Литература и журналистика

Грустные размышления об ушедшей эпохе

Книга посвящается светлой памяти Василия Гроссмана, чье великое мужество послужило автору весьма славным примером.

«А между тем замечено, что хорошую вещь можно написать только в обстреливаемом отеле». Братья А. Б. Стругацкие «Хищные вещи века».

«Потому что в истории мира не было более отвратительного государства, - сказал Кетшеф». Братья А. Б. Стругацкие. «Обитаемый Остров».

«Нет дела, коего устройства было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми». Н. Макиавелли

Никогда на этой земле ранее такого ведь еще не бывало, да вот не иначе, как далее ему не бывать-то совсем... вот просто, откуда теперь ему собственно взяться?
Этакому емкому мусорному бочку для мощнейшего пылесоса красной пропаганды?
А не иначе, как то и было тем, чем (в великой тайне) являлись оба полушария мозга простого советского человека.

До чего охотно сглатывая слюну, беспрестанно чмокая губами, с легчайшей легкостью и душевностью, уплетая плоды огромного творческого труда...
А к тому ж еще уверенно и спокойно отсчитывая пульс нового времени, в этот дисгармоничный, а сколь неугомонный, а главное бестолково прекраснодушный, не иначе как отделенный занавесочкой пряных абстракций, а оттого ведь и праздный мир европейской мысли...
Это ж в него-то с «хлопаньем крыльев» вторглись зачинатели светлых идей всей своей маскарадной, суетливой, и до чего болтливой толпой!
Нет, разумеется, было б куда приличнее назвать всех этих оседлавших «безликих парнасов» мечтателей ретивой когортой готовой идти по облакам к наиболее главной цели всей их жизни... радостной эпохе скорых и спорых невероятных свершений...
Да только вполне ясных принципов всегда ведь так необходимых для осуществления реальных действий, а также вот и воистину практического подхода к действительности, они отродясь не имели...
А потому во имя истинного духа правды все ж таки назовем это явление так как оно вполне же того заслуживает.
Вся эта совершенно опьяневшая от духа свободы либерально настроенная братия, так вот и воцарилась в пенатах новых, смело так отвоеванных у прежнего здравого смысла мыслей-миражей...
И это, кстати, то, что и было их вящим уделом! Все их интеллектуальное кривляние было тем дальше от истины, чем старательнее они пытались ее извлечь – явно-то, что совсем уж не из того места...

Книги для человека, отвернувшегося от всех естественных реалий, становятся тем же, чем они, к примеру, окажутся, скажем, уж так, для грядущего хирурга, отказавшегося от глупой физической практики ради пустого теоретизирования, но всерьез готового пустить кровь - напрочь с ходу отсечь все гнилое и омертвевшее...

Мягкие души этих сладко позевывающих доброхотов, сталкиваясь со всем настороженно казенным, а то вот и отчаянно свирепым неприятием их гуманнейших намерений быстро и легко приобретали каменную твердость и хладность.
И в дальнейшем они становились на путь войны со всем общественным организмом, который и вправду был отягощен веригами векового бесправия и произвола.
И был он до чего могуч, но вот очень уж недалек, а главное одного нисколько ж не понимал, а именно, что главный его козырь «стращать и не пущать» не только совершенно морально устарел, но также еще и послужит он кузнечными мехами, беспечно этак раздувающими всегда слегка тлеющие угли террора.
И он стал тем более массовым, что изначально во главу угла ставилась вовсе не ненависть, а грядущее всеобщее счастье.
Что же касается несчастий, то царское время на них не скупилось и нечего плакать о том, что стало предтечей жесточайшей трагедии 20 века.

А все его беды, по своей исконной сути, как раз таки начались с тех блаженных, наделенных неземным разумом добрейших идеалистов, коим был вовсе не близок весь белый свет со всеми его застарелыми болячками.
Зато до чего близко было им то яркое сияние, что исходило от толстенных фолиантов созданных усердной слепотой самого различного рода теоретиков, только вот корпевших в библиотеках над трудами древних философов, а также и своих ближайших предшественников.
...и надо ж именно вот оттуда изымающих блики своего ярчайшего нового мира.
Дело то было в принципе правильное, если б конечно никто б не собирался спешить, одевая в белый саван всю существующую современность.
А между тем ныне существующий порядок в каких-либо резких так вот и впрямь положительных улучшениях нуждается совсем уж не более чем тяжелобольной в тех самых символических белых тапочках. Никакие идеалистические (не заземленные) принципы ни в чем так и не смогут переменить его хоть к чему-то на деле действительно лучшему...
Все зачинатели этих процессов либо сгинут в сплошном бездеятельном популизме, либо что явно окажется еще куда хуже, будут всецело отодвинуты в сторону яростными сторонниками захвата власти любой ценой и под любым предлогом.

И все ж они эти грамотеи-прихлебатели… подобны тем, кто всегда был готов поживиться за чужим столом только на этот-то раз в неком чисто духовном смысле...
Ну а кроме того те яростные речи о самой прямой необходимости скорейшей перекройки всего существующего мироздания создают самое великое множество фанатиков, поверивших пустому кликушеству, и вот с непримиримым добром в очах так ведь и устремившихся быстрехонько распахать плугом идей всю целину человеческого невежества...
На разумный, читай раннехристианский подход в смысле терпимости, благодушия, отсутствия всяких требований понимания больших и неудобоваримых истин эти-то люди были попросту неспособны....
Им-то лишь бы так удалось без всяких долгих и мучительных проволочек нынче-то так уже просочиться сквозь все препоны и запоры в отныне нисколько незапертые перед ними двери, да так словно те были еще крепко-накрепко заперты на замок!
Ну впрямь как в замочную скважину, они нагнетали свой догматический свет доморощенных абстрактно непобедимых истин.
В них-то все самое собирательно темное как раз и присутствовало...
Тайность, хитроумная аллегоричность, эзопов язык, благосклонность к тайным интригам все это явные пережитки позднего средневековья, а потому и несли все эти благие идейки черты стародавней закрепощенности духа.

Появившиеся возможность некой явной отдушины сама собой вылилась в сущий антагонизм и отрицание всех прошлых религиозных идеалов, глупейшей попытки замены их чем-то земным и сколь же плотским, однако, до чего только радужным и сияющим.
В этих новомодных проявлениях мысли и духовности отпечаталось буквально все самое наихудшее как вот весьма скупое на житейский ум наивное рыцарство, да так и темные злокозненные интриги, причем люди придерживающиеся последнего часто добивались своих целей путем взвинчивания и растравления слепых надежд людей куда более чем они достойных.
Однако и те достойные не были они чисты в своих псевдогероических замашках и помыслах...
Ими двигал импульс, им желалось всенепременно самым надлежащим образом незамедлительно воплотить в жизнь все те до чего призрачные и буквально-таки сплошь надуманные немыслимые изыски духа, берущие свое начало от всех тех излишне оптимистичных, скороспелых надежд...

А началось-то все с того, что представители определенной духовной среды весьма плотно притерлись друг к дружке во время темной ночи средневековья, а теперь значиться, изволили излить на нас сирых весь первозданный свет своих потайных дум...

Да то были именно они те до чего рьяные кузнецы-молотобойцы, ревностные кураторы всеобщих благ в новоявленном на этот-то раз (по их вере) «чисто земном раю». То есть в том самом, что и был всей нашей новой судьбой так уж всем нам предначертан (с их личной точки зрения).
И это ж ему в новоявленной суровой действительности враз так вот вполне полагалось для всех нас заменить никогда на деле не существовавший рай небесный. И то было ясно, чьих рук дело влиться свежей, яркой струей в старое патриархальное общество.

И осуществил же это кое-кто этакое благое дело на том самом высоком прибое заявленных во всеуслышание впрямь-таки носом унюханных свобод и отныне никем так уже не возбраняемых прений...
И почему это им теперича было не погалдеть о том самом сколь уж действительно важном, чему ведь в его истинную, конечную, логическую форму еще удастся прийти в одном только самом отдаленном будущем.
Для того ж потребуется сколь много еще долгих веков повседневной обкатки абстрактных идеалов на грубой почве повседневного быта.
А в наше сегодняшнее время самый насущный вопрос заключен он в том, а зачем же было делать из всего этого замкнутый круг самих-то собой уж во всем этак доказанных истин, будто б и впрямь требующих самого незамедлительного своего, практического применения?

Но, что вообще могло остановить зарвавшихся от запаха свободы слишком уж этак без зазрения совести кипятящихся либералов?
Они попросту воспринимали данное им великое благо нести всякую несусветную околесицу как одно свое истинное, для всех их исконное право творить, добро, обличая и бичуя старое как этот мир зло.
Они при этом стремились куда-то вперед и ввысь, однако со всей очевидностью можно сказать, что они были попросту одержимы идеей, воссоздать ту самую стародавнюю природную мудрость, что была, по их мнению, некогда всеми нами просто утрачена из-за бесконечно слащавых догматов веры в загробную жизнь.

От их просвещенных умов повсюду засквозило леденящим холодом простецких логических абстракций, а ярость благородная их добрейшей души она ж сама-то собой обнажила обоюдоострые мечи всегда склонной ко всякому обильному кровопусканию жесточайшей, абстрактной справедливости.

Той самой, что во все времена была слишком уж самооправдываемой всей ее великой задушевной простотой, возникшей на основе полудетских дрем, в которых она созерцала как в зеркале никогда, так и несбывшееся светлое завтра.

У этих горереформаторов воздуха в груди хватало на одно раздувание утопических грез, но отнюдь не на реальное улучшение стесненного положения обездоленных и по большей части не иначе как самими-то собой и угнетенных классов.

Эти благие доброжелатели всего сущего на этой земле, только, то вот и делали, что изливали друг другу боль о сколь удручающей неполноценности всего нынешнего обустройства (для них дореволюционных), а главное, о крайней необходимости его скорейшего переоформления, в куда более подходящем для них облике и подобии.

Да только до далеких звезд на небе им было как-то совсем же вот не достать, однако, сколько б его не было под голубыми небесами, они всенепременно вознамерились, во что бы то ни стало запросто переиначить, придав ему совершенно иной вид, суть и смысл.
И вот до чего неистово томились их горячие сердца в хмурые, унылые дни той самой обыденной пасторальной повседневности.
Лично им до чего уж были потребны все те совершенно неизбежные, а все-таки по некой непонятной причине чрезвычайно запаздывающие весьма существенные перемены, из ряда тех, что вот, вот к нам нагрянут, а тем значит, освежат весь облик старого, патриархального общества.
Они этого ожидали как народ иудейский в пустыне манны небесной.
А их извечно сонная эпоха и вовсе-то не дышала им даже в затылок, вконец запыхавшись, скача вприпрыжку вслед за их убегающим куда-то совсем уж в этакое далекое далеко до чего лучезарным сознанием.
А тем паче, куда было простым обывателям, хоть сколько-нибудь поспеть за их возвышенным от ярких искр просвещенного либерализма, буквально космическим мировоззрением.
Они и вправду, в самом подлинном на то смысле стремились к чему-то бесконечно светлому, небезрадостному и действительно лучшему сразу для всех.
Да только будучи в том бесповоротно, окончательно и чрезвычайно фанатично убеждены, что светлый путь к нему пролегает темной тропой бессмысленной крови во имя смерти всех тех, кто только способен помешать человечеству, проделать его гигантский скачок в наш великий завтрашний день.
Он был для них окутан туманом простых и радостных ожиданий, а обыденная и безыдейная жизнь, была им попросту совсем же неинтересна, поскольку не сияла изнутри яростным восторгом светлого конца всех прежних бед и несчастий для всего человечества в целом, разве что без карикатурно отображенных в литературе, злобных уродов и палачей.

И сколь уж наиболее яркими, а также вот и во всем до конца последовательными в деле подобного - по своему веского восприятия всей окружающей нас действительности, оказались в 19-20 столетии некоторые блаженные духом граждане российской империи.
Жили-то они в стране с так и ни в чем неизжитым феодальным прошлым, да только вот захотелось им, в единый миг стремглав ринуться в мир бытия сколь уж от нас далекого, но до чего впрямь светлого и праведного.

Тут сыграла свою роковую роль полнейшая оторванность от реалий людей, что живя в двух столицах империи, совершенно про то позабыли, что они едва ли более чем малая часть от того необъятного этноса, в котором в те времена все так еще и не отмерло почти, то же, что и тысячелетие, назад довольно-таки мало изменившееся язычество.
Это не только предвзятое мнение автора вот что пишет об этом великий человек царский министр финансов Витте Сергей Юльевич
«Царствование Николая Второго»
«У нас церковь обратилась в мертвое, бюрократическое учреждение, церковные служения -- в службы не Богу, а земным богам, всякое православие -- в православное язычество. Вот в чем заключается главная опасность для России. Мы постепенно становимся меньше христианами, нежели адепты всех других христианских религий».

Разве не ясно, что неграмотный человек, и близко сам не прочитав ни страницы Евангелия, вряд ли что мог быть воистину верующим, а был он, считай что, одним-то слепым отзвуком на скорую руку заученных молитв.
Вот именно поэтому официальная религия и являлась для большинства жителей прежней России едва ли чем-то большим, нежели общественно признанным положением вещей, а потому зачастую если внутрь их души свет церковных служб, как-то и проникал, то не слишком-то глубоко он там оседал.
К тому же церковные службы были зачастую делом обязательным, а всякая обязаловка чревата казенным отношением к делу и веры в Бога она уж точно никому нисколько не прибавляет.

И именно этим людям так еще толком и не принявшим в душе светлое учение Христа, кое-кто из слишком уж яро эмоционально настроенных либералов и впрямь возжелал поручить строительство общества совершенно нового типа, основанного на принципах абсолютно неведомых, а не просто недосягаемых всякому элементарному логическому анализу, причем даже вот и у человека начитанного.
И то чего не могло быть хуже, так это разве того, чтоб всякие недруги и злопыхатели из тех, кто на дух не выносят «ретроградов» сторонников старого сложившегося веками уклада, были до чего ж искренни в их неистовом (от всей амбициозной глупости) желании весь этот мир как он есть так вот сходу переиначить.
По наивности своей они думали, что этого можно добиться, срубив под корень всякое в нем угнетение, одних из нас над другими.
И наиболее скверным в их поведении было как раз то, что они начисто отрицали всякую собственную духовную связь с их неумытой, веками барским кнутом забитой родиной, в душе паря в безмерно воображаемом мире, сладостных и радостных ожиданий грядущего счастья.

Легендарные (в советское время) либералы, наверное, ни сном ни духом не ведали о той сколь безмерно высокой цене, которою еще придется заплатить России за их столь внешне яркую, изящную и изощренную словесность.
А оная являлась чем-то до чего ж чем-то донельзя умопомрачительным в ее чисто наружной одухотворенной сути, однако внутри себя - это утопическое мировоззрение таило пожар разгоряченных сердец (опять-таки от полного отсутствия воистину светлой головы).
Она несла в своем чреве тот самый смертоносный заряд, коим были напичканы (начинены) мозги всех тогдашних крамольников Раскольниковых.

А начинены они были самой изощренной жестокостью ко всему сколь родному и давно уж им этак вконец обрыдшему.

Душевным настроем всех этих людей стала европейская целесообразность, смертельным ядом своей ненависти, косившая несчастных аборигенов далеких земель, да вот же, в самой-то просвещенной Европе ее применять было как-то непринято.
Но там, на неведомых дорожках, где еще толком не укрепились нормы цивилизации и весьма изысканной культуры, абсолютно все было дозволено всем несущим ее мишурный и призрачный свет.
Правда, жизнь небезбрежна в ее тайных желаниях и намерениях, а свято место пусто не бывает, и если примитивный уклад жизни уступает чему-то более организованному, светлому и идейному, то надо б еще поглядеть, а не сулит ли это горе и страдания, смерть и муки для сколь многих простых людей, но не хищных же двуногих ЗВЕРЕЙ?

Не для всех, естественно она будет ПРОСТОЙ БИОЛОГИЧЕСКОЙ, но для сколь многих она окажется воистину кончиной духовной, и будет она таковой именно вот вследствие «имплантации в уме народа» чуждых ему идеалов, а это ж само собой ведь проистекает от всякой «великой» идеи революционного общественного переустройства.
И именно от этих-то веяний сколь мерзко и гадко, да попросту ведь отвратительно разило холодом безбрежного океана леденящей, логической правоты безо всяких признаков человеческого сердца. А кроме того революция изначально задумывалась для тех мест, где пролетариат был уже довольно-таки развит, чтобы иметь хоть какую-то возможность проникнуться духом идеи, а не всего-то взять, да словить тающую на губах сахарную вату светлой мечты.

И идея сама по себе была отвратительно догматичной и окрылялась одной-то кабинетной фантазией академика от опричных наук Карла Маркса, который украл свои блестящие кораллы из мифов и снов либеральной интеллигенции.
Мысль Маркса, как и понятно, вьется вьюнком вокруг древа всеобщих наработок в социологии его времени, но главные ее координаты - это деспотизм на гребне фантазии о земном рае после уничтожения всецело мнимых цепей. «Демосфен новых времен» язвил, как мог, дабы людям самим забрать, то, что им не дал Бог!
Либералы «светлых идей» просвещенного радикализма были в полнейшем восторге, как от него самого, да так и от сущего переиначивания общечеловеческой действительности в его псевдоинтеллектуальных потугах привнести в экономику вящие философские постулаты.
Маркс походил в этом на всех их в утонченных думах своих живущих очень уж далеко вдали от всей той корыстной и эгоистичной братии торгующих невежд.

Либерально настроенные радикалы просто-напросто захотели околдовать жизнь чарами своих возвышенных словопрений...
А смерть классов и вакханалию дикого насилия, они как, то вполне очевидно более чем однозначно восприняли, словно б то была совершенно неизбежная плата за гигантский духовный прогресс. Просто так уж само собой выходит у людей, нисколько не ведающих искренней любви ни сердцем, ни душой ко всякому человеческому существу только ж за то, что оно, точно как и они, тоже ходит себе на двух ногах и само значит, не спотыкается.

У них, понимаешь ли, все решал могущественный в его сверхъестественной власти над всякой реальной действительностью математический расчет, а отдельные люди в смете «усовершенствования всего нынешнего мироздания» как самостоятельно мыслящие индивидуумы вообще нисколько же не рассматривались.
Ведь нет же их (в качестве отдельных разумных существ) на всем белом свете...
Вот что пишет об этом Федор Михайлович Достоевский в его великой книге «Преступление и наказание».
«... Началось с воззрения социалистов. Известно воззрение: преступление есть протест против ненормальности социального устройства - и только, и ничего больше, и никаких причин больше не допускается, - и ничего!..
- Вот и соврал! - крикнул Порфирий Петрович. Он видимо оживлялся и поминутно смеялся, смотря на Разумихина, чем еще более поджигал его.
- Н-ничего не допускается! - с жаром перебил Разумихин, - не вру!.. Я тебе книжки ихние покажу: все у них потому, что "среда заела", - и ничего больше! Любимая фраза! Отсюда прямо, что если общество устроить нормально, то разом и все преступления исчезнут, так как не для чего будет протестовать, и все в один миг станут праведными. Натура не берется в расчет, натура изгоняется, натуры не полагается! У них не человечество, развившись историческим, живым путем до конца, само собою обратится, наконец, в нормальное общество, а, напротив, социальная система, выйдя из какой-нибудь математической головы, тотчас же и устроит все человечество и в один миг сделает его праведным и безгрешным, раньше всякого живого процесса, без всякого исторического и живого пути! Оттого-то они так инстинктивно и не любят историю: "безобразия одни в ней да глупости" - и все одною только глупостью объясняется! Оттого так и не любят живого процесса жизни: не надо живой души! Живая душа жизни потребует, живая душа не послушается механики, живая душа подозрительна, живая душа ретроградна! А тут хоть и мертвечинкой припахивает, из каучука сделать можно, - зато не живая, зато без воли, зато рабская, не взбунтуется! И выходит в результате, что все на одну только кладку кирпичиков да на расположение коридоров и комнат в фаланстере свели!
Фаланстера-то и готова, да натура-то у вас для фаланстеры еще не готова, жизни хочет, жизненного процесса еще не завершила, рано на кладбище! С одной логикой нельзя через натуру перескочить! Логика предугадает три случая, а их миллион! Отрезать весь миллион и все на один вопрос о комфорте свести! Самое легкое разрешение задачи! Соблазнительно ясно, и думать не надо! Главное - думать не надо! Вся жизненная тайна на двух печатных листках умещается»!

