Литература и журналистика

Судя по Вашим стихам Вы эрудит.

А почему Вы каждый раз создаёте новую тему?

ТИАБАЛДУ писал(а):Здравствуйте! Можно поинтересоваться о чём стихотворение?

+ и если не затруднит, краткое содержание перед каждым!)

Не всё в этом мире подвластно пониманию ...

ТИАБАЛДУ писал(а):Не всё в этом мире подвластно пониманию ...

К сожалению это, тоже, необходимо понять… замкнутый круг! Но, я буду стараться!!!

Будем надеяться, что поэт Яков снизойдёт к нам и не сочтёт за оскорбление - пообщаться с нами .

ТИАБАЛДУ писал(а):Будем надеяться, что поэт Яков снизойдёт к нам и не сочтёт за оскорбление - пообщаться с нами .

Ни в жизнь! Потому, что пересказать ночные кошмары никому ещё не удавалось, а многие просыпаясь их, просто, не помнят!
P.S. К модераторам! А нельзя ли этого Якова собрать в один пост, чтобы он там и остался. А то размножился по всей теме. Или может переименуем тему, типа: "Стихи от Якова и прочих личностей"? А, что? Звучит!

ТИАБАЛДУ писал(а):А почему Вы каждый раз создаёте новую тему?

Он не отвечает, я его уже спрашивал.

LXXXX

Нам ли зависть пустую будить,
Лити крови на ветхие троны,
Будем головы ими студить,
Паче золота эти короны.

Их сонимем и мрак разлием,
Примеряйте убойные терни,
Хоть Звезда осветит Вифлеем,
Не прелиться юдолевой черни.

Пусть алкают венечной терни,
Обрядятся во тяжесть златую –
Сами узрят, как льются огни
От перстов, как и рдеют впустую.

LXXXXI

В резье ко трону мы явились,
Цветки сжимая ледяные,
Как фарисеи нам дивились –
Сиим ли области иные.

И не взалкаем о защите,
Легко над мертвыми глумиться,
Но персть исцветна, трепещите,
Господней славе не претмиться.

Толпа кровавая утихнет,
Вином ожжет стольницы тризна,
И ярче золота воспыхнет
Вся наша жалкая старизна.

LXXXXII

Как не станется Божьих цветков,
Как не хватит Господней любови,
Мы тогда наплетем лепестков
И закрасим их нитями крови.

Будут ангелы нощно летать,
Соглядать пировые стольницы,
Мертвых туне еще испытать –
И почто эти мертвые ницы.

Розы в патине смерти красны,
Темным эльфам о них ли глядеться,
Грянет снег, а равно до весны
Сим листовникам рдеть-не сордеться.

LXXXXIII

Вкруг повинных голов не горят ободки,
Золотые оне и в терниве гасятся,
Нимбовидную цветь изольют лепестки,
И превидим, Господь, как хлеба колосятся.

Мы влачились к Тебе с всехолопских пиров,
Студни там и теперь вина красные бавят,
А и терни сокрыл богородный покров,
Где октябрьских невест челесами забавят.

И пришли ко двору, и часами стоим --
Ни Твоих ангелов, ни монашек воскресных,
И жемчужин в крови мы, Господь, не таим,
Истекла ею желть литаний бессловесных.

LXXXXIV

Мы еще соберем, соберем
Юровые цветы в опомерти,
И колени со мертвым царем
Преклоним хоть за косами смерти.

Мировольные эти цветки,
Всякий выцветшей кровию рдится,
Вселазорные их лепестки
Аваддон извести устыдится.

Сколь и некуда будется зреть
Ангелочкам из черной Центавры,
Нам положат еще умереть –
И соцвет мы вплетем во литавры.

LXXXXV

И всяко древо червоядно,
И плачут горние свирели,
Были собиты мы порядно,
Страстной седмицы не узрели.

«Чур» фарисейской этой свите,
Пусть божевольцы веселятся,
Они умерли – не реките,
Еще в нас ангелы вселятся.

