Литература и журналистика

Свистящая стрела

                                                     
                                Памяти Льва Николаевича Гумилёва                

Хунну - народ в центральной Азии 12 век до н.э. - 3 век н.э.,предки гунн.
Шаньюй - титул верховного правителя хунну.
Тумань - правитель хунну, конец 3-го века до н.э.
Модэ - старший сын Туманя, конец 3-го века до н.э.-174 г. д.н.э. 
Юэчжи  - народ 12 - го века до н.э. - 1 - го века н.э. в  
Средней Азии и современном Восточном Туркестане,родственный скифам.
Пегие - название юэчжей за цвет волос.
Амазонки - легендарные воинственные племена  женщин в Причерноморье 
Тугаи - леса вдоль берегов рек сухих степей Евразии.
Тюмень - 10000 семейств у хунну.
Дунху (Восточные варвары) - народ степной Маньчжурии 11 - 2 век до н.э.
Хур - солнечный (юэчж.)


                      1                                                  
Ночь над Великой степью - звёздный открытый дом,                      
Вольный пьянящий ветер - страсти кипят кругом.                         
Хунны  века воюют, шёлк ковыля топча,
Но за холмом всё так же, посвист и звон меча.

Знатен Тумань и славен, хуннов седой шаньюй,
Много раз в битвах ранен, все же могуч и буйн.
Ночью ему не спится, гложет его печаль,
Сына есть два и злится: младший - насмешник, враль.

Старший - силён, угрюм, полон таённых дум,
С братом заносчив, груб, брань часто сыплет с губ.
Смел он в бою и страшен, дерзких завёл орду.            
Хуннов родам опасен - сеет меж них вражду.

Ночью старик шаман, дыма глотнув дурман,                            
Вечное Небо звал и просветлев вещал.
«Вижу орда юэчжей, топчет поля, луга,
Вижу шатры чужие, там где пасём стада.

Пегие орды  хлынут - хунны в бою падут,
Жёны и дети згинут, девы в полон уйдут. 
Хунну сейчас бессильны, буйный набег сдержать,
Лучника нет, кто может тысячи стрел пускать».

Долго Тумань в раздумье, глаз не смыкал всю ночь,
Утром  князей созвал он, сбросив сомненья прочь. 
«К новой луне, юэчжам мы соберём дары
И  караван отправим, что бы страну спасти.

Сын мой, Модэ бесстрашный, тот караван возьмёт
И упредит коварный пегой орды налёт».
Пленник Модэ, заложник, участь его одна.
Многие хунны рады - «Сгинуть судьба дана».
                        2
Долог поход в неволю, тягостен ценный груз, 
Молодость любит волю, и тяготится уз.
Кажется степь бескрайней, кажется нет конца
Пыльной дали ковыльной, думам Моде - посла.

Вот и дошли. Юэджи - скифов родная кровь,
Встретили честь по чести, не посрамив послов.
Первый, среди достойных, с почестью взял дары
Принял Модэ как сына, вместе с его людьми.

Место для ставки дал он возле степной реки,
Чтобы в тени ивовой дни безмятежно шли.
Думы темнее ночи сами собой ушли
И засветились очи, видя простор земли.

Молодости забавы - скачки, охота, борьба,
Волчий загон, облавы, луков тугих стрельба.
Из тугаёв дремучих для утех молодца
Вепрей, фазанов гнали прямо под лук стрелка.

Но в ивняке плакучем, тигра услышав рык,                 
Телом своим могучим он к иве седой приник.  
Рыжая дикая кошка вышла из-за куста,
Жёлтым звериным взглядом заворожив врага.     
                      
Шагом не быстрым, крадким, взгляд устремив чуть в бок,                      
Кошка  всё ближе-ближе, нужен один прыжок.                 
Тигр, как пружина  сжался, страшен его накал,
Стал вдруг расти, поднялся, модэ обнажил кинжал.                   

Свист он услышал слева, справа, из-за спины.
Тигр осел и рёвом  дебри оглашены. 
Стрелы пробили зверя, насквозь его прошли,
Опередив мгновенья острых когтей, клыки.                  

Крепко кинжал сжимая, к зверю  Модэ идёт.
Где  ж дружина лихая, где весь его народ?     
Кошка  хрипела силясь, спрятать себя в кусты.  
Алая кровь струилась - ей не уйти, увы.   

Слева, сзади и справа слышится веток хруст.
«Будет и мне забава», желчно сорвалось с уст.
Но из кустов не быстро вышли на солнца свет
Три воительных пери, девы в расцвете лет.

Стрелы, тугие луки, перевязь и ножи,  
Лёгких доспехов кожи с ног и до головы.
Грозные амазонки, вышли как на показ
Смотрят с ухмылкой, дерзко верен и меток глаз.

Старшая амазонка, к тигру направив шаг,
Заговорила громко - слаб, не опасен враг.             
«Вот, что Амага скажет, стой чужестранец  стой,                                                   
И говорить не надо, стой и не спорить с судьбой.