Эта самая все умертвляющая целесообразность, и есть порождение западноевропейской цивилизации, а все-таки во всей полноте применение данного глобального мировоззрения имело место в одних только колониальных владениях. Однако Россия чем не колония - только развалить ее надо и все, а уж затем почему бы не колонизировать?

Вот тому яркий пример из воззрений ярого идеалиста Трубецкого... Святослав Рыбас «Похищение генерала Кутепова».
«Николай Трубецкой, словно заглядывая в наше "демократическое" время, написал: "Будущая Россия - колониальная страна, подобная Индии, Марокко или Египту". Правда, тут же добавил: "Азиатская ориентация становится единственно возможной для настоящего русского националиста"».

А ведь и вправду, вот, к примеру, те же немцы: не только ведь они русские железные дороги строили, да еще, небось, как пить дать вполне примеривались, да заглядываясь на широченные русские просторы, как на свою будущую вотчину.

Эти планы, естественно, что не у всех их имелись, и лишь у некоторых из европейских правителей, они могли вызвать в душе хоть какой-то значимый отклик, да и то более чем неопределенный и вовсе не надо думать, что все в этом мире идет обязательно к чему-то, кем-то заранее так уж во всем предрешенному.
Слишком много в политическом мире часто сменяющихся игроков и сила их влияния все время изменяется, чтоб можно было говорить о некой долговременной реальной последовательности...
В случае же какого-нибудь общемирового национального заговора его-то только б последние дураки прозевали, а людей умных больше одного максимум двух десятилетий так развести совсем же нельзя.
Но никакого заговора на деле не было, а был только страх перед быстро разрастающейся российской империей, и нежелания предоставлять ей новый геополитический статус по окончанию Первой Мировой Войны промеж западных европейцев.
Нет, и не было ничего такого совсем уж бесконечно зловредного...

Да и сами-то российские либералы далеко не всегда про то ведали, чего им самим-то на деле надо. То ли полной свободы, или вот во всем этак особой безгрешной жизни без русской волынки и всегдашней безыдейной скуки.

Достоевский он тоже, зачастую находился промеж двух огней, как между средневековой русской дикостью, да точно так и где-то близ самой утонченной помыслами своими целесообразности новых времен.
Его многолетняя жизнь заграницей...
Он смешал все это в единое, неделимое целое и вот этот-то сумбур и прозван людьми «достоевщиной». А между тем сама почва, на которую упали семена светлых помыслов Достоевского, была сколь уж проникнута вековой тьмой, и представляла она из себя подлинный омут с копошащимися в нем чертями.

Вот именно туда и призывали думающих людей заглянуть все эти великие Львы Толстые и Федоры Достоевские, да только неведомо было их кипящему в огне страстей интеллекту, что все и везде в этом мире в сущности одно и то же, только где-то оно слишком приглажено внешним лоском и красивыми мечтаниями, ну а где-то так и вовсе же нет.
Причем несбыточные красивые мечтания отрывают от естественной почвы значительный пласт думающей интеллигенции и тогда под вскрывшейся «почвой обыденности» начинают шевелиться всевозможные подземные черви, весьма активно выползающие оттуда на белый свет.

А потом лучи дневного светила затмеваются огнем в очах, и днем с огнем становится невозможно найти хотя бы одного здравомыслящего человека. Простых людей при таких делах вполне так можно будет заставить поверить даже и в то, что солнце восходит на западе, а уж заходит оно естественно, что на востоке, потому что святая простота доверчивости к тем, кто несет всякую ахинею, становится незыблемой аксиомой всеобщего восприятия мира.
Это вполне естественное следствие бешеного энтузиазма после пережитых страшных невзгод, а также и малого наличия воистину грамотных людей из своих, тех, которым и вправду вот доверять-то можно.

Природа этого явления заключена также вот в отмирании старой веры, как и яркой необходимости поиска, ей вполне достойной замены более чем соответствующей духу нового времени. Зародилось все это вовсе не в России, а в крайне агностически настроенной Западной Европе, а оттуда с попутным ветром донеслось и до российского берега.
Великие русские классики 19 столетия, захотели приблизить интеллигенцию к народу и добились этого тяжким эпистолярным трудом, так что через созданную ими перемычку в средневековое российское общество очень широкой рекой полилось суровое неверие буквально-таки ни во что святое.

Европа им достаточно быстро переболела, а вот Россия посредством этого недуга заразилась ужасной «общественной чахоткой». В самом прямом смысле этого слова, поскольку «красная зараза» именно эта болезнь и есть, по всем ее так сказать внешним симптомам и признакам. Самой наглядной причиной тому является, то, что европейская цивилизация с самого начала своего существования искусственно стушевывала и упраздняла многие прежние, (дикие) представления обо всем этом мире, обезличивая отдельного человека, ставя во главу угла, прежде всего его, сколь уж чрезмерно возвышенные жизненные приоритеты и идеалы.
А особенно этот процесс усилился в средние века, а затем несколько затих, но возродился с резко ужесточившейся грозной силой в наше новейшее время.
В уже давние времена двух предшествующих нашему сегодняшнему времени столетия - это произошло от самого по себе возвышения культуры на некий «Эверест», где лишь избранным было дано, предоставлялось такое никем, неоспоримое право безмерно потреблять ее живительный кислород.
А что ж остальным? Ну так им для счастья только то, и надо было так это одно на всех общее корыто, ну а кроме того весьма простенькое массовое искусство.
Потребовалось длительное время и весьма конкретный и "остро торчащий в глазу" пример, чтобы духовная элита и власть имущие поняли, что, не наполнив его, как следует, они сколь уж многим рискуют.
Однако для подлинного понимания оного факта их еще надо было до самых чертиков напугать.
Да вот ведь как то более чем ясно видится автору этих строк, для полноценности эффекта вполне б хватило очень уж многих относительно мирных забастовок.
Так, что вовсе не было в том такой уж и впрямь необходимости в действительном создании этакого великого псевдосоциалистического монстра, что испустил свой дух лишь на восьмом десятке своего гадкого до безобразия несуществования.
Теоретическая база для его жития-бытия была создана широкими кругами общественной мысли, и лишь затем была узурпирована малой группой социалистических монархистов во главе с Ильичом.

Именно те, кто желают все народное добро по-своему без остатка переделить лучше всего, затем делят промеж собой ими же на скорую руку награбленное…
А уж отхватив его своими лапищами, никто из них нахапанное ими добро нисколько так добровольно в народное пользование его не отдаст, не та эта людская порода.
Да уж этого у них не отнимешь! Про всякие общественные блага, здорово они умеют языком молоть, но вовсе не преумножать их при помощи каких-либо воистину интеллектуальных усилий.
Моральное обоснование для абсолютно любых насильственных действий у этой разношерстной шушеры всегда зиждилось на истинном фаворе воинственного пыла восторженной, прореволюционной, и, кстати, совершенно апатичной ко всякой элементарной логике жизни либеральничающей интеллигенции.

Поскольку по кажущихся кому-то «вполне разумными» представлениям подавляющего большинства демагогов социалистов, богатство находится в руках сильных, что только, и делают, что угнетают слабых, ну а из этого следует, что у них его необходимо полностью этак вот отобрать, дабы его затем максимально равномерно промеж всех сирых и обиженных перераспределить.

Мысль - это никакая не шариковская, а доподлинно либерально-утопическая.
Им, мол, с облаков их великого благодушия куда виднее, как именно им затем окажется лучше им по уму-то воспользоваться.
Вот оно, то дикое свинство и лицемерие, во многом заключавшееся в бездумном братании с Робеспьером и Кромвелем, оно-то и сослужило России ужасную службу, оказавшись одним из наиболее важных факторов, превративших ее в новый Египет, хотя она всегда жила светлой мечтой являть собой третий Рим, то есть быть естественным продолжением Византии.

Это ее перерождение проистекало собственно оттого самого весьма прискорбного обстоятельства, что людей пожелали силой вывести из тьмы, приучить их к высокой духовности, идейности, а вся эта мощь кровавого убеждения кроме истинно плохого ничего хорошего в себе не несет.
Вот бы понять тем горе воякам с великим общественным злом, всю разницу между добром всецело обмозгованным на житейской практике и его полнейшим антиподом наилучшим из всех орудий Сатаны ВЕЛИКОЙ ЛЮТОСТИ необдуманного общественного блага, а главное, что, для всех и для каждого.

А между тем писатели гуманисты такие, например, как Сергей Довлатов всегда ж они истово стремятся донести до нас на страницах своих книг саму мысль о том, что в принципе, невозможно, как следует, обустроить весь этот наш быт на основе одних вот излишне прекраснодушных чисто логических доктрин.
На бумаге, они выглядят весьма заманчиво, но жизнь - это река, а не костер и уж тем более, не доменная печь.
Так что как уж оно на деле выходит, чем ближе к очистительному огню, тем дальше от вполне естественных норм жизни.
Прекрасные идеалы хороши только как далекие маяки в одиночном, а вовсе не общественном «заплыве» по безмерному морю нашего всеобщего невежества.
Когда же их искусственно приближают к обыденной реальности, они ведут к одним лишь рифам разрухи и тянут нас за собой во всепоглощающую бездну, безумного зла.
Один высокий ум, основанный на принципах силы всесторонне развитого интеллекта, а не только горячего, а зачастую сколь этак безумного сердца, способен ниспослать этому миру великое благоденствие, использовав задушевный энтузиазм в его самом разумном ключе, а именно в смысле вящего сострадания к ближнему.
Конечно, такие писатели как Сергей Довлатов и другие объясняют - это несколько иначе, но суть-то она ВСЕГДА ОДНА и та же, они попросту раскрывают ее не в одном единственном своем произведении, скажем так «Иностранке», Довлатова, а буквально во всем их прекрасном творчестве.
Далее цитата из классика эмигрантской литературы Сергея Довлатова «Иностранка».
«Так что же выше справедливости?
- Да что угодно, - отвечаю.
- Ну, а если более конкретно?
- Если более конкретно - милосердие...»

Милосердие отнюдь не поповское слово оно только-то должно проявляться к людям того действительно достойным, скажем так, к будущим жертвам кровавого маньяка, если он не дай Бог сбежит.
Но тут-то очень уж доброе за чей-то явно чужой счет общество вполне так может проявить сущее ханжество, оно, мол, против убийства как такового, но это должно обозначать его предотвращение даже ценой крови того, кто более чем достоин именно такой далеко не слишком-то злой участи.
А уж политических смутьянов в старой России надо было выкашивать словно сорную траву для всеобщего счастья и благоденствия.
Эдвард Радзинский в его книге «Наполеон Жизнь после смерти» цитирует слова этого доблестного полководца о том, что происходит, когда правители из-за одной своей просвещенной мягкотелости этого вовсе не делают и речь идет не о России, а о якобы просвещенной европейской стране с многовековым опытом культуры.
Вот они истины выскакивающие чертиком из табакерки европейской, а не только русской истории.
«В революции есть всего два сорта вождей — те, кто ее совершают, и те, кто пользуются ее плодами… Пришло время срывать плоды с дерева революции, и к власти пришли воры и негодяи. Началась «охота на ведьм». Под радостные крики толпа разбивала статуи великих революционеров, которым еще вчера поклонялась».

В России такого никогда не бывало, поскольку ее народ никак не пропитан галльским и древнеримским духом в чем-то довольно схожим с бытовым выражением «Кто девушку ужинает тот ее и танцует» только в большом, общественном смысле.
Западноевропейские представления о том, что кто победитель тот вот и прав, светел и свят вполне ж, по сути, искренни…
В России такого конформизма попросту никогда не было, однако имелось странное мистическое стремление всегда быть за родину, каковой бы она не была…
А кроме того существовал хорошо прижившийся на российской почве европейский стиль духовной жизни высших классов, тот что всегда подавлял «мишурным блеском одичавших от всей их суровой непреклонности истин» всю издревле существующую пасторальную действительность.
Сочетание простой «домотканиной обыденности» и логических абстракций самого вычурного вида и толка сказалось на всеобщем духе предсталинской эпохи.
В те времена буквально всю темень и гнусь недавнего средневековья полагалось просто-напросто вымести поганой метлой…
Или же создать ей образ высшей святости духовного единства всего существующего общества.
И вот пришли большевики, и вымели все подчистую не оставив места для разногласий и прений, что между тем оказалось на вящую радость просвещенной прослойке образованного общества не привыкшей куда-то идти самой, а предпочитающей быть ведомой…
И вот большевикам удалось, вытеснив собой все и вся объединить славянофильство с западничеством, заодно еще и предав деланного пафоса всей этой несусветной великорусскости…

Вот нет, чтоб интеллигенции самой задолго до всех этих бесславных времен построения нового сверхкрепостного строя... так уж действительно б всем своим чувством меры, духовностью, и разумом...
Причем надо б заметить, что не аморфно прянично, а по-деловому... всех бед российской глубинки еще в середине 19 века коснутся…
Но им-то было вовсе не до того, ведь главнее не было для них, чем быть выше мерзких вод общественной клоаки!
Разве что по молодости... с юношеским ветром в голове не зная толком как именно повлиять на события, а только лишь желая все враз изменить, ну а потом с возрастом прозрев... уж этак чураясь от всего темного и грязного, словно черт от ладана.

Однако ж тот, кто воистину возымеет желание уйти в политику, дабы на деле, а не на словах прийти на помощь своему народу обязан он приучиться вести себя в ней в точности по всем тем весьма щекотливым, однако общим для буквально всякой политической и общественной деятельности канонам.
А не хочешь, так и сиди в тени и нечего лишнего совсем не болтай!
Поскольку иначе, то общество, что было не более чем временно возглавлено (а предварительно обезглавлено) чужеродными из-за всей их полнейшей отрешенности от всяких политических явей людьми, при дальнейшем развитии исторических событий еще куда более погрязнет в разгуле коррупции с ее абсолютной свободой для злющей царицы осатанелой анархии.

А уж вслед затем все гайки государственного аппарата они вновь-то окажутся, намертво приварены, и всякая мысль о свободе действий станет сущей крамолой и скверной, ересью всецело противопоставляющей себя нашему извечно светлому вероучению.
Но этого-то большинство представителей российской интеллигенции так до сих пор и не поняли, поскольку делать подобные выводы о былой истории то было вовсе не их праведным делом.

Им-то так уж и требуется, чтобы все возникло само по себе, автоматически, поскольку зародившись подобным образом, оно ясное дело будет чище, выше и праведнее.
Причем - это мнение абсолютного большинства.
У автора вообще сложилось такое пусть и весьма субъективное мнение, что и Льва Толстого просто-таки унесло рекой всеобщих предрассудков на этот счет, и он тщательнейшим образом скрывал все свои истинные взгляды, дабы не услышать ему гусиное шипение в свой личный адрес.

Естественный ум этого великого классика кое-где все ж таки явно так проступает сквозь тьму суеверий, но скорее всего ему было куда важнее являться популярным писателем, чем воистину зрелым мыслителем.
Надо ж помнить, что от оголтелого критиканства одни шишки, а не уважение и почет.
Да к тому же еще и сама по себе «гигантская волна всеобщих настроений» в великосветском обществе подхватила его, да так вот и понесла, будучи ведома ураганным ветром своей безмерно вольнодумной эпохи…
Она устремилась в сторону беглого и необдуманного вытеснения древних обычаев европейскими скороспелыми взглядами на куда значительно более (после короткого периода очищения) «светлую, чем ранее мудрую» жизнь.
Да только в самой сладкой, внешней, теоретической стороне, а не во всей полноте довольно разумного их осуществления на самой простой житейской практике.
К тому же российские недотепы западники нисколько не собирались отказываться от старой «палки погонялки» для их и без того долгими веками забитого народа.
Сама разница между их представлениями и воззрениями славянофилов заключалась собственно в том, а для чего именно ее снова собирались-то применять?
Ради добра и счастья, как и торжества либерализма или с точностью до наоборот как это было у ультраправых сил.

Раскол мнений между диаметрально различными в самом своем подходе группировками в итоге привел к смерти государственности как таковой и всеобщей анархии.
А истинная в своей разумности борьба с общественными язвами должна была носить всего-то не более чем один, но вполне ж явственный характер.
И могла б она заключаться в одних-то ярких высказываниях в прессе, как и в личных беседах сугубо против одного засилья лживого корыстолюбия священников, взяточничества чиновников, непосильных условий труда для рабочих и все такое прочие.

А это-то и есть то, чему должно было быть осуществимо людьми, что на деле изыскивали бы себе истинную, а не лживую и во всем же липовую справедливость!
Но легче-то всего было сколь уж смачно и агрессивно поругивать власть, которая (в разговорах) этого никому не запрещала, да только от этого она стала еще морально слабее и деспотичнее, и случилось это задолго до первой революции.
А вот если б в широко распространяемых листовках речь шла не про самодержца, а про местное руководство с самым подробным описанием всех его подлых грехов и просчетов все могло быть совершенно иначе, чем оно затем оказалось во времена всеобщей злобы новоиспеченного большевизма-демонизма.
И главное нужно было создавать фонды для нуждающегося населения, а не бубнить чего-то про власть самодержавия и ржавые цепи, которые надо б всенепременно значится разорвать, дабы достичь ранее никому неведомого счастья.

А чего уж до этого и впрямь-то такого ужасного было?
Неужели одно лишь унижение боль и смерть?
Да нет, похоже на то, что речь в таком духе можно вести только о том, что в результате всех благих усилий пришло-таки тому прошлому действительно вот на смену.
Но почему же это вместо света грянула тьма египетская?
Ну так, наверное, потому, что подпольные типографии деньги жрали словно свинья помои, а сеяли одну смуту, да более чем явную разобщенность в обществе.

А ведь именно в этом и заключается тот самый «хлеб насущный» для всякого рода политических авантюристов, главной задачей которых, (а скорее даже и темной своекорыстной мечтой) являлось не более чем одна та возможность войти во власть в их отсталом, аграрном государстве.
Поскольку тогда-то было б возможно в яростном вихре восторженного популизма прибрать все народное лично себе, оставив народу, одни значится вот неосуществимые светлые мечты о скорых переменах в его извечно безотрадной участи.

Обиженные жизнью или объевшиеся догмами о светлом царстве добра исполнители чужой воли в действительности болели душой за величайшие на все последующие времена небесные блага для всего простого народа.
Однако ж ими вот исподволь также ведь явно двигало желание отомстить самодержавию за все те беды и несчастья их личной жизни, которые они вольно или невольно ему приписывали, увязывая его единоличное правление со всем своим крайне неудавшимся бытом.

Такие люди нередко деконструктивны в своем подходе ко всей окружающей их действительности, и от них никак нельзя ждать совсем уж на деле ничего путного или хотя бы и впрямь хоть чего-нибудь созидательного.
Но от них ничего такого вовсе не ожидалось, а скорее, наоборот, от них еще изначально требовалось одного разрушения всего того явно не ими созданного.
Ведь как раз таки этого революционеры верхнего яруса демагогического крыла вовсю добивались прямо-таки исходя как старый паровоз (с прохудившимся котлом) паром, лютым пылом борьбы со всякого рода социальной несправедливостью.

А сами-то они не в Якутии в ссылке обитали, а в эмиграции щи лаптем хлебали, аж за ушами у них тогда вот трещало.
Причем, тот, кто их там поил, да кормил экспроприациями, а проще говоря, самым обыкновенным рэкетом и грабежом, в конце-то концов, и стал их мясником, попросту не питая никаких иллюзий относительно их неподкупности и неукротимого фанатизма.
Именно так вот, очень уж многие из них потом пошли в котел людоеда, когда он окончательно пришел к безудержной и абсолютной власти.

Но ведь были же и другие, те, кто прежнюю власть не прокламациями расшатывал, и шли те люди почти на верную гибель.

Эти самые боевики эсеры были ярыми борцами «народного мщения», и как всегда при таких делах, они мстили непонятно кому и непонятно за что.
Потому как метафизическая вина перед народом или абстрактными идеями добра вообще очень уж это малопонятная субстанция, и ее может быть буквально-таки столько, сколько уж чье-то душе то будет угодно.
А все ж таки зло еще никогда не испускало дух после самой удачной ему мести, если, конечно, она не была настояна на невинно пролитой крови, кем-то вполне так осознанно загубленного, близкого человека.
Глупость всякого рода другой кровавой мести совершенно же очевидна, потому что, мстя за свое, отомстишь вот и за чужое, ну а потом это же тем, кто о том сколь уж слезно просил еще вот затем оно вдесятеро дороже обойдется, таков уж общий для всех закон природы.