Начнут раскатываться цинки,
Пылать всечерною геенной,
Одно мы вербные прутинки
Затеплим кровью излиенной.

LXXXXVI

Как не станется красок льняных,
Не останется жизненных линий,
Мы из пропастей мор-цветяных
И взнесемся во сумерек синий.

Этот морок для мертвых певцов,
Иисусе-Господь, не бесстрашен,
Смерть горючее наших венцов
И горчее вспоминочных брашен.

Ангелки нас пойдут востречать,
Удивятся цветам васильковым,
Ах, тогда мы и станем кричать,
Лити кровь по окладам терновым.

LXXXXVII

И не крестимся мы, и сиротно молчим,
И не алчем, Господь, красноцветных нектаров,
Лишь персты во крови к небесам восточим,
Излетят со звонниц те осьмнадцать ударов.

Прячут агнцев Твоих златонощные тьмы,
Леворукие всех палачи зарубили.
Ах, в дорожной траве прорастают сумы,
За юродствие нас паче житий любили.

И цветочки горят, а крикливых ворон
Как уняти, Господь, и с костьми не мирятся,
И чернеет мурог от собитых корон,
В них цвели васильки -- ныне змеи бугрятся.

LXXXXVIII

Станут черные розы алеть,
По краям огонями точиться,
Как нельзя всем теперь уцелеть –
И соидем изморно влачиться.

Это мы во кровавых цветках,
Это, Господи, мы, яко чада,
О лядащих горим лепестках
У решеток Звезды-вертограда.

А тенета сордятся Твое,
Приберут ангелы убиенных,
Мы явимся в светильном резье,
С чернью алых бутонов истленных.

LXXXXIX

А персть убойная сиянна
И вертограды багровеют,
Иль для валькирий эта манна,
Теперь столовники говеют.

Ах, грозно яремо крестовья
И мертвых певчих не дозваться,
И у Христова изголовья
Сеймиг лишь терниям свиваться.

За сораспятия честные
Нам положат еще преявить
Во крови бдения нощные –
Смерть яко смертию и славить.

C

И соидут во Тартар купцы,
Преложатся пиры дармовые,
Мы наденем искосо венцы
И явимся, как будто живые.

Что Христос о любви говорит,
Кровь лиется ль, а мертвые ницы,
Вертоград наш огонем горит –
Зрите, зрите сии багряницы.

Ах, нельзя убиенных сберечь,
Коемуждо трилистничек вышит,
Иисус нашу косную речь
В этом тлеющем саде ль расслышит.

CI

Как с златых ободов ниц падут васильки,
Растекутся венцы во червеющей слоте,
Были, Господе, мы на помине легки,
А теперь залежим в скоморошьей немоте.

Всякий цветик темно и небого сордел,
Нечем боле агнцам нищекрасить головы,
Тяжелей бытия молчаливый удел,
Золотые венцы стали ныне меловы.

Но звонят и звонят колокольцы по нам,
Псалмопевную знать сбити всё не решатся,
Нет замены, Господь, пресвятым пеюнам,
Даже вытлевших лир фарисеи страшатся.

CII

Прекричим ли, а немость одна
И лиется по звездной аллее,
Разве кровь богоимных красна,
Цвет-ромашек уста всебелее.

А не глорию пети святым –
Изнимать и отпутывать верви,
Не обрезам сиять золотым,
Наши кафисты выбелят черви.

Яко днесь не спасти никого,
Пусть хотя бы узнает Господе:
Мы изрдели во имя Его
Поздним летом, о славленном годе.

CIII

По воскресении Христовом
Слетят ко мертвым голубицы,
Чадится ль морок и за Словом,
Но будут зиждимы седмицы.

Как убыл цвет и огонями
Теперь сокровных уз не метить,
Мы станем жалкими тенями,
Возможем столпникам ответить.

Пускай Христосе во печали
Не пребывает об успенных,
Столбы мы кровью освящали,
А в смерти нет цветов истленных.