Знай, что тебе не долго нежиться и играть,
Скоро гонимым волком будешь в степи бежать.
Только стрелой свистящей той, что повержен зверь,     
Сможешь добиться власти во всей степи, поверь».

Слышал Модэ и раньше, что лучше нет стрелка,
В жёлтой степи палящей, дочери Хур - жреца.
Волосы тёмно-русые, старой меди отлив,
Собраны в косы с бусами, карий взгляд смел, пытлив.
Блях золотые искры россыпью на ремне,
На голове и клювы птичьи на рукаве.
Амага стояла рядом, глядя Модэ в глаза,             
Будто его пытала, будто куда звала. 
                   
«Там, за вторым порогом ты мой  шатёр найдёшь,
Шкуру туда доставишь, ложе моё сомнёшь».
Только сказавши это, Амага взмахнув рукой,    
Вместе с другими пери скрылась в листве густой.

                        3
Слух по степи стремится - не обогнать коню,
«Вольно Модэ живётся в дальнем, чужом краю.
Даже самой Амаге, той, что не ведом страх,
Он приглянулся тоже», весть разнеслась стремглав.

Слухи... Тумань в смятеньи: «Младший - наследник мой!
Нет, ни к чему сомненья, хватит играть с судьбой».
Снова шаньюй к шаману свой направляет шаг,
Снова щепоть  дурману бросил старик в очаг.

Сизый туман окутал, сладкий дурман пьянил,
Мысли все, думы спутал, волю его пленил.  
Пляска до иступленья, бубен и бубенцы -      
Сила для просветленья - тайный полёт души.         

«Вижу шатёр опавшый, в жёлтом вихре огня,
Воинов вижу павших, вижу средь них коня.
Острым ножом решится жизни и смерти торг,              
С прядью волос примчится цели твоей итог»

Войско собрав и вскоре хунны ушли в набег,
Сея Юэчжам горе кровной вражды навек.
Первый среди достойных, через огонь и дым,                    
В мире степей привольных, не видит Модэ живым.           
     
Только Модэ не знает, спит в тишине шатра.
Мал день и быстро тает, если весь день  игра.
Пегих домчали быстро кони, желанье мстить,
В схватку вступили жёстко - хуннам не долго жить.

Вспыхнули разом, ярко ставки посла шатры.
Быстро сгорели, жарко и растворились сны. 
Бились отважно  хунны, в окруженье врага.
Луков играли струны, вторила им стрела.                   

Воины пали, кони и не уйти Модэ.
Нет, не будет погони, и не сидеть в седле. 
Но темнота ночная на время скрыла его.
Может доля лихая всё же не для него?

Факелы рыщут в ставке, в ставке, которой нет,
Шею тугой удавке ищут, посланца  след.          
Свист вдруг Модэ услышал, словно сигнал судьбе,
Мысли смятеньем дышат, смерть не страшна уже.

Быстрые амазонки с хода вступили в бой
Мал их отряд, но дерзкий, словно пчелиный рой.
Точно чутьём звериным, Амага нашла Модэ
И заслонив, незримо встала на рубеже.
 
«Слушай, Амага скажет, витязь ты мой лихой,
И говорить не надо, сердце своё закрой.
Доблестно пали хунны, пали, тебя спася,
Вот, забирай гнедого, мчись и забудь меня».

Только гнедой покорно может с Амагой мчать,
С детва он ею вскормлен, прядает, рвётся вспять.
Русую косу острый быстро отсёк кинжал,
«Скоро ночные росы сменит зори накал. 

Будет тебе подмогой амазонки коса,
Сердце не рви тревогой, всё же, я дочь жреца». 
Шагом, рысью, галопом, быстро растаял во тьме
Всадник, и конь намётом мчит, повинуясь Модэ.

Гонит гнедого, гонит охлыст родной косы -      
И за холмом растаял свист заветной стрелы. 
       
                        4

Вынес гнедой, домчался - жив и здоров Модэ.
Еле в седле держался, жадно припал к воде.
Гложет царя досада, «Как же наследник, как»?
Гордость отца взывала - «Сможет ли каждый так»!

Всё же шаньюй ликует - «Добрый для хунну день!
Пусть же с Моде кочует западный мой тюмень».
Игры Модэ забросив, править тюменем стал -
Горечь обиды носит острую как кинжал.

Мысленно часто видел тёмные тугаи,
Рыжую шкуру тигра на берегу реки 
«Только стрелой свистящей, той, что повержен зверь...»
Эхом в ушах звенело, «Ну ка Модэ, проверь».

Конницу начал  жёстко он обучать тому,
Чтоб за стрелой свистящей каждый пускал стрелу.
Стрелы пускать не хитрость - с детства у хунна лук,
Пешим - почти не целясь, конным - прицельно в грудь.

Длинная белая грива, резвый красавец конь,
Шею стрела пробила - жалость сердца не тронь!   
Времени нет, не думай - просвистела стрела, 
Много ли будет шума коль слетит голова?