Вот оно как, пуская в расход царских чиновников, народные мстители, подготавливали захват власти людьми с твердыми и несгибаемыми, словно гвозди убеждениями.
Всякое кем-то организованное насилие в своем собственном обществе, подразумевает под собой одно ведь еще его, куда большее затем усиление, причем в самом ближайшем же будущем!
И именно поэтому одной из самых важных исторических вех в истории России стали еврейские погромы, исподволь подстрекаемые царским правительством, они-то отчасти и привели, в конечном итоге, к бунту.
Нельзя полностью прижать целый народ к ногтю, и это вполне касаемо любого уважающего себя национального меньшинства, в конечном итоге оно, обязательно еще отреагирует ответными насильственными действиями.
Вот пример из книги Игоря Губермана «Прогулки вокруг барака».
«А поляки?! Неужели вы думаете, что насильственное присоединение, разделы, всяческие унижения, подавление любого шевеления в стране — это все они простили России? А кого Достоевский, этот нерв души российской, — он кого не любил? Тех же евреев и поляков. Почему же вы поляков сбрасываете со счетов, когда говорите о тех, кто осуществлял российский геноцид? Я вам два имени сразу назову: Дзержинский и Менжинский».

К этому списку можно добавить еще и кавказцев, которым также в составе российской империи отнюдь не весело жилось, да и прибалтов, уж очень они в революцию, как только смогли, отличились.
А все, потому что царская власть вообще терпеть не могла никаких инородцев, и спуску им не давать считала своей великой, святой обязанностью.
А своих тоже совсем уж не жаловала, по струнке их ставила, чуть ли не седло на них надевала, так что было, куда новому сатрапу ловко так примоститься, вот он и взнуздал «кобылу новоявленной российской тирании».
Ну а главное вот еще в чем, Сталин (Джугашвили) вовсе не до конца использовал все имевшееся у него возможные средства по закабалению народа, поскольку все могло быть, еще, значительно хуже.
В явственное подтверждение своих слов автор может привести слова величайшего поэта Александра Сергеевича Пушкина.
Леонид Ляшенко. «Александр II, или История трех одиночеств»
Прислушаемся, например, к А. С. Пушкину, который в свое время писал: "Не могу не заметить, что со времени восшествия на престол дома Романовых у нас правительство всегда впереди на поприще образовательности и просвещения... правительство все еще единственный европеец в России. И сколь бы грубо и цинично оно ни было, от него зависит стать во сто крат хуже».

А действительно все ж могло быть еще ЗНАЧИТЕЛЬНО хуже, чем то, как оно и вправду-то было…
Однако главный и наиболее ответственный за все происходящее в его государстве вождь никак не допустил бы тех великих зверств, до которых вполне так могли дойти его ретивые приспешники на местах.
Вот и Деникин в его «Очерках русской смуты» пишет о том же.
«Московская власть кроила по живому телу страны новые, небывалые формы организации, издавала и отменяла декреты, и одновременно вела борьбу против всех. Борьбу против самовластия мест, где комиссары, комитеты, советы с их чрезвычайными комиссиями расхищали власть центра, проявляя нетерпимый областной, местный партикуляризм. Где по выражению Ленина правила не коммунистическая партия, а просто трехвостка. Откуда с низов общественной иерархии, из волости доносился вопль. «Члены советов губят нас, насилуют нашу волю. Над нами издеваются, как над бессмысленными скотами».

Местные деятели, так и не пробившиеся наверх, были еще хуже ЕГО, у них только ж власти как таковой никогда не было, а вот душевные качества, что вполне б дозволили им стать истинным российским Пол Потом в полной мере имелись.
А у того всего-то страна «Камбоджи» чересчур маловатой она оказалась, разойтись по существу было негде, а то такой тонкий знаток французской поэзии каким был Пол Пот и полтора, а то и два миллиарда людей в самый кратчайший срок изничтожил, передавил бы как мух.

А в России тоже ж они были этакие ваятели по народной крови, но на ее величайшее счастье, оказались они не у дел.
Не было у них в руках настоящей политической власти!
Хотя в некотором смысле советский военно-промышленный комплекс вполне так имел в своих рядах таких недочеловеков, что запросто могли угробить всю планету в одну лишь угоду своим имперским амбициям.
А впрочем, революция, это тот же ядерный взрыв после накопления критической массы, но не между частицами, а между живыми людьми в человеческом обществе.

Однако вожди советской (выдуманной красной пропагандой) нации эту разницу буквально не ощущали.
Им бы все словесами громыхать, а на деле траурный марш по устаревшему в свете исторической диалектики капитализму, вполне так мог стать гражданской панихидой по всей жизни на нашей общей Земле.

Сеять воистину разумное, вечное, доброе его можно только при помощи «плуга» истинного гуманизма, а не того, что по черепам в дальний путь тронется, во имя славных побед над всяким в этом мире угнетением человека человеком.

Это ж еще в те времена, когда не было достаточных технических средств, для того чтобы истреблять людей миллионами простым нажатием кнопки замыкающей контакт...
Уже тогда дошли люди умом до того, что перестали видеть конечную цель в виде мирного сосуществования после окончания неизбежных и тягостных битв за наилучшее завтра.
Ведь уж тогда идеалисты постелили кроваво красный коврик на пути к власти злобным фанатикам кроваво красной химеры.
А те вообще собственно не представляли себе обыденной, мирной жизни, только-то потому, что их судьбой стало восстание, ну а как им жить после него, они о том и вовсе не думали.
Знаний у них было с гулькин нос
Зато амбиций с целого навоза воз.

Однако для того чтоб выдавать на гора ярые возгласы типа «долой» весь нынче-то существующий порядок для того много знать воистину вредно, а то и вовсе так непотребно, а значится, стоит только лишь переполниться верой, а далее ею все что угодно оказывается можно будет в конце-то концов оправдать.

И эти несносные деятели вселенского добра и всеобщего счастья были до того огненосны очами, что от их сверкающих пламенем речей и в самом-то деле могли воспламениться ковры в чертогах иуд буржуев и помещиков.
Что собственно и произошло, не принеся при этом ни малейшей пользы всему трудящемуся пролетариату.
В конце-то концов, вышло, с точностью до наоборот, эта явная дурь, а вовсе не истинная вера в человека и лучшее в нем только же переполнила его инстинктом собственничества и отсутствия страха пред Господом Богом и судом собственной совести.

А ведь эти духовные ценности внутри сердца прежнего дореволюционного россиянина были зачастую во многом напрямую увязаны, и надо б сказать, что более чем простым и естественным образом, с воистину величественным всем духом своим православием, а также вот золочеными куполами ее храмов.
А теперь они были повсюду порушены и осквернены, а вместе с ними оказались втоптаны в грязь и все человеческое в людях вообще.
Людей же попросту нельзя не лишить всего их первоначального духовного начала, весело и смело, силой отобрав у них то, во что необразованное и целыми веками забитое население верило всю свою сознательную жизнь.
Ему прав бы побольше при твердой власти, а не совершенно ненужных нищим духом благ духовной свободы!
И именно из-за этой всеосвобождающей лихости и несусветной вседозволенности люди и стали бояться даже и нос на улицу высунуть, а то вдруг ограбят, изнасилуют или убьют за медный грошик.
На ряду прочих, других причин - это проистекало и от того простого факта, что вместе с религией отмерла и мораль, а ее никак нельзя было воссоздать на некой новой общественной основе, поскольку главные ее постулаты зиждутся внутри человека, а не создаются некими совершенно отдаленными от повседневности исключительно надуманными факторами.
Лозунги о всемерной пользе и свободе, в конце-то концов, оказались яростными воззваниями о свободе от совести вообще и всеобщей пользе для одних только грабителей и насильников.
Вот уж они разгулялись по матушке России!
А главные разбойники у народа еще и душу его ничтоже сумняшеся взяли да выкрали, выдав ему на сменку грязное белье диких иллюзий.
Их снизу поддержали «честные воры», пожелавшие украсть так чтоб уж хватило на всех и досталось-таки добра всем ведь и каждому поровну!
Что те, что другие, как правило, никаких материальных ценностей вовсе не создавали, поскольку были слишком уж заняты борьбой за мнимую социальную справедливость.
От их воспоренных синим пламенем словопрений, вроде, как и вправду могло вспыхнуть и в гиблом пламени сгореть - всякое насилие над каждым в отдельности человеческим я.
Да все ж таки, то были одни глупые, никчемные слова воистину верующих, в невообразимо несусветную ахинею, тех самых восторженных до полного отупения светлооких утопистов.
Поскольку ничто подобное в корне не могло быть хоть как-то реальной картиной дальнейшего развития человечества и будущего миропорядка.
Но убедительность запросто переходящая в самоубежденность общественной глупости в том-то и состоит… в ее искреннем ослеплении вселенскими благами, и как следствие этого ее же порочно сладостной горячности взять бы все на свете зло, да буквально разом же извести.
А между тем душевный настрой этих горемечтателей был впрямь-таки, словно у тех же узников, вдруг вырвавшихся из темного подземелья на сколь вожделенную ими свободу.
И немедля, ни минуты, эти «достопочтенные благодетели всего рода людского» тут же преступили к их безмерно «одаряющему весь мир добром и светом» до чего только суровому занятию...
И вот словно заклятый враг всяческого общественного спокойствия и равнодушия к большим и светлым свершениям, они словно тот еще репей, тотчас же стали ко всему на свете так ведь прилаживаться, дабы иметь возможность распространить всю свою дикую хулу о безрадостности серой сегодняшней обыденности, как можно далее, шире, а главное раздольнее.
Они так и сеяли семена своих сплошь надуманных в угаре винных паров и спертого воздуха идей.
И было-то таких хапуг, будущих несусветных общественных благ буквально-таки превеликое множество, и оказались они до чего разношерстны во всем своем изобилии и скоморошьей красе, а уж сколь без конца и края они были обильны в своей многоплановой цветовой гамме?
Декабристы и якобинцы, к примеру, все еще являлись представителями несколько иной человеческой формации, поскольку не имели ж они тех четких остро отточенных убеждений, а только один лишь нигилистически настроенный разум, неистовые чувства и стремления в корне переменить весь этот мир, но ведь и не более того…

Они желали лишь очищения, света вместо вековой тьмы, а не разрушения всех до единого устоев существующего общества.
А большевики смотрели на этот мир в некотором смысле совершенно иначе им бы только все прежнее полностью и навсегда разом бы сокрушить.
Деникин в его книге «Очерки русской смуты» пишет об этом так:
«Этот упрощенный большевизм - с типичными чертами русского бунта - проводить было тем легче, что он отрешился от всяких сдерживающих моральных начал, поставив целью первоначальной своей деятельности одно чистое разрушение, не останавливаясь при этом перед угрозой военного разгрома и разорения страны».
А все ж только-то потому, что, они себя на место Господа Бога поставили, так как его по их передовым представлениям попросту не существовало вовсе в самой так сказать изначальной природе вещей.
Ну а более ранние пташки «народной воли» были в основной своей массе одними только сторонниками деизма, учения считавшего, что Бог он, конечно же, есть, но он никак, мол, не вмешивается в управление миром, а сидит себе где-то в сторонке, на завалинке.
Ну а новых-то обличителей старой как этот мир «тьмы египетской» незапамятного от глубины веков рабского и господского быта, от всех прежних отличала еще одна так с виду довольно незначительная, можно сказать весьма невзрачная деталь.
Им всем этак была свойственна святая вера в блаженное бытие, гарантированное всем и каждому, акромя отпетых кровопийц и подлых душителей свободы.
И не в ту загробную, светлую жизнь, что в былом и ушедшем, что так уж сладостно была наобещана сладкоречивым поповским речитативом, а в ее вполне земной «по воде вилами писаный» аналог.
Вот только б надо было перекроить все заново, по своему, и вот уж точно великое счастье само к нам тогда нагрянет.
Его приходу в наш век образования и культуры препятствует разве что, одно только засилье старого рабства и замшелого варварства всевозможных унижений и лакейского лизоблюдства.
А вот как бы ни так!

Но дело-то тут было вовсе не в самом по себе атеизме как таковом, а в чьей-то абсолютной в том убежденности, что весь наш мир скроен плохо, а потому его б надо на скорую руку во всем же переиначить.
В полной, а главное подлинной точности как то ему же пойдет на всемерную пользу, то есть окажется всенепременным благом для всего достойного того человечества.
А ведь нельзя было окрестить это хоть как-нибудь и вправду иначе кроме как полнейшим идиотизмом, как впрочем, и самое скоротечное лечение мигрени путем усекновения головы.
А именно этим всякая революция собственно занимается с огромнейшим размахом, судорожно благословляя и боготворя вождей, так как это они наделили ее таким вот великим, суверенным правом.
Хотя, что, правда, то, правда, жизнь сколь уж она тяжка под сущим гнетом злобных эксплуататоров!

Да, так оно и есть, а потому говоря обо всем откровенно и более чем объективно, как впрочем, и без всякого ненужного пафоса, угнетение есть дикий мрак и явный враг всякого духовного прогресса.
Однако деятели лживой коммунистической демагогии они-то ее только еще горластее, а потому понятное дело, куда вот (как и понятно) значительно прожорливее.
При этом подавление воли и закабаление человека человеком столь властною рукой так невообразимо давно пришло с самым исподним в человеческой натуре в столь совершенно незыблемые укоренившиеся формы…

А потому значит, оно и являет собой, от всего этого нашего всеобщего жития-бытия самое что ни на есть неотделимое целое.
Можно ведь даже и так об том, в сущности, высказаться, что оно попросту так сжилось с нами... словно б те кандалы, что когда-то влитую срастались с несчастными узниками старинных подземелий.
И от него никаким суровым насилием и вовсе-то не избавиться!

И очень уж важно и про то вот не забывать, что именно это такое чисто внешнее, лютое и вызывающее сильнейшее чувственное отторжение недобро, в своем душевном естестве, никак уж оно не проистекает от той самой сути животного происхождения человека, как изначального вида живых существ.
Рабство, некогда, теперь-то уже в столь отдаленном от нас первобытном прошлом совсем ведь его тогда не было, оно же попросту не являлось естественным и первородным олицетворением тогдашнего человека-зверя.
Угнетение, и не только в его современной интерпретации, это насквозь явный продукт цивилизации, а потому оно шлак всего того возвышенного величия, каковое можно лицезреть воочию посещая великие исторические места.
Да, нет ведь ничего проще того значится весьма явственного понимания сколь уж немаловажного обстоятельства, что данное прискорбное положение вещей, действительно во многом противоречит лучшим человеческим чувствам и сердцу от него бывает сколь же и вправду нестерпимо больно.
И кстати именно в связи с этим разум культурных и просвещенных людей столь агрессивно и воинственно противопоставил все свои изощренные и возвышенные принципы тому до чего плачевному, однако, целыми веками устоявшемуся, социальному положению общества.
Нашлись же умники, что без всяких долгих и совершенно излишних прений, вооружившись до зубов тяжеленым, что твой булыжник «Капиталом», и впрямь так с какой-то никому непонятной стати так вот и вознамерились, привести весь этот многоликий, вовсе не бесплотно окружающий нас мир во вполне однозначное соответствие чьему-то лучезарно-возвышенному облику и подобию.
А между тем этому эксперименту по наивысшей степени многозначительным переменам в самой сути обыденной человеческой психологии и скорейшему переустройству всей структуры общественного здания уже заранее была уготована кромешная тьма всех на свете благих начинаний, основанных на одних только наилучших намерениях.
Без соответствующей сметки и многолетней обкатки на суровой практике, такие вещи до добра никого не доведут, даже если б речь шла только вот о создании некой доморощенной артели на экспериментальных принципах производства.

Вот так и этому великому (от его радужных иллюзий) почину уже на роду, было написано взять да возродить повсеместно процветавшее в седой древности идолопоклонство со всеми его внешними атрибутами и прежде всего человеческими жертвоприношениями во имя некого лучшего, «светлого» грядущего.

Вот как пишет об этом Савинков в его книге «То, чего не было».
«Только тот делает революцию, только тот поистине творит будущее, кто готов за други своя положить душу свою.
Слышите? Душу... Все то, что вы говорите, очень верно, очень благоразумно, но совесть моя не может принять ваших слов. Понимаете, совесть... Надо отдать все, уметь отдать все. Только в смерти - ценная жертва...»

Умереть во имя революции или куда логичнее за родину то ведь можно было всегда, да вот праведным - это будет только вот собственно же тогда, когда к тому побуждает внутренняя, а вовсе не внешняя причина.
А уж принять подобную жертву от других с великим олимпийским спокойствием, стоя при этом где-то совсем в стороне, на такое вполне однозначно способны одни только негодяи, ни во что существенное не ставящие всякую ЧУЖУЮ человеческую жизнь.

А ведь эти грязные ублюдки не одних отдельных людей слали на смерть во имя всеобщего блага, но и все родное им поколение недолго думая возжелали возложить на «плаху всеобщего последующего процветания».
Ради личного своего на этом поприще преуспеяния, они были готовы пообещать хоть Луну с неба достать.
Точно также пылкий любовник склонявший женщину к физической близости в тот момент был готов наобещать, ей чего ж ей самой только вот возжелается, ну а после ее грехопадения, будучи подлинным и злым проходимцем, вполне был способен поступить с ней как угодно подло и отвратительно жестоко.
Автор имеет в виду те нравы не нынешние.
Деникин в своей книге «Очерки русской смуты» сумрачно пишет о том, как толпа слепо шла за обещаниями, но такова принципиальная суть всякого обезумевшего от невзгод народа.
Он жаждет быть обманутым любым лучиком светлой надежды, а те, кто жрал от пуза на вольных швейцарских хлебах, на обещания совсем не скупились.

Вот слова Деникина на этот счет.
«Хотя суровая действительность стояла в разительном, вопиющем противоречии с обольстительными посулами большевистской пропаганды, но она имела действительный, известный успех. И не только в силу ошибок проявленных противниками советской власти, но и потому что не встречала равноценных по демагогической сущности обещаний с другой стороны. Потому что не улеглась еще вырвавшаяся из берегов народная стихия. Народ жил еще миражами, хотел быть обманутым и поддавался соблазну».

Некие добрые люди попытались хоть что-то сделать, как то всем будет значиться лучше, да вот опыта у них было как-то совсем маловато…
А откуда ему вообще было взяться?
Большевики они обитали, а лучше б то назвать с жиру бесились в далеких от всех российских реалий эмиграциях, а вот эсеров боевого крыла больное насилием время довольно серьезно повыкосило…
О они смело рвались в бой с царизмом, а не тупым языком терминов перемалывали косточки существующей (не худшей) власти.
Трепать им красным и распухшим чего только не попадя, обильно всякие яства поглощая...
То ведь и было главным большевистским средством по достижению немыслимых высот грядущего переустройства всех пределов вселенной.

Однако все, что эти разноликие и кривобокие деятели отъявленной демагогии и вправду умели делать, причем надо б признать более чем первосортно, так это только весьма уверенно разглагольствовать, затрагивая тонкие струны души простых и наивных обывателей.
И вот, несмотря на то, что они были весьма далеки (в духовном смысле) от каких-либо народных масс, им явно же удалось полностью овладеть простонародным классовым сознанием.
А те, кто с царской властью действительно боролись, шибко сыпать чужеродными словесами вовсе так не умели, их лозунгом было дело, а вовсе не отъявленная демагогия.
Ну а затем, они за то, что боролись на, то и напоролись, тех, кого царская власть не казнила, тех Коба новый царь жизни лишил.

Ну а где же первопричина для всей этой подлинно лютой дикости?
И в том ли было дело, что в старом диване узурпаторства в великом множестве завелись алчные до рабоче-крестьянской крови клопы?
Ну, так они там и при сталинизме точно также остались, одна лишь обивка куда жестче стала, а так все как оно прежде велось так вот оно и осталось безо всяких видимых изменений.

Внешние лицемерные перемены одной болтологии добавляют!
А что вообще могло собственно перемениться?
Да ничего же существенного!
Попросту следуя тому естественному жизненному постулату, что более всех прочих в большой барабан войны с великим общественным злом, бьют именно те, кому просто до крайности было охота играть роль главной скрипки в общественном оркестре.
А если что тут поделаешь, ну никак оно не сподобилось при всем к тому явном хотении из-за одного вот чьего-то низменного общественного положения, ну так чего тогда этакому умнику делать?
Не сидеть же и плакать у разбитого корыта своей мелкой тщеславности?!
Понятное дело идею в зубы и на щит, а затем марш вперед за правое дело!
Так что аристократическое происхождение вполне могла заменить лиана фальшивой идеологии.