CIV

Изольется бескровный псалом,
Возрыдают о мертвых эльфиры,
И тогда над вечерним столом
Тускло вспыхнут свечные гравиры.

Ах, притроновый славен удел,
Только славы, Господь, мы не ждали,
Раев цитрии кто соглядел,
Свеч не имет, где с кровью рыдали.

Убран, Господе, стол и всепуст,
Ищут дочери нас юродные,
И серебро точится из уст
На свечельницы те ледяные.

Факсимиле речи бритвенного прибора:

Шайтанским сурам в глянцевом венце
Вослед мчит бритва, с Афродиты пена
Сбегает, оголяется в кольце
Молочный эрос греческого тлена.

К ланитам знобким хладной простыни,
Подушку с кислородом прижимая,
Владыка бритвы прославляет дни
В канун харизматического рая.

Столетия на мраморную пыль
Уронят ледяное покрывало,
Господь и вопросит нас: «Это вы ль
Цвели красно и вас теперь не стало?»

Грядет век чудо-юдо мастеров,
Машин копировальных, телефаксов,
Дисплеев, электрических ковров,
Стереокамер, кварцевых аяксов.

Тантала монструозное лицо,
Итог мутационного процесса,
Висит на фоне ратуши, в кольцо
Скользящее заверстан шарм регресса.

Прямой эфир терзает рок-форсаж
Эрзацем ораторий Перголези,
На ксероксах размножен Эрмитаж,
Горят холсты, слепя глаза до рези.

Любил Белькампо сталкер, только кровь
Ионной жертвой пала, пафос маков
И роз дразнил толпу, сверкала новь
Костром каббалистических дензнаков.

Давно я инструментом быть устал,
Калигула-оркестр вотще играет,
Не дуновенье -- патогенный шквал
Сад цитрусовый нощно разоряет.


Факсимиле хора вещей:

Подобно инструменту без названья
В футляре привозном гибрид возрос,
Конические трубы -- основанья,
Морозный стебель, полный мертвых ос.

Трезубец медный в отдаленье лег,
Лишенный бритвы. Безучастный слог
Пред зеркалом двуострым обезглавил
Его и, яко татя, в ночь направил.

Прибор старинный «Красная звезда»
Почил, как архаическая ода,
Сиреневою пудрой навсегда
Засыпан в легкой памяти народа.

И если бы могла душа вещей
Среди хаоса зреть, тогда б предстала
Пред ней краса мелованных лучей,
Вся суть и гармоничность идеала.


Факсимиле арии сапфирного князя:

Молчу, молчу, деесно лишь молчать
Высокому сословью, разве черни
Урочествует биться и кричать,
Горящие ей мнятся неботерни.

В моей высокой власти низкий хор,
Всегда он расточается несносным
Блеяньем и мрачит всегда Фавор,
Как только мел считают златоосным.

Немногих я певцов преизбирал,
Сие огонь адской и не выносят,
Их фурьи искушали иль хорал
Демонский жег, доднесь еще голосят.

Несите ж вина алые сюда,
Аз истинно пею и с беспощадной
Косою рядом Смерть, мы невода
Иные тянем с рыбою площадной.

Не врет лихая всуе, балахон
Ее готов для белого горенья,
Коль трубы раздарил Иерихон,
Иные будут всем благодаренья.

Певец тогда владеет мастерством,
Когда зовут его пеять юниды,
Но тихи песни в оре вековом,
Сладкие божевольны аониды.

Все губятся урочеством одним,
Я сам любимцем слыл камен чудесных,
Был Марсий Богопервенцем храним,
Спасти нельзя поющих и одесных.

Молчание возможно, алых вин
Теченье серебряное в амфорах,
Меж тлеющих черницей домовин
Диковинно петь арии на хорах.

Вспоешь, тотчас юродивая фря
Преявится, больное голошенье
Исторгнет на барочного царя,
В том замысел низов и совершенье.

Сих вверх подъемлет плачущий атлант,
Они вершат судьбы и правят балы,
Опасен злому гению талант
Любой, вино и хлебы ядно алы.

Яков! Аууу!

(Бритвенный прибор)


Факсимиле речи бритвенного прибора:

Шайтанским сурам в глянцевом венце
Вослед мчит бритва, с Афродиты пена
Сбегает, оголяется в кольце
Молочный эрос греческого тлена.

К ланитам знобким хладной простыни,
Подушку с кислородом прижимая,
Владыка бритвы прославляет дни
В канун харизматического рая.

Столетия на мраморную пыль
Уронят ледяное покрывало,
Господь и вопросит нас: «Это вы ль
Цвели красно и вас теперь не стало?»

Грядет век чудо-юдо мастеров,
Машин копировальных, телефаксов,
Дисплеев, электрических ковров,
Стереокамер, кварцевых аяксов.

Тантала монструозное лицо,
Итог мутационного процесса,
Висит на фоне ратуши, в кольцо
Скользящее заверстан шарм регресса.

Прямой эфир терзает рок-форсаж
Эрзацем ораторий Перголези,
На ксероксах размножен Эрмитаж,
Горят холсты, слепя глаза до рези.

Любил Белькампо сталкер, только кровь
Ионной жертвой пала, пафос маков
И роз дразнил толпу, сверкала новь
Костром каббалистических дензнаков.

Давно я инструментом быть устал,
Калигула-оркестр вотще играет,
Не дуновенье -- патогенный шквал
Сад цитрусовый нощно разоряет.


Факсимиле хора вещей:

Подобно инструменту без названья
В футляре привозном гибрид возрос,
Конические трубы -- основанья,
Морозный стебель, полный мертвых ос.

Трезубец медный в отдаленье лег,
Лишенный бритвы. Безучастный слог
Пред зеркалом двуострым обезглавил
Его и, яко татя, в ночь направил.

Прибор старинный «Красная звезда»
Почил, как архаическая ода,
Сиреневою пудрой навсегда
Засыпан в легкой памяти народа.

И если бы могла душа вещей
Среди хаоса зреть, тогда б предстала
Пред ней краса мелованных лучей,
Вся суть и гармоничность идеала.


Факсимиле арии сапфирного князя:

Молчу, молчу, деесно лишь молчать
Высокому сословью, разве черни
Урочествует биться и кричать,
Горящие ей мнятся неботерни.

В моей высокой власти низкий хор,
Всегда он расточается несносным
Блеяньем и мрачит всегда Фавор,
Как только мел считают златоосным.

Немногих я певцов преизбирал,
Сие огонь адской и не выносят,
Их фурьи искушали иль хорал
Демонский жег, доднесь еще голосят.

Несите ж вина алые сюда,
Аз истинно пею и с беспощадной
Косою рядом Смерть, мы невода
Иные тянем с рыбою площадной.

Не врет лихая всуе, балахон
Ее готов для белого горенья,
Коль трубы раздарил Иерихон,
Иные будут всем благодаренья.

Певец тогда владеет мастерством,
Когда зовут его пеять юниды,
Но тихи песни в оре вековом,
Сладкие божевольны аониды.

Все губятся урочеством одним,
Я сам любимцем слыл камен чудесных,
Был Марсий Богопервенцем храним,
Спасти нельзя поющих и одесных.

Молчание возможно, алых вин
Теченье серебряное в амфорах,
Меж тлеющих черницей домовин
Диковинно петь арии на хорах.

Вспоешь, тотчас юродивая фря
Преявится, больное голошенье
Исторгнет на барочного царя,
В том замысел низов и совершенье.

Сих вверх подъемлет плачущий атлант,
Они вершат судьбы и правят балы,
Опасен злому гению талант
Любой, вино и хлебы ядно алы.

ПРИЗРАКИ РОЗ

Инцест, кровосмешенье туч морозных,
Днем олицетворяющих табу,
Снег этот сотворило в далях зведных,
Налистником толкнуло на борьбу.

Воспомнишь ли иные декабрины
И патину, и мраморность волны,
Что нимфам ледяные окарины,
Бессмертие плодят их ложесны.

И все ж, хотя еще в сурьме кусты,
Пусть здравствует он миг -- руда мороза,
Средь эллинской порочной красоты
Как есть неоклассическая роза.

Смотри, печаль моя, на этот снег,
Летицией звалась ты, а эллины
Тебе иное б имя дали, нег
Сандаловых не знала ты, маслины

С оливками сторонне отцвели,
Кустовья арабийские зачахли
Теперь, со кипарисовой земли
В тартариях желты зелени, прах ли

Внизу не тот, иль гумус очерствел
Без слез девичьих, даже иглы хвои
Маньчжурской редки, зерна от плевел
Нельзя и отделить, белы сувои

Одне пред Новогодьем, потому
Нас ангелы встречают всюду, вместе
Мы ходим, розоимную сурьму
Глядим, позднее к ангельской сиесте

Урочно торопимся, до горы
Волшебной далеко еще, но мерно
Течет благое время, а пиры
Нас ждут всегда, в досуге этом скверно

Одно лишь обстоятельство, цветов
Забыли мы аромат и названье,
Снега сейчас, игольчатый готов
Мороз ударить, неких волхвованье

Снегурочек игрушечных, невест
Раскрасных, принцев дымчатых мешает
Ясней средоточиться, но Гефест
Не дремлет и огни провозглашает

Рождественские данностью, оне
Горят уже вольготно, за снегами
Опустится покой, в холодном сне
Мы грезить будем, будем жемчугами

Апрельскими, а, впрочем, для весны
Сейчас уже не время, наш розарий
Божественно прекрасен, взнесены
Готические шпили в небо, парий

И нищих амстердамских замечать
Не велено опять, сии, быть может,
Отосланы черемами, печать
Призрачная на них, блажным поможет

Их царе бедный, принцы нам глядят
В сиреневые очи и принцессы,
Юродивых браменники следят,
Когда-то ад им стоил нощной мессы,

А нынче заменить вождей чурных
Сложней, чем выпить яду куфель в датском
Неладном королевстве, теменных
Отверстий мало здесь, коль на арбатском

Капище ты не лег, красно Невы
Граниты не испробовал на прочность,
Волной не поперхнулся ли, увы,
Хлебнул ее премало, беспорочность

Свою лихим художникам явил,
Жрецов постмодернизма озадачил
Асбестовым ликовником, совил
Терцины богонравно, преиначил

Значенье духовидческих доктрин,
Искусственности рамочной теченье,
На страты глянул остро, окарин
Кармных там не внимая, возвращенье

Патин фламандских ложных не приял,
Пастелей декадансных иль триолов
Не узрел, хватит в Дании менял
Вычурного искусства, чтоб монголов

Тартарских дело честно завершить,
В пенаты ехать вряд ли нам придется,
Чем Гамбург плох, в Стокгольме согрешить
Чермам их князь велел, еще найдется

Ушам незвучный яд в тюльпанной мгле
Голландии, в Париже восприимном,
В любимой Христиании, земле
Гамсуна или Бьернсона, в мздоимном

Отечестве почто и умирать,
Уж лучше европейские столицы
Отравленно и замкнуто взирать,
Блюдут оне вековые червницы

И смерть здесь разве празднику сродни,
Отечеству оставим ту скаредность,
С какой оно чернило простыни
Под нами, славских лиров очередность

Споспешествуя водкою белить,
Наушничая, службой у порока
Верша судеб избранничество, лить
Не будем и слезинки, но широка

Дорога в ад и узкие пути
В спасение, такое помнить нужно
Хоть скаредным чинам, еще цвести
Весной зеленям, явимся окружно

И глянем на централы площадей,
На сады ботанические, домы
Искусств, библиотечницы вождей,
Столичные подземки, где содомы

Тлеющие мерещатся чермам,
Оне сюда бывали с темью вхожи,
И шлись мужи катками по умам,
А сбили только черемные рожи,

Наперсникам разврата ли нужны
Мессии, плачь хотя, юдоль родная,
Искали вечной странники весны,
Зима одна виждится им свечная,

Елику Новогодье впереди,
Мы помнить жалких регентов не станем,
Черемы, тех следи иль не следи,
Орут пускай, как пурпурами грянем

О мертвое серебро, на крови
Церковь явим хорической ораве,
Очнутся сами пастыри, лови
Снег черный, ювенильность, мы не вправе

Пенаты милой Родины судить,
Высокое страшится тех удобиц,
Какие присно ангелы следить
Лишь могут, низких истин и усобиц

Нам горько наблюденье, в стороне
Достойней пребывать певцам, а оры
Звучат и в храмах темных, не в цене
Высотность, яко башни и затворы

Пусты равно, туда ли собредем,
Летиция, мы знаем только розы,
А ведали иное, так грядем
Вперед еще, не вспомним, так стрекозы

Цезийские случайно приведут
К оцветникам, им терпкие нектары
Кружат больные головы, не ждут
Пусть семеро единого, гектары

Парафий светлых в зелени благой
Опять огнем нисана возгорятся,
Даруется Отечеству другой
Избранник, ангелы пусть не корятся

Охранные, нельзя беречь певца
Нощного, в круге свеч его невеста,
Не зрят местоблюстители венца
О службе, очарованного места

Не вспомнят и губители, самим
Ужасен деспотии образ, роем
Валькирии проносятся, томим
Дождями Амстердам, каким героем

Спасен он въяве будет, мы ж, опять
Вторю, иродных нищих равнодушно
Минуем, время катится ли вспять,
А замки переносятся воздушно

Туда, туда, за Родины порог,
Внизу она дымится и алкает
Геройства, паки вымощет чертог
Костьми и мертвым сребром, отсекает

Ее от крыши мира темноты
Алмазная китана, башни эти
В рубинах со кошмарной излиты
Рябиновой крушницы, благо, нети

Приемлют не такое, но парша
И мраморную крошку разъедает,
Блаженного Василия круша
Соборствие, Кремль сказочно лядает,

Чего еще не видел красный брук,
Мертвых ли, концертирующих ведем,
Иосиф, брат Блаженного, на крюк
Сволочь успел себя, а мы уедем

Далече из неверящей Москвы,
Скелеты по шкафам пускай пылятся,
Глядят за слогом нежные волхвы,
Каким всенощно станем изъявляться,

Нет правды и в сиренях золотых,
Гадай на пятипалой, так браменный
Уснет при смене, выглядит святых
Какой-нибудь гишпанец современный,

Обувкой тяжкостопной наградит,
Шагай по брукованию, кареты
Тебе ли ожидать, Нева рядит
Свои, чурные также парапеты

С колоннами ростральными в сурьму,
Золоченную временем и кровью,
Нет, горе и высокому уму,
И святости, рождественской любовью

Столь мило нам, Летиция, дышать
В беззвездности, о розах серебриться,
Лишь сребро не подводит, воскрешать
Начнут и ангелкам благодариться

С тобою будем, нынее балы
Нас царственные ждут, следят филики
За чермами, а знать ли похвалы
В миру за святоборчество, но лики

Не время днесь темнить, голодных треб
Пел северный пиит благоуханность,
Рождественский опреснок, белый хлеб
Засим преломим, стоит недыханность

И мессы амстердамской, и свечей
Волшебной Христиании, а горы
Досужные вспоем, когда грачей
Увиждим на Вальпургиевку, хоры

Полнощные зовут своех певцов,
Стольницы снизу, грузные кувшины
С клико барвенным выше, без венцов
Узнают нас альфийские вершины,

Туда спешим, где яства, свечи, тьма
Игрушечная, елочная цедра,
Порфировая зелень, сурема,
Встречает нас Гортензия иль Федра,

Благое Новогодье для благих,
И мертвое серебро горьким зельям
Да сладостным десертам в дорогих
Розетницах идет, замковым кельям

Пора гореть святошно и гореть,
Веселию фаянсов расточаться
О златности, одесным умереть
Нельзя, а можно смерти наущаться.

Ослеплены свеченьем тусклых лет,
Склонялись мы пред огнищем порока,
Но очи буде горний фиолет
Обвел -- сия не гаснет поволока.

В Элизиуме темный пурпур астр
И образы Руфь пестовала взором,
Серебряные гаты Зороастр
Гранил ее алмазным разговором.

Сновиждений тех краска тяжела
И стерта, аки погребное злато,
Небесная молитва истекла,
Теперь вовек не зрети нам, что свято.

Не зреть когда и нечего жалеть,
Елико это вижденье лукаво,
Мы сами цвет несем и уцелеть
Меж черемниц светясь адничных, право,

Сложней, чем показаться может, им
Претит колес высотных обозренье,
А башни с лепоцветием благим
Страшны и вовсе, тусклое их зренье

Иных картин достойно, посему,
Тем паче наши спутницы юродны
Временные, оставим их чуму
Владелицам, где домы благородны,

Резон какой заразу прививать,
Летит она пускай на оба дома,
Смертям двоим, Фаустус, не бывать,
Одна тебе и мне уже знакома,

Коль с нами вместе чермы дивный свет
Лазурный соглядать сейчас потщились,
Мы сами б возалкали, тьмы корвет
Их прах неси подальше, как решились

Гулянье с черемами совершить,
Отвесть за небоцарствие сиречных
И тем задачку вечную решить,
Закрыть одну теорию из вечных

Теорий, впрочем, все одна другой
Оне, известно мудрым, стоят, паче
Их чаяний, дадим теперь благой
Знаменье небоцветности, иначе

Прогулки наши мрачных свеч витых
В серебряных и червенных тесемах
Не будут стоить, троллей и пустых
Лукавниц, пустотелых черм в Эдемах

И так страшатся эльфы белых чар,
Одесные иные средоточья,
Нельзя отвадить сумрачных волчар
Молочных агнцев, буде полуночья

Готовы новолунные огни,
Секрет открыть еще, помимо смысла
Всездравого внушают нам одни
Черемы неоправданные числа,

Урочные для нечисти балов,
И путают сознательно картину,
Селена лишь выводит из углов
Некрылых, озлащает паутину

Плетенную, а полная она
Иль новая, неважно, эти балы
Порхают внеурочно, нам луна
Мила всегда, каморные подвалы

И те пронзает огнем золотым,
Но хватит отступлений нелиричных,
Наш замысел успенным и святым
Без слов понятен, знаков и вторичных

Яснений не хотят сии, вернуть
На небы из адниц избранных раем
Беремся, значит, благо преминуть
Гордыню и брезгливость, умираем

Хоть с чермами, но есть и в этом свой
Лазурный правый умысел, их лядность
Избудем в небоцарствии, живой
Пусть ведает о мертвом, неоглядность

Вселенская для челяди темна,
А царичам дарует упованье,
Безумствуй, желтомлечная луна,
Великое нас ждет соборованье,

Любили мало Грозного, уж он
Знал цену смерти, казни родовые
Оставим Иродам, навеет сон
Безумец ли, Селена, как живые

Не могут смертных истин обрести,
Вперед, гуляем ныне, мертвых любит
Сильнее чернь убогая, тлести
Иль царствовать, а ведьма не погубит

Небесности виждителей, тому
Искать равенств тождественных не станем,
Привьют хотя бубонную чуму,
Балы земные с водкою вспомянем,

Имбирь, корицу, тмин, еще мускат,
Сунели, куркуму, пион, базилик,
Жасмин сюда бросайте, адвокат
Диавола не прадо носит, филик

Любой парижский, чопорной Москвы
Столетья позапрошлого Фандорин
Вам это подтвердит охотно, вы
Не видели, но дьявольских уморин

Хватится не на то, когда балы
Гремят и снаряжаются чермницы
За нами, должно баловать столы
Питья великолепием, ночницы

Желтушные сверкают пусть, свечей
На конусных подставах собираем
Огнем витую рать, чем горячей
Сиянье, тем одесней, умираем

Единожды, урок такой пример
Являет и Манон, и Мессалине,
Калигуле избавиться химер,
Смотри опять, непросто, бойной глине,

Обитому серебру, хрусталю,
Раскрашенному в стразы, всякой царской
Великой прежде утвари, велю
Я, Фаустус, целиться, чтоб варварской

Испробовать честной текилы той,
Не знающей ароматов коньячных,
Этиловых спиртов ли, золотой
Очищенной нектарности, призрачных

И нежных добавлений (скипидар
И лак для снятья красных перманентов
C ногтей, обувный крем и солнцедар,
И жимолости ветвь, экспериментов

Оставим пальму Веничке, сюда
Не входят), неги нощно ли убудет,
Роится закаминная чреда
Демонов и греховниц пусть, не будет

Без нас ни пирования, ни треб,
Алхимикам даем карт-бланш, патины
Вековые их ждут, в серебро хлеб
Пускай преображают, а рутины

Довольствуют царские мертвецы,
Успенные пажи да камеристки,
Сюда и парфюмерные скопцы
Сойдут, а с ними регенты, хористки

Церковей ложных, водки им свечной
Прелить черед, за конусные блики
Пора, пора и нам от неземной
Беспечности мелькнуть, зане велики

Мы были и останемся, Фауст,
Но ад червных образниц тенедарство
Опасно простирает, яко пуст
Коллегиум замковый, это царство

Не нам теперь обязано дарить
Столовскую возвышенность, колодки
Не нам опять, гишпанцев ли корить
За тяжесть сапогов, черемной водки

Алкать кому, чермам самим, круги
С девятого по первый Дант лукаво
Пока живописует, сапоги
Хоть скинем, завести сии, всеправо,

Далече могут, воя не боясь
Неречниц, гасим, Фауст милый, эти
Виющиеся огни, растроясь,
Они тлееть устанут в адской нети.

Сион, еще Поклонная гора
Таят свои холодные скрижали,
Нас ждут и в Христиании, пора
Тех встретить, коих слогом поражали.

Для нас урочат вечности гонцы
Лишь алые готические латы,
Страдают Букингемские дворцы
Без царских наших теней, у Гекаты

Пускай растят гусей дурных и кур,
Одни спасали Рим, других колечья
Певцов травили в мире, Эпикур
Печальный мог бы с блеском велеречья

Им вынести комический вердикт,
А, впрочем, пусть колодницам на пару
Годуются, их глупость Бенедикт
Еще предъявит городу, тиару

Высокую черед церковным петь,
А нам друзей великих зреть в Эдемах,
Должны невесты белые успеть
И донн алмазных очи на големах

Должны теперь, зане протекторат
Господний всем благим повелевает
Молчать, остановиться и карат
Слезы оставить времени, бывает

Оно всегда угодным палачам,
Певцам иные области и царства
Даруются, как маковым свечам
И здесь гореть нельзя, свои мытарства

В парафиях незримых совершим,
Обман парижской мессы не достоин,
Я знаю, рая нет, когда решим
Вернуться, инок Божиий иль воин

В десятом измеренье встретит чад,
Чтоб вывести на торную дорогу,
За Рейном нет ли персти, вечный град
Над небами внемлет Царю и Богу.

Мы бисером сребрили невода,
Вальпургиевка нас упоевала,
Метохии иль Персии Звезда
Светила псалмопевцам, воевала

Герника с Аваддоном, а певец,
Быть может, Шиллер пламенный, Вергилий
Готовил небоцарствиям венец,
Юнид сводя к офортам надмогилий.