Литература и журналистика

ВЛАДИМИР КОЗАРОВЕЦКИЙ

http://gorbunock.narod.ru/06.htm

ПУШКИНСКАЯ ОБНАЛИЧКА



Мало кто знает, что окончательная редакция текста знаменитой сказки про Конька-Горбунка (издания 1856 года) сильно отличается от первоначальной редакции 1834 года, и, главное, – в худшую сторону. Исправления и дополнения составили около 800 (!) строк (более трети от общего объема) – как правило, посредственных, а то и вопиюще бездарных; вот некоторые из этих «перлов»: «починивши оба глаза», «очью бешено сверкая», «принесли с естным лукошко», «некорыстный наш живот», «натянувшись зельно пьян», «до сердцов меня пробрал», «всем ушам на удивленье», «православных не мутить» и т.п. Правда, бездарность этих исправлений не противоречит посредственности других стихов Ершова (это никем и не оспаривается), – но как, в таком случае, объяснить гениальность первоначального текста сказки, не уступающего пушкинским? И как вообще объяснить этот всплеск гениальности у 18-летнего студента, который ни до, ни после ничего, заслуживающего доброго слова, не написал (ни одной талантливой строчки!), а о том, что он вообще пишет или написал какую бы то ни было сказку, до ее публикации никто и слыхом не слыхивал? И почему этот гениальный Ершов после абсолютного успеха сказки, публикация одной лишь первой части которой сделала ему имя, а три первых издания должны были и материально обеспечить его, вместо того, чтобы остаться в столице и занять свое законное достойное место среди лучших русских литераторов, уехал в Тобольск и стал работать преподавателем гимназии со скромной зарплатой?

Вероятно, именно эти и многие другие вопросы заставили замечательного пушкиниста (недавно умершего) Александра Лациса искать на них ответы. Его исследованию и обязаны мы знанием того, что эта сказка написана Пушкиным, что это одна из множества его мистификаций, гениально задуманная и осуществленная. А причины для мистификации были.

Уже в процессе написания второй части сказки Пушкин понял, что опубликовать ее вряд ли удастся, а к концу сказки невозможность ее издания под своим именем стала очевидной: царь – если и не дурак, то самодур, придворный – подлец и доносчик, да еще эта прозрачная история с китом, проглотившим 10 лет назад тридцать кораблей, – нет ему прощения, пока «не даст он им свободу»! И под чужим-то именем возможность публикации чуть ли не открытого упрека царю и призыва выпустить декабристов казалась призрачной; под своим же Пушкин не мог даже пытаться преодолеть тройную цензуру (цензор, Бенкендорф, царь). Тем не менее Пушкин рук не опускает: уж больно сказка хороша; да и, как всегда, деньги нужны, неподотчетные Наталье Николаевне (карточные долги заедают; Пушкин, в разговоре с Т.Рэйксом: «По мне лучше умереть, чем не играть в карты!»), – не зря же он и ей про сказку не обмолвился! Вот что было тогда скрытой движущей силой этих окололитературных событий – и вот как они развивались.

Летом 1833 года у студента Петербургского университета Петра Ершова умер отец; семья бедствовала. Узнавший об этом профессор русской словесности П.Плетнев приводит его к Пушкину под предлогом оказания Ершову посильной помощи – например, дать ему перебелить только что написанную Пушкиным сказку. Впоследствии, рассказывая об одном из посещений Пушкина, Ершов заметит: «Я был страшно обидчив.» – и приведет пример из их разговора. «...Вам и нельзя не любить Сибири, – во-первых, – это ваша родина, во-вторых, – это страна умных людей,» – сказал ему Пушкин, и Ершов оставляет убийственное подтверждение тому, что он не понимал, о чем сказка: «Мне показалось, что он смеется. Потом уж понял, что он о декабристах напоминает.» Пойми он сразу, о чем в сказке речь, он, пожалуй, побоялся бы принять участие в этой затее.

Поговорив с Ершовым, Пушкин дает Плетневу согласие на кандидатуру для мистификации. План таков: опубликовать в «Библиотеке для чтения» О.Сенковского, тоже обожающего всякого рода розыгрыши, самую безобидную, первую часть сказки, тем самым проложив ей дорогу к отдельному изданию. Цензор «Библиотеки» А.Никитенко – приятель Пушкина; он же и цензор ее издателя – А.Смирдина, а со Смирдиным Пушкин такие штуки уже проделывал не раз (из разговора со Смирдиным в присутствии А.Панаевой, после того, как Наталья Николаевна потребовала от издателя увеличения гонорара за пушкинскую рукопись: «Нечего делать, надо вам ублажить мою жену... Я с вами потом сочтусь.» – Курсив мой. В.К.), и «схема отработана». За публикацию первой части в журнале Сенковский выплатит Ершову по рублю за строчку, остальное получит Пушкин, а за отдельное издание, если оно состоится, Пушкин должен получить весь гонорар («левый») уже от Смирдина.

