Черно-белый мир
Добавлено: Сб дек 12, 2009 4:48 pmMаленькая история.
Прежде чем начать повествование, я, пожалуй, немного расскажу о себе. Зовут меня Мозер Анна, точно так же, как и мою прабабушку. Все, что я о ней знаю, так это то, что родилась она в тысяча девятьсот девяносто девятом году в Ростовской области. А все, что я знаю о себе – родилась в тысяча девятьсот девяносто четвертом году в Казахстане, Жамбулская область, город Чу, на данный момент проживаю в России, Свердловская область, город Екатеринбург, ученица десятого класса. По сути, это все. Немного, да? Но более точно описать я себя не могу. Мой характер очень противоречив, с одной стороны – вспыльчивость, с другой – добродушие, сила воли – и паническая боязнь змей (хотя, это вряд ли черта характера). Иногда я с удовольствием вяжу или вышиваю, а уже через пару дней считаю это пустой тратой времени и попросту глупым занятием. Дело в том, что к четырнадцати годам я обрела кучу разнообразных принципов, которыми всегда руководствовалась (не спать днем, пить только холодную воду из-под крана, не носить юбки, платья, и прочие), но не имела ни одного стоящего жизненного вывода, который по настоящему помог бы мне сформироваться, как личности, или, хотя бы приблизиться к пониманию, кто же я есть на самом деле. Это, кстати, один из наиболее важных вопросов для подростка, не считая, а почему мне нельзя ложиться позже двенадцати.
Но я немного отвлеклась, так вот, один вывод я все же сделала, и пожалуй, он и есть самый главный в жизни.
Моя школьная жизнь никогда не была гладкой или хотя бы просто терпимой, она всегда была отвратительной. С того самого момента, как я пришла сюда в шестом классе, каждый день был для меня мукой, а каникулы непостижимым счастьем. Первый год, я без лишних преувеличений, боялась туда ходить. Но потом этот страх сменился убежденностью в том, что эти страданья пойдут мне на пользу (не сочтите, что я излишне драматизирую).
Чтобы объяснить вам причины такого моего вывода, я вкратце поясню, что это была за школа. Обычная, двухэтажная, деревенская школа, где большинство детей, по определению были трудными. Мои одноклассники уже лет с одиннадцати пили, курили, и даже состояли в сектах. Ко всему прочему, их повседневным языком был родной русский мат, и во всей их речи, единственными приличными и известными мне словами были «в», «на» и «пошел». Было ощущение, что я попала в какую-то колонию для несовершеннолетних, а главное, все у них было на полном серьезе: разборки, воровство и прочие «недетские» шалости.
Училась я вполне неплохо: на четыре и пять; ездила на разные олимпиады, однако это не помогло мне сберечь хороших отношений с преподавателями. Меня называли и пустым местом? и ничтожеством, а все потому, что «даешь списывать пацанам». Ну, во-первых, они попросили, а во-вторых, как не дать, если тебе грозятся переломать руки и ноги (опять-таки, на полном серьезе). Именно по этим причинам, моя жизнь и была сущим кошмаром. Правда, родителям я никогда не рассказывала об этом, гораздо легче было держать это в себе (и осторожнее ходить по улицам), чем видеть, как они переживают и винят себя.
Обстановка вокруг была боевая, и это очень сильно повлияло на меня. Я научилась плевать на мнение окружающих о своих поступках, а также отстаивать свое собственное даже в самых жарких спорах.
Близилось окончание учебного года, но меня это нисколько не радовало. Я уже окончательно решила, что две тысячи восьмой год – худший в моей жизни. В апреле мой отец попал в больницу с диагнозом язва двенадцатиперстной кишки, никогда не забуду этот день.
Железнодорожная больница была не самым приятным местом, но зато качество лечения тут было лучше, чем в районной поликлинике. Уже часа полтора мы с мамой сидели в машине и ждали когда нам позвонят. Там, на втором этаже шел консилиум, который должен был решить всю нашу судьбу. Ожидание было мучительным. Мы с мамой смотрели в разные окна и молчали. Я даже не видела ее лица, но отлично знала, о чем она думает.
«Только бы не рак! Лишь бы это был не рак!» - эти слова мы повторяли, как молитву уже третий день, с тех пор, как папа оказался на больничной койке. Даже я, до некоторого времени убежденная атеистка, стояла на коленях и со слезами на глазах молилась. Я не знала, как это делать, просто просила «Пожалуйста, пусть папа не умрет!». Мы все (я, мама, моя старшая сестра) ходили, как в воду опущенные, не зная, что делать.
Лечащего врача папы звали Максимов Геннадий Иванович и он мне сразу не понравился. Я конечно, не идеалистка, но считаю, что профессия врач – это призвание, а не просто работа, и нужно отдаваться этому делу целиком и полностью. Все это вряд ли можно было сказать о Геннадии Ивановиче. По его первой фразе сразу было видно, что ему наплевать может не на всех, но на нас точно:
-Вашего мужа можно только на органы продать, и то не все возьмут. – Он сказал это таким тоном, будто обсуждал погоду или что-то в этом роде. - У него язва, и, причем, не одна.
