Тот замолчал и, распустив свои крылышки, с которых стекала тёмная жижа, раскрыл клюв и замер.
- Вы откуда здесь взялись? С неба свалились? – недоумённо разглядывал пернатых Василий Фёдорович.
Птенец, казалось, тоже с удивлением посматривал на появившееся перед ним существо. А едва главный конструктор протянул к нему свою руку, он так больно ущипнул клювом его палец, что мужчина охнул. Затем быстро обсосал больное место и сплюнул.
- Мерзавец! – в сердцах бросил Василий Фёдорович. – Ну и сиди тут! Сейчас отсюда, - он кивнул на край трубы, торчавшей сверху из земляного вала, - так брызнет, что мало не покажется!
И сделал несколько шагов по направлению к склону… Но, остановившись, вздохнул и вернулся к норе. Наклонился. Птенец широко раскрытыми глазами смотрел на человека.
- Чего ты клюёшься? Я тебя режу?
И Василий Фёдорович вновь предпринял попытку взять птенца. Однако тот часто замахал крылышками, кое-как выпутался из тины и, подскочив к чайке – вероятно, своей мамаше, - юркнул под её крыло и высунул оттуда свою головку. С минуту они настороженно смотрели на человека – больная и измождённая птица и маленький птенчик - ещё полный сил, но худой, как скелет…
- Пойми, глупыш, - снова обратился к птенцу Василий Фёдорович, - твоя мамка тебя уже не прокормит, она сама чуть живая. Давай я тебя из этой помойки вытащу. А, желторотый?
И он опять протянул к пернатым руку. Птенец угрожающе раскрыл клюв. А когда Василий Фёдорович собрался с духом и всё-таки схватил того за хохолок, он так запищал, что в свою очередь загоготала его мамаша, – видимо, несмотря на свою крайнюю слабость, материнский инстинкт в ней ещё не угас. Однако тут же она снова закатила глаза и нахохлилась, тяжело дыша. Василий Фёдорович вытащил кричащего “желторотика” из норы, легонько сжал его в правой руке, а левой ласково погладил птенца по макушке:
- Успокойся, ну…
Тот попытался ущипнуть человека за палец, однако на этот раз главный конструктор был готов к этому и вовремя отдёрнул руку.
- Сиди смирно! – прикрикнул он на птенца.
Вынул из кармана горсть семечек, которые обожал с детства и почти всегда имел при себе, разгрыз несколько из них и поднёс “желторотому”:
- На-ка, поешь…
Однако птенец опять затрепыхался. Тогда Василий Фёдорович раскрыл ему клюв и сунул туда ядрышко семечки. Тот завертел головой, задвигал клювом и проглотил угощение.
- Не любишь, когда насильно? Но иначе нельзя – помрёшь с голоду. Только вот водички, брат, извини, у меня пока нет…
Он огляделся, нашёл глазами всё ту же тропинку, ведущую по склону наверх, и сделал несколько шагов по направлению к ней. Внезапно птенец резко рванулся и едва не выскочил из руки Василия Фёдоровича, который успел схватить его за лапку. Тут же заметил на ней кровоточащую ссадину.
- Тьфу! – чуть не выругался он. – Ещё этого не хватало… Да не дёргайся ты, глупый! Получишь заражение крови – узнаешь, где раки зимуют.
Он крепко сжал птенца в правой руке, а левой вынул из кармана пиджака носовой платок, зубами и свободной рукой разорвал его и, обтёр им кровь с лапки “желторотика”. Затем, еле сдерживая трепыхающегося птенца, поднявшего неистовый крик, он обмотал его ранку и осторожно завязал её на слабый узелок.
- И нечего орать! Для тебя же стараюсь!..
Тут же посмотрел на часы и ахнул.
- Тикаем! Иначе искупаемся в такой гадости, что не приведи Господь! Уж я-то знаю!..
И главный конструктор стал быстро взбираться по склону оврага, цепляясь за ветки деревьев и кустарников. Однако взявшись за одну из них, не удержался на ногах и упал, чуть не раздавив собой “желторотого”. Встал, осмотрелся. Оказалось, в спешке он ухватился за веточку птичьего гнезда. Вернее, того, что от него осталось – кучки сухих, торчавших в разные стороны прутьев. А дальше Василий Фёдорович увидел ещё с десяток таких же обвисших “гнёзд”. “Вероятно, где-то неподалёку был небольшой водоём, и на этом склоне поселилось несколько птичьих семейств, - подумал он, - но затем тут поработал бульдозер, расчищая место под строительство… Взрослые птицы, скорее всего, покинули свои жилища, а птенцы попадали из гнёзд, после чего стоки комбината довершили дело…”
Он взялся за ствол дерева и только тут разглядел в нескольких его местах белизну. “Когда-то это было красивой берёзкой”, - мелькнуло у него в голове.
