Муха забирается чуть выше и пытается уйти вправо. Ее ноги путаются липких тросах паутины. Внезапный порыв резких конвульсий охватывает ее тело и она замирает на мгновение, как бы смирившись с поглотившей ее тупой и вязкой липкостью.
Паутина поминутно содрагалась и могло показаться, что Паук, сидящий в деревянном углу, скраю своих владений пускает всеми своими восьмью ногами (а может быть только некоторыми из них) волны по канатам, пытаясь тем самым вести диалог с мухой. Единственными движениями мухи были истеричные и спонтанные судороги, не содержащие в себе никакого подтекста. Поэтому коммуникацию возникающую на паутине врядли можно было признать полноценной.
Муха была первой посетительницей паутины за продолжительное время и пауку не терпелось высказать ей наболевшее. Сообщения, которые он пускал по канатам казались ему длинной, непротиворечивой логически выверенной струной из мыслей. Хотя он и не мог удержать всю эту струну в своих паучьих мозгах, он верил в ее безупречность.
При взгляде со стороны плывущие от паука к мухе волны были очень похожи друг на друга как по амплитуде, так и по частоте. Свет тусклой лампы накаливания сверкал в редких водяных каплях, застрявших в паутине, за окном комнаты стрекотали цикады, и легкий шторм паутинного моря лишь изредка прерывался по-своему инородными вздрагиваниями мухи.
Стоит отдельно отметить, что хотя конвульсии мухи производили первоначальное впечатление полной беспорядочности, при более длительном наблюдении обнаруживалось, что муха выдерживала одинаковые интервалы между вздрагиваниями. Упорядоченность ее движений была еще более четкой: сильные и слабые конвульсии строго чередовались.
В отличие от паука, который, если когда-то и прерывал свои действия на раздумия, то это было очень давно, задолго до появления мухи в паутине, да впрочем и до появления самой паутины, муха задумывалась в перерывах между вздрагиваниями.
Паук был сильно занят сначала выбором места для своих сетей, затем их строительством, после чего его и не тянуло уже размышлять, ареал его обитания был уже достаточно обширен, чтобы он мог найти себе занятие по душе и начать действовать.
Муха же была насекомым другой природы: она появилась на свет под соседним сараем, служившим оболочкой туалета. Вылетев из выгребной ямы, она долго жужжала под полумраком навеса. Она садилась на нижние этажи, вдоволь наедалась, взлетала вверх и беззаботно кружила в уютном, населенным такими же как она мухами жилище. Беспечные дни мухи закончились, когда однажды после плотного обеда вместо того, чтобы посидеть спокойно в какой-нибудь укромной нише между досками и почистить одну об другую лапы, она взмыла ввысь и совершенно случайно оказалась где-то в другом месте.
Все вокуг было зеленым, и, только две непонятных глыбы стояли гдето в стороне. Муха ринулась на одну из глыб, ударилась об нее несколько раз и в конце концов она ощутила на себе очередную смену обстановки. На этот раз обстановка стала похожа на ту, которую муха покинула при первом перелете. Поначалу, попав сюда, муха радостно закружилась и стала летать по сараю так быстро, что перестала успевать уворачиваться от стен. Жужжание ее крыльев стало прерываться гулкими шлепками.
Когда первоначальная эйфория начала постепенно спадать, муха начала ощущать отсутствие привычного родного запаха съестного, нижняя часть пространства была враждебно гладкой и сухой. Голод окончательно наступил, все шесть ног мухи в негодовании задрожали и она метнулась в один из углов сарая, облюбованный другим насекомым, вы уже догадались каким? Конечно пауком.