В апреле 1834 года Плетнев на лекции объявляет изумлённым студентам, что их товарищ написал замечательную сказку, вместо лекции читает им ее первую часть и называет имя автора – Петра Ершова. В апрельском же номере «Библиотеки» за 1834 год она публикуется, а в июне выходит отдельное, полное издание сказки. Все довольны, публика в восторге, Ершов становится знаменитостью – и тут-то выясняется, что его положение более чем двусмысленно.

Ершов должен как-то подтверждать свой талант – но его стихи посредственны. Он повсюду приглашен в окололитературных кругах, но он и личность вполне посредственная и не может не понимать, что не оправдывает надежд приглашающих. Он считается автором нашумевшей книги, но не смеет даже делать дарственные надписи на ее экземплярах (не существует экземпляров «Библиотеки» с первой частью сказки или первых ее отдельных изданий с посвящениями Пушкину, Плетневу, Сенковскому, добывшему ему место преподавателя в Тобольской гимназии, Никитенко, Смирдину или Жуковскому, что совершенно необъяснимо, если считать автором Ершова); нет даже в его письмах этого времени никаких упоминаний о том, что он является автором «Конька-Горбунка». Такое ложное положение наверняка оказалось для него пыткой и лишь способствовало его поспешному отъезду в Тобольск.

Не существует никаких черновиков сказки; у Ершова оставался беловик с правкой Пушкина, – но он его впоследствии вроде бы уничтожил в приступе «страшной хандры» (дневник, который вел, будучи студентом, тоже уничтожен). Нет ничего, что могло бы подтвердить его авторство; зато есть доказательства авторства Пушкина – и самые разнообразные.

Первое, что бросается в глаза, это перекличка «Горбунка» с «Царем Салтаном» и другими сказками – чуть ли не цитирование их. Такое «использование» живого классика (каким все и считали Пушкина) предполагает некую поэтическую смелость, свойственную крупной личности, поэтический разговор с Пушкиным на равных, чего Ершов не мог себе позволить даже в мыслях. А вот Пушкин, уверенный в том, что потомки рано или поздно разберутся, кто является истинным автором сказки, «флажки» оставил: тут тебе и царь Салтан, и остров Буян, и пушки с крепости палят, и гроб в лесу стоит, в гробе девица лежит.

В архиве Смирдина остался его рукой написанный перечень бумаг, в котором есть запись: «Пушкин... Заглавие и посвящение «Конька-Горбунка»». С 1915 года и до середины 30-х эти четыре строки включались в собрания сочинений Пушкина; они отличаются от строчек первого издания 1834 года одной – гениальной! – строкой (я выделил ее):



За горами, за лесами,

За широкими морями,

Против неба – на земле

Жил старик в одном селе.



Существует рисунок Пушкина, где он изобразил себя в виде Конька-Горбунка (его теперь так и подписывают: пушкинский автопортрет в виде лошади): на рисунке две лошадиные морды, между ними – «конек-горбунок» (Первых ты коней продай, Но конька не отдавай.).

Увидав из кареты графа А.Васильева, Пушкин подозвал его (видимо, было известно, что граф свои разговоры с известными людьми записывает) и, поговорив с ним о том, о сем, бросил фразу: «Этот Ершов владеет русским стихом, точно своим крепостным мужиком.» Пушкин не мог не знать, что в Сибири никогда никакого крепостного права не было, это было общеизвестно и широко обсуждалось; фраза была им продумана и рассчитана, благодаря ее «странности», на запоминание и запись.

Самому Ершову в присутствии Е.Розена Пушкин сказал: «Теперь этот род сочинений можно мне и оставить.» Сказка и впрямь великолепна, это лучшая пушкинская сказка; но двусмысленность этой фразы была понятна только Пушкину и Ершову – но не Розену.

Все вышеприведенные факты были известны и до того, как Александр Лацис занялся исследованием проблемы авторства этой «Русской сказки»; Лацис лишь правильно интерпретировал их. Но есть факт, открытие которого принадлежит исключительно ему, и оно блестяще подтверждает всю его интерпретацию уже известного. В апреле-мае 1834 года С.Соболевский помогал Пушкину приводить в порядок библиотеку. Книги расставлялись по авторам, по назначению (например, полка для словарей, отдельно – русские журналы и т.п.) и по иным признакам. Посмертной пушкинской Опекой была составлена «Опись» пушкинской библиотеки. По описи под №741 на полке библиотеки стоял «Конек-Горбунок», и Лацис неоспоримо доказал, что все до единой книги с №739 по №748 были анонимными и псевдонимными изданиями и что Пушкин, поставив изданную в июне 1834 г. сказку (тоже без дарственной надписи!) на эту полку, знал: Ершов – псевдоним.

После смерти Пушкина сказка была издана дважды – в Москве, подальше от бдительного ока столичной цензуры – с ведома Ершова, но без его участия; и всё же в 1843 году сказку запретили – под предлогом несоответствия «современным понятиям и образованности». А первым указом Александра II стала амнистия декабристам, кит дал кораблям свободу, и на следующий же год «Конек-Горбунок» снова был переиздан; здесь-то и появилась приписка: издание исправленное и дополненное. Вся правка, внесенная в сказку Ершовым, помимо его бесталанности, свидетельствует либо о непонимании им пушкинских поэтических приемов, либо о стремлении затушевать любые острые углы. Впрочем, Ершов ли вносил эту правку?