Вот потому облезлая, взлохмаченная обезьянка, единственное, что более чем стояще, а может и гениально умеющая делать, так это более чем виртуозно строить рожи своему вконец обнищавшему народу…
Этот злобный примат сумел, значит-таки взгромоздиться на новый, импровизированный, германский трон.

Или, как то было в несколько ином российском случае, таких макак кривляк отыскалось, буквально хоть отбавляй, так что как оно очевидно - это вот и заставило германскую буржуазию найти им вполне достойную альтернативу из великой боязни повторения русского сценария только уже на немецкой земле.
Вот чего вообще может выйти от желания досадить злу при помощи его собственных вволю так окрепших сил?

А та бездонная пропасть, что пролегла между желаемым и вполне достижимым всегда ж она находится промеж двух далеких берегов совершенно различного подхода в мышлении низов и пресловутых деспотичных верхов, причем по всем своим формам и проявлениям, в плане своей самой обыденной, житейской логики.
А по-иному и быть-то оно ну никак уж нисколько не может!
Поскольку в сознании различных социальных групп человеческого общества, в каком-либо ином ключе - это могло бы себя проявить в одних только сказках лучезарно настроенной, литературной и окололитературной братии.
Причем их родоначальное древо вовсе не является аристократическим в неком истинном духовном смысле, а скорее все тем же опричным вот разве что несколько переиначенном в свете и духе всепоглощающего европейского либерализма.
В связи, с чем все эти Герцены, Белинские, Чернышевские и ополчились всем своим резвым кагалом на истину, рвя ее зубами на самые мелкие ее части.
Об этом еще Чехов написал:
«- Вот они каковы, макаки... - начал фон Корен, кутаясь в плащ и закрывая глаза. - Ты слышал, она не хотела бы заниматься букашками и козявками, потому что страдает народ. Так судят нашего брата все макаки.
Племя рабское, лукавое, в десяти поколениях запуганное кнутом и кулаком; оно трепещет, умиляется и курит фимиамы только перед насилием, но впусти макаку в свободную область, где ее некому брать за шиворот, там она развертывается и дает себя знать. Посмотри, как она смела на картинных выставках, в музеях, в театрах или когда судит о науке: она топорщится, становится на дыбы, ругается, критикует...»
Автор, конечно, не может быть в точности в том уверен, что достопочтенный Антон Палыч Чехов одобрил бы эту его цитату из его повести «Дуэль» - это уж пусть читатели сами для себя решат, прав ли автор или нет, используя – эти его слова.

Однако при любом раскладе, следуя доводам разума, а вовсе не красивых чувств вполне так необходимо признать, что никогда, в сущности, не существовало ни малейшей связи между процессами мышления у всяческих завзятых любителей сладко помечтать, вкусно отобедав и простого люда, прозябающего в болоте оскуделости и вопиющей нищеты.

Просто с жиру беситься свойственно всем, кому интеллектуальная лень попросту не позволяет искать исторические примеры развития общества несколько иным, а не только вот во всем атавистически насильственным путем.
И были же правильные дороги, их надо было только вот адаптировать, чтоб по ним и вправду можно было пойти, оставаясь при этом на своей родной РУССКОЙ почве.
И вовсе при этом, не пытаясь поднять весь невежественный и простоватый народ до своего собственного титанического духовного величия, а только отдельных его представителей, вывести в люди, дав им как образование, да вот еще и действенные бразды правления.

А то толпу хотели приучить, саму собой управлять, а в результате одно только вот короткое время блаженной анархии, ну а затем полное отсутствие всякого здравого смысла под соусом будущего блаженства в обновленном и подкрашенном атеистической идеологией (коммунистическом) раю.
А пока пусть себе сегодняшние люди хоть совсем так уж с голоду пухнут, они ведь не более чем уголь в топке мировой революции.
Они должны были в ней сгореть ради безразмерного счастья всех последующих поколений.
Тех самых, что будут затем жить в прекрасном воздушном замке несбыточных, существующих в одном воображении ярых охотников за всеобщим счастьем идеалистических фантазий.
Обнищавшая от войн и воровства Россия увязла по самый лоб в зыбучем песке лживых иллюзий сотканных из сизого дыма выделяемого сырыми дровами российского либерализма…
Пророки вездесущего будущего счастья вовсе не стремились облегчить рабочим жизнь, а разве что старались замусолить и засорить простому люду мозги лживой пропагандой об его непомерно великой значимости.
Именно так и ведут себя сегодня те, кто желают обчистить лоху карманы путем навешивания ему многих килограммов невесомой ушной лапши.
Но рабочим хоть как-то надо было подфартить, они-то были все-таки рядом, и имели хоть какой-то опыт классовой борьбы, а вот крестьянина можно было совсем уж в бараний рог скрутить, он-то ко всему был давно так привычный.
Он и расписаться-то за себя не умел кроме как кривым крестиком, зачастую не вскользь обозначавшим его печальный удел.
А все-таки, именно для этой босоногой бедноты насколько - это известно автору и была совершена ВЕЛИКАЯ ОКТЯБРЬСКАЯ революция, которая затем целое десятилетие, скромно именовалась «Октябрьским переворотом».
Однако же на бесчисленных и безымянных крестьянских могилах никто из большевиков крестов так ведь и не поставил, а бывало ж и такое, что и родным и близким сие тоже было никак вот уже не по силам.
И вот они гнили душевно рядом с трупами самых близких им людей, просто, не будучи в состоянии их даже похоронить.
Вот уж оно великое счастье с голоду опухнуть за бесноватую советскую власть!
Осчастливленные ею отправились в рай, так как оно вроде бы и положено всем тем, кто столь много и безвинно страдал при жизни!
Ну, так может, эти «заморенные голодом массы» еще должны были отблагодарить большевиков за то, что те своими палаческими действиями, обеспечили им вечное блаженство в ином мире?
Автор в том убежден, что когда комиссары сами в свою очередь Богу душу отдали, они эту «благодарность» получили сполна и со сторицей!

А память об их ужасных делах поможет очиститься от грязи прошлых иллюзий.
Ведь надо - хотя бы теперь раз уж опомнились, возводить храмы за упокой души всех убиенных антихристом, изошедшим из ада в этот-то наш и без того уж во многом довольно ужасно жестокий мир.
А Советская власть – это тот же Люцифер в самом омерзительном из всех возможных его обликов!

Зло, объявив себя, добром творит чудовищную разруху, и прежде всего в головах.
Однако натворив страшных дел в личной жизни человеку, хоть как-то свойственно сожалеть об этом, а на безличном государственном уровне все должно быть в точности таким же, и никак иначе.

Да вот каяться-то за все совершенное идеологически подкованными ублюдками в общем проклятом прошлом, похоже, что никто так и не собирается.
НО кто-то ж должен, в конечном итоге, подвинуть новую власть к вящему пониманию важности данного весьма существенного факта?
И, несмотря на то, что президент Медведев одним из первых доказал: что российской власти более не безразличны сталинские репрессии, но похоже им еще лет этак на 20 вперед уготована все та же самая злая участь оставаться народным горем, а не тяжкой, как гиря ужасной страницей новейшей истории всего государства.
Хотя давно так уже пришла пора полностью осознать сколь назревшую необходимость дать сталинскому большевизму, вполне так верную для него оценку, той же подлой заразы, что и гиблому для всего цивилизованного мира гитлеровскому нацизму.

И вот не было б лучшего средства продемонстрировать все осознание этой сколь явной в том потребности, нежели чем в сносе всех до единого памятников незабвенному Ильичу.
Может кто, и скажет, что это не так уж и он во всем воистину виноват – идейку, мол, его последователь и новоявленный узурпатор Сталин во всем он уже этак после него извратил, чуть ли не до полной ее неузнаваемости, да только все это домыслы…

Поскольку с самого начала большевики-ленинцы повели себя в России похуже любых монгольских ханов завоевателей.
Вот конкретный пример их действий.
Пишет писатель Алексеев в своей книге «Крамола»
«— Большевики применили систему заложников! Бесчеловечный прием!
— Замолчи, иуда! — оборвал Бартов. — От хорошей жизни применили! Республика на грани смерти!..»

Как говорится, если республика на грани своей «безвременной кончины» ведет себя подобным бесчеловечным образом, которому просто нет названия во всем человеческом языке, то каковой же при ней еще затем окажется жизнь пусть даже и для самых послушных ее граждан?
Зачинателем всего этого зверства был картавый ирод рода людского.
Вот как его описал большой писатель Куприн, не сбежавший из России, как только там повеял первый ветер революции.
Его маленький рассказ «Ленин. Моментальная фотография» яркая иллюстрация ко всему этому «балу сатаны»!
«В сущности, - подумал я, - этот человек, такой простой, вежливый и здоровый, гораздо страшнее Нерона, Тиберия, Иоанна Грозного. Те, при всем своем душевном уродстве, были все-таки людьми, доступными капризам дня и колебаниям характера. Этот же - нечто вроде камня, вроде утеса, который оторвался от горного кряжа и стремительно катится вниз, уничтожая все на своем пути. И при том - подумайте! - камень, в силу какого-то волшебства - мыслящий! Нет у него ни чувства, ни желаний, ни инстинктов. Одна острая, сухая, непобедимая мысль: падая – уничтожаю».
И вот до сих самых пор этот проклятый в будущих веках камень так вот и возвышается над центральными улицами многих городов бывшего Советского Союза, хотя давно уж пришла пора, вымести его как мусор былой, отжившей свое эпохи, оставив одни основания, находясь на которых эти штампованные статуи опираются о пропитанную кровавым тираном Лениным русскую землю.

И именно на этих-то постаментах и должны быть установлены монументы всем жертвам антипролетарской революции!
Причем памятники должны быть самые различные, учитывая местный колорит и события, имевшие место именно в этом городе.
Те, кого эта злая, чудовищная несправедливость так вот ни в чем (и, слава тебе Господи, что такие есть) нисколько же не коснулась, до сих самых пор не возьмут себе в толк, чего именно произошло с их великой страной.
Кто был никем, тот завладел всем и превратил немалую часть чужого ему (после всех эмиграций) общества во что-то очень даже себе подобное.

Ведь и образованные люди, невинно отбывавшие долгие, а подчас короткие, как, впрочем, и само их тогдашнее несуществование, сроки в условиях ГУЛАГа более чем, о чем-либо другом, были заняты мыслями о еде, тепле.
Причем именно за этим их и отправили за колючую проволоку, обложив данью ежедневной нормы, псами с нечеловеческими лицами или с собачьими (изрыгающими злобное рычание) мордами.
А если говорить о простом народе, то, несмотря на всю его хватку и зоркий взгляд на все происходящее в стране никуда ж он сам не пойдет, без того поводыря, коим и должна быть высокая духом интеллигенция.
Автор, разумеется, имеет в виду путь разума, а не бешенство, крушащее все вокруг, до чего только смогут дотянуться чьи-то нечестивые руки.
Истинный мозг нации, конечно, не ведет каждого из людей в отдельности за ручку по длинному пути его жизни, а буквально все необразованное население страны в неком общем аспекте бытия, через школу, армию и место работы.
Именно там и должна проявляться в своем естественном, а не в выдуманном, фальшиво-патетическом виде вся та вящая забота о простом, необразованном человеке.
Такие люди, даже будучи всем довольными и полностью сытыми более чем равнодушно пассивны и почти невосприимчивы к любым позитивным изменениям в духовной сфере.
А чего уж тогда вообще можно ожидать от них, когда они приходят в неистовство из-за тяжкой ноши их униженности и нищеты?
Да, это так российские обыватели и сегодня зачастую пребывают в полнейшем неведении относительно всего того, что касается их человеческих прав и достоинства, а кто ж это их хоть сколько-нибудь вообще просвещал?
Как раз таки с точностью до наоборот, в школе, в казарме, да и в институте всегда существовала система крепостнического рабства во многом так вот и процветающего по сию самую пору.

А ведь именно молодое поколение, и можно было хоть как-нибудь попытаться перевоспитать в несколько ином духе.
Но это, ни в коей мере, не может быть навязано, а всего лишь только предложено и непременно в виде абсолютно свободного выбора.
Нечто подобное уже когда-то было с самым большим успехом осуществлено первыми проповедниками христианства среди детей язычников.
Разве воскресный день, став выходным, не облегчил тяжкие тяготы народа?

А все попытки российской интеллигенции посеять семена европейского либерализма на великодержавной почве мелкокняжеской Руси были грубы и безмерно далеки от всей той вполне реальной помощи, в которой Россия, в те времена и вправду нуждалась.
Интеллигенция могла бы бить во все колокола по поводу безграмотности русского народа.
Однако воистину массовые походы студентов в деревню, начались никак не ранее подлинного и глубокого укоренения советской власти.
А само угнетение бедноты привилегированными классами ликвидировать на сегодняшний день было б то попросту никак невозможно, поскольку оное имеет чересчур уж глубокие психологические и социальные корни.
Так как зиждется оно в самой глубине души бедняка, и проистекает от сколь прямой и непременной его зависимости от хозяина и любых его прихотей.
А что же еще остается тому, кто беден и должен работать «на дядю» кроме как надеяться, что этот самый власть имущий начальничек, будет с ним добр, мудр и справедлив.
Власть она всякого развращает, так что подобные исподволь ласкающие души надежды зачастую сами себя ни в чем не оправдывают.
А все ж куда лучше управится с делами тот, кто знает каждого своего работника, прямо в лицо, а потому в курсе всех его достоинств и недостатков.
А вот потому значит и сможет он выслушать все его жалобы на те или иные встречающиеся в процессе его работы трудности.

Ну а тот, кто безвылазно сидит у себя в высоком кабинете и уж если чем собственно занят так это одной лишь тупой возней с бесчисленными бумажками… вот он-то как раз для такого дела, ну никак не сгодится.
А как ему собственно без них обойтись?
Когда без суровой подотчетности в своих действиях нельзя было буквально и шагу ступить?
И кстати сам по себе необъятный бюрократический аппарат являлся он той крайне на деле необходимой опорой для становления и процветания государства вечных обещаний.
Потому что советское государство по самой своей форме было организовано в виде шагающего экскаватора, где то, что наверху, оно человек, а все остальные одна только грязь под кирзовыми сапогами.
Ее ж только вот бы утрамбовать, как следует, а уж тогда светлое будущее на целое тысячелетие для малой кучки олигархов было бы тем самым более чем на века обеспечено.
А подотчетность – это же тоже средство утрамбовки человеческой массы в единый организм с одним за все ответственным мозговым центром.
Вот как пишет об этом истинный писатель Василий Гроссман в его книге исповеди «Жизнь и судьба».
«Централизация задушила! Изобретатель предложил директору выпускать полторы тысячи деталей вместо двухсот, директор его погнал в шею: план-то он выполняет в весовом выражении, так спокойней. И если у него остановится вся работа, а недостающий материал можно купить на базаре за тридцатку, он лучше потерпит убыток в два миллиона, но не рискнет купить материал на тридцатку».
Вот от этого и вся скованность - отсутствие всякой хозяйственной инициативы, а как следствие этого полнейший бедлам и разорение.
Ну а кроме всего прочего в условиях революции рабочий, а тем паче крестьянин всего лишь меняет одно ярмо на другое, что явно совсем уж ему не на пользу.
Новые хозяева жизни никак не могут они хоть в чем-то да оказаться получше и почестнее тех, что были когда-либо прежде.
И это именно так исходя из того весьма навязчивого факта, что вся власть достается им слишком уж необоснованно дешево, а также и совершенно же беззаконно, а соответственно сему дабы надежно укрепить все свои позиции комиссарам и вправду потребовалось ликвидировать всех видимых, да так и невидимых глазу врагов.
И так само собой оно вполне элементарно выходит, что раз уж так приключилось, что новые веяния все перевернули вверх дном, зашвырнув на самый верхний этаж общественной пирамиды, подпольщиков все видящих в одних только черно-белых тонах…
Они-то всю общественную жизнь начали мерить этими своими подспудно почерпнутыми из их жизненного опыта мерками.
А иначе было ну никак невозможно, поскольку никто не сумеет выйти за рамки прежнего своего им уже обжитого быта.
А, между тем, крысы они тоже ведь те же подпольщики, хотя люди и не интервенты в ими самими воздвигнутых домах.
В новых хозяевах жизни было очень уж много от чисто крысиных повадок...
И вот эти хитрые молодчики, орудовавшие принципиально новыми доселе некому неведомыми, свежевыдуманными понятиями уж были-то они их в чем-то еще куда хуже.
Причем самым естественным для них образом, они-то вполне же осознавали, что значительная часть общества еще может так вот окажется способна проявить себя явным врагом всех совершенно нежданных, а зачастую и более чем нежеланных для него перемен.
А между тем обмануть людей не прожженных в политических интригах то было дело нехитрое, да только вот полностью осознав обман, ясное дело, что те бы возликовали, подняв на вилы своих прежних кумиров, навравших про скорый рай на этой грешной земле.
И именно ради предотвращения любых вполне так еще возможных в будущем мятежей и нужно было, чтобы все боялись всех и не доверяли совсем никому, а даже в частности и самим-то себе.
А также являлось весьма существенным и крайне необходимым делом наладить систему тотального контроля, чтоб все следили за всеми и некому не могли доверить секрет так или иначе связанный с политикой, и тот значиться не стал бы известен соответствующим органам.
Ну а немыслимое расширение штата этих пресловутых органов чувств сталинской власти в свою очередь отвлекало от производственных мощностей людей занимавшихся делом совсем иным, новым и надо б заметить «более общественно полезным», а именно всенепременным отлавливанием отлично скрывающих свою вражью сущность - врагов народа.

И эти-то злющие враги, неизвестно какого народа были, как правило, людьми самостоятельно мыслящими, и всецело полезными обществу, а без них ему стало жить намного трудней и куда же безрадостней.
Причем постепенно как ради отчетности, да так и для поощрения сверху все местные следственные органы стали всех этих недругов Советской власти, попросту сами собой изобретать, а также и всевозможнейшие заговоры из своего нечистого нутра с белого листа начисто же измышлять.

Ну а центральной власти все это было более чем удобно, ведь чем больше было навеяно страха, тем ей было только спокойней и раздольней.
А также вот имелся еще один важнейший аспект, приведший к той самой необходимости «раздувания мехов» великого террора.

НКВД стало довольно-таки самостоятельной структурой, способной вершить суд не только над судьбами уже попавшими в ее сети, но также на полную катушку всей своей разросшейся плотью стремиться заполучить дополнительный человеческий материал ради его полнейшего усвоения в недрах северных широт.

Поскольку - это давало возможность этой организации, безмерно расширить свое «правое дело», а между тем всякий на ходу разбухающий бюрократический аппарат лишь о том ведь мечтает, как бы этак его кипучая деятельность, процветала как можно шире и всерьез охватывала самые дальние, заоблачные горизонты.

Ну а вождю все - это было только же на руку, он для того и выкармливал своих вечно голодных шакалов, дабы они за ним его добычу доедали.
Как политик Сталин шагал по просторам своей страны, волоча за собой дохлую коммунистическую клячу, а дутый энтузиазм в этого рода делах являлся наилучшим подспорьем для успеха ведения за нос максимального количества и без того уже слишком-то доверчивого народа.
Этот ирод рода людского выплясывал чечетку по сердцам своих сограждан, и гордостью его было их переполненность любовью к нему их поработителю и угнетателю.
Резкое усиление террора было также вот неразрывно связанно и с тем немаловажным обстоятельством, что чем круче вираж тайной хитрости всецело доказывающей, что все у нас, как всегда, хорошо в противовес реально существующей невзрачной действительности…
Тем более и более должен был усиливаться процесс подавления народного гнева, причем задолго ведь до того, как он вообще сумел-таки набрать обороты, а потому, значит, и смог же наконец-таки вырваться как-то наружу.
Ну а, кроме того, враждебные устоявшейся власти интриги в высших сферах советского государственного аппарата можно было лишь тогда вот действительно самым надежнейшим образом предотвратить…
Только вот взяв, да выделив из общей когорты одного самого великого вождя.
И именно поэтому всякая попытка его переизбрания или любого иного насильственного его увода выглядела как самое откровенное святотатство, и вправду-то являлось, самым что ни на есть явственным покушением на все давным-давно сложившиеся устои общества.
Сергей Снегов в своих «Норильских рассказах» пишет об этом так:
«- Поэтому нового-то своего обряжаете чуть ли не в божество: и гений человечества, и отец родной, и спасибо за счастливую жизнь, и вождь народов всего мира... Нет, брат Виктор, если у кого и есть сейчас эсеровское понимание личности, так у вас. Взяли, взяли вы наш старый культ вождя, да в такую руководительскую религию раздули - даже мы руками разводим».
И было ведь отчего!
Никто из подготавливающих почву для революции никак не мог он себе даже того ведь и вообразить, как и на деле представить, что ее последствия приведут к появлению этакого кровавого деспота, каковым являлся уголовник Коба, на самом-то пике в целом довольно незначительного государственного переворота.

Прежняя опричная держава со всеми ее устоями и традициями, осталась же она практически на своем устоявшемся прежнем месте, переменились одни только лица, а не ее всегдашняя демоническая суть, акромя разве что чего-то одного, а именно того самого, что все рычаги былого узурпаторства были вновь приведены в полнейшее взаимодействие с широкой карающей государевой дланью.
А уж само-то по себе событие октябрьского переворота только впоследствии было прозвано великим именем общемирового грабежа, поскольку главной ее цели во вселенском масштабе добиться так ведь тогда и не удалось.
А значит, надо было вполне так всерьез и надолго обустраиваться на отхваченной большевистской бульдожьей хваткой территории.
Из чего следует лишь один вполне так закономерный вывод - такое государство должно было быть начисто отсечено от всей остальной человеческой цивилизации, ну а вслед затем к тому же тяжкой пятой террора всецело прижато к лакированному коммунистическому ногтю.
Во имя того, дабы никто и помыслить о том не посмел, чтобы вернулись те самые бесславные прежние времена нормального безыдейного существования.
Так что как уж оно выходит в большую политику супротив их воли и всякого знания о том оказались вовлечены люди о ней и вовсе не помышлявшие.
И никакая преданность идее, не могла оказаться панацеей от всех когда-либо возможных бед, так как эта дутая фикция постоянно видоизменялась и образованный человек, чтоб ему хоть как-то собственно выжить должен был стать бесхребетной и безынициативной единицей большого общественного механизма.
Именно так, полное на все согласие ожидалось от одних только получивших из рук большевиков «свободу и равенство» пролетариев, а от любого представителя «народной власти» требовалось согласие продуманное и идейно обоснованное.
А ко всему прочему экономические рычаги такого государства были настолько слабы, что потихоньку вполне так всерьез стала насущной самая прямая необходимость в великом множестве каторжников.
То есть действительно возникла нужда в несметном числе рабов, которые будут трудиться, почти без отдыха получая за это очень бедную калориями баланду, а иначе страна со столь неудобоваримым для человеческой психологии режимом хозяйствования довольно скоро оказалась бы полным банкротом.
А из кого их было собственно выбирать, чтоб уж затем разом загнать за Можай?
Ясное дело, что из классовых врагов, сомневающихся, подозрительных, а также и тех на кого люди кажут.
И девственный лес валили вовсе не во имя нелепого освоения целины, а только-то ради того чтоб уж затем продать проклятым капиталистам, а тем и поддержать донельзя шаткую социалистическую экономику.
Россия стала экспортировать в другие страны свои природные богатства, а при царе она вывозила зерно, снятое с одних и тех же посевных площадей, без необходимости расчистки новых земельных участков.
А тут все на целину, как будто народу прибавилось и оказалось его в два, а то и в три раза больше, а потому значит снятого с прежних гектаров урожая, на всех прокормиться, стало быть, совсем уж не хватит?
А может все дело в том, что при крайне плохом хозяйствовании, чтоб уж своих прокормить, куда там каких-то чужих, где ранее хватало самого малого пяточка земли, теперь надо было целое колхозное поле?
Да, и то с трудом ведь хватало!
А почему?
Да только-то потому что, работая на чужого дядю, которому значит захотелось на чужом горбу в рай на всем скаку въехать колхозник работал через силу, а кроме того истинных работников от родной земли куда подальше в Сибирь отселили…
А кого и оставили те тоже быстро про свой прошлый труд позабыли.
Вячеслав Леонидович Кондратьев «Искупить кровью»
«- Была у меня своя землица, холил ее, ублажал, кажинный камешек с нее убирал, навозу завозил сколько можно. Вот она и родила, матушка. Ну, и изба была справная, сам каждое бревнышко обтесал, к другому пригнал... И что? Из этого дома родного меня к такой-то матери... А какой я был кулак, просто хозяин справный... Обидели меня? Конечно. Вроде бы эта обида должна мне мешать воевать, однако воюю...
- Меня оставили, но я сразу в счетоводы пошел. Не на своей земле - что за работа, - сказал Мачихин и сплюнул».
Село попросту кастрировали, дабы избежать всяких дальнейших с ним неприятностей…
Но и городу ведь тоже досталось
Ведь ликвидации (часто физической) праведного сельского люда было явно так еще недостаточно и вот дабы выкупить из ломбарда экономического краха всю свою управленческую лень и тупость большевики придумали всеобщий невообразимый энтузиазм строительства светлейших дней и ночей…
того самого сказочного бытия - вожделенного коммунистического завтра, коему никогда не было суждено стать обыденным и простым сегодня.
И вот значиться в связи со всем вышеизложенным работа в СССР так ведь, и закипела в виде огромного внушаемого извне энтузиазма правда с крайне низким, если не сказать ничтожным итоговым КПД.
И это так право на труд в Советском Союзе стало правом ничтожного раба, поскольку человек был лишен каких-либо иных (не показных) социальных прав, и прежде всего ранее всегда существовавшей свободы организованного протеста супротив непосильных условий труда, скажем так, на производстве чугуна и стали.
Людей там гибло и калечилось уйма, а все их усилия шли в основном лишь на то чтоб уж выковать меч способный защитить «великие социалистические завоевания».
И как бы странно - это не прозвучало, а все ж таки в дореволюционной России забастовщиков, не гнали табуном в тюрьмы и не расстреливали на месте, как это частенько случалось во времена становления советской власти.
За саботаж ставили к стенке, а это точно та же самая забастовка только разве что переименованная большевиками в некое куда более жуткое преступление против новой власти, чем при царе являлось убийство его жандармов.
За такие дела революционеров приговаривали по суду после длительного и тщательного следственного разбирательства, а рабочего отошедшего от станка из-за голодного обморока ожидала пуля в висок, безо всяких долгих прений и дискуссий.
- «Раз спит гад, значит от работы отлынивает»!

И это не какие-то пустые слова за этими речами стоят вполне конкретные люди, что были расстреляны, а также их изголодавшиеся или умершие в нищете семьи, а бывало и того значительно хуже.
Автор в том уверен, что некоторая часть сегодняшних озверелых уголовников - это ж как раз вот потомки тех самых людей, что были силой, сброшены в эту страшную яму.
Предки этих зверей в человеческом облике были честными тружениками, являвшими собой лучшую часть пролетариата, а не тех, которые были готовы безропотно вкалывать за жалкие гроши.
А вот и подтверждение этих слов от сына века, видевшего все происходящее своими глазами, а не услышавшего все это посредством чужих "лживых" россказней.
Сергей Снегов «Норильские Рассказы».
«После великого раскулачивания дети расстрелянных либо ссыльных отцов... Куда им деться? На всех жизненных дорогах - красные огни. Можете поверить, я эту бражку-лейку хорошо знаю. Вся молодежь "воров в законе" из таких: единственный им путь - в бандиты.
- Среди ваших тоже хватает кулацких сынков.
- Даже больше. Блатной мир - социальные отходы революционных переворотов».

Вот так на радость кремлевскому бандиту в стране разбойников развелось видимо-невидимо а, стало быть, народ льнул к власти в поисках защиты от их ужасного произвола.
Никто при этом не говорит, что до революции все обстояло гладко - кривого и без большевиков вполне на Руси хватало вот только три ярких тому примера.
Вадим Александрович Прокофьев
«Желябов»
«Голод, эпидемии умерщвляют сотни тысяч людей при полном молчании образованного общества. В газетах пишут о пирах великосветских кутил, курят фимиам новым хозяевам жизни — денежным мешкам, сплетничают о похождениях актрис, а деревня умирает. Да разве они могут написать, что при освидетельствовании новобранцев пятая часть крестьянских сынов признается «негодной к службе в армии по состоянию здоровья»? Разве напишут в газете о том, что из крестьянских изб уползают клопы, — хозяева так отощали, что насекомые недоедают. Разве осмелится, кто рассказать о деревенских хатах, стоящих без соломенных крыш, скормленных скоту, и о скотине, не имеющей силы встать на ноги от такой кормежки»!

Там же
Кто поможет сельчанину, кто спасет от смерти его детей, которые забыли все слова, кроме одного, раздирающего сердце: «Хлеба!»?
Молчит правительство, молчат земцы, молчит и «Народная воля».
Желябов сжимает до боли в суставах кулаки, скрипит зубами. Он страшен в эту минуту. В родной Султановке крестьяне, чтобы не умереть с голоду, идут на преступления. Когда им грозят тюрьмой, они отвечают односложно: «Там кормят!»

А. Толмачев «Калинин»
«Как на многих крупных заводах, на Путиловском сигнал к началу работы подавался гудком. Первый — долгий — предупреждал, что в распоряжении рабочих осталось еще десять минут. Второй — прерывистый — хлестал по сердцу опоздавших: «Штраф! Штраф! Штраф!» Он так и назывался «штрафным». После него цеховые номерные кружки убирали и ставили одну общую. Всякий, кто опускал в нее свой номер, знал: сегодня будет работать бесплатно».

Конечно, все это подразумевает под собой полное и безграничное бесправие…
Однако, что если все же взять да сравнить - один день за бесплатно отработать из-за 10 минутного опоздания или вот как то было при Сталине полгода в лагере отбыть, баланду хлебать из-за одного только пятиминутного опоздания на работу?

При батюшке царе жизнь была относительно дешевой, а главное, что везде по всему миру все это было довольно тогда одинаково.
И вот другие страны постепенно выросли из пеленок капитализма, ну а России, по всей видимости, до современного состояния общеевропейского уровня жизни еще, придется идти те самые выпавшие из общеисторического процесса 70 лет социализма, а также и 10 лет его постепенного зловонного разложения.

Истинному процветанию страны ну никак же не поспособствует безликая стахановщина, а также вот и тот самый бессмысленно утопический, дутый энтузиазм.
При нормальной системе хозяйствования вовсе никого не надобно неволить и подгонять, дабы он стал таким уж и впрямь сознательным, взял на себя встречные обязательства, выполнил и перевыполнил пятилетний план.

До революции все средства производства было до чего примитивными, однако на одной только технике далеко не уедешь!
У человека, у него просто должно иметься внутри серьезное эгоистически вполне обоснованное желание хорошо работать, а идея «все наше» сама собой превращается во «все ничье».

А значит, одно только вечное очковтирательство и вранье об общих успехах и могло хоть как-то выручить из беды окончательного запустения закромов необъятной родины, которая при большевиках отучилась саму себя обеспечивать всем ей жизненно необходимым.

Сергей Снегов в своих «Норильских Рассказах» живо расписывает бытность лагерей, и весьма красочно повествует о том, как же все-таки интеллигенция, в конце-то концов, начинала-таки постигать, а чего ж это от нее действительно требуют.

Главное было как можно больше показухи, а не реального истинного труда ведь из-под палки силком, сколько не трудись, а все равно результат будет гораздо хуже, чем при проклятой частной собственности.
«- Вот это туфта так туфта! Почти вдесятеро! Процентов сто тридцать нормы - ручаюсь головой! Боже, какие мы кусочники в сравнении с Михаилом Георгиевичем!»

Вот оно как, а кто нас не понял, тот у нас помер!
Это ж пока панов было хоть отбавляй, и интересовала их, прежде всего, своя личная выгода, а не дутый энтузиазм народа на необъятных просторах всей бескрайней державы…
А на что он им мог тогда вот на деле сгодиться этакий глупейший самообман?

Однако вот сразу же вслед за революцией паны вдруг снова откуда-то (из под земли что-ли?) тут же нарисовались, только стали они гораздо чванливее, тех бывших, навеки вечные прежних господ.

Наверное, потому, что начинали-то они свою жизнь в качестве серых холопов, а теперь значиться были вынуждены прикрыться фиговым листочком дурной филантропии безоблачного счастья записываемого непонятно кем в уме на счет неких грядущих, последующих поколений, а вовсе не нынешних, безудержно надрывающихся на тяжелой работе людей.
Даже будь это действительно истинная правда, а все равно как же можно топить нынешнее поколение в жутких отходах умственного производства причем ради тех, кто еще даже и не родился?

Но большевикам им было совсем не до здравого смысла, у них была одна голая стерва идея и все что они творили со своим народом, делалось исключительно ради нее!

А царем при них так вообще самый страшный бай оказался совсем уж ничего нежелающий знать о том, что не вытекало из его имперских амбиций и адаптированной строго под них «светлой теории» Карла Маркса.
«Если факты против нас тем хуже для фактов» – это ж его крылатое выражение.
Ну а до революции во владении зажиточного (читайте работящего) крестьянства, имелась же своя личная земля, и было же у тех людей воистину искреннее желание этот свой надел бес докладов районному начальству вполне как надо обрабатывать... и ведь не из-под палки и не за трудодни - вместо денег.

Работящие люди были вовсе не кулаками, а являлись они крестьянами умеющими жить достойно, то есть по-людски, а голь перекатная теснилась в покосившихся избах, поскольку трудиться всерьез, дабы жить в достатке, никак того не желала, да собственно говоря, и не умела она того вовсе.
Надо б вспомнить, как при царе Россия кормила своим зерном пол Европы.
Колхозным кнутом и мизерной платой, (да и то не деньгами) Советская власть таких успехов в ее яростной битве за урожай и в жизни бы не добилась.

А наилучшее азотное удобрение – это все-таки как не крути, а тот же навоз из-под коровенки и на его производство не было никакой необходимости в создании каких-либо великих производственных мощностей.

В СССР, как о том доподлинно, (на личном опыте) известно, автору этих строк, к коровнику и за версту было не подобраться, настолько там все было загажено этим самым, что ни на есть естественным удобрением, а в то же самое время заводы производили миллионы тонн жуткой химической отравы.

Однако для производства водки и хлеба качественного зерна, ну совсем уж его не хватало, а потому это золото широчайших российских просторов и стали в больших количествах закупать у канадцев.
Новые времена, новые веяния, поскольку отрицать покупку зерна стало совершенно уже невозможно, ему дали следующее, скользкое определение, мол, то зерно было сплошь ведь фуражным.

Но фуражным (на корм скоту) было как раз вот в своем большинстве зерно советское, и для производства хлеба и водки оно попросту так по своему качеству, никак уж совсем не годилось.

Власть большевиков навсегда избавила сельских жителей от рабского труда на чужого дядю?
Отчего ж это тогда русский крестьянин этого так и не оценил?
Зачем это ему в самом начале 20ых годов так уж и оказалась потребна та самая несусветная «Антоновщина»?
Землю-то ему по декрету действительно дали!
Дать-то дали, но все чего она родит, принадлежало кому угодно, да только не человеку на ней трудящемуся.
И у крестьянина, все, что хоть как-то с виду годилось в пищу, до чего только трижды треклятой продразверсткой повсеместно поотбирали, да до того вот, что он и сам уж не знал, как у него только душа в теле-то держится.
А батрачество, а иначе говоря, сезонные работы в поле отменить пока ну никак же их невозможно.
В будущем людей смогут сменить одни только роботы.
А сегодня, как и вчера единственное, что вообще можно было тут заменить так это тех прежних батраков, на каких-либо новых, скажем так куда более образованных.

Надо же было ликвидировать разницу между городом и деревней, а это само собой подразумевает взаимное движение как в ту, так и в другую сторону.
В советские времена при новых сатрапах такими сезонными рабочими оказались студенты самых различных вузов. Что же касается ликвидации безграмотности советской властью, то это было осуществлено с одной единственной целью, а именно ради того, чтобы стала реальностью возможность, беспрепятственно промывать сельчанам мозги при помощи разнообразной наглядной агитации.

Поскольку все новые «иконы» были со здравницами партии самой себе, т.е. льстивыми и восторженными воззваниями.
Что же до мнимой свободы от царской власти, то и это не более чем полнейшая дикая чушь.

Так как, если на какое-то довольно короткое время все же избавить, только-то вскользь затронутых цивилизацией людей от вполне явственного их угнетения, то, прежде всего, отдаляешь их от так и не слившихся с их душевной сущностью всех признаков культуры и цивилизации.

И вскоре, насладившись всласть беззаконием, они создадут себе ярмо во сто крат покрепче, чем было то прежнее.
Конечно, возвышенные личности, мечтавшие о революции, имели в виду, прежде всего, справедливое общество без нищих и рабов, однако реальность далеко не всегда во всем так уж и эквивалентна нашим наилучшим пожеланиям и запросам, а также вот и суровым требованиям ко всей окружающей нас действительности…

Да между тем и тем значиться распрекрасным идеям высшей правды, отлично смотрящихся на одной только бумаге или же запросто так прививаемых неспешной светской беседе …
Ничего ведь так и не выйдет из попытки мгновенно преобразовать общество в нечто куда более светлое и праведное...
Само по себе хирургическое вмешательство в тело общественного организма, которому значится, надлежало превратить «Шарикова» в некую чрезвычайно развитую личность, оно-то заранее уже было обречено на полнейшую неудачу.
Шариков в профессорской квартире эта именно та аллегория, что так до сих пор и не понята в ее воистину житейском свете и смысле.
Можно сколько угодно говорить о том варварском и ничтожном существе, что испортило жизнь двум образованным людям…
Но ясным и понятным все равно так и останется тот неоспоримый факт, что именно они и послужили всеобъемлющей причиной для его появления на свет в их квартире, а не сам он туда проник, найдя себе защиту под крылышком управдома Швондера.
Он кстати и вовсе-то не был главным общественным злом, а просто вот был вынут из своей естественной среды обитания, оказавшись там, где ему попросту быть, было совсем не положено.
Спекуляция его образом - это не более чем самооправдание своей значиться полнейшей же отстраненности от всяких больших общественных дел.
И вот на сегодняшний день совсем уж не существует ровным счетом никакого недостатка в тех людях, которые используют само имя Шариков, как нарицательное, и впрямь ведь делая из Шарикова чудовищный жупел.
Они, по всей на то видимости, уж разом этак запамятовали, как именно пресловутый Шариков сумел очутиться в квартире знаменитого профессора.
И надо бы то заметить, что профессор Преображенский, как воистину умный и в высшей мере интеллигентнейший человек, никак не мог узреть в приведенной им с улицы дворняге своего заклятого врага. Поскольку образованным и умудренным жизненным опытом людям, обычно не свойственно ненавидеть то, что было создано их же руками, причем на совершенно добровольной основе.

Исключением тут могут быть разве что люди до крайности амбициозные и эгоистичные.
А профессор Преображенский, был совсем не таков, поскольку имел жизненную опытность не от одних только европейских весьма скудных умом стандартов.
Но кто ж это собственно всерьез-то осмелится отрицать столь аксиомный факт его буквально-таки лютой ненависти к Швондеру?
И это притом, что она была начисто лишена всякой черносотенной окраски!
А ведь именно Швондера, профессор Преображенский грозился сначала пристрелить, а затем, и повесить на первом же суку.
Причем как оно думается автору, в том выражалась не только слепая ярость, но и вполне конкретная искренняя целеустремленность его высокой и светлой души.
Именно Швондер, вручил в руки Шарикова, маузер и полномочия.
Не заручившись помощью услужливого управдома, Шариков всего-то, что смог бы тогда осуществить, так это разве что занять вполне так для него, естественную, социальную нишу.
Управдом Швондер, олицетворяет собой крайне низменную натуру, во всем своем подходе к жизни, опиравшуюся на авторитеты тупоголового (а в том числе и от чрезмерного хитроумия) восторженного большевизма.

Без своих рьяных учителей Швондер всего лишь чистый лист бумаги, весь только-то вкривь и вкось «исчерканный грязными чернилами» имперского шовинизма.
Подобное отношение вовсе не было «привилегией одних евреев», а в той или иной степени относилось ко всем прочим, чужим инородцам.

Достаточно вспомнить мытарства Тараса Шевченко в его уральской ссылке.
Великого украинского поэта всячески старались извести как творческую личность и всего-то за то, что он осмелился развивать независимую украинскую национальную идею.
Не имело ни малейшего значения, пытался ли он противопоставить ее русской национальной идее или же он о том даже и не помышлял.

Сам по себе подобный факт был тягчайшим преступлением в глазах царских чиновников, которые в национальном вопросе были завзятыми шовинистами. «Бей чужих, дабы свои боялись», было их основным постулатом и данью памяти предков.

Но это вовсе не делает русскую глубинку чем-то навроде обиталища невежественных простаков, коптящих небо и трущих задом завалинку.
Писатель Алданов в его книге «Истоки» пишет об этом столичном заблуждении в таком вот ключе.
«Правда, русские писатели испокон веков всячески ругали все такие маленькие города, называли их Глуповыми, населяли их скверными городничими, чиновниками, помещиками, людей же с возвышенной душой заставляли рваться в Москву или Петербург. Однако выходили сами писатели именно из таких городов и, очевидно, выносили из них в душе не только то, над чем издевались. В том же Симбирске или под Симбирском родились и Гончаров, и Карамзин, и Языков, и некоторые другие оставившие по себе след люди».
Народ в российской глубинке и вправду удивительно прост, невежественен, замордован еще «со времен царя гороха», но интеллигенции не стоило бы забывать столь важное для общемировой истории имя того вот поморского рыбака «Михайло Ломоносова»!

Его просветительская деятельность позволила открыть другие имена несколько помельче, но и эти ученые мужи тоже внесли свой посильный вклад в науку.

А вот в случае принципиального отсутствия Ломоносова, как исторической личности все эти люди, так и сгинули бы в безвременье безвестными, никчемными простолюдинами 18 столетия.
«Ломоносовых», конечно, раз-два и обчелся, но гениев всегда было мало и это оттого они так бесценны.

Ну а к примеру: Королев, этот выдающийся гений советской космонавтики и он тоже при Сталине кайлом махал, а дал бы он там дуба, и вот тогда что же…?
Стал бы тогда Гагарин первым человеком в космосе?

А сколько еще имен никому неизвестных, как и открытий, никогда не осуществленных сгинуло за колючей проволокой сталинских лагерей?
А все, потому что сочетание чего-то уж очень ветхого от древности и совершенно нового это же есть одно только великое социальное бедствие для того уж и в самом-то деле совсем уж отдельно взятого государства в котором все это будет, имеет свое совершенно незаконнорожденное место.

Человеческое общество вообще являет собой весьма сложную и сколь же хрупкую конструкцию, а потому любая его реконструкция должна осуществляться однозначно не более чем в виде легкого изменения в нынче-то существующем, освященном долгими веками практического опыта, а потому и более чем устоявшемся порядке вещей.
Поскольку так уж выходит, что любые перемены должны быть весьма тщательно согласованы и обдуманы по принципу «семь раз отмерь - один раз отрежь».
А иначе хаос и скорое полнейшее забвение всего надуманного в праздности и сытости…
Как же легко люди, живущие в красочном мире светлых идей, забывают о них и превращаются в кровожадных монстров…
Для того вполне так окажется более чем достаточно нескольких весьма трудных встреч с суровой действительностью.
И вот человек до того всецело желавший счастья и только счастья всем и вся становиться ненавистником всего того на чем только земля выше уровня пола держится.
Вот слова террориста Желябова сказанные им на суде перед казнью.
«Если вы, господа судьи, взглянете в отчет о политических процессах, в эту открытую книгу бытия, то вы увидите, что русские народолюбцы не всегда действовали метательными снарядами, что в нашей деятельности была юность, розовая, мечтательная. И если она прошла, то не мы тому виною».
Да, конечно, попытка действовать добром и увещеванием тоже, получается, что имела место.
И если б она была действительно основана на разуме, а не на хотении всего разом и так сразу, то вполне может быть, что, в конце-то концов, она увенчалась бы частичным успехом или, по крайней мере, не окончилась бы этаким крахом всего воистину человеческого внутри душ сокрушителей славной великой империи.
Ведь даже самое начало разрушения каких-либо устоев цивилизованного общества, пусть оно зиждется на стадии относительного примитива, как бы это ни было печально, а неизменно приводит в дальнейшем к полнейшей моральной деградации, ну а все хорошее зачатое пламенем в пламени и гибнет.
Любое социальное зло надо бы выкорчевывать до самых глубоких его корней, доискиваясь до самой затаенной в дебрях дикости его изначальной первопричины, а то от яростных сражений со всеми имеющимися его последствиями, добро зачастую терпит поражение и само в свою очередь засоряется грязным злом изнутри.
Поскольку насилие порождает одно лишь насилие, то им значится нельзя с толком воспользоваться против большой группы людей без конкретно ощутимого для всех их пряника за хорошее (в будущем) поведение.
И самой наиопаснейшей из всех вообще возможных ситуаций, можно так вот прямо и остро охарактеризовать, то критическое положение вещей, когда террористы и направляющие их на смерть демагоги фанатики не только не порицаемы культурным и образованным обществом, но еще и весьма явственно ощущают не очень-то скрываемое сочувствие своим черным делам.

А ведь их конкретнейшей целью было уничтожение всех, кто уже по самой своей должности вовсе не соответствовал их узколобым представлениям о чести и благородстве, причем от министра до полицмейстера.
Попросту им захотелось взять да стереть с лица земли все имеющиеся на тот момент институты власти.

И вот живые люди, олицетворяющие собой мир и покой всех праздных, сторонних делу революции обывателей по их «светлым духом» революционным понятиям были теперича самой историей, заранее уж так и обречены на весьма скорую, а главное правую погибель…
А главное только ж за то, что олицетворяли они собой лицо ненавистного всем левым либералам государства.

Однако уже первая кровь, даже в том самом случае, когда речь шла о самом отъявленном негодяе, скажем так, генерале Трепове, предвещала собой мученическую смерть нормальной законодательной системы.

Вполне так возможно, что его действительно следовало казнить по приговору суда, однако не могло его бессмысленное убийство обозначать ничего иного акромя того ж одного, что вот уже она приближается неотвратимая буря бессмысленного разрушения, та, что обязательно ведь еще надолго накроет алой мглою всю огромную страну.

И почти все последующие жертвы террора окажутся, как бы, это не было печально, главными хранителями законности, ярыми противниками кровавой вакханалии, а потому ради торжества царства мрака их вот и надо было уничтожать первыми из числа прочих лучших из миллионов граждан империи.

Некоторые ассоциируют эти события с неким национальным заговором, хотя все это, конечно, же, чудовищная чушь!
Не стоит так уж яростно возносить над собой как флаг, вырванную из всякого ее контекста фразу старинного вавилонского Талмуда, она ведь отображала свое время и тогда имела весьма и весьма своеобразный смысл.
«Лучшего из гоев убей» было написано в те времена, когда еще была жива надежда на скорое возрождение еврейского государства.

Книга третьего века нашей эры в еврейском доме была светочем во тьме, но отнюдь не постулатом обыденных истин.
Им она была только короткое время после конкретного своего написания.
Опыт не столь уж далекого в те стародавние времена прошлого научил евреев, что самую большую греческую армию можно довольно легко рассеять, убив в первые минуты боя ее главного командира, а так оно и было при Маккавеях за шестьсот лет до этого.
Если же вернутся к современности, то разрушение русского государства было очень даже выгодно Европе, которая могла тем самым заполучить под свой протекторат новые земли, а также Америке, которая уже тогда явно так осознала, что там, на востоке поднимает голову исполин способный затмить собой ее славу.
Российские евреи, кроме своей национальности во всем остальном те же жители России, что и все прочие народы, ее населяющие, а потому они всецело разделяли с ней ее судьбу…
Да и сама мысль о кознях другого народа против своего собственного, как правило, оказывается сущей ложью…
Имперские интересы других стран - это э нечто совсем ведь по сути иное…

Но как то будет вот уж полегче взять да найти кого-то другого за все наши беды вполне так ответственного… любой дурак он так вот и делает, ну а умнейший, но крайне амбициозный человек тот же «дурак в шестом измерении прямоугольный».

Но признавать свои собственные огрехи и ошибки всенепременно собой означает «пасовать перед трудностями» все-таки как-то изловчиться и найти какого-нибудь старого еврея, который этак и будет у нас виноват за всю, За всю, ВСЮ НАШУ ОБЩУЮ НАШУ ДУРЬ…

А ведь на САМОМ-ТО деле лес реальной жизни просто-напросто совсем заболачивается, и в нем заводиться всякого разного рода и вида нечисть... когда взметнувшаяся к звездам интеллектуальная элита живет себе за очень далекими облаками, а потому только изредка спускается вниз для самого беглого осмотра, однако ж, совсем не более того.

Братья А и Б Стругацкие коснулись своим пером этого совершенно неуместного во многих разных аспектах общественной жизни положения вещей в их сюрреалистической повести «Улитка на склоне».

А домик «человеческой улитки» - это ее накопленный веками опыт цивилизованного существования.
Но в России он был слишком мал, так что нет ничего удивительного, что во время приключившейся дикой непогоды российской государственности просто-напросто снесло «крышу».

И это, в сущности, так поскольку совесть и религия являются единым целым у человека, коего не коснулась широкая длань просвещения.
Воинствующий атеизм в России, привел к нивелированию 1000 летнего развития гуманности.
Бывший ученик духовной семинарии создал из самого себя некий новый языческий культ.
На его портреты, правда, никто официально не молился, однако в его честь произносились дифирамбы воистину религиозного содержания.
По всей стране зазвучали истерические покаяния тех, кто в чем-либо пусть и невзначай (без всякого на то злого умысла) согрешил против родной коммунистической партии, а куда точнее будет сказать против ее бессменного, пожизненного генерального секретаря - Иосифа Сталина.
Это также было признаком нового культа, причем не культа личности, как это принято считать, а культа языческого идола, непогрешимого и грозного, как сама богиня Немезида.
Этот обожествленный идол, требовал крови не только для устранения своих врагов, но и ради доказательства своей насущной необходимости народу, которым правило не правительство, и даже не один человек, а железная маска бесчеловечной идеологии, во всем отрицающей само право человека на его собственную личность.
Все это уже было?

Да, правда, исторические примеры такого отношения к собственным гражданам уже имели свое законное время и место в очень далеком прошлом, так, что вовсе не следует вешать именно на Советскую власть всех дохлых собак и кошек…

Действительно кто ж это может сказать хоть слово супротив того, что христианство в руках католических фанатиков, превратилось в этакое явное орудие уничтожения всего того, что хоть в чем-нибудь возвышалось над безликой серостью в дни фактического правления средневековой Испанией апостолами дьявола святой инквизиции.

Однако тут сама собой напрашивается прямая параллель с советской системой зомбирования личности.
В те уже далекие темные времена действительно бывали случаи, когда пастух, у которого волки загрызли овцу, спешил довести до сведенья святой в его глазах инквизиции, что он проклял в горах, вдали от всякого человеческого жилья одного из святых мучеников.
И дело тут было в том, что для него инквизиция олицетворяла собой всевидящее око Бога.

А ведь те люди, что, так или иначе, придают себе некий «божественный облик», служат одному культу своего осатанелого садизма и вовсе ничему иному.
Ничто выше этого, и не могло быть их настоящим (не провозглашенным) предназначением или воду из колодца носить, или людскую кровь лить, и то и другое по приказанию свыше.
Во времена «святой» инквизиции таким макаром - жертв религиозного произвола заставляли признать свою дружбу с дьяволом и его сверхъестественными проявлениями.
В другом же более позднем историческом случае им вменяли в вину козни против новой власти как всегда наилучшей из всех, что когда-либо существовали на этой земле. Что в человека нальешь, то из него затем наружу вот и польется.

А сама причина нелюбви духовных вождей этого современного быдла к ярким выдающимся личностям проста и до боли ясна. Эти люди были потенциально способны отнять у них столь вожделенную ими власть.

И чтоб отбить у всех и каждого к тому большую или малую охоту, вот и нужны были те бездушные и самоуверенные жрецы наиболее подлого от всей его искренней святости садизма.
Так что палаческий механизм инквизиции в СССР как же он возродился в самом полном его объеме…

Большевизм, он вообще с самого своего возникновения, опирался на наивных детей своего времени, всерьез же поверивших, что на пути к всеобщему счастью и прогрессу костью в горле стоит вовсе не только косность человеческого мышления, но и весьма конкретные, подловатые личности, нахапавшие себе чужое добро большерукие полумифические эксплуататоры.

А затем их совсем уж не стало, но нарушать старую добрую традицию было бы не с руки, а значит, враги кто бы они ни были, обязательно еще так должны были себя проявить и вполне всерьез свои козни же обнаружить.
В том числе и ради того, чтобы стать козлами отпущения за все эти наши «временные трудности».

А ведь еще с самого истока всех общественных начинаний в представлениях рядовых большевиков об окружающем их мире буквально напрочь отсутствовал хоть какой-то захудалый… конструктивный подход ко всей общественной жизни…

Эти яростные заклинатели старых потемневших во тьме веков несвобод апеллировали к вере в светлое будущее, как к явному оправданию любых невообразимо диких зверств всего настоящего.

На их действия вовсе не было и не могло быть никакого суда, так как революционеры по их собственным убеждениям действовали во благо всего остального человечества, и им было дано в силу их глубочайшего невежества истово поверить в этот до чего только наглый и нелепый бред.

Точно также их предки молились Богу, прося у него милости, а вот теперь значится, они порешили взять их себе сами на этот раз явно так без всякого спроса.

А все, потому что в душе эти люди так и остались теми же язычниками, попросту сменившими идола на холме на идола в храме.

Автор вовсе не расположен к оскорблению чувств верующих, его главной целью является то чтоб уж действительно этак же указать на довольно серьезную проблематичность восприятия христианских догм людьми, не знавшими ни грамоты, ни своих естественных человеческих прав.

А ведь еще Гоголь о том же самом писал в его гениальных «Мертвых душах».
«Говорили они все как-то сурово, таким голосом, как бы собирались кого прибить; приносили частые жертвы Вакху, показав таким образом, что в славянской природе есть еще много остатков язычества; приходили даже подчас в присутствие, как говорится, нализавшись, отчего в присутствии было нехорошо и воздух был вовсе не ароматический».

Язычество действительно осталось на Руси в виде старого похмелья - это Гоголь отлично подметил, недаром классиком стал.
Язычества давно нет, а вот похмелье от него и тяжкий его перегар так до сих пор и остались.

Причем не только Гоголь отмечал - это явное свойство русского характера, но и исконно русские люди, безумно любящие свой народ вполне разделяли с ним эти его более чем зрелые взгляды.

Вот тому явный и самый конкретный пример.
Эдвард Радзинский «Иоанн мучитель»
«Ибо, к сожалению, как справедливо отмечал наш великий историк Соловьев, русский человек не слишком изменился с IX века, со времен силой уничтоженного язычества. Людям было трудно понять, почему надо возлюбить ближнего, как самого себя. Приходилось доказывать по язычески – выгодой.
Поразительное сочетание христианства с язычеством в душах людей отражает нравы Московии. Именно поэтому столько внимания и уважения здесь уделяли церковным обрядам – это были своеобразно преломленные в сознании вчерашние языческие заклинания».

В новые времена ничего существенного в принципе совсем же не изменилось...

Но ведь захотели горячие головы все этак враз же переменить...
Однако жизнь проистекает из тривиальности, а не от возвышенных устремлений, а потому естественным следствием насильственного подъема может стать одно только ужасающее своим свистом падение в пропасть оставленных уже где-то совсем позади безумных вакханалий - далекого прошлого.

Мир, ушедший от нас, оживает легче простого, а новое в нем зарождается в тяжких муках совместных (между всеми членами общества) раздумий о выборе дальнейшего пути его естественного развития.
Однако поиски правильного и быстрого пути совершенно сбивали с толка.

Мнимая и сколь ведь прямолинейная примитивность «легко достижимого» счастья могла послужить одной-то причиной всеобщего великого народного горя, поскольку вериги вековой тоскливой обыденности невозможно снять, попросту вот разом их навсегда с себя скинув.

Все в жизни общества должно происходить медленно, статно и постепенно, поскольку обоз прошлого слишком уж малоподвижен и его всегда потянет назад, а вовсе-то не вперед.
Движение назад, будучи преподано в качестве устремления куда-то стремглав вперед великолепно сыграло в России роль злого демона искушающего неопытные сердца, будущими благами для потомства, а вовсе не для людей живущих ныне, а говоря проще, прямо сейчас.

На самом-то деле весело строится уже давно изжитое прошлое, а народу при этом громогласно заявляется, что вот, вот нагрянет светлое для всех и каждого из нас грядущее.
И в точности так оно было и с новоявленным крепостничеством, надо же было только-то его как-нибудь по-новому обосновать и всего делов.

Идеологии социальной справедливости - это ж и есть тот наихудший бич 20 века.
Он стал временем засилья демагогии, а именно из-за нее и были предприняты горькие по их последующим плодам попытки в кратчайшие сроки добиться всего того, что только начало зарождаться в виде неких теоретических выкладок.

На практическое осуществление всех этих идей уйдет не одно только тысячелетие.
Всего лишь желания, а между тем собственно, и самого отчетливого логического понимания, а как именно оно должно будет выглядеть - это вот самое пресловутое бесклассовое счастливое общество сколь уж окажется его слишком-то маловато…
Поскольку вполне так всерьез понадобятся те самые более чем конкретные знания, о том, а как именно все еще надо будет когда-нибудь осуществить…

…причем надо бы то заметить, что не на одних высочайших облаках самых наилучших намерений и грядущих надежд, спаянных воедино кровавым потом красноглазых убийц всякого раз и навсегда убиваемого прошлого.

То ведь попросту ясно, что совсем ничего не зная об управлении государством, продвинуть его вперед по пути прогресса ну никак же на деле не выйдет, а можно только вот будет повернуть его вспять в темные века средневековья.

И вот как следствие этой самой новой общественной жизни бывшие кухарки и лакеи стали заправлять в новом царстве-государстве.

Однако им и часа не удалось бы продержаться у кормила власти кабы, не заручились они самой активной поддержкой пусть небольшой, зато очень уж ярой части тогдашней интеллигенции.

В России жили люди, которые встретили большевистский переворот с бурлящей и искрящейся радостью, а также с весьма прискорбным восторженным энтузиазмом, словно б то было самое наиблагое избавление от всех вековых пут царизма.

Ну а главной бедой было то, что в их очах горел жаркий огонь, позвавший за собой многих других просто наивных людей.

А ведь до сих самых пор есть люди, что впрямь-таки без ума от «сладких пирогов книжных истин», и, точно также как то было когда-либо прежде, они и по сей-то день, буквально на дух не переносят «сажу из печи» жестокого опыта воплощения всех этих прекрасных веяний в самую обыденную реальность.

Потому как все, что неприятно их взору такие сияющие внутренним светом индивидуумы, этак запросто бездумно проигнорируют, как попросту несуществующее так сказать в самой природе вещей.
Подобный подход к делу обусловлен яростным желанием превратить будущее в настоящее, вовсе не ждя пока сама собой отомрет всякая дичайшая дикость прошлого.
А ускорить этот процесс, возможно лишь искореняя невежество, а, не вытаптывая сады райского блаженства, построенные на народных костях.

Потому как такие вещи должны быть всецело подготовлены в моральном, а не в каким-то убого ампирно-эстетическом ключе, как того вполне ж «захотели, а ради того значится и потели» классики русского либерализма.

И дело тут вовсе не в том, что высокохудожественные идеалы хоть в чем-то грешат против святых истин социальной справедливости, а скорее все-таки в том, что всякая теория зачастую во всем опережает, почти всегда плетущуюся у нее в хвосте обыденную практику.

Именно поэтому удачные социальные эксперименты и могут являть собой одно следствие с течением долгого времени накопленного опыта по ведению житейского быта, а не чью-то, «ослепленную молнией прозрения» яростную горячность.

Причем, это вовсе неважно происходит ли это в одной заводской столовой или же на политической кухне огромной империи.
Ничего лучшего, чем все взять да повернуть вспять власть толпы придумать попросту никак не может.

И вот после театрального захвата Зимнего дворца большевизм, тут же начал повсюду завинчивать гайки, уничтожая в самом зачатке всякую возможность ему маломальского сопротивления.

Вот в этом и был заложен этакий прагматизм всех этих всецело конспиративных правителей, а во всем остальном коммунистический строй был дурнем с печи слезшим, и вовсе не более того.

А из этого следует, что лишенная всякой поддержки со стороны думающих людей такая уж вся из себя «общемировая диктатура» была бы вскорости сметена белым движением, оставшись в истории, как большевистский мятеж в период полного безвластия.

Однако Россия в те времена буквально-таки разрывалась на части между силами реакции, в связи, с чем и была сколь легкой добычей для всякого тиранства, как левого, так и для правого.

Важно было лишь подобрать ключик к общественному сознанию, а вот в какую сторону сделать поворот было делом техники и чьего-то хитроумного проворства.
И чуть ли не первым лишенным царской опеки шагом временного правительства явилась та самая мартовская амнистия отпетых уголовников, чьим следствием стала абсолютная дестабилизация общественного спокойствия в стране в целом и в столице, в частности.

Это было сделано исключительно нарочно и только ради того, чтоб народ попросился обратно в хомут и не рвался бы более с цепи.
И ярмо таки было найдено, и вот Россия уже превращена в огромный острог, тюремщики которого в своих мечтаниях его расширяли до размеров всей нашей планеты.
У «проклятого прошлого» на это нашелся очень даже весьма внушительный ответ.
Дикость как культ стала противоположностью «красивому слогу высокопарных слов» о светлом и недалеком будущем.
Фашизм в середине 20 столетия возник как раз же в виде «антител» старого мира, супротив величавых коммунистических сказок о близости оазиса счастья.
Конечно фашизм, как абстрактная идея возник несколько ранее корни его в романтических сюсюканьях, столь свойственных германской литературе 19 столетия, однако вовсе б не нашел он себе столь ярых почитателей среди адски злых, а все ж таки дьявольски хитрых, умных и образованных людей.
Очень жаль, но таков неоспоримый исторический факт, ну а если б то было хоть как-нибудь иначе, еврейский народ не потерял бы при Холокосте полноценной трети от своего общемирового исчисления.
Одним из наиболее ярких исключений из этого правила являлся сам бесноватый ефрейтор Гитлер, он был гением серой толпы, отлично понимавшим всю ее низменную психологию.
Массы обнищалого и униженного немецкого народа слушали его словно спасителя, точно как и попа Гапона в 1905 году.
Толпа она ведь податлива, словно воск в руках этаких изуверов, обещающих ей величайшую будущую радость безбедного существования.
Но всегда ведь оно предназначается не для всех и каждого, а только для неких особых и избранных.
Серой массе обывателей - исподволь так внушается, что она, то уж точно из этих самых «избранных», и состоит.
А другие чем они - это ж грязь под ногами, которую грех не вычистить, дабы далее всем оставшимся жилось и в самом-то деле привольно.
Уж коли кому - это вовсе неведомо или о том он просто запамятовал, напоминаем: по плану Барбаросса, полагалось оставить в живых не более двух, трех миллионов русских людей.
Именно это фюрер намеривался сделать после окончательной победы фашизма, если не во всем мире, то уж, по крайней мере, на евразийском континенте.
Немцы слов на ветер не бросают, они народ деловитый, скрупулезно следующий всем своим намеченным планам.
А из этого само собой следует, что печи Освенцима ни на миг не прекратили бы свою чудовищно адскую работу, окончательно покончив с последним в этом мире евреем, затем в них стали б столь же методично сжигать этнических славян, арабов, негров.
Ну а все оставленные нацистами в живых учитывая жуткие условия их содержания (в хлеву, словно скотину), наверное, еще как позавидовали бы усопшим.
И конечно, сегодня найдутся люди, которые скажут, что, мол, цивилизация такого в жизнь бы не допустила почти значиться поголовного уничтожения русского народа!
Однако автор так полагает, что им стоило бы всерьез окунуться в мир книг людей вернувшихся из ада советских лагерей и, как следует призадуматься, ну как это просвещенная европейская цивилизация сумела закрыть глаза, к примеру, на ту же окончившуюся многомилионными жертвами коллективизацию.
Ведь стоило бы странам Европы пригрозить приостановлением дипотношений и все коллективизацию большевикам пришлось бы тогда несколько свертывать или, хотя бы проводить ее более щадящим старую деревню способом.
У Европы тогда хватало своих проблем?
Да нет в конце 20ых годов, все еще было тихо и мирно.

Однако может ей было (премного извиняемся) попросту начихать на все, что тогда неизвестно где так еще творилось… а потому значит и не имело для нее совсем же то вот абсолютно никакого значения проявления где-либо в мире пусть и самой отъявленной дикости и жестокости?

Вот и сегодня далеко же не все желают вчитываться в слова своих современников о вопиющих фактах, присущих нашей эпохе.
Для некоторых людей существуют разве что отдельные черные пятна на теле истории 20 века.
Одним из таких пятен в их восприятии, безусловно, является 1937 год.

Как будто кровавый террор против своего же народа не начался еще в 1917.
Подлинные события этой дикой, ничем неоправданной со всякой политической точки зрения мясорубки не поддаются никакому дельному описанию и их логический анализ чреват вовсе не занижением количества жертв, а их сколь знаменательным математическим увеличением, учитывая и тех, кто в итоге данных событий попросту перестал быть человеком.

Ведь это сами народы, населявшие шестую часть суши уничтожались, как прежние самобытные образования, дабы превратиться в беспомощную, серую массу рабов, непомнящих своего родства.
Вот конкретный тому пример.
Писатель Андрей Платонов в своей повести «Котлован» пишет.
«- Поставим вопрос: откуда взялся русский народ? И ответим: из буржуазной мелочи!
Он бы и еще откуда-нибудь родился, да больше места не было.
А потому мы должны бросить каждого в рассол социализма, чтоб с него слезла шкура капитализма и сердце обратило внимание на жар жизни вокруг костра классовой борьбы и произошел бы энтузиазм»!

Фашисты имели планы осуществить такие социальные преобразования с другими нациями, ну а коммунисты проявили максимум смекалки, дабы на деле провернуть – этакое бесчеловечное зверство со своим собственным народом.

Были уничтожены многие национальные поэты или их от дивных од непонятно чему полностью силой пролетарского сознания насовсем отучили, а затем и задали им вполне нужный партии и сознательному пролетариату темп, дабы они пели дифирамбы всякой дури, как то, к примеру, случилось с Пабло Тычиной - хорошим украинским поэтом, человеком, отлично знавшим множество языков.

Этот всем своим мозгом интеллигент начал писать стишки типа «Трактор в поле дыр дыр дыр мы усi стоiм за мiр»

То же самое произошло и со многими другими национальными поэтами не пожелавшими разделить скорбную участь Мандельштама!

А нацисты успели лишь отчасти уничтожить польскую интеллигенцию, дабы создать для поляков ее ущербную копию, которая впоследствии должна была завопить о великом благе нацизма, и его подлинном величии в духовном развитии умственно-отсталых народов.
Большевики они-то являлись наилучшими учителями нацистов в этом вопросе и те просто всего-то последовали их колоссальной жестокости примеру.
Как это уже было сказано выше, не будь советской власти, и мир, никогда не узнал, что же это такое озверелый лик лютого нацизма, а в особенности во всех его дьявольских и бесчеловечных тонкостях.
Как-то заметил гениально почувствовавший свою гибельную для всей истинной культуры эпоху драматург Евгений Шварц «Единственный способ избавиться от драконов – это иметь своего собственного».
Германская буржуазия, этак обрела себе ту весьма зыбкую, но казавшуюся ей вполне надежной защиту в виде звериного лика коричневого дракона из-за ее буквально панического страха перед большевистским красным.
До новых времен технического прогресса во много раз опередившего всякое духовное развитие у человека современного (вряд ли во многом разумного) - существовали в основном два ярко выраженных класса - господа и рабы.

Абсолютная власть зачастую развращает даже и более чем достойных по их исконной природе людей, а чего ж она тогда вообще способна сотворить с негодяями вооруженными до зубов идеологией, извращающей и всецело опровергающей все основные понятия цивилизованного общества?

Основой их действий послужили величавые теории, которым экстремисты вроде Маркса и Ницше, придали форму обработанного алмаза диктатуры, какового до них еще не знала история.
Конечно, среди тех, кто воплощал эту идею в жизнь, имелось не так уж и мало, воистину хороших людей, но тут как всегда сработал принцип впервые открытый еще нашими далекими предками. «Добрыми намерениями уложена дорога в ад».

А от себя автор этих строк хотел бы еще добавить, что она к тому же прямая и бесповоротная.
И вот во времена новой просвещенной эпохи нашлось-таки весьма немало желающих подтолкнуть колесо истории во всем, что касается морально-этической стороны общественной жизни, а между тем это как раз и есть та самая «ось, любое приложение к которой требует самой МАКСИМАЛЬНОЙ осторожности».
И факты они прямо говорят сами за себя, так и, твердя нам о том, что подобное воздействие приводит к одному ж ужасающему своим скрежетом откату в прошлое.
К возрождению инквизиции (НКВД) и к возникновению новых средневековых гильдий (колхозов).

Ну а горец, взявший в свои колченогие «лапы царственный скипетр» был на деле мелкой пешкой, внезапно для самой себя вылезшей в ферзи.

В Сталине слились черты азиатского тирана, и римского императора, то и была подлинная встреча востока и запада при самых трагичных, небывалых в истории человеческой цивилизации жесточайших обстоятельствах.

Судьба России служившей буфером между Европой и Азией и без того всегда была горестной.
Советский режим стал более чем естественным продолжением царизма, разве что без его утонченной мягкости к политическим преступникам, вызванной духовными устремлениями европейской мысли, что буквально на лету подхватывалось в России.

Красивые идеи и их осуществление в реальной, повседневной практике более чем всерьез разнятся, как по времени, да так и по самым конкретным делам, которые только еще окажется необходимо провести для их всенепременно благого осуществления.
В Европе, кое-что из подобных светлых общественных преобразований уже давно привилось, и было вполне так разумно применено и привито к самой обыденной житейской практике.

А в то же время большевики во их «святое имя» почти сплошь вытравили на Руси творческую мысль, а также неказенный подход к делу, а главное, что из душ целых поколений.

Во скольких безымянных рвах огромной буквально залитой кровью империи лежат те, кто взяток не брал, и кому за державу было обидно?

А кроме того было немало хороших и честных людей, что заплатили жизнью за наличие у них гражданского сознания. На языке большевиков это называлось «зачисткой района от вредного элемента».

А уж, сколько честных людей спилось от сущей безысходности их промозгло серого существования…?

Сразу же или немного позднее Октябрьского переворота во Францию, как и во многие другие нормальные не осчастливленные приходом новых времен государства, поспешили переселиться более 1,500,000 человек с высшим образованием.
Россия в их лице утратила богатейший интеллектуальный потенциал, о котором теперь можно только весьма горько, но бессмысленно сожалеть.
Но тем еще повезло, поскольку они продолжили свою жизнь за границей, а не сварились в адском котле бесовского большевизма…
Страна была отброшена назад, обезглавлена, распята, а то, что в ней осталось воистину мудрого яростно использовалось для укрепления имперских амбиций, а не во имя улучшения жизни простых советских граждан.
К тому же Советская власть и к самому своему народу всегда была обращена одним лишь дулом и дубинкой и отнюдь не во имя одного только устрашения.

И вот люди, вполне могшие применять свои интеллектуальные способности ради создания благ и удобств граждан своей и других стран, тратили все свои силы, выжимая их буквально без всякого остатка, на одно лишь сотворение всевозможной военной техники.
Кто-то, конечно про себя тут же подумает, что раз уж он жил в великой империи то значится, ради ее грандиозных планов и величественных как древнегреческие мифы наиглавнейших интересов можно было в немалой степени пожертвовать собственными личными удобствами.

Однако, к примеру: та же американская империя за время Второй Мировой войны более чем в два раза увеличила свой золотой запас.
Это было осуществлено не за счет весьма активной добычи золота на исконно русской Аляске, а как раз именно в связи с наплывом через океан потом и кровью людскою добытого золота, которым оплачивались поставки оружия и боевой техники в Советский Союз.
Хотя можно было бы договориться и как-то иначе!

Да и после войны страна, имевшая возможность делать деньги на продаже своего оружия отдавала его совсем же за так, вроде бы в долг своим нелепым союзникам, под дружные обещания уж когда-нибудь так обязательно за него расплатиться.

Вот, к примеру, африканская война между Эфиопией и Этерией.
Обе стороны воевали советским оружием, даденным в разное время даром за сколь сладостные слуху советских бонз доблестные обещания всенепременно выбрать себе именно «тот самый верный» социалистический путь развития.

Но то еще хотя бы шли разборки одних африканцев с другими, а вот с тем после Сталина совсем уже недружественным социалистическим Китаем все было как-то совсем иначе...
Как то было в стихах Владимира Семеновича Высоцкого «Как-то раз, цитаты Мао прочитав»
«Мины падают, и рота так и прет,

Кто как может - по воде, не зная броду.
Что обидно! - этот самый миномет
Подарили мы китайскому народу».
Вот уж подарили, так подарили, наверное, чтоб сдачу получить...
И ведь неминуемо подобные политические дела еще как сказывались на уровне жизни трудящихся, а было б куда правильнее так вот и изречь «горбатившихся» на это самое государство его граждан.
Из их зарплат было заранее изъята плата, как за бесплатное образование, да так и за медицинское обслуживание, на содержание режима Кубы, а к тому же еще и на военную и экономическую помощь дружественным СССР «папуасам Новой Гвинеи».
В подобных условиях было бы невозможно рассчитывать на трудолюбие народа, который прекрасно, понимая, что его, безусловно, совершенно беззастенчиво грабят, сам тащил все, что только плохо лежит.
Этим лишь ужесточая условия своего и без того безрадостного существования.
А между тем все могло быть совершенно иначе, учитывая тот всем известный факт, как же охали, да ахали иностранные специалисты, когда им демонстрировали образцы ранее сверхсекретной военной техники.
Но то вооружения!
Однако ж у России бессовестными скотами большевиками была начисто отвоевана всякая возможность более чем успешно конкурировать с Японией, в области создания самых современных изделий ширпотреба.

Вот не было бы революции и уж тогда русские телевизоры, видеомагнитофоны, стиральные машины на самом-то деле, а вовсе не по одной той исключительно лживой красной пропаганде ни в чем бы не уступали лучшим мировым образцам.

К тому же имелись весьма конкретные шансы на то, что они б их еще во всем же превосходили!

Русский народ очень талантлив в плане изобретательства и суммарное количество его изобретений в плане революционного новаторства в области развития техники превышает любые, какие вот только кому же будет угодно всевозможнейшие стандарты.

И кстати весьма явственный и конкретный пример подобного резкого прорыва в области технологий - это опыт той же Японии, превратившейся из полуфеодального государства, в сверхсовременную державу, он-то и может послужить вполне полноценным подтверждением данным словам.

Однако для этого было б потребно подтолкнуть колесо истории вовсе так не в этическом, а прежде всего в политическом смысле, что всегда приносило явственную пользу, когда речь шла о вполне разумных реформах.
После выражения народного гнева в 1905 году, и впрямь надо было положить конец одряхлевшему царизму, оставив монарху одни только церемониальные функции.
Однако ж сущий испуг страшенного русского бунта весьма поспособствовал российской интеллигенции, отказаться от всякой поддержки державы, до такого жуткого, варварского состояния доведшей свой собственный народ.
Как будто последний самодержец, был лично в ответе не только за свое полнейшее безволие, но и за все грехи его столь нерадивых подданных.
А все-таки последнему царю надо б воздать по его вполне так нескромным заслугам в деле расшатывания собственного трона.
Дума едва ли являлась чем-то большим, нежели откровенной видимостью демократии и одной лишь условной для всех имеющихся сторон бесконечной и бессмысленной говорильней, так ни о чем действительно конкретном и важном.

Идею оголтелой болтовни всячески спонсировал и раздувал сам царь.
Вот два свидетельства друга его детства.
И. Сургучев. «Детство Императора Николая II»
«Жорж однажды похвалился, что он может показать, как маме кланяется Хоменко, но условие: мы должны съесть по пол ложки песку. Я отказался, но Ники с заранее смеющимися глазами съел и к вечеру был болен, и пришлось вызвать Чуку вера. В «игральной» комнате всегда была горка песку».

«Что это? Откуда яма? Кто допустил?!
Теперь догадываюсь, что у него промелькнула мысль: не было ли здесь покушения на детей?
Но Нику снова схватил хохотун, и он, приседая, чистосердечно объяснил отцу все: как я вчера поколотил его за шар и как он мне сегодня отомстил.
Великий Князь строго все выслушал и необыкновенно суровым голосом сказал:
— Как? Он тебя поколотил, а ты ответил западней? Ты — не мой сын. Ты — не Романов. Расскажу дедушке. Пусть он рассудит».

Из этих двух сценок совершенно отчетливо проглядывает внутреннее естество Николая Второго.
Он был человек безвольный, слабый духом, хитрый и легко подпадающий под всякое чужое достаточно сильное влияние.

А при таком государе государство на Руси не могло не пойти прахом, потому что без действительно толкового царя, все имеющееся законы соблюдать-то, кто ж их не станет?
А кроме того пойдет же самый форменный грабеж и междоусобица.

И это ж еще всеми и вся будет затем громко же обсуждаться и чрезвычайно осуждаться... времена-то были совсем либеральные, что, однако никак не влияло на буквально все те же, что и ранее точно такие же царящие в внешне подгнившей империи житейские нравы…
Наоборот «наносной либерализм» поспособствовал еще, куда большему обострению всех старых общественных язв…

Раз весь мир таков чего ж нам-то тогда стесняться…?
То есть и до того конечно было весьма немало, всяческого чиновничьего произвола, а все ж таки при последнем беспомощном самодержце - это до той высшей степени совсем уж обрыдло обществу, что неудивительно его более чем двоякое отношение к революции.

Будь это хоть несколько иначе и все само собой тогда медленно, но верно затихло.
Да вот ведь наивная вера крепка!
И кстати машина законодательного крючкотворства вводящего народ во искушение своими сладкими обещаниями не есть большевистское изобретение, а только то, что досталось им по наследству от Думы.

Еще Лев Николаевич Толстой в «Войне и Мире» упоминал о том, что на Руси законов много, а исполнять их некому.
«Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать».

И Салтыков-Щедрин пишет о том же в его книге «История одного города».
«Как нарочно, это случилось в ту самую пору, когда страсть к законодательству приняла в нашем отечестве размеры чуть-чуть не опасные; канцелярии кипели уставами, как никогда не кипели сказочные реки млеком и медом, и каждый устав весил отнюдь не менее фунта».
Так что, то вовсе не мнение кого-то одного из великих классиков.

Производить мертворожденные законы оно дело куда более легкое, чем неукоснительно соблюдать давно уж кем-то написанные, при этом вроде и правым делом занят, да и деньгами государственными втихую ворочать, никто же не запретит.

Главное, старшее начальство слушать, а остальное уж обязательно оно пребудет всякому, кто ухо востро держать станет…
Так что как уж на деле выходит бездумная исполнительность есть самое естественное свойство российского чиновничества.

Вот как об этом отзывается Вилли Токарев в его песне «Высоцкому»
«Сколько было ретивых, верноподданных слуг,
Что загнали поэта в заколдованный круг!..»
Или как то было у великого Грибоедова в его «Горе от ума»
«В мои лета не должно сметь
Свое суждение иметь.

Чацкий
Помилуйте, мы с вами не ребяты,
Зачем же мнения чужие только святы?

Молчалин
Ведь надобно ж зависеть от других.

Чацкий
Зачем же надобно?

Молчалин
В чинах мы небольших».

Или как о том написал в прозе великий Лев Толстой в его романе «Война и мир».
«Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе».

Все ж везде от одной только барской воли зависело.
«Барин приедет, он всех нас рассудит» это и есть лейтмотив российской жизни буквально испокон веков.

Но это не свойство самого народа, а куда вернее одна из тех целыми столетиями складывавшихся традиций, всецело возникших из-за весьма нелегких условий, в которых жили племена Русичей еще с былинных времен.

А вот будь между Россией и Азией хоть какие-нибудь серьезные природные препятствия, и уж такому на ее земле не бывать никогда.
Постоянные набеги требовали одного крепкого кулака, а то всем будет совсем уж несдобровать.

Но рука та должна была быть весьма жесткой, а то иначе у власти сами собой вырастут большие и малые головы, и это они натворят, чего им только вздумается, в любом не в одном только экономическом, но и в политическом смысле.

Веяния с запада, несли бациллы отравляющие мозг прекраснодушием и новоявленной дикостью призванной уничтожить всю старую барскую лютость, и зажить себе в мире и согласии, как людям изначально-то было вот предначертано еще в старые добрые времена каменного века.
Ведь этак еще с тех изначальных времен остались в памяти народов иллюзии о жизни в общине без власти помещиков и фабрикантов.

Однако кроме урона от саблезубых тигров и прочих диких хищников, точно также тогда имело место множество смертей от голода и болезней, а социальная среда носила все те же черты, что и сегодня только вот в неком зачаточном состоянии.

Западная благочестивая и чистая Европа так ведь и осталась собственно дикой только вот перекрасила и преобразила всю свою изначальную дикость в некий иной блестящий внешним лаком обманчивый цвет, но внутри-то все как прежде было, так вот оно и осталось.

Россия как пересечение всех дорог подвергалась влияниям, завоеваниям, нападениям со всех сторон и свойства ее народа включают себя как азиата, да так вот и полноценного европейца, но без его практичности и вящего пренебрежения к ближнему за то, что он во всем иной по крови своей.

Всякое иное отношение к людям есть исключительно зрелое европейское влияние, и новоявленные националисты (те же, в сущности, фашисты) зря бьют себя в грудь, называя себя русскими.

Потому что они неэтнические западноевропейские вандалы и корни их психологии в отрицании русской широкой души, путем надевания на нее узкого швабского намордника…
Это так еще с тургеневского Базарова пошло.
Но мало того верховная власть в России к тому же еще и гипертрофировала все европейские черты, что случилось благодаря "благоуханным веяниям" как-то совсем уж издалека доходившим и до ее берегов.
Это же касается и преемственности форм власти, России ей-то вправду нужна была вовсе не бессмысленным роем гудящая Дума, а те самые повсеместные автономные выборные советы, которых на Руси почти никогда ж их и не было.

То, что можно привести в виде исключения так это одно только новгородское Вече разогнанное Иваном Третьим и физически истребленное Иваном Четвертым. В то самое время как выборные органы солдатских депутатов являли собой всего-то лишь самодержцев, из окопных клопов, паразитировавших на всеобщей пролитой нацией благородной крови в совершенно непонятно кому вообще нужной Первой Мировой войне.

Все чего эти «деятели» вообще же творили, делалось только-то ради того чтобы насладиться всласть беззаконием ими же самими возглавленном.

Обезглавленная армия стала оплотом анархии, а пришедшая ей на смену большевистская власть оказалась сущим подобием паутины, образцом удушающих тенет абсолютного деспотизма, который лишь она и была только способна создать.

Ведь это ж она одна и могла-то создать ту самую неимоверную железную дисциплину правда исключительно там, где ей самой, то и вправду же было выгодно...
А во всех прочих местах царил полнейший хаос и абсолютное чиновничье бездушие.

Ну а всему этому на деле предшествовало, как и всему этому явно потворствовало именно то абсолютно же неблагоразумное создание многоликой Думы с ее многоречивой фразеологией о понятиях вербально воспринимаемых толпой, как право на вольную жизнь безо всяких сдерживающих широкую русскую вольницу всех ее прежних стальных оков.

Так что создание Думы почти однозначно, в значительной степени, только усугубило и без того весьма шаткое положение империи, и только ускорило ее (при таком царе) более чем неминуемую гибель.
Ну а к тому же еще тут весьма примешалась бездарно проигранная японская война.
И лишь подпадающий под любое наиболее сильное влияние человек мог ввергнуть Россию, в новую войну против Германии, будучи сам женат на немке, хотя ее мать и была англичанкой.
Однако простому российскому обывателю было глубоко наплевать на все на свете генеалогические древа, его-то вполне так всерьез взвинтил лишь тот явственный факт, что вот значиться новоявленная императрица сама ж родом из тех краев, где живут теперешние недруги Российского государства.
А надо б вспомнить, что в той прежней России в царице видели заступницу от всех невзгод и напастей. А тут значит, заступница оказалась уроженкой именно тех земель, где вечно полуголодным солдатам империи надо было сражаться в совершенно ненужной в глазах российского обывателя неимоверно страшной войне.
Нет, поначалу может быть и очень даже нужной, да только она слишком уж затянулась.
Вот, что можно найти по этому поводу в первом томе «Хождения по мукам» Алексея Толстого.
«А что, скажите, из вашей деревни охотно пошли на войну?
-Охотой многие пошли, господин.
- Был, значит, подъем?
- Да, поднялись. Отчего не пойти? Все-таки посмотрят - как там и что. А убьют - все равно и здесь помирать. Землишка у нас скудная, перебиваемся с хлеба на квас. А там, все говорят, - два раза мясо едят, и сахар, и чай, и табак, - сколько хочешь кури.
- А разве не страшно воевать?
- Как не страшно, конечно, страшно».

Но царя, очевидно, более всего одолевал страх, за свое доброе имя он, наверное, не знал, что воистину умный политик все сделает, чтобы откреститься от любых своих устных обещаний и бесчестность в политике - это только не соблюдение официально подписанных договоров и международных соглашений.

Вот он яркий пример его политики соглашательства с кем же и в чем только кому-то то будет угодно лишь бы вот выразить свою деликатность и безотказность более всего на деле подходящую простому, старательному клерку любой нотариальной конторы, а вовсе не важно, где именно она находится.

Витте Сергей Юльевич «Царствование Николая Второго»
«Я доложил Его Величеству, что турецкая контрибуция согласно закону ежегодно вносится в государственную роспись и затем в отчет государственного контроля и что об исчезновении этой статьи дохода сделается сейчас же всем известным. Я добавил, что это такие же русские деньги, как и всякие другие, входящие в роспись, что Турция нам платить контрибуцию в возмещение лишь части расходов, произведенных русским народом в последнюю восточную войну и что исчезновение из доходов этой суммы русскому народу в той или другой форме придется восполнить, и, наконец, что такая новая подачка Черногории по своим размерам переходит всякие пределы. В ответ на это Государь мне говорит:
"Что же делать - я уже обещал"».

О Боже мой! И это говорит великий самодержец огромной империи!!!
Чего тут удивительного, что он готов был стелиться ковриком под ногами его союзников по Антанте Англии и Франции, а также и США...

Ему значит, надо было этак взвалить на себя почти всю тяжесть войны, чтоб уж укрепить давние дружеские связи...
Выйдя на войну с родственником он, кстати, ведь сделал свой первый шаг к пролитию крови своей семьи...

Но раз уж он это затеял, ведь выйти-то из нее он мог еще за год до вынужденного отречения, причем с честью и полностью успокоив бурлящий поток недовольства в обществе.
Не надо было ему вести войну до победного конца поскольку уж дойдя до Берлина, он бы и гроша ломаного там не получил, однако ж его доблестные союзники и этим удовлетвориться не захотели им-то надо было сколь уж намного большего...

Они окончательно поняли, что Россия сосед небезопасный, способный отхватить себе кусок землицы на востоке, а потому ее по принятому в Англии решению надо было полностью развалить до основания, чтобы в будущем сделать из нее колониальную страну под протекторатом развитых западноевропейских стран.

Но нам уже пора вернуться к нашему весьма недалекому прошлому.
Жизнь в окопах способствовала солдатскому недовольству, что впрочем, понятное дело...
Российский мужик конечно терпелив, но тут надо б понимать, что позиционная война подразумевает под собой длительное топтание на одном месте, скученность, тиф и вшей.

А кроме того надо еще учесть большую предприимчивость разного рода тыловых интендантов, разворовавших все, что плохо лежало по его длинному пути к фронту.
Ну а кроме того позиционная война имеет еще и другие «большие прелести»...

Вот как они описаны в тех же «Хождениях по мукам»
«- Пять миллионов солдат, которые гадят, - сказал он, - кроме того, гниют трупы и лошади. На всю жизнь у меня останется воспоминание об этой войне, как о том, что дурно пахнет. Брр…»

Да ведь и этого было б еще едва ли достаточно!
К тому ж еще и мистические склонности российской царицы тоже довольно успешно поспособствовали распространению о ней всевозможнейших грязных слухов.

Вот что пишет об этом генерал Краснов в его книге «От Двуглавого Орла к красному знамени»
«Постоянные роды, нетерпеливое ожидание сына и наследника престола, темные разговоры о том, что она порченая, что у нее сына не будет, волновали ее, мучили и делали несчастной. Муж раздражался всякий раз, как она приносила ему дочь, в народе было разочарование, придворные, министры, чувствуя, что она не в силе, были холодны с нею. Она ударилась в мистику. Черногорские принцессы Анастасия и Милица Николаевны, называвшиеся в придворных кругах просто: Стана и Милица, ставшие великими княгинями, увлекли Императрицу в ряд темных суеверий, вывезенных ими из родных гор, смешанных со слащавым сентиментализмом Русского института. Они выписали к себе и представили ко Двору лионского аптекарского ученика, француза-проходимца Филиппа Низие. Филипп называл себя святым, говорил, что он может творить чудеса, в Лионе у него был якобы особый "cour de miracles" (* - Двор чудес), где он исцелял больных. Он заверил Императрицу, что, когда он с непокрытой головой - он не видим. Он ездил в шарабане по Царскому Селу с Государем, императрицей, Станой и Милицей, без шапки и уверял, что он не видим. Все видели жирного, волосатого француза в черном платье в обществе Государыни и великих княгинь. Ей говорили, что видели его. Она возмущалась. "Ах, полноте, - говорила она, - этого не могло быть. Филипп невидим. Вам лишь казалось, что вы его видели, потому что вы не верите, надо верить".
Филипп занимался предсказаниями, и некоторые предсказания были очень удачны - это усиливало веру в него. Сознательно или бессознательно, Стана и Милица втягивали Императрицу в мир предрассудков, суеверий, какой-то чисто средневековой веры в чудеса, предвидение, предопределение. Этим пользовались. За Филиппом ухаживали, искали его расположения, назначения попадали в руки проходимцев, подкупных людей. Филипп сказал Императрице, что она беременна, и несколько месяцев она морочила окружающих и даже врачей своею мнимою беременностью. Филипп внезапно умер за границей, но он оставил глубокий след в душе Императрицы. Она жаждала иметь подле себя другого прорицателя, который взял бы на себя ее судьбу и судьбы Родины. Услужливые люди искали заместителя Филиппу».

А в дальнейшем при дворе объявился чудотворец Распутин, и беззаветная вера в него царской семьи сама собой подорвала весь институт веры в монарха, на которой и зиждилась вся его власть над российской империей.

Потому что вера в царя было наилучшей охранной грамотой царствующего дома Романовых, а ее полнейшее отсутствие наоборот, явилось-то наихудшим из всех возможных зол для всей структуры светской и духовной власти.
Помнится у Льва Николаевича Толстого об этом в «Войне и Мире» хорошо написано.
«Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
- Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
"Только умереть, умереть за него!" думал Ростов.
Государь еще сказал что-то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю».

Но так, однако, было только до тех времен, пока Россию не захлестнула волна дичайшего вольнодумства, основанного вовсе не на желании куда большей свободы, а прежде всего на стремлении вдохнуть в этот мир некое новое дыхание жизни, потому что прежний, давно так уже погрязший в сенильной старости творец не шибко старался, его когда-то создавая.

И главное тут же понадобилось отыскать государю российскому некую более чем удобную замену, включающие в себя все те же извечно прежние атрибуты еще лишь только усиленные, либо того хуже буквально вывернутые совсем наизнанку.

Причем «каков поп таков и приход» как все ж таки она верна эта всем известная поговорка. Каким был последний министр внутренних дел царского правительства, в точности такими же были и все дела в его государстве. Вот что о нем пишет Александр Блок в его книге
«Последние дни императорской власти».
«Протопопов стал управлять министерством, постоянно болея "дипломатическими болезнями", при помощи многочисленных и часто меняющихся товарищей; среди них были неофициальные, как Курлов, возбуждавший особую к себе и своему прошлому ненависть в общественных кругах. Протопопову, по его словам, "некогда было думать о деле"; он втягивался все более в то, что называлось в его времена "политикой"; будучи "редким гостем в Совете Министров", он был частым гостем Царского Села.
С первого шага, Протопопов возбудил к себе нелюбовь и презрение общественных и правительственных кругов. Отношение Думы сказалось на совещании с членами прогрессивного блока, устроенном 19 октября у Родзянки (см. прил. V в конце книги); но Протопопов, желавший, "чтобы люди имели счастие", и полагавший, что "нельзя гений целого народа поставить в рамки чиновничьей указки", оказался, несмотря на жандармский мундир Плеве, в котором он однажды щегольнул перед думской комиссией, неприемлемым и для бюрократии, увидавшей в нем мечтателя и общественного деятеля, недаром сам Распутин сказал однажды, что Протопопов-"из того же мешка", и что у него "честь тянет Протопопова, который "стал в контры с собственной думою" и заставил многих сделать из него "притчу во языцех" и отнестись к нему юмористически. Характерно, например, его (ставшее известным лишь впоследствии) знакомство с гадателем Шарлем Перэном, едва ли не германским шпионом, о чем и предупреждал директор департамента полиции; Протопопов не хотел об этом знать, веруя в свой "рок"; он неудержимо интересовался тем, что говорил ему Перэн: что "его планета-Юпитер, которая проходит под Сатурном, и разные гороскопические вещи».

Мистика и аморфно идейный коммунизм более чем неплохо могут ужиться в одной отдельно взятой стране и даже всецело проистекать одно от другого...
Все явственные тому причины очень даже верно описал Иван Ефремов в его гениальной книге «Час Быка»
«— Когда человеку нет опоры в обществе, когда его не охраняют, а только угрожают ему и он не может положиться на закон и справедливость, он созревает для веры в сверхъестественное — последнее его прибежище. — Когда человеку нет опоры в обществе, когда его не охраняют, а только угрожают ему и он не может положиться на закон и справедливость, он созревает для веры в сверхъестественное — последнее его прибежище».

А что ж ему еще делать, если в стране говорливая разобщенность достигла своего наивысшего предела.
И именно поэтому тогдашняя Дума стала более чем явной предшественницей того страшного бредового сна длившегося целую историческую эпоху... И кстати, не нагадали ли прорицатели России ее грядущих правителей? Керенский и Ленин были представителями одного знака зодиака, и родились в одном, и том же городе Симбирске.
Ну так было ли то простое совпадение или же нет, то выяснить никогда ведь уже не удаться, а то, что новыми оказались одни только лозунги, да лица... это и есть самый непреложный факт.

Однако ж причины для возникновения этакого новообразования под названием СССР не отыскать среди внутренних аспектов российского бытия.
Когда совершено некое ужасное преступление надо б, затем поискать того, кому оно действительно было выгодно.

То, что октябрьскую революцию оплатил германский рейх, в том конечно нет никаких сомнений, но вот откуда у кайзера обнищавшей за войну Германии были такие огромные деньги...?
А надо бы то заметить, что и Япония устроила революцию 1905 года не за свои кровные, а на средства, отмытые на американской бирже.

Америка в марте 1917 вступила в Первую Мировую войну пред тем попросту очистив себе поле деятельности от далее никому уже не нужной попросту сделавшей свое дело Российской империи.

Россию можно было списать со счетов, сдать ее в утиль исторического процесса, оккупировать с целью нанесения культурного слоя, а иначе говоря поработить, чтоб затем высасывать из нее все соки...

Для этого и нужны были волнения в столице, те самые, что в конечном итоге и привели к отречению недалекого умом императора... Он был не только слаб духом, но и слаб всеми свойствами души...

Его мир был узок в нем царили призраки и тени... Страна, снедаемая коварством и похотью сытых высших классов не имела нормального прошлого...

Однако без большевиков поддержанных и спонсированных внешними силами она вполне так имела серьезные шансы обогнать весь мир при помощи технических нововведений...
Да вот ведь этого не произошло еще и потому, что господа западные стяжатели «нацелили вилку» на аппетитный кусок русской земли...

Их не устраивал факт, что Россия может развиться в сильную державу, способную диктовать свою волю им надо было устроить гражданскую резню, а затем уж и встать на сторону тех, кто окажется в итоге сильнее...

И не оттого ли призрак коммунизма контрабандой провезенный из Западной Европы и послужил он зловещим «запалом к накопившемуся за века пороховому погребу» общественного недовольства?

Того самого что был вызван всегдашним, а главное вездесущим унижением человеческой личности в старой Российской империи, а также он был неразрывно связан с повальным разграблением всего и вся...

И все-таки не стоило бы этак все до кучи сваливать на одну только чью-то злую внешнюю волю, как это делает великий англофоб Николай Стариков.

То, что враги злы и хитры еще никак не умаляет ответственности своих, которые простодушны и наивны, хотя им вполне всерьез полагалось не быть малыми детьми в большой международной политике.

Однако уж очень-то на Руси было принято либо кивать на государя как на надежу батюшку, либо иметь свой личный огород, вот в нем и копаться, а вокруг хоть трава не расти.
Назначение послов часто являлось своего рода изгнанием проштрафившегося ближника навроде «Посол вон».

Всеобщее неуважение к людям, думающим своей, а не чужой барской головой тоже во многом подрывало все существующие основы...

Российскую армию использовали не во имя защиты своего отечества, а ради поддержания своего достойного авторитета среди спесивых европейских монархов...
А солдат он все видел и себе на ус мотал.

Так, что нечего удивляться приверженности народа к бунту после более трех лет сидения в окопах непонятно за какие безмерно чуждые простым людям интересы.
Солдат их уж очень обижали и держали за сущий скот, не все конечно и другого отношения к ним тоже вполне так его хватало, однако ж, озверелая толпа хороших от плохих никак не отличает.

Но должны были быть законы, не позволяющие офицерам бить солдата, словно он норовистая лошадь, а не человек.
Взгляды на муштру в 20 веке надо было поменять в свете сколь большего уважения к тем, кому и впрямь самой судьбой было предначертано быть в России столпом и защитником во времена ее великих бед и несчастий.

А без оной ему для того чтобы взбунтоваться достаточно было только слабину почувствовать. На это ж Николай Кровавый сподобился манифест отречения, загодя подмахнув (далее неприличные слова).

Сначала коммунисты царя убили, ну а затем, когда он им вновь этак понадобился в качестве явной подпорки под престол президента Ельцина, они-то его и канонизировали.

А между тем Николай Второй не был он хоть сколько-нибудь достоин участи умершего мученической смертью святого, ему попросту создали именно такой имидж.

Причем создали его именно те, кто, до конца осознав размеры бедствия причиненного своей стране, не долго думаючи выбрали в «ряженные в святых» тех самых, кого они, когда-то безжалостно свергли.

И все-таки, слава тебе Господи, что не пришлось им проливать те же самые крокодиловые слезы, по поводу участи других правителей мира сего уже загубив всю мировую экономику.
Все-таки как-никак, а разум восторжествовал, и большевики мировую революцию навсегда же профукали.

Вслед за Октябрьским переворотом в Баварии и Венгрии, тоже вот произошли кратковременные смены власти, а в Италии имели место сильные рабочие волнения.
Кем только они были тогда оплачены?

Коммунистам им ни столько свою страну надо было хлебом накормить, сколько раздуть мировой пожар, как того требовала их безумная идеология.

Да и момент был для того подходящий, чтобы недовольство рабочих можно было более чем легко растревожить и разбудить.
Но без думающих людей все это мартышкин труд!

А ведь можно ж прийти в ужас от одной только мысли, что бы случилось, если б интеллигенции этих управляемых «реакционными правительствами» держав не отринули напрочь бесславный путь коммунизма.

Так как в каждом отдельном государстве имеются в наличии свои прохиндеи адвокаты, из тех, кто не только всегда окажется, как штык готов раздеть своих клиентов буквально до последней нитки, но и бесконечно б обрадовался, поучаствовать, а то и возглавить дележ страны.

И все это естественно, что под кровавым соусом избавления от всех тяжких пут прежнего злого тиранства. Так чего б им было не прибрать к своим отнюдь не мозолистым рукам всю свою державу? Именно таким адвокатом и являлся кровавый прокурор всея Руси Владимир Ильич Ульянов.