“Желторотик” в его руке притих.
“Поди-ка устал от волнения и писка”, - подумал Василий Фёдорович. Он почувствовал ладонью остренькие коготки птенца, частое биение его сердечка… и ощутил в своей душе давно забытые им, “технарём”, чувства умиления и нежности… И вместе с тем неописуемой жалости к несчастному птенцу. “Что хорошего видел бедолага с самого своего рождения? – подумал Василий Фёдорович. – Только грязь и мрак…”
Он остановился, чтобы передохнуть. Поднёс птенца к лицу. Тот слегка раскрыл клюв – то ли от страха, то ли от жажды. И глянул на Василия Фёдоровича своими влажными выпуклыми глазёнками. Казалось, он пытался поверить в то, что человек не причинит ему вреда…
- Держись, братишка, - подмигнул ему главный конструктор. – Осталось чуть-чуть…
И тут совсем рядом раздался такой оглушительный рёв, что земля под ногами Василия Фёдоровича задрожала. Он машинально схватился за сучок, разжав руки, и птенец упал наземь. Запищав, тут же кинулся вниз по склону.
- Назад! – громко крикнул Василий Фёдорович. – Куда ты, бестолочь?!
Цепляясь за ветки и постоянно жмурясь, чтоб они не ткнули ему в глаза, он ринулся за “желторотым”. Однако спускаться было намного труднее, чем подниматься, поскольку верхняя часть склона освещалась солнцем намного лучше нижней…
Он быстро соскочил вниз и, услыхав сбоку шорох, ринулся туда, снова утопая в вязкой грязи. От ужасного смрада его начинало тошнить. Он огляделся, но птенца нигде не было.
Тогда он бросился к гнезду, где укрывалась чайка. Наклонился.
“Желторотый” прижался к мамке, которая уже повалилась набок, и тяжело дышал.
- Иди сюда, живо! – скомандовал Василий Фёдорович. И протянул к нему руку. Птенец пискнул и клюнул главного конструктора в палец за прежнее место.
- Дурачок, - отдёрнул руку Василий Фёдорович. – Если ты останешься здесь, то прямо сейчас погибнешь – и это в лучшем случае! А в худшем – будешь медленно умирать от отравления и удушья!
Но на повторную попытку схватить птенца тот опять угрожающе раскрыл клюв. И вдруг, резко навалившись на сгусток травы и тины, проделал в нём дыру и шмыгнул вглубь норы.
Как ни старался Василий Фёдорович, но дотянуться дотуда не мог.
Командный тон главного конструктора моментально пропал.
- “Желторотик”… Миленький… - чуть не плача, водил он рукой в норе, уже нисколько не боясь вляпаться в паутину или того, что птенец может тяпнуть его за палец. – Где ты, малыш?.. Отзовись…
А когда внезапно совсем рядом забулькало, Василий Фёдорович вскочил на ноги и бросился вверх по склону… Он продирался сквозь сучья и ветви, почти не ощущая, как они царапают ему лицо и шею… Выбравшись наверх, он с трудом отдышался… Затем приник к краю оврага и услышал оттуда глухое клокотание, сопровождавшееся нарастанием резкой вони, и… где-то в глубине… совсем слабый писк…
Василий Фёдорович с силой зажал уши ладонями и зажмурился, хотя прекрасно понимал, что всё равно был не в состоянии разглядеть, что творилось внизу… А когда минут через пять он открыл глаза и опустил руки, гул уже прекратился.
В овраге было тихо, лишь изредка раздавалось глухое бульканье… Зато из ярко освещённого окна второго этажа главного корпуса внезапно донеслась громкая музыка, и Василий Фёдорович увидел в нём пляшущих людей: руководящий персонал комбината и высокие чиновники продолжали отмечать пуск новой технологической линии.
Они дёргались, будто находясь под высоким напряжением, вертя головами взад-вперёд и широко размахивая руками. Из откупоренной кем-то очередной бутылки “Шампанского” брызнула пена.
“Довольны, что осчастливили свои задницы мягкими табуретками, - подумал Василий Фёдорович.
Он присел на трухлявый пенёк и опустил голову…