Испытание незаслуженной славой оказалось для него непосильным. Уехав в Тобольск, он вскоре запил. Через три года после смерти Пушкина он попытался просить деньги у Сенковского – как якобы недополученный гонорар за публикацию в журнале. «Ничего не следовало получить и не будет следовать,» – ответил Сенковский (неоправданно хамский ответ, если автор сказки – Ершов, и справедливый, если автор – Пушкин и обещанное Ершов уже получил). К тому моменту, когда сказку снова разрешили издавать, Ершов совершенно спился и был уже физически не в состоянии вносить какую бы то ни было правку, а ради денег согласился бы на любые исправления. Он начал предпринимать попытки переиздания «Горбунка» за несколько лет до воцарения Александра II и в 1851 году писал Плетневу: «Книгопродавец... сделал мне предложение об издании «Конька»... Я писал к нему, чтобы он доставил Вам рукопись и всякое Ваше замечание исполнил бы беспрекословно.» Вскрывая роль Плетнева в судьбе Пушкина, Лацис не без основания задается вопросом, не Плетневу ли и принадлежат эти фантастические «исправления и дополнения».

Те же, кто знал о пушкинском авторстве, видя, как уродуют лучшую сказку Пушкина, вынуждены были молчать во избежание скандала – политического (случай с очевидным обходом цензуры стал бы не лучшим примером для начала царствования) и денежного (потомственная купчиха, Наталья Николаевна могла и гонорар востребовать, обратившись к «шалунам» с иском). К тому же выяснилось бы, что Пушкин проделывал такие штучки неоднократно, а поскольку ему одному эти проделки очевидно были не под силу, под удар попадали все принимавшие в этом участие. Потому-то поэт, оберегая своих друзей и после смерти, не оставил прямых подтверждений своего авторства, которые могли всплыть слишком рано.

Недавно изданная книга «Карточные долги Пушкина» заставляет предположить, что он не ограничился «Горбунком» и что нам предстоит узнать и о других сюрпризах; впрочем, Пушкин и сам достаточно откровенно писал об этом в строфах, явно не случайно исключенных из «Домика в Коломне»:



Здесь имя подписать я не хочу;

Порой я стих повертываю круто,

Все ж видно, не впервой я им верчу,

А как давно? Того и не скажу то...

..............................................................

Когда б никто меня под легкой маской

(По крайней мере долго) не узнал!

Когда бы за меня своей указкой

Другого критик строго пощелкал!

Уж то-то б неожиданной развязкой

Я все журналы после взволновал!

Но полно, будет ли такой мне праздник?

Нас мало. Не укроется проказник.



И дальше открывал еще одну причину, по которой он занимался такими «проказами»: «Читатель, ...смейся то над теми, То над другими: верх земных утех Из-за угла смеяться надо всеми». Легко представить, как забавлялся поэт спорами вокруг невесть откуда взявшегося нового гения и его замечательной сказки. Так Пушкин, при жизни уверенный, что мы все равно обо всем догадаемся, и после смерти продолжает «из-за угла смеяться надо всеми» нами. Что ж, посмеемся вместе с ним и мы. Только вот куда ни кинь, а наша русская действительность вечно ставит нас в такое положение, когда мы вынуждены изворачиваться, чтобы выжить – обычный ли человек, или гениальный поэт. И вот существенная часть обеспечения нашего существования – черный нал, и вот мы то и дело вынуждены заниматься обналичкой; только и утешения, что этим занимался даже Пушкин и что делал он это гениально и с улыбкой.

Ну, а нам, выполняя свой долг и внося в эту историю свою лепту, следовало бы не только отдать должное Александру Лацису, но и восстановить, наконец, пушкинский текст, а сказку издавать под фамилией истинного автора.

Замечательная статья. Благодарю.
А можно ли найти прижизненное (при Пушкине) издание "Конька-горбунка" (по вашей ссылке есть этот вариант, но я имею ввиду отсканированную книгу), чтобы увидеть разницу между первоначалным вариантом и более поздним. Кстати, те книги, которые сейчас издаются - это первоначальный вариант сказки или нет?

SurruS писал(а):Замечательная статья. Благодарю.
А можно ли найти прижизненное (при Пушкине) издание "Конька-горбунка", чтобы увидеть разницу между первоначалным вариантом и более поздним. Кстати, те книги, которые сейчас издаются - это первоначальный вариант сказки или нет?

http://gorbunock.narod.ru/04.htm
http://gorbunock.narod.ru/05.htm

В настоящее время издается исправленное Ершовым издание. Лично мне трудно сказать, хуже оно или лучше первоначального.

Учитывая умелую редактуру Ершова, не думаю, что его авторство так уж невероятно. Правда, утверждают, что многие его исправления сделаны по беловику самого Пушкина. С другой стороны, странно, что при таком таланте и популярности Конька-горбунка, он не продолжил работу на "сказочном" поприще подобно Бажову...

Вы ответили чуть раньше, чем я успел отредактировать своё сообщение.
Благодарю