Слава богу, это был не рак, но на сердце у меня по-прежнему было тяжело.
-Есть ему ничего нельзя, кроме молока, свежего, из-под коровки – сообщил нам Геннадий Иванович.
Лично мне захотелось этого врача послать куда подальше. Даже я из курса биологии знала, что молоко при заболеваниях желудочно-кишечного тракта не вызывает никакого облегчения, а даже, наоборот, вредит.
-Так, в четверг я не могу, мне надо мать отвезти в больницу, а вот пятница подойдет. Нам надо будет часа три, Аня, чтобы прорепетировать. Так что сразу после уроков приходи кабинет информатики, сказала мне учительница английского языка. Пару недель назад я согласилась участвовать в школьной конференции на какую-то жутко занудную тему, и сейчас я себя поносила за это на чем свет стоит.
«Какого черта ты согласилась? Дура! Про моллюсков болтать, да… больше мне делать нечего» - думала я, стоя напротив ее стула, как нашкодившая первоклассница, которая боится, что ее поругают.
-Простите, я не могу – отчетливо произнесла я. – У меня отец в больнице, и у меня нет времени, нужно дома помогать. – Чуть ли не вся деревня знала о болезни моего папы, так что я ожидала, что она скажет что-то вроде «Ну хорошо, я понимаю, такая ситуация неприятная. Но не страшно». Только эта мегера на сочувствие не способна, и я в этом убедилась:
-А мне плевать, пусть твой отец хоть подыхает в больнице! Только посмей не прийти на репетицию, я тебя в порошок сотру! Я столько сил угробила на эту конференцию, и если ты ее мне испортишь …
-Да пошли вы!
Что она еще там сказала я не в курсе, потому что уже после первой фразы вылетела из кабинета, как ошпаренная. Хотелась свернуться калачиком где-нибудь в уголку и помереть.
Я уже не была ребенком на тот момент и не была подвержена иллюзиям и мечтам, которые бы мешали взглянуть на мир здраво. Однако я искренне верила в его радушие и гостеприимство. Он же показал себя не очень хорошо. Я уже не один раз смогла в этом убедиться и знаю, что самые огромные разочарования еще впереди. Но, как бы трудно ни было, я никогда не откажусь от жизни и, не смотря ни на что, буду продолжать верить. В добро, в правду, в мечту… И вам желаю того же.
Прежде чем начать повествование, я, пожалуй, немного расскажу о себе. Зовут меня Мозер Анна, точно так же, как и мою прабабушку. Все, что я о ней знаю, так это то, что родилась она в тысяча девятьсот девяносто девятом году в Ростовской области. А все, что я знаю о себе – родилась в тысяча девятьсот девяносто четвертом году в Казахстане, Жамбулская область, город Чу, на данный момент проживаю в России, Свердловская область, город Екатеринбург, ученица десятого класса. По сути, это все. Немного, да? Но более точно описать я себя не могу. Мой характер очень противоречив, с одной стороны – вспыльчивость, с другой – добродушие, сила воли – и паническая боязнь змей (хотя, это вряд ли черта характера). Иногда я с удовольствием вяжу или вышиваю, а уже через пару дней считаю это пустой тратой времени и попросту глупым занятием. Дело в том, что к четырнадцати годам я обрела кучу разнообразных принципов, которыми всегда руководствовалась (не спать днем, пить только холодную воду из-под крана, не носить юбки, платья, и прочие), но не имела ни одного стоящего жизненного вывода, который по настоящему помог бы мне сформироваться, как личности, или, хотя бы приблизиться к пониманию, кто же я есть на самом деле. Это, кстати, один из наиболее важных вопросов для подростка, не считая, а почему мне нельзя ложиться позже двенадцати.
Но я немного отвлеклась, так вот, один вывод я все же сделала, и пожалуй, он и есть самый главный в жизни.
Моя школьная жизнь никогда не была гладкой или хотя бы просто терпимой, она всегда была отвратительной. С того самого момента, как я пришла сюда в шестом классе, каждый день был для меня мукой, а каникулы непостижимым счастьем. Первый год, я без лишних преувеличений, боялась туда ходить. Но потом этот страх сменился убежденностью в том, что эти страданья пойдут мне на пользу (не сочтите, что я излишне драматизирую).
Чтобы объяснить вам причины такого моего вывода, я вкратце поясню, что это была за школа. Обычная, двухэтажная, деревенская школа, где большинство детей, по определению были трудными. Мои одноклассники уже лет с одиннадцати пили, курили, и даже состояли в сектах. Ко всему прочему, их повседневным языком был родной русский мат, и во всей их речи, единственными приличными и известными мне словами были «в», «на» и «пошел». Было ощущение, что я попала в какую-то колонию для несовершеннолетних, а главное, все у них было на полном серьезе: разборки, воровство и прочие «недетские» шалости.
Училась я вполне неплохо: на четыре и пять; ездила на разные олимпиады, однако это не помогло мне сберечь хороших отношений с преподавателями. Меня называли и пустым местом? и ничтожеством, а все потому, что «даешь списывать пацанам». Ну, во-первых, они попросили, а во-вторых, как не дать, если тебе грозятся переломать руки и ноги (опять-таки, на полном серьезе). Именно по этим причинам, моя жизнь и была сущим кошмаром. Правда, родителям я никогда не рассказывала об этом, гораздо легче было держать это в себе (и осторожнее ходить по улицам), чем видеть, как они переживают и винят себя.
Обстановка вокруг была боевая, и это очень сильно повлияло на меня. Я научилась плевать на мнение окружающих о своих поступках, а также отстаивать свое собственное даже в самых жарких спорах.
Близилось окончание учебного года, но меня это нисколько не радовало. Я уже окончательно решила, что две тысячи восьмой год – худший в моей жизни. В апреле мой отец попал в больницу с диагнозом язва двенадцатиперстной кишки, никогда не забуду этот день.
Железнодорожная больница была не самым приятным местом, но зато качество лечения тут было лучше, чем в районной поликлинике. Уже часа полтора мы с мамой сидели в машине и ждали когда нам позвонят. Там, на втором этаже шел консилиум, который должен был решить всю нашу судьбу. Ожидание было мучительным. Мы с мамой смотрели в разные окна и молчали. Я даже не видела ее лица, но отлично знала, о чем она думает.
«Только бы не рак! Лишь бы это был не рак!» - эти слова мы повторяли, как молитву уже третий день, с тех пор, как папа оказался на больничной койке. Даже я, до некоторого времени убежденная атеистка, стояла на коленях и со слезами на глазах молилась. Я не знала, как это делать, просто просила «Пожалуйста, пусть папа не умрет!». Мы все (я, мама, моя старшая сестра) ходили, как в воду опущенные, не зная, что делать.
Лечащего врача папы звали Максимов Геннадий Иванович и он мне сразу не понравился. Я конечно, не идеалистка, но считаю, что профессия врач – это призвание, а не просто работа, и нужно отдаваться этому делу целиком и полностью. Все это вряд ли можно было сказать о Геннадии Ивановиче. По его первой фразе сразу было видно, что ему наплевать может не на всех, но на нас точно:
-Вашего мужа можно только на органы продать, и то не все возьмут. – Он сказал это таким тоном, будто обсуждал погоду или что-то в этом роде. - У него язва, и, причем, не одна.
Слава богу, это был не рак, но на сердце у меня по-прежнему было тяжело.
-Есть ему ничего нельзя, кроме молока, свежего, из-под коровки – сообщил нам Геннадий Иванович.
Лично мне захотелось этого врача послать куда подальше. Даже я из курса биологии знала, что молоко при заболеваниях желудочно-кишечного тракта не вызывает никакого облегчения, а даже, наоборот, вредит.
-Так, в четверг я не могу, мне надо мать отвезти в больницу, а вот пятница подойдет. Нам надо будет часа три, Аня, чтобы прорепетировать. Так что сразу после уроков приходи кабинет информатики, сказала мне учительница английского языка. Пару недель назад я согласилась участвовать в школьной конференции на какую-то жутко занудную тему, и сейчас я себя поносила за это на чем свет стоит.
«Какого черта ты согласилась? Дура! Про моллюсков болтать, да… больше мне делать нечего» - думала я, стоя напротив ее стула, как нашкодившая первоклассница, которая боится, что ее поругают.
-Простите, я не могу – отчетливо произнесла я. – У меня отец в больнице, и у меня нет времени, нужно дома помогать. – Чуть ли не вся деревня знала о болезни моего папы, так что я ожидала, что она скажет что-то вроде «Ну хорошо, я понимаю, такая ситуация неприятная. Но не страшно». Только эта мегера на сочувствие не способна, и я в этом убедилась:
-А мне плевать, пусть твой отец хоть подыхает в больнице! Только посмей не прийти на репетицию, я тебя в порошок сотру! Я столько сил угробила на эту конференцию, и если ты ее мне испортишь …
-Да пошли вы!
Что она еще там сказала я не в курсе, потому что уже после первой фразы вылетела из кабинета, как ошпаренная. Хотелась свернуться калачиком где-нибудь в уголку и помереть.
Я уже не была ребенком на тот момент и не была подвержена иллюзиям и мечтам, которые бы мешали взглянуть на мир здраво. Однако я искренне верила в его радушие и гостеприимство. Он же показал себя не очень хорошо. Я уже не один раз смогла в этом убедиться и знаю, что самые огромные разочарования еще впереди. Но, как бы трудно ни было, я никогда не откажусь от жизни и, не смотря ни на что, буду продолжать верить. В добро, в правду, в мечту… И вам желаю того же.