Дальше урок суровей, крепче держись в седле -
Милую, царской крови, не пожалел Модэ.                          
Больше охочих нету думать, ворон считать.
Стрелы пускаешь в мету - плакать не будет мать.

Время большой охоты, рядом с отцом Модэ.
Свист - и кровавой рвоты не избежать уже.
Стрелами весь утыкан, старый шаньюй упал.
Хриплым звериным рыком вскрикнул и замолчал.

Быстро свершил расправу: мачеха, брат, царьки -
Все, кому не по нраву новые дни, горьки. 
Хуннов роды утихли, правит шаньюй другой.
Тысячи стрел пускает он лишь стрелой одной.
                        5
Ветер хмельной, пьянящий вет по всей земле
Шепчет - возьми и властвуй, всё забери себе.
Старший дунху прослышал о замятье у хунн
Принял как голос свыше, для воплощенья дум.

Варвар степей востока требует с хунну дань:
Быстрого аргамака, как керинейска лань.
Хочет обнять скорее, сделать своей рабой      
Ту, что Модэ лилея, выбрал своей женой. 

«Как попустить  такому», ропщут среди старшин,
«Время  воспрять былому, не посрамим седин»!
Слушая ропот, притчу трезво Моде решил,
Что за гнедую гриву жалко растраты сил.  

Знал, что жена младая люба и он любим,
Только судьба такая лучше чем чёрный дым.
«Что нам жалеть соседям лошадь, одну жену?
Пусть заберут, владеют, нам - пережить беду».

Дерзким дунху неймётся; хочется им владеть
Дикой землёй, никчёмной, иначе хуннам смерть.
Старосты хунн в разладе - можно отдать иль нет,
Хуннам не быть в накладе, польза пустыни, бред!

Только шаньюй противник, землю свою дарить,
Головы добрых ближних не захотел щадить.
«Наша земля - основа, бросовой нет земли.
Если забыли это - головы не снести.

Больше терпеть не будем, время учить глупцов. 
Крови дунху пригубим, в горы загоним псов».
Не ожидав набега, ими разбит Дунху-    
Звёзды упали с неба, варварам на беду. 

Малые их остатки в горы ушли Ухуань.
Стали они ухуани, хуннам платили дань.
Земли Модэ умножил, весь свой народ сплотил. 
Но торжества оставил войско не распустил.
    
Мимо родных кочевий, не отдохнув в тиши,
Быстро прошли, бойчее чем на дунху пошли.    
В земли юэчжей пегих, что б нанести урон,
В силу свою поверив, он  налетел как гром. 
     
Снова удачи в битвах - грозный бежал сосед,    
Бросив в своих кибитках немощен кто и сед.  
Долго юэчжи будут смтить, отдавать долги.
Хунны их перемогут, вытеснив из степи.

Запад, восток в затишье, север зовёт в поход. 
И без потерь излишних там покорён народ.
Чистой слезой Байкала резвых поя коней,
Думал Модэ, что мало коннице здесь степей.

Южные степи манят, сытый зовёт Ордос      
Правда, шепнула память, «Дальше стена, колосс».
В центре Китая свара, пала династья Цинь.          
Снова нависла хмара, дымом затмило синь.

Новый правитель вскоре мощь ощутил врага -
Север страны в разоре, верного нет полка.
Похулиганив вволю, страха нагнав везде
Мир заключил и вскоре  в степи ушёл Модэ.

«Мир и родство» лишь фантик а, под обёрткой - дань.
Ханьской принцессы бантик не защитит всю грань.
Будут владенья ханьцев хунны терзать не раз.
Нивы, сады китайцев, с гиком вгоняя в прах. 
        
Нет для Модэ преграды, нету теперь врага,
Что бы добыл награды, хуннов топча луга. 
Стала державой Хунну: от Семиречья гор
До  берегов Амура свой учредив дозор. 

Трудно создать державу - много вокруг преград,
Но сохранить по праву трудно  во много крат.
Правил Модэ  немало - тридцать пять лет в седле.
Много народов пало, кануло в дымной мгле.

Тридцать пять лет преграды - не перейдён рубеж.
Царских курганов клады - к жизни извечной брешь.

                                       6 

Большая степь, от Пушты до Хингана
Раскинулась меж судеб, стран, веков,
Где древний путь степного каравана
Прошло не мало кочевых полков.   
Исчезли хунны, гунны и хазары -
Сарматы, скифы чередой прошли,
Жужани, тюрки, чёрные татары -
Следы давно их занесли пески.
Остались лишь в преданиях, в курганах,
В старинных свитках пыльных стеллажей, 
В названиях, былинах, изваяньях
Дела их, битвы, подвиги вождей.
И стоя у Мамаева кургана,          
Под чёрным сводом звёздного шатра,
Невольно ощутив, что кровоточит рана,
Представишь как богата и щедра
История степи, от Крыма до Байкала,
На войны, мор, невзгоды и тогда
Поймёшь, как ощущение дурмана, 
Что вновь летит свистящая